Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Активные техники работы со сновидениями в терапевтическом анализеСодержание книги
Поиск на нашем сайте
Помимо интерпретации, существуют и другие, более активные методы работы со снами. Они предложены в основном постыонгианцами — учениками и последователями К.Г.Юнга, придерживавшегося несколько иных представлений о природе и функциях бессознательной психики. В этой книге юнгианской теории внимания почти не уделялось, так что в последней главе вряд ли стоит приводить систематическое изложение основ аналитической психологии. Я попробую ограничиться собственно постъюнгианскими представлениями, сделав основной упор на архетипической психологии Джеймса Хиллмана. По ходу изложения будут либо изложены вкратце необходимые положения юнгианской теории, либо специально оговорены соответствующие ссылки. Несколько слов о панораме современного постьюнгианства. Согласно мнению видного теоретика этого направления Эндрю Самуэлса [64], можно выделить три основных школы аналитической психологии: классическую, школу развития и архетипическую. Это членение произведено на основе учета исследовательских и клинических приоритетов, так что вполне уместно говорить о трех различных типах дискурсивных практик — тем более, что столь принципиальных различий в теории и методологии, как в психоанализе, здесь нет. Юнгианцы, принадлежащие к классической школе, основное внимание уделяют исследованиям Самости, понимаемой как трансцендентальная вершина человеческого развития, наивысшая полнота творческой самореализации индивида. Всесторонне исследуются архетипические аспекты Самости, ее символические переживания и их влияние на процесс терапии. [278] Школа развития, по мнению Самуэлса, больше сосредоточена на клинических аспектах аналитической практики. Центральной проблемой является перенос, его разнообразные формы, архетипическая символизация, взаимное влияние бессознательной психики терапевта и клиента в аналитическом процессе. Именно эти явления реализуют главное назначение юнгианской психотерапии — содействуют процессу индивидуации (личностного роста, развития Самости). Наконец, архетипическая школа, представленная работами Дж-Хиллмана, АТутгеибюль-Крейга, Г.Корбина, исследует и использует в терапии образы, выступающие в качестве базового, первичного уровня психической реальности. Речь идет об образах сновидений, фантазии, поэтических и художественных образах, которые рассматриваются как проявление и спонтанная деятельность человеческой души. Хиллман подчеркивает, что образы имеют сугубо творческий характер: "В архетипической психологии термин ''образ" не относится к послеобразу, т.е. к результату ощущений и восприятия. Не означает "образ" и ментальной конструкции, представляющей в символической форме некоторые идеи и чувства, выражением которых служит данный образ. В действительности образ соотносится только с самим собой. За своими пределами он не связан ни с чем проприоцептивным, внешним, семантическим: образы ничего не обозначают. Они составляют само психическое в его имагинативной 61 видимости; в качестве первичной данности образ несводим [к чему-либо еще — Н.К. ]" [88, с. 63]. Такая точка зрения, при всей ее кажущейся необычности, свойственна на самом деле многим людям. Клиенты часто относятся к создаваемым ими образам именно так — с величайшей любовью и почтением. Попытка терапевта разрушить этот пиетет своими интерпретациями может серьезно осложнить ход терапии и нарушить взаимопонимание и доверие к аналитику. И все же интерпретации — неотъемлемая и важнейшая часть терапевтического анализа. Вся проблема состоит в [279] том, чтобы уметь различать те моменты, в которых представленные пациентом образы и мотивы не нуждаются в толковании, а требуют иного отношения. Иногда клиенты сами помогают решить эту задачу, иногда нет. Так, я припоминаю семинар по юнгианскому анализу, на котором одна из участниц с большой эмоциональной выразительностью рассказала историю 62 о прекрасной девушке, выросшей среди очень некрасивых, уродливых людей. Героиня в детстве долго мучилась оттого, что ее считали непривлекательной и ненормальной, а когда выросла, молодой принц из другого племени открыл ей настоящее положение вещей, и все закончилось, как и положено, счастливой свадьбой. С аналитической точки зрения, история была совершенно прозрачной. Среди участников семинара не было отбоя от