Возстановленіе Іуды. — Персидское владычество.

Пророческіе голоса заранѣе описывали возвращеніе синовъ Іуды на родину, какъ цѣпь чудесъ. Возвращеніе это будетъ торжественнымъ шествіемъ. Городъ и храмъ быстро возстановятся. Иноземные народы поспѣшатъ съ посылкой безчисленныхъ приношениій[46]. Іудѣ, вернувшемуся къ своимъ наслѣдственнымъ очагамъ, не придётся заботиться о своей матеріальной участи. Предсказанія старыхъ пророковъ, возвѣщавшихъ эру изобилія, которая послѣдуетъ за обращеніемъ Израиля[47], исполнятся, и даже Іезекіиль, который могъ часто примѣшивать странныя химеры къ очень практическимъ соображеніямъ, заключилъ по нѣкоторымъ изреченіямъ старыхъ ясновидцевъ (напр., Іомля, IѴ, 18), что съ холма храма потечётъ рѣка, которая оплодотворитъ пустыню къ востоку отъ Іерусалима и будетъ изливаться въ Мёртвое море, воды котораго станутъ сладкими[48]. Обольщались также идеей, что въ эти дни обѣ части Израиля, такъ долго раздѣлённыя, та и другая жертвы ссылокъ, сольются и составятъ одинъ народъ, объединённый подъ покровительствомъ своего Бога[49].

Дѣйствительность оказалась очень жалкою въ сравненіи съ этими надеждами. Во-первыхъ, число іудеевъ, согласившихся покинуть страну изгнанія, гдѣ многіе изъ нихъ создали себѣ выгодное положеніе, оказалось гораздо меньше, чѣмъ ожидали. Вѣроятно, извѣстная доля сомнѣнія послѣ столькихъ обманутыхъ надеждъ расхолаживала энтузіазмъ. Левиты и священники, приносившіе жертвы, были довольно многочисленны. Это и понятно, такъ какъ возвращеніе въ единственное мѣсто, гдѣ можно было позволить себѣ жертвоприношеніе, было необходимымъ условіемъ ихъ возвышенія въ смыслѣ доходовъ и почестей. Различныя группы, послѣдовательно прошедшія черезъ сирійскую пустыню, чтобы достигнуть Іерусалима, составили въ цѣломъ нѣсколько тысячъ человѣкъ, и нашли страну крайне оскудѣвшей, не представлявшей имъ никакихъ немедленныхъ рессурсовъ. Территорія Іерусалима нікогда не была плодородной, но заброшенность, небреженіе усилили безплодіе почвы, которая давала что-нибудь только подъ условіемъ тщательной и постоянной обработки. Сами вернувшіеся не были богаты. Засухи, голодовки, насилія завистливыхъ сосѣдей дѣлали ихъ положеніе очень шаткимъ. Что касается соединенія двухъ раздѣлившихся частей Израиля и религіознаго подчиненія, на которое должны были согласиться другія націи, то ничего подобнаго и не начиналось.

Правда, вернувшіеся были люди, исполненные рвенія и пыла; иначе они не пустились бы въ путь. Но обстоятельства были рѣшительно расхолаживающія и, можетъ быть, люди, стоявшіе во главѣ вернувшихся, не оказались на высотѣ положенія. Вернувшіеся іудеи находились подъ двойнымъ руководствомъ: свѣтскаго вождя Зоровавеля, который, какъ говорили, происходилъ изъ древняго царскаго дома[50], и первосвященника Іисуса, который уже самъ по себѣ представлялъ важное новшество. Въ древнемъ Израилѣ, наряду съ царёмъ, не было настоящаго верховнаго священника. Главный Іерусалимскій священникъ былъ только однимъ изъ важныхъ служащихъ царя, и, по крайней мѣрѣ, до времёнъ Іосіи, существовало много разсѣянныхъ святилищъ, служители которыхъ не имѣли никакого отношенія къ первому когану храма. Съ этихъ же поръ, напротивъ, во главѣ всѣхъ левитовъ и всѣхъ жертвоприносителей становится первосвященникъ, который долженъ будетъ пользоваться своей властью для того, чтобы слѣдить за правильнымъ исполненіемъ обрядовъ, противодѣйствовать нарушеніямъ закона и налагать на своихъ подчинённыхъ дисциплинарныя взысканія. Идея подобнаго учрежденія, вѣроятно, существопала со врсмёнъ изгнанія. Она должна была возникнуть въ собраніяхъ, гдѣ вырабатывались основанія окончательной конституціи, предназначенной незыблемо утвердить яхвистскую ортодоксію, и предполагаетъ недовѣріе, вполнѣ оправдываемое прецедентами, которое внушала въ этомъ отношеніи царская власть. Фактъ тотъ, что вслѣдствіе ли собственной посредственности или вслѣдствіе неодолимыхъ препятствій, роль Зоровавеля была крайне ничтожной. Положеніе его было ложнымъ. Потомокъ древнихъ царей, какъ утверждали, онъ долженъ былъ бы царствовать, а въ дѣйствительности его функціи сводились къ обязанностямъ администратора третьей или четвёртой степени, подчинённаго авторитету какого-то подъ-сатрапа. Напротивъ, первосвященникъ не зналъ въ своей священнической области никакого высшаго лица, и такъ какъ реставрація имѣла существенно религіозный характеръ, то онъ по необходимости былъ ея главнымъ дѣятелемъ. Въ правила персидскаго управленія входило не стѣснять безполезно подданныхъ ни въ соблюденіи ихъ обычаевъ, ни въ отправленіи ихъ традиціонной религіи. Требовалось только регулярное выплачиваніе податей и покорное признаніе верховной власти Великаго Царя. Впрочемъ, въ Іудеѣ никто и не думалъ объ освобожденіи отъ нея.