желающих проинтерпретировать те или иные аспекты рассказанного в контексте личностных особенностей клиентки и ее возможных психологических проблем. Однако все толкования, несмотря на то, что в большинстве своем были обоснованными и точными, никак не продвигали работуи, чем дальше, тем больше выглядели неуместными. Наконец, один юноша осторожно заметил: "Я думаю, эту историю не стоит анализировать. Это просто Маша рассказала о себе, и я лично многое понял. Вряд ли все наши высказывания насчет проективной идентификации и нарциссической самоидеализации в этом случае так уж справедливы". — Почему? — взвились особо усердные из начинающих аналитиков. — Потому что Маша на самом деле очень красивая, — честно ответил он. Так оно и было. Образ стройной голубоглазой красавицы продолжал незримо витать среди присутствующих на семинаре, и до сих пор многие из постоянных участников его хорошо помнят. С того времени историю "Про Машу среди обезьян" периодически напоминают аналитикам, которые слишком рьяно (так, что за этим просма- [280] триваются компенсаторные мотивы) рвутся разрушать нарциссические саморепрезентации своих клиентов. Архетипическая психология исходит из того, что образы в качестве базовых элементов психики спонтанны, обладают автономностью и величайшей ценностью. В этом своем качестве они могут рассматриваться как единицы структуры личности, ее составные части. Развивая представления Юнга о базовых архетипах личностной организации 63 (в число которых входят Тень, Персона, Анима или Анимус и Самость), Хиллман в 1975 г. предложил парциальную теорию личности. Суть ее состоит в следующем. Любая человеческая личность характеризуется множеством интенций, стремлений, желаний и намерений, в ней в различных пропорциях смешаны творчество, корысть, жажда нового, любовь к покою, зависть, самопожертвование, честолюбие, самодостаточность и т.д. Можно представить себе эти части в виде самостоятельных персонажей, последовательно или одновременно участвующих в повествовании под названием жизнь. "Личность является театром архетипических фигур, — пишет Хиллман, — часть из которых располагается на переднем плане внизу и в центре, другие ожидают за кулисами, а само состязание демонстрирует героические, коммерческие, комические, трагические и фарсовые темы" [88, с.36]. Персонифицированные множественные личности, составляющие отдельного субъекта, довольно часто представлены в сновидениях. В такой форме их можно (и нужно, считает Хиллман, ибо этот способ рассмотрения личностной структуры уже сам по себе терапевтичен — он выгодно отличается от научных абстракций типа "факторов", "мотивов" или "черт") использовать в работе с клиентами, поскольку непосредственно переживаемые и воспринимаемые образы вызывают меньшее отторжение и защиту. С такими парциальными (частичными) личностями в форме образов можно взаимодействовать по-разному. Сними можно поговорить, сразиться, высмеять, заключить в объятия, нарисовать, пожалеть и т.п. По желанию [281] клиента, с образами сновидений можно не только разговаривать, но и танцевать, коллекционировать их, давать имена или угощать мороженным. Эти действия, виртуальные или реальные, могут быть проявлениями как регрессивной угрозы целостности Я, так и прогрессивной дифференциации, способствующей развитию Самости. Все зависит от терапевтической ситуации в целом и профессиональной интуиции аналитика. Одним из наиболее часто встречаемых образов сновидения является мотив двойника. Дуализм как исконное свойство человеческой природы задолго до Юнга и Хиллмана описывали мифологические, религиозные, литературные и философские традиции Востока и Запада. Индийские Веды и древнейшие анналы Японии, шумерские сказания и полинезийские мифы, "Старшая Эдда" и "Тысяча и одна ночь", Платон и Аристотель, Достоевский и Ч.Р.Метьюрин внесли свой вклад в понимание этой архетипической фигуры. В приводимом далее примере тема двойника артикулирована сугубо академически. "Героиня" этого случая — моя коллега по профессии, психолог, хорошо знакомая с теорией и практикой психотерапии. Наш разговор был просто беседой двух приятельниц (поэтому сохранено местоимение "ты"). Но я думаю, что абсолютно "чистых" от супервизии разговоров на профессиональные темы у психотерапевтов не бывает. Начало было сакраментальным для нашего времени — денег катастрофически не хватает. И я поинтересовалась, почему коллега не расширит свою психотерапевтическую практику. В ответ она сказала: — Знаешь, я не могу для себя выбрать окончательно — терапия или собственно научные исследования. Я понимаю, что, по большому счету, одно другому не помеха, но вот для меня это почему-то не так. В нашем городе желающих на это дело {иметь психотерапевтическую практику — Н.