Въ результатѣ получилось слѣдующее: власть гражданскаго вождя была очень ограничена, тогда какъ власть первосвященника постоянно расширялась. Во имя религіознаго закона, который прилагался къ общественной и частной жизни въ различныхъ обстоятельствахъ, первосвященникъ могъ принимать много мѣръ, касавшихся самыхъ разнообразныхъ вещей, до соблюденія порядка на улицахъ и рынкахъ; наблюдать за регулярной уплатой десятины, налога того времени; требовать точнѣйшаго соблюденія субботняго отдыха; не допускать введенія запрещённой пищи, считавшейся нечистою, а также и праздниковъ, эмблемъ, изображеній, всего, что могло сочетаться съ идолопоклонническимъ культомъ; требовать отъ судей строгаго сообразованія ихъ рѣшеній съ предписаніями закона. Это вело, стало быть, къ постепенному сосредоточенію въ его рукахъ всякой власти: административной, финансовой, судебной. Всё это не было дѣломъ одного дня, но можно сказать, что именно это установленіе верховнаго жреца, единственнаго полновластнаго главы національной религіи, сообщяло конституціи народа, вернувшагося въ отечество, характеръ истинной теократіи. Наряду съ нимъ князь или гражданскій начальникъ ничего не значилъ. Этимъ объясняется, почему Зоровавель исчезаетъ изъ исторіи, и нельзя сказать ни одного важнаго личнаго факта, сказаннаго съ его декоративнымъ главенствомъ. Онъ не имѣлъ преемника, вѣроятно не имѣлъ и сына, и съ нимъ родъ Давидовъ угасаетъ совершенно. Ни малѣйшихъ слѣдовъ его больше не остаётся[51].

Приходится спросить себя, во всякомъ случаѣ, какъ это случилось, что возстановленный народъ такъ легко принялъ нововведеніе, основывавшее порядокъ вещей, сильно расходившійся съ прежними попытками и даже съ формальными предсказаніями старыхъ пророковъ. Въ самомъ дѣлѣ, многіе соединяли эру будущаго счастья съ царствованіемъ потомка Давидова.

Это не только формальное доказательство дискредитированія царскаго дома со времени изгнанія. Можно было во многихъ отношеніяхъ обвинять царей въ бѣдствіяхъ, обрушившихся на ихъ несчастный народъ. Но было и нѣчто другое. Вернувшіеся были проникнуты двумя идеями, очень прочно укоренившимися. Первая заключалась въ томъ, что если желательно было, чтобы Яхве сдержалъ, наконецъ, свои обѣщанія, то его народъ долженъ былъ прежде всего явиться безусловно ему вѣрнымъ, не раздражать его, какъ прежде, безпрестанными нарушеніями его воли и, слѣдовательно, точно соблюдать его Законъ. Это былъ первѣйшій интересъ, которому подчинялось всё остальное. Съ этой точки зрѣнія установленіе религіознаго главы, соединяющаго въ своей особѣ священство и законъ, главы, всё значеніе котораго заключалось въ правильномъ функціонированіи перваго и строгомъ исполненіи второго, легко могло быть признано необходимымъ. У народа, который отказался на время отъ всякаго политическаго честолюбія, и ожидалъ всего отъ религіозной вѣрности, было нѣчто высшее, господствовавшее надъ умалённой властью, доставшейся на долю Зоровавеля.

Вторая господствующая идея іудейской реставраціи заключалась въ томъ, что привилегіи, всемірное господство, несравненное счастье, которое должно было нѣкогда достаться на долю вѣрнаго народа, могли принадлежать отнынѣ только Іудѣ, единственному подлинному остатку стараго Израиля[52]. На ряду съ фетишизмомъ закона, высокомѣрный партикуляризмъ былъ преобладающею чертою духа народа, вернувшагося къ своимъ наслѣдственнымъ очагамъ.