К.) хватает, придется впрягаться по-настоящему — и когда писать, читать, думать? — Я думаю, это все ерунда. У тебя какие-то бессознательные страхи — хотела бы я знать, какие. [282] Мы посмеялись и сменили тему разговора, а наутро приятельница рассказала сон: Мне снится твой рабочий кабинет, книжные полки; компьютер, правда, мой и расположен по-другому, не так, как у тебя. Я в сновидений это как-то понимаю и иду к одному из шкафов. И вижу книги, которые там стоят, с другой стороны — очень странное чувство, как. будто еще одна я ходит там, за полками. И она не может выйти, потому что ей надо пройти через книги, а этого почему-то нельзя. Причем книжные полки и сами книги точно твои, и коты 64 стоят, но во сне так выглядит, будто они застекленные и отчасти зеркальные. Отсюда, наверное, и двойник — а может быть, это потому, что у тебя зеркало висит над компьютером... Тут коллега замолчала — мы как раз сидели с ней в этом самом кабинете и обе видели, что над компьютером у меня висят часы, а не зеркало. Далее состоялся следующий диалог: — Вот и интерпретируй это в свете твоей вчерашней теории про мои бессознательные страхи. — Да это ты "Алисы в Зазеркалье" начиталась — литературные реминисценции. — Ничего не реминисценции. Между прочим, зеркало над компьютером висит у меня. Тут мы и решили разобраться с этим сновидением. Поскольку обе участницы беседы знали глубинную психологию, то основной момент, имеющий отношение к проблеме — невозможность выйти, потому что нельзя пройти через книги — был понятен, как и ряд второстепенных мотивов — отчасти игровые, отчасти реальные отношения конкурентности, существовавшие между нами, и т.п. Но разгадка сна упорно не давалась в руки. И тогда я предложила интерактивную технику — раз уж мы сидим в том самом месте, которое изображено в сновидении, то пусть коллега воспроизведет свои действия наяву. Она с жаром согласилась и потребовала "для полноты картины" поставить на книжную полку зеркало. Я принесла зеркало и спросила, куда его ставить. — На полку с книгами по постмодернизму. — Но это будет низко, тебе по пояс. — Зато высоко и правильно с точки зрения ценности. [283] Я поняла, что мы на верном пути. Подруга взяла с полки несколько книг, разложила их (некоторые даже раскрыла) и задумалась. Я посмотрела — это были книги Ж.Делеза и М.Фуко. — Ты почему эти выбрала? — Я их как-то помню по сну. Точнее, помню заголовки... хотя нет, у Фуко все помню. Названия были такими: "Надзирать и наказывать", "Забота о себе", "Рождение клиники" (М.Фуко), "Логика смысла" (ЖДелез). Я заметила: — Ну, мы как две гадалки. Можно считать эти книги картами Таро? — Нет, это, если угодно, мои архетипические персонификации. — Угодно. И что ты о них можешь сказать? — Тут нет еще одной, — ответила подруга. — Я знаю, какой именно, — сказала я. И подала ей книгу Делеза, посвященную Фуко. Она раскрыла ее, прочла оглавление, немного подумала, а потом сказала: — Вот и решение проблемы. — Ничего себе, — подумала я. Кто из нас аналитик? Я даже не успела понять, в чем проблема, а коллега говорит о решении. И выразила это вслух. В ответ она сказала: — А откуда ты узнала, какую книгу дать? — По названию. Ты выбрала только Делеза и Фуко. А я дала тебе книгу Делеза "Фуко" — как завершающий элемент прогрессии. — Видишь, кто чем силен. Ты — интуицией, а я — логикой. И рассказала следующее. Она действительно считала научные исследования своим главным делом. Психотерапевтическая практика, в числе прочего, потребовала бы регулярных записей на сеансах и после них. Такая работа — работа архивариуса, в ней почти нет творческого начала, а его отсутствие ужасало подругу больше всего на свете. Она не размышляла над всем этим подробно — я была права насчет вытеснения бессознательных аспектов проблемы. Но книга Делеза, непосредственно затрагивающая соотношения мысли, познания и описания его результа- [284] тов, структурировала затруднения и подсказала решение проблемы одним только своим оглавлением, которое я здесь и привожу, выделив курсивом непосредственную логику разрешения последней: 1. От архива к диаграмме. 