Мы имѣемъ разительное доказательство этого партикуляризма въ той холодности, съ какою возвратившіеся приняли предложенія сотрудничества со стороны самаритянъ, то есть обитателей бывшей территоріи Евфраима, распри которыхъ съ царствомъ Іуды наполняли лѣтописи стараго царства. Іудеи отвергали ихъ, какъ чуждыхъ избранной расѣ и не умѣвшихъ правильно чтить Яхве. Въ самомъ дѣлѣ, это было смѣшанное населеніе. Поселенцы, посланные ассирійскими царями воздѣлывать земли изгнанныхъ сыновъ Евфраима, принесли съ собою свои политеистическія вѣрованія и своихъ плодовъ. Правда, они присоединились къ яхвизму въ силу того подлинно языческаго соображенія, что такъ какъ Яхве богь той страны, куда ихъ переселили, то этому богу и нужно поклоняться, чтобы справиться съ затрудненіями, которыя представляло водвореніе въ опустошённой области. Съ того момента, когда они принялись поклоняться этому новому богу, они, вѣроятно, до нѣкоторой степени принимали въ разсчётъ его подозрительный характеръ, не выносившій раздѣленія почестей. Намъ сообщаютъ однако, что культъ божествъ, внесённый ими, существовалъ на ряду съ культомъ Яхве, что не представляетъ ничего невозможнаго, но мало но малу исчезло. Сами Евфраимиты, оставшіеся на родинѣ и слившіеся съ новыми поселенцами, отказались ли вполнѣ отъ своихъ старыхъ идолопоклонническихъ привычекъ? Этого мы совершенно не можемъ знатъ за недостаткомъ свѣдѣній[53]. Во всякомъ случаѣ, результатъ безусловнаго отказа со стороны Зоровавеля, первосвященника Іисуса и главъ іудейскихъ поколѣній на подходы Евфраимитовъ ясно показываетъ, что о религіозныхъ условіяхъ, на которыхъ могь бы состояться союзъ, даже и не думали. Онъ обнаруживаетъ претензію іудеевъ оставаться единственными обладателями права на возстановленіе Храма м, слѣдовательно, единственными получателями выгодъ, которыя ожидались оть его возстановленія.

Хроника, составленная подъ именемъ Ездры, приписываетъ интригамъ оскорблённыхъ самаритянъ замедленіе въ этомъ дѣлѣ возстановленія. Но мы знаемъ изъ пророка Аггея[54], что замедленіе это было вызвано въ такой же мѣрѣ и недостаткомъ средствъ, обострившимся вслѣдствіе плохихъ урожаевъ, и недостаткомъ рвенія, причины котораго мы указали. Жертвенникъ функціонировалъ на старом мѣсте, но на открытомъ воздухѣ. Только въ 516 г. второй Храмъ былъ оконченъ въ условіяхъ, по необходимости скромныхъ, и послѣ двадцатилѣтняго прерыва в работахъ[55].

Тутъ, стало быть, произошёлъ возвратъ первоначальнаго рвенія. Но за нимъ послѣдовалъ новый періодъ упадка духа. Горькій опытъ показалъ, что окончаніе Храма не привело къ наступленію славной эры, на которую надѣялись. Какъ объяснить это разочарованіе, прибавившееся къ столькимъ другимъ? Всё той же причиной. Народъ не ладилъ съ своимъ богомъ. Божественный законъ слишкомъ плохо соблюдался. Десятины поступали туго. Суббота не почиталась, какъ бы слѣдовало. Съ Яхве хитрили, принося ему въ жертву негодныхъ животныхъ, отъ которыхъ хотѣли избавиться. Вслѣдствіе одного обстоятельства іудейское ядро, съ такимъ трудомъ возстановленное, грозило даже исчезнуть изъ списка народовъ съ опредѣлённо выраженной національностью. Изъ Вавилона вернулось мало женщинъ. Браки съ іноземками случались часто, и было полпое основаніе опасаться, что благодаря материнскимъ вліяніямъ исчезнутъ мало по малу и языкъ, и національный духъ, и рвеніе исключительнаго яхвизма.

Отъ гибели и смерти спасло іудейскую національность то обстоятельство, что группы ссыльныхъ или, по крайней мѣрѣ, ихъ потомковъ, оставшихся въ Вавилоніи, обнаруживали живѣйшій интересъ ко всему, что происходило въ Іерусалимѣ. Они посылали туда депутаціи и дары, какъ будто хотѣли этимъ искупить недостатокъ рвенія и вѣры, удержавшій ихъ въ домѣ рабства. Израильтянинъ обладаетъ въ высшей степени способностью жить духомъ тамъ, гдѣ онъ отсутствуетъ тѣломъ. Всегда находились, какъ во времена Іезекіиля, законодатели-добровольцы, предшественники раввинизма позднѣйшихъ времёнъ, не перестававшіе размышлять надъ легальными предписаніями, диктуемыми новымъ положеніемъ, чтобы возстановленный народъ сдѣлался, наконецъ, народомъ святымъ, безупречнымъ передъ Яхве. Законъ Второзаконія, не смотря на нѣкоторыя дополненія, въ родѣ учрежденія первосвященника, былъ рѣшительно недостаточнымъ. Въ этой средѣ благочестивыхъ и благоразумныхъ легистовъ выработывалась большая часть такъ называемаго Моисеева закона, который наполняеть три книги Пятикнижія и былъ сведёнъ въ одно цѣлое книжникомъ Ездрой въ 450 г., восемьдесять лѣтъ спустя послѣ перваго возвращенія, а тринадцатью годами позднѣе принятъ упорствующими, благодаря Нееміи.

Это было какъ бы вторичнымъ возвращеніемъ изъ плѣна, важнымъ не столько по количеству участниковъ, сколько по энергическому импульсу, который оно сообщило законнической ортодоксіи іудеевъ, водворившихся въ Іерусалимѣ. Напомнимъ, что твёрдое намѣреніе жить, строго сообразуясь съ закономъ Яхве, было однимъ изъ главныхъ двигателей реставраціи. Расхолаживающія обстоятельства и испытанія ослабили пылъ. Этотъ законническій принципъ оставался, тѣмъ не менѣе, въ теоріи, идеально, принятой, признанной истиной, которую никто не думалъ отрицать, какъ и у насъ множество лицъ, совершенно не церемонящихся съ церковными предписаніями, не считаютъ, тѣмъ не менѣе, что они борются съ ними и оспариваютъ ихъ отвлечённую законность. Въ принципѣ законъ съ этихъ поръ утвердился въ самой глубинѣ совѣсти Іуды, даже когда онъ уклоняется отъ него на практикѣ, и будущность покажетъ, что законъ для Іудея есть нѣчто еще болѣе жизненное, чѣмъ Храмъ и его священники аарониды. Этимъ объясняется, почему Ездрѣ удалось ввести легальныя нововведенія, представлявшіяся въ формѣ древнихъ моисеевыхъ законовъ, которые слишкомъ долго оставались невѣдомыми или пренебрегаемыми. Это было повтореніемъ того, что произошло при Іосіи. Было, правда, сопротивленіе, а главное, быть можетъ, небрежность, и, чтобы покончить съ ними, Ездрѣ понадобилось содѣйствіе со стороны Нееміи, который прибылъ въ 445 г. съ титуломъ и полномочіями царскаго намѣстника. Онъ получилъ ихъ отъ Артаксеркса Лонгимана, милостью котораго пользовался, и кромѣ того, у него и въ мысляхъ не было подрывать верховную власть персидскаго царя въ Іудеѣ.

Мы должны предоставить спеціальнымъ историкамъ Израиля подробное изложеніе реформы или, вѣрнѣе, довольно деспотической кодификаціи, которую ввели Ездра и Неемія. Іудейство, какъ оно сформировалось подъ ихъ двойнымъ воздѣйствіемъ, получило неизгладимый отпечатокъ, отъ котораго уже не могло избавиться. Конечно, при нашихъ современныхъ понятіяхъ, мы не могли бы одобрить принудительныхъ мѣръ, примѣнявшихся Нееміей съ цѣлью обработать по своему разумѣнію массу, отчасти строптивую, которую онъ хотѣлъ возродить. Я въ особенности имѣю въ виду его насилія по отношенію къ смѣшаннымъ бракамъ, разрыва которыхъ онъ добивался съ крайней грубостью[56]. Но слѣдуетъ принимать въ разсчётъ разницу эпохъ, и всегда есть нѣчто несправедливое въ безоговорочномъ порицаніи того, что дѣлается въ очевидномъ интересѣ сохраненія національности. Совмѣстимо ли было сохраненіе маленькаго іудейскаго народа, какъ особаго народа, съ нашими чувствами всеобщей терпимости и справедливости? Слѣдуетъ отмѣтить, такъ какъ мы не разъ ещё увидимъ конфликты подобнаго рода, что классъ, оказавшій наибольшее сопротивленіе Нееміи въ его диктаторскихъ мѣрахъ, былъ именно тотъ, отъ котораго мы могли бы ожидать наибольшей покорности, — классъ священническій и аристократическій. Этой радикальной политикѣ, направленной противъ браковъ іудеевъ съ иноземцами, былъ обязанъ своимъ окончательнымъ сформированіемъ самаритянскій расколъ. Нѣкто Манассія, внукъ великаго священника Еліашива, сынъ его преемника Іоіады, слѣдовательно, членъ высшей священнической знати, отказался разойтись съ женой и бѣжалъ съ ней въ Самарію, гдѣ былъ очень хорошо принятъ. Всё указываетъ на то, что самаритяне хотя и завидовали Іерусалиму и ненавидѣли его, однако испытывали на себѣ его косвенное вліяніе і подражали ему во всёмъ, что не шло въ разрѣзъ съ ихъ спеціальными претензіями. Этотъ Манассія былъ, повидимому, организаторомъ ихъ культа и сдѣлалъ его очень сходнымъ съ іудейскимъ. Съ тѣхъ поръ въ этой мѣстности и рѣчи нѣтъ ни о литомъ тельцѣ, ни объ идолопоклонствѣ. Моисеево Пятикнижіе принято въ качествѣ книги Божественнаго Закона въ Самаріи такъ же, какъ въ Іудеѣ, съ немногими и маловажными измѣненіями. Только книга Іисуса Навина, отдѣлённая въ Іудеѣ отъ такъ называемыхъ Моисеевыхъ книгъ, съ которыми она въ дѣйствительности составляетъ одно цѣлое, подверглась сильнымъ передѣлкамъ. Единственный храмъ въ Гаризимѣ былъ построенъ по тому же плану, какъ Іерусалимскій. Для іудейства было очень досаднымъ обстоятельствомъ утвержденіе очага пылкой оппозиціи, занимавшей центръ Палестины и отрѣзавшей Іуду отъ непосредственныхъ сношеній съ Сѣверной областью. Надо признать, однако, что самаританизмъ былъ лишёнъ всякой способности къ распространенію. Это было безплодное растеніе. Изъ него не вышло ничего такого, что могло бы имѣть значеніе въ исторіи человѣческаго духа. Удивительная вещь, объясняемая только тѣмъ особымъ значеніемъ, какимъ съ этихъ поръ былъ облечёнъ Іерусалимъ въ глазахъ всякаго, кто желалъ присоединиться къ Богу Израилеву: когда яхвистскій народъ, которому было слишкомъ тѣсно въ южной Палестинѣ, поднялся вдоль Іордана и распространился на территоріи древнихъ колѣнъ крайняго сѣвера, въ области, называвшейся Галилеей, — то не культъ Гаризима, а іерусалимскій культъ получилъ преобладаніе въ этой пограничной съ Самаріей области. Послѣдняя, съ религіозной точки зрѣнія, была только черезполоснымъ участкомъ, стиснутымъ между Іорданомъ, моремъ и двумя областями іудеевъ, питавшихъ къ ней отвращеніе.