2. Новый архивариус. 3. Новый картограф. 4. Топология (мыслить по-иному). 5. Страты или Исторические формации (видимое и высказываемое знание). 6. Стратегии или Нестратифицируемое (мысль извне — власть). 7. Складки или Внутренняя сторона мысли (субъективация) 65. Конечно, в описании этого случая у меня просто нет возможности эксплицировать все психотерапевтические инсайты, поскольку анализ двумя аналитиками одного из них, выступающего в роли клиента, — дело весьма специфическое. Однако сам эпизод прекрасно иллюстрирует возможности стандартов архетипической психологии в терапии. Наше с коллегой взаимодействие, инспирированное имагинативной логикой сновидения, позволило сформулировать и разрешить весьма серьезную личностную проблему: она в дальнейшем не раз говорила, что этот случай окончательно снял у нее психологические ограничения в сфере практической психотерапии. Г.Корбин и Дж.Хиллман психотерапевтическую практику такого рода называют созиданием души. В качестве заключительного комментария я процитирую хиллмановское понимание этого процесса: "Созидание души описывают так же, как получение образов (imaging), т.е. видение или слушание с помощью воображения, которое в любом событии усматривает его образ. Получение образов означает высвобождение событий из буквального воспринимания путем погружения его в мифический апперцептивный контекст. В этом смысле созидание души приравнивается к де-буквализации — устранению "дурной" конкретности. Другими словами, созидание души соответствует психологической установке, которая с подозрением [285] отвергает наивный, данный уровень событий, чтобы отыскать другие — теневые, метафорические значения этих событий для души" [88, с.83]. В нашем случае детали сновидения (книги, зеркало, часы) были единогласно приняты в качестве таких "высвобожденных" образов-событий; правда, апперцептивный контекст был не мифическим, а эпистемологическим. А почему бы и нет? Кто сказал, что архетипы не могут выражаться таким образом (в виде книг по постмодернизму)? Уж наверное мифологемы ученого конца XX столетия не обязаны воспроизводить архаическое мировоззрение буквально. Зато финальные инсайты, связанные с книгой Делеза "Фуко", имели первосортную мифологическую (синхронистическую) природу. В сновидении другого пациента парциальные личности были представлены величественными, могущественными фигурами со множеством сверхъестественных свойств. Он созерцал образы демонических мужчин и прекрасных женщин, одновременно соблазнительных и устрашающих. Персонажи сна были представлены в динамике, но клиент (господин Э.) не мог вспомнить, что именно они делали. "Там были помещения, похожие на дворцы, и какие-то поля, или охотничьи угодья, лес... Все как-то нечетко и расплывчато, но по смыслу, а не визуально, если Вы понимаете, о чем я говорю". Сначала я предложила идентифицировать эти образы в соответствии с какой-либо мифологической или религиозной традицией, дав им соответствующие имена. Г-н Э. с увлечением занялся этим, используя греческую мифологию, и то и дело советовался со мной, как будет лучше. В процессе работы я заметила, что, назвав образ каким-либо именем (содержание сна он подробно записал, так что необходимый для реконструкции материал имелся), клиент в дальнейшем приписывал ему соответствующее занятия (Афина пряла, Афродита любовалась собой в зеркале и т.п.). Т: Но ведь Вы не помните, что именно делали персонажи в Вашем сновидении? [286] К: Нет... Но они ведь должны это делать? Т: Не знаю. По-моему, образы сновидения никому ничего не должны. К: А зачем мы тогда даем им все эти имена? Ведь это же позволит понять смысл сновидения, его послание, так сказать. Т: Как раз смысл сна Вы и назвали расплывчатым. Нечетким. К: А Вы пытаетесь его прояснить. Т: Да, наверное. Но можно поступить и иначе. Это Ваши образы, и смысл тоже должен быть Вашим. Каждая фигура в сновидении — это часть Вашей личности. Так что можно узнать, что они делают, и без помощи мифологических прототипов. Как мы можем быть уверены, что образ Вашего сна сидел за прялкой потому, что ему так положено, а не потому, что Вы видели это на самом деле? К: Наверное, Вы правы. Никто там у меня во сне не прял. Я бы это запомнил. Т: Может быть, Вы стесняетесь рассказать об их занятиях? Возникает ощущение, что ряд моментов сновидения кем-то тщательно отредактирован. К: Нет, дело не в этом. Но если они — это я, то где же тогда я сам? Клиент пытается соотнести какой-нибудь образ с Эго, центром сознания личности. После непродолжительного размышления он продолжает: К: Странно, но меня там действительно нет. И я, кажется, знаю, почему. Это они все на меня там охотятся... преследуют. Но мне всегда удается ускользнуть — я просыпаюсь. Т: А если бы не удалось? К: Тогда их всех бы не стало. (Пауза) Вот оно в чем дело! Это не греки, это Дикая Охота 66. Я охочусь за ними, а они — за мной. Поэтому они не могут поймать меня там, во сне, а я их — здесь, на терапии. В ходе дальнейшей работы господин Э. разрешил себе (своему Эго, ответственному за самоидентичность и пространственно-временную непрерывность личности) стать [287] пойманной добычей, в результате чего стал лучше понимать некоторые свои интенции, противоречащие сознательной установке. Одновременно с этим ему удалось смягчить в себе ту часть, которую можно было назвать Диким Охотником. Уменьшилось напряжение, связанное с необходимостью поддерживать образ неумолимого совершенства, который он считал абсолютно необходимым на работе (г-н Э. был руководителем фирмы) и отчасти в семье — в отношениях с сыном. Данный пример хорошо иллюстрирует хиллмановское требование не интерпретировать образы, а взаимодействовать, "сближаться" с ними. Вообще интерпретация как редукция, объяснение значения образа и, соответственно, сведение его к чему-то другому, меньшему, чем он сам, как это повсеместно делается в психоанализе, у юнгианцев не принята. Наоборот, главной задачей истолкования является как раз обогащение коннотативных смыслов и значений образов сновидения посредством помещения их в соответствующий контекст. Обогащенное сновидение Самодовлеющий характер образов сновидения, их автономия, признаваемая не только Хиллманом, но и другими постюнгианцами, не исключают, а предполагают широкое использование в работе с ними процедур амплификации (обогащения). Этот метод, придуманный очень давно и доведенный до совершенства аналитическими психологами, почему-то сравнительно мало используется психоаналитиками других школ. Как правило, психотерапевт, работающий со сновидением или серией снов, не преминет поинтересоваться ассоциациями клиента, но крайне редко предлагает ему обсудить даже явно напрашивающиеся мифологические, религиозные или культурные параллели к исследуемому материалу. Это связано с общими различиями в методологии и технике толкования сновидений. Начало расхождений восходит к теоретическим разногласиям Фрейда и Юнга. [288] Написанная последним в 1912 г. работа "Метаморфозы и символы либидо" фактически содержит в себе одно большое расширительное толкование психической энергии, весьма далекое от фрейдовского "сексуального редукционизма". Юнг хорошо понимал, что пропаганда собственной точки зрения будет стоить ему дружбы с Фрейдом, но его твердая убежденность в правильности своих взглядов уже тогда была непоколебимой. От этой книги и можно вести отсчет истории разработки амплификативного метода. Примерно в то же время в одной из лекций, прочитанных в Университете Фордхэма, Юнг четко формулирует необходимость использования в анализе сновидений исторических и культурных параллелей. Сравнивая этот процесс с пониманием символики обряда крещения, он пишет: "Точно так же поступает аналитик со сновидением: он собирает исторические параллели, даже самые отдаленные и, притом, для каждой части сновидения отдельно, стараясь создать психологическую историю сна и лежащий в основе его значений. При такой монографической обработке сновидения, как и при анализе обряда крещения, мы глубоко вникаем в удивительно тонкое и замысловатое сплетение бессознательных детерминант, обретая при этом понимание их, сравнимое только с историческим пониманием действия, которое мы до сих пор привыкли рассматривать весьма односторонне и поверхностно" [96, с.81]. Лучше, пожалуй и не скажешь. Разумеется, в процессе психоаналитического анализа нельзя забывать о влиянии актуальных впечатлений (то, что Фрейд называл "дневными остатками"), трансферентной динамики и т.