Со времени законнической реформы, осуществлёенной Ездрой и Нееміей, и до конца персидскаго владычества, съ 445 по 330 гг., народъ Іуды, такъ сказать, не имѣетъ исторіи. Онъ живётъ, углубившись въ себя, точно загипнотизированный созерцаніемъ Закона и трудами, предметомъ которыхъ онъ былъ со стороны книжниковъ (см. ниже, гл. ѴІІІ). Въ самомъ дѣлѣ, желали, чтобы всѣ статьи закона соблюдались во всѣхъ обстоятельствахъ, даже и въ такихъ. которыхъ законъ не предвидѣлъ. Это была какъ бы жизнь куколки, внутреннія движенія которой совершенно ускользаютъ отъ тѣхъ, кто можетъ наблюдать ихъ только снаружи. Этимъ объясняется молчаніе греческихъ историковъ, совершенно какъ бы не хотѣвшихъ и знать Іерусалима. Нѣтъ ни одного признака, который позволялъ бы думать, что палестинскіе іудеи сдѣлали хоть малѣйшее усиліе съ цѣлью пробить брешь въ этой стѣнѣ равнодушія, выдвинувшейся между ними и остальнымъ міромъ. Нѣтъ никакого основанія подозрѣвать, что они испытали на себѣ какое-либо воздѣйствіе великихъ событій, разыгравшихся за время продолжительной борьбы персидскихъ царей съ европейской Греціей. Іерусалимъ не интересовался не чѣмъ, происходившимъ за его предѣлами. Это былъ маленькій народецъ, совершенно оцерковленный, запеленанный въ массѣ обрядовыхъ предписаній, которыя дѣлали его подобнымъ народу священниковъ, не знавшихъ иной умственной жизни, кромѣ работы своихъ книжниковъ, писцовъ, толковниковъ, объяснителей закона. Священичество, установленное, организованное и привилегированное, точно механически исполняло свои многочисленныя обязанности, которыя, впрочемъ, были для него источникомъ обильныхъ доходовъ.

Родъ труда, который вытекаеть отсюда, муравьинаго труда справщиковъ, компиляторовъ, очистителей и исправителей текстовъ, столь же неизвѣстныхъ, какъ діасевасты, передавшіе намъ гомеровскія поэмы въ ихъ современной формѣ, труда робкихъ вѣрующихъ, которые грезятъ о будущемь, но въ настоящемъ способны интересоваться только мелочами обряда и благочестивыми предписаніями, отъ которыхъ, они думаютъ, зависитъ участь ихъ и міра, — этотъ родъ труда предполагаетъ періодъ монастырской замкнутости, въ родѣ того, краткую характеристику котораго мы только что дали. Совершенно напрасно желали заполнить эту кажущуюся пустоту дѣлами неудержимаго энтузіазма и пылкой страсти.

Это вовсе не значитъ, что іудейскій народъ былъ несчастливъ въ теченіе этого періода: онъ всё время жилъ въ надеждѣ на чудесныя времена, которыя должны наступить. Онъ въ мирѣ воздѣлывалъ свои земли. Пуританизмъ этого образа жизни, не смотря на всё, что въ нёмъ было невыносимаго съ нашей точки зрѣнія, благопріятствовалъ медленному возрастанію благосостоянія. Нравы были простые, роскошь неизвѣстна. Населеніе быстро умножалось, и Іудея въ собственномъ смыслѣ слова уже не могла прокормить всѣхъ своихъ обитателей. Мнѣ кажется, всѣ послѣдующія событія доказываютъ, что при персидскомъ владычествѣ іудейскій народъ достигъ солиднаго обогащенія. Храмъ уже заключалъ въ себѣ сокровища. Это была вполнѣ законченная теократія, осуществлявшаяся въ условіяхъ, наиболѣе благопріятныхъ этому роду правленія, то есть, когда она не питаетъ ни политическихъ опасеній, ни политическаго честолюбія. Въ такомъ случаѣ она можетъ думать только о своей рнлигіозной роли и принимать только такія мѣры, которыя имѣютъ отношеніе къ этой роли. Первосвященникъ былъ настоящимъ княземъ. Помощникн его, какъ и онъ самъ, принадлежали къ роду, считавшемуся потомками Аарона. Въ распоряженіи его была небольшая армія левитовъ и стражи Храма. Іудейская аристократія состояла фактически изъ женатыхъ и богатыхъ священниковъ, лично заинтересованныхъ въ поддержкѣ установившагося строя.