п. Но архетипическая символика, трансформированная культурными установками клиента, не менее важна и значима. Именно последняя и проясняется посредством амплификации. Интересно, что аналитические психологи намерено игнорируют или резко критикуют те немногие фрейдовские работы, в которых сравнительно-исторические и культурно-антропологические параллели служат опорой для ряда концептуальных теоретических положений психоанализа. Юнг с возмущением говорит о "фантастических допуще- [289] ниях теории тотемов и табу". Возможно, это связано с тем, что стиль амплификаций Фрейда принципиально иной, и преследуют они другие цели. Со времен юнговских "Метаморфоз" прошло много лет, и набор источников, из которых можно черпать сравнения и проводить культурные параллели, существенно расширился. Наряду с классической для юнгианства мифологической, религиозной или алхимической символикой современные психотерапевты широко используют исторические сказания и легенды, эпос различных народов, литературу, живопись и любые другие виды художественного творчества. Все зависит от эрудиции терапевта и индивидуальных предпочтений клиента. Разумеется, целительный потенциал легенд и историй востребован не только в психотерапии.Из многочисленных сообщений я знаю, что юнгианские принципы в их, так сказать, "диком" (дилетантском) варианте используются повсеместно, и очень разными людьми. Поклонники триллеров и "саспенсов" 67, читатели всякого рода "фэнтези", фанатики компьютерных игр, "идущие путями Кастанеды", наркоманы всех мастей — кого только нет в рядах стихийных практиков имагинативных психотерапевтических техник. Исцеляющий вымысел все равно работает. Об этом свидетельствует хотя бы взрыв популярности таких писателей, как ХЛ.Борхес, М.Павич, Дж.Фаулз, У.Эко, наконец, неутомимый и весьма профессионально продвинутый в соответствующих сферах знания М.Элиаде. Так что амплифицирующие техники не ограничены в своих ресурсах. А ведь совсем недавно, лет десять-пятнадцать назад, в распоряжении отечественных читателей были разве что "Альтист Данилов" Вл. Орлова, да восстановленный в правах М.Булгаков. Теперь подходящим книгам и кинофильмам просто несть числа. Конечно, признанные мастера жанра — такие, как С. Дали, А. Хичкок, В.Пелевин или Дж-Р.Р.Толкиен, — предоставляют большее разнообразие различным формам имагинативной активности, но теперь каждый может найти себе [290] подходящее основание для архетипического проецирования, понимания и разрешения собственных проблем. В терапевтическом анализе, особенно при толковании сновидений, не стоит сдерживать себя в использовании религиозных и мифологических параллелей, фольклорных сюжетов и мотивов — нужно только убедиться в том, что клиент владеет соответствующим контекстом. Конечно, проще всего обращаться к подходящим литературным произведениям или фильмам. При необходимости легенду, историю или поэтический эпизод, непосредственно соотносящийся с терапевтической ситуацией, можно рассказать прямо в процессе терапевтического анализа. В моей практике был случай, когда клиент настолько хорошо воспринял процедуру амплификации содержания сновидений, что очень быстро научился использовать ее самостоятельно и тем самым существенно сократил объем терапевтической работы. У г-на Я., молодого человека лет тридцати, было, по его словам, множество проблем в отношениях с девушками. Несмотря на демонстрацию горячего желания работать и полного доверия к аналитику, клиент никак не мог связно рассказать, в чем же, собственно, эти проблемы состоят. На терапии он пересказал несколько эпизодов, касающихся знакомых девушек. Их суть сводилась к тому, что все они "какие-то не такие". Господин Я. подчеркивал, что подружек и приятельниц у него много, и отношения с ними, в том числе и сексуальные, не вызывают особых трудностей. Но все эти отношения его не удовлетворяют, "стоящих женщин вокруг нет", "все они одинаковые и сразу видно, чего им хочется". Я заметила, что он рассказывает весьма скучно. "Вот-вот, — обрадовался г-н Я., — все дело именно в этом. Все скучно, все повторяется и безмерно надоело". Было очевидно, что клиент не говорит всей правды, и многое из того, что он рассказывает — вещи надуманные и придуманные. Поэтому я предложила рассказать сновидение. На следующем сеансе г-н Я. рассказал сон, как две капли воды похожий на то, что он говорил и раньше: какой-то город, в нем множество девушек, он ходит между [291] ним, рассматривает и никак не может то ли кого-то выбрать, то ли узнать... Я заподозрила, что и сновидение он тоже выдумал. Здесь я хочу сделать небольшое отступление. За годы терапевтической работы я много занималась анализом сновидений, и моя первая книга была посвящена именно этому. Я уверена, что сновидение выдумать нельзя. То есть можно насочинять