Однако, инменно въ нѣдрахъ этой священнической аристократіи проявились первые признаки распущенности и разразились первые скандалы. При Артаксерксѣ Охѣ, около 355 г., семейная драма запятнала кровью Храмъ. Случилось это во время первосвященника Іоханана, внука Еліашива. У него былъ братъ Іисусъ, который добивался званія первосвященника и выхлопоталъ его у сатрапа Багоза. Отсюда можно заключить, что назначеніе первосвященника должно было, по крайней мѣрѣ, утверждаться царской властъю. Іисусъ, опираясь на свой официальный титулъ, хотѣль заставитъ брата отречься. Бурная ссора поднялась въ Храмѣ между двумя ааронидами, и Іохананъ убилъ Іисуса на плитахъ Храма. Разъярённый Багозъ, къ великому негодованію народа, вшёлъ въ святилище, и въ теченіе семи лѣтъ облагалъ тяжёлымъ налогомъ жертвенныхъ животныхъ[57].

Эта братоубійственная война выставляетъ въ дурномъ свѣтѣ, по крайней мѣрѣ, часть священнической аристократіи. Мы не говоримъ о событіяхъ, разсказанныхъ въ книгѣ Эсѳирь, такъ какъ это чистѣйшій романъ, сочинённый для того, чтобы дать іудейское объясненіе празднику Пуримъ — персидскаго происхожденія.

За исключеніемъ этого трагическаго случая и нѣсколькихъ другихъ, сомнительныхъ или слишкомъ малоизвѣстныхъ, іудеи сохранили о персидскомъ владычествѣ довольно хорошее воспоминаніе. Но ихъ географическое положеніе было не таково, чтобы позволить народу жить неопредѣлённо долгое время, замкнувшись въ себѣ самомъ. Въ 334 году Александръ высадился въ Азіи, и эра великихъ историческихъ событій, въ которыхъ іудеямъ поневолѣ пришлось принять участіе, открылась этой высадкой.

 

ГЛАВА ѴI.

 

Греческое владычество.

Невозможно придавать вѣру разсказу Іосифа Флавія, но словамъ котораго, въ 332 году, Александръ, во время похода на Египетъ черезъ Сирію, овладѣвъ Тиромъ и Газой, осада которыхъ задержала его на нѣсколько мѣсяцевъ, отправился въ Іерусалимъ, гдѣ былъ торжественно принятъ первосвященникомъ, Іаддуа. Послѣдній показалъ ему пророчества Даніила, предсказавшаго его побѣды. Восхищённый Александръ принёсъ торжественную жертву въ храмѣ и осыпалъ почестями первосвященника[58].

Эти подробности въ высшей степени невѣроятны. Упоминаніе о пророчествахъ Даніила окончательно дискредитируетъ весь романъ, такъ какъ пророчества эти были написаны 169 годами позднѣе. Самое большее, можно допустить, что Александръ, которому приходилось осаждать два города, освѣдомился о настроеніи сосѣднихъ народовъ и обѣщалъ имъ хорошее обращеніе, если они будутъ сидѣть смирно. Его могли скоро успокоить насчётъ отношенія іудеевъ, которые были страннымъ, но въ высшей степени мирнымъ народомъ, и хотѣли только жить спокойно, не встрѣчая помѣхи въ точномъ исполненіи своихъ мѣстныхъ обычаевъ. Въ этомъ отношеніи Александръ былъ добрый монархъ и, вѣроятно, обѣщалъ іудеямъ всю терпимость, какой они только могли пожелать. Быть можетъ даже, онъ послалъ какія-нибудь приношенія богу этой страны, — это было въ обычаѣ у политеистовъ и не влекло за собой никакихъ послѣдствій. Итакъ, въ Іерусалимѣ ничего не измѣнилось, кромѣ имени царя, пока Александръ оставался въ живыхъ.

Послѣ его смерти (323 г.) раздѣлъ его имперіи между полководцами послужилъ поводомъ къ кровавому соперничеству. Злополучная Палестина, расположенная между Египтомъ и Сиріей, была сильно оспаривавшейся добычей и жестоко страдала отъ этого спора. Въ 319 г. Птолемей Лагидъ, властелинъ Египта, овладѣлъ Іерусалимомъ безъ боя, воспользовавшись почтеніемъ іудеевъ къ субботнему дню, которое не позволяло поклонникамъ Яхве браться въ этотъ день за какое-нибудь дѣло[59]. Эта подробность свидѣтельствуетъ о томъ, какъ бсзусловно было господство Закона. Птолемей переселилъ въ Александрію много плѣнниковъ. Такъ возникла іудейско-александрійская община, которой была предназначена такая великая роль въ исторіи религіи. Кажется, Птолемей былъ поражёнъ добросовѣстной вѣрностью іудеевъ однажды данной клятвѣ. Онъ оказался очень благосклоннымъ къ нимъ и довѣрялъ имъ очень важныя должности. Но только въ 301 г. (битва при Ипсѣ) онъ могъ считать себя окончательно властителемъ Палестины. Установленный имъ порядокъ былъ продолженіемъ персидскаго, съ оттѣнкомъ особеннаго уваженія къ іудеямъ, представлявшаго противоположность съ нѣсколько пренебрежительнымъ безразличіемъ Сузскаго двора. Вообще, можно сказать, что Птолемеи были для іудеевъ добрыми властителями. За этой династіей царей, большею частью развращённыхъ и изнѣженныхъ, погибшей вслѣдствіе своихъ пороковъ, есть одна заслуга: она интересовалась умственной жизнью и хотя по языку, вкусамъ и политикѣ была эллинской, но не боялась этническихъ своеобразій и старалась скорѣе примирить ихъ, чѣмъ подавить. Этотъ царскій дилетантизмъ принёсъ драгоцѣнные результаты для наукъ и искусствъ. Египетъ обязанъ ему возрожденіемъ, а міръ — знаменитой Александрійской библіотекой. Птолемеи, въ особенности первые, любили окружать себя литераторами, учёными, математиками, что превратило ихъ столицу въ очагъ блестящей умственной жизни, не знавшей соперниковъ. Въ частности, подъ ихъ покровительствомъ былъ сдѣланъ переводъ Ветхаго Завѣта на греческій языкъ, такъ называемый переводъ семидесяти толковниковъ, не смотря на всѣ свои недостатки, послужившій для іудейства открытымъ мостомъ, черезъ который оно вышло изъ своей тѣсной ограды и распространилось по греко-римскому міру. Могло ли бы христіанство распространиться, не будь этого перевода? Въ этомъ позволительно усомниться[60]. Не смотря на кое-какія ссоры, изъ которыхъ одна была особенно бурной, іудеи сохранили о Птолемеяхъ благодарное воспоминаніе. Прибавимъ, что они в значительной степени содѣйствовали развитію и обогащенію Александріи. Тутъ-то ихъ торговыя способности приняли неожиданный размахъ. Іудейская рождаемость въ то время была, вѣроятно, очень высока. Египетскіе города до Киренаики и Ливіи кишѣли іудеями. Значительныя іудейскія колоніи образовались въ Антіохіи, тоже недавно основанномъ греческомъ городѣ въ Малой Азіи, въ Мидіи, Оароенѣ, Комагенѣ, гдѣ іудеи изъ Палестины присоединялись къ потомкамъ ссыльныхъ, оставшихся въ Вавилоніи. Никогда ещё іудейство не проявляло такой жизненности.

А между тѣмъ, въ самомъ очагѣ его религіозной и національной жизни ему уже грозила смерть. Вмѣстѣ съ Александромъ побѣдоносно распространилась по всей западной Азіи сила, значенія которой іудейскій народъ совсѣмъ не понималъ, — сила болѣе нравственная, чѣмъ военная, и осуществлявшая съ удивительнымъ успѣхомъ эллинизацію всей этой части свѣта. Не только Малая Азія, гдѣ уже раньше дѣло было на половину сдѣлано, но и Сирія, Финикія, древняя Ассирія, Кавказская область, древняя Халдея, Мидія, Персія до Бактріаны, всё эллинизировалось, воспринимало греческіе обычаи, религію, языкъ, костюмъ, и этотъ поднимающійся приливъ, скажемъ лучше, — этотъ потопъ, грозилъ затопить іудейскій островокъ съ его оплотомъ — Іерусалимомъ. Птолемеи не могли смотрѣть съ неудовольствіемъ на эту эллинизацію, которая совершалась сама собою. Къ чести ихъ слѣдуетъ замѣтить, что они не пытались навязать ея авторитетъ Іудеѣ. Теперь мы должны заняться по истинѣ эпической борьбой наступающаго эллинизма съ самымъ упорнымъ ядромъ іудейства.

Греческія колоніи или поселенія множились вокругъ, собственно, Іудеи. Не смотря на своего рода монастырскую замкнутость, которую законъ Моисея навязывалъ народу, пріученному исполнять его со всею точностью, этотъ народъ не могъ избѣжать продолжительныхъ сношеній съ путешественниками, торговцами, гражданскими и военными чиновниками господствовавшей державы. Великія событія, волновавшія и потрясавшія съ 330 года Востокъ, будили воображеніе, расширяли горизонты, колебали узкое міросозерцаніе. Міръ сталъ представляться болѣе обширнымъ, болѣе разнообразнымъ, далеко не такимъ простымъ, какимъ его считали. Іудея представляла окаменѣлость рядомъ съ этими великими державами, Сиріей, Египтомъ, Іаваномъ (Греція европейская и островная). Наиболѣе широкіе умы въ средѣ іудеевъ не могли не обратить вниманія на то, какое малое мѣсто занимаетъ ихъ страна на землѣ. Отсюда оставался только одинъ шагъ до вопроса о томъ, нѣтъ ли преувеличенія въ претензіи, заявляющей, будто судьбы рода человѣческаго зависятъ отъ болѣе или менѣе точнаго исполненія нѣсколькими тысячами людей исключительно сложнаго закона. Для населенія, привыкшего считать свою вѣру и образъ жизни единственно законными, единственно истинными и спасительными, какъ бы единственно обладающими безусловнымъ правомъ господства въ жизни человѣческой, — открытіе, что они всё-таки имѣютъ лишь весьма относительное значеніе, что въ другихъ мѣстахъ люди живутъ по хуже, вовсе не считаясь съ ними, всегда является критическимъ испытаніемъ. Не забудемъ, далѣе, обстоятельства, которое въ данномъ случаѣ имѣло первостепенное значеніе: іудейскій пуританизмъ съ его обрядовой точностью имѣлъ свои весьма почтенныя стороны, но былъ смертельно скученъ. Онъ былъ такимъ въ особенности для іудеевъ, способныхъ оцѣнить удовольствія существованія, менѣе опутаннаго всякаго рода благочестивыми предписаніями. А эллинизмъ имѣлъ свою «прелесть», и въ высшей степени привлекательную. Серьёзнымь умамъ онъ предлагалъ свою литературу, философію, науку, искусство; умамъ поверхностнымъ — своё ясное веселье, высокое изящество, утончённыя удовольствія и развлеченія, съ приправой хорошаго вкуса. Онъ не могъ ничему научить іудейтво въ дѣлѣ морали, въ этомъ пунктѣ онъ даже стоялъ ниже его. Но для сколькихъ людей этотъ слабый пунктъ былъ лишней приманкой!

По всѣмъ этимъ причинамъ къ концу египетскаго правленія и въ силу естественнаго теченія вещей, въ Іерусалимѣ возникла тенденція, а потомъ и партія эллинствующая, склонная не то, чтобы отвергать іудейство, а снисходительно воспринимать греческіе обычаи, языкъ и нравы. Это движеніе не было ни очень глубокимъ, ни очень серьёзнымъ. Масса народа осталась отъ него въ сторонѣ. Поражаетъ съ перваго взгляда, и однако легко объясняется, то обстоятельство, что эллинизмъ вербовалъ своихъ первыхъ приверженцевъ въ нѣдрахъ священніческой аристократіи. Эти богатыя привилегированныя семьи, имѣвшія много досуга, часто вступавшія въ сношенія съ иностранными извѣстностями, не особенно симпатизировавшія прибавкамъ, которыми юриспруденція книжниковъ окружала Законъ, точно колючей изгородью, считали въ числѣ своихъ членовъ элементы, предрасположенные къ эллинизированію. Многіе изъ нихъ находили, что жизнь, какъ её понимали въ греческихъ городахъ, была безконечно пріятнѣе, гораздо занимательнѣе, чѣмъ въ Іерусалимѣ, гдѣ хмурый пістизмъ окутывалъ дни и ночи облакомъ печальнаго одинообразія. Сюда имѣшалась и мода, равно какъ и желаніе аристократически выдѣлиться изъ массы простыхъ людей и ханжей. И вотъ, сдѣлалось хорошимъ тономъ жить на греческій ладъ, переіиначивать своё еврейское имя въ греческое[61] и если не разрывать совершенно съ Закономъ, то, по крайней мѣрѣ, смягчать его угловатости, не такъ строго заботиться о субботнемъ отдыхѣ, разрѣшать себѣ поблажки въ предписаніяхъ, касавшихся пищи, не отступать въ ужасѣ передъ мыслью совершить оскверненіе Закона, посѣщая иностранцевъ, которые распространяли его тѣмъ лучше, что не знали о его существованіи.

Всё это совершилось не въ одинъ день. Вкусъ къ греческой цивилизаціи проникъ въ тѣсныя петли іудейскаго пуританизма путёмъ медленной инфильтраціи. Но это движеніе усилилось, когда политическія превратности отняли Палестину у Птолемеевъ и сдѣлали изъ нея, при Антіохѣ Великомъ, съ 203 года, область Сирійскаго царства.

Въ началѣ отношенія между Селевкидами и ихъ іудейскими подданными были мирныя, хотя сирійскіе цари вовсе не увлекались дилетантизмомъ, любившимъ этнографическое и религіозное своеобразіе, который былъ традиціоннымъ у Птолемеевъ. Антіохъ Великій относился даже съ большимъ уваженіемъ къ почтенному Симону ІІ, въ то время первосвященнику, умѣвшему очень искусно, ничего не компрометируя, маневрировать среди затрудненій, изъ которыхъ не послѣднимъ было возраставшее недовольство благочестивыхъ іудеевъ, хасидовъ, анти-законническими новшествами эллинствующихъ. Въ правленіе преемника Антіоха, Селевка IѴ Филопатора, отношенія, кажется, сдѣлались уже гораздо болѣе натянутыми, хотя и нельзя придавать значенія легендѣ объ Иліодорѣ, царскомъ серебрянникѣ, котораго двое ангеловъ избили бичами въ тотъ моментъ, когда онъ хотѣлъ проникнуть въ Храмъ, чтобы взять сокровище[62]. Сирійскіе цари, и первый Антіохъ Великій, имѣли обыкновеніе поправлять свои крайне разстроенные финансы конфискаціей сокровищъ, скоплявшихся въ знаменитыхъ храмахъ своихъ и сосѣднихъ владѣній.