множество невероятных историй, но при их выслушивании сразу возникает ощущение неправды. Конечно, люди часто изменяют детали своих сновидений, многое забывают и присочиняют лишнее, но все это отличается от выдумки в чистом виде. В лучшем случае, можно скомбинировать несколько эпизодов в один сон, но это тоже легко прояснить в процессе анализа. Одним словом, опытный терапевт всегда может отличить настоящее сновидение от вымысла. В описываемом случае вряд ли стоило идти на прямую конфронтацию — скорее всего, это было бы неэффективно. Я решила поступить иначе. "В Вашей жизни явно не хватает романтики, — сказала я. — Давайте привнесем ее прямо в терапию. Вот здесь у меня — очень необычная книга, она называется "Хазарский словарь". Я буду брать свои интерпретации прямо из нее". Г-н Я. отнесся к моей идее с недоверием, но вынужден был согласиться. Далее в своем рассказе я буду выделять курсивом все цитаты, взятые из романа М.Павича 68. По поводу сновидения я прочла клиенту следующее: Однажды весной принцесса Атех сказала: — Я привыкла к своим мыслям, как к своим платьям. В талии они всегда одной ширины, и я вижу их повсюду, даже на перекрестках. И что хуже всего — за ними уже и перекрестков не видно. Клиент вздрогнул — символическая интерпретация сумела обойти его защиты. Он заинтересовался, кто такая эта принцесса Атех, и я продолжила: Атех была прекрасна и набожна, и буквы были ей к лицу, а на столе ее всегда стояли разные соли, все семь, и она, прежде чем взять кусок рыбы, обмакивала пальцы каждый раз в другую [292] соль. Говорят, что, как и солей, было у нее семь лиц. Кроме того, каждое утро она превращала свое лицо в новое, ранее невиданное. Другие считают, что Атех вообще не была красивой, однако она научилась перед зеркалом придавать своему лицу такое выражение и так владеть его чертами, что создавалось впечатление красоты. Эта искусственная красота требовала от нее стольких усилий, что, как только принцесса оставалась одна, красота ее рассыпалась так же, как ее соль. Господин Я. помолчал, а потом сказал, что у него бывают и другие сны — в которых девушки находятся за оградой, так что он не может к ним приблизиться. "Но я понимаю при этом, что так они не смогут на меня наброситься, что я в безопасности," — говорил он. Комментарий был таким: К поясу принцессы Атех, которая помогла еврейскому участнику хазарской полемики, всегда был подвешен череп ее любовника Мокадасы аль-Сафера, и этот череп она кормила перченой землей и поила соленой водой, а в глазные отверстия сажала васильки, чтобы он и на том свете мог видеть голубое. "Да, это интересная книга, — сказал мой клиент. — А как Вы знаете, из какого места следует читать?" Я ответила, что хорошо знаю роман и часто использую его в процессе анализа сновидений. На следующий сеанс г-н Я. принес "Хазарский словарь" и сообщил, что прочел эту книгу несколько раз и, в свою очередь, хочет мне из нее кое-что процитировать: Принцесса Атех могла войти в сон человека моложе ее на тысячу лет, любую вещь она могла послать тому, кто видел ее во сне, сталь же надежно, как с гонцом на коне, которого поили вином, — только намного, намного быстрее... Описывается один такой поступок принцессы Атех. Однажды она взяла в рот ключ от своей опочивальни и стала ждать, пока не услышала музыку и слабый голос молодой женщины, который произнес: — Поступки в человеческой жизни похожи на еду, а мысли и чувства — на приправы. Плохо придется тому, кто посолит черешню или польет уксусом пирожное... Когда прозвучали эти слова, ключ исчез изо рта принцессы, и она, как говорят, знала, что так произошла замена. Ключ но- [293] пал к тому, к кому обращался голос во сне, а слова в обмен на ключ достались принцессе Атех. Установившаяся таким образом система метафорического опосредования позволила нам продуктивно работать. Господин Я. рассказал еще несколько сновидений, весьма прозрачно иллюстрировавших его бессознательные страхи, связанные с женщинами. Мои толкования, выдержанные в классическом духе, он сам дополнял подходящими аллюзиями из "Хазарского словаря", и в дальнейшем любые сложности, связанные с переносом, мы успешно преодолевали при помощи архетипических фантазий М.Павича. В качестве еще одного примера амплификации в работе со сновидением хочу привести некоторые параллели к своему собственному сну, приведенному в параграфе 7.3. Думаю, что вполне имею на это право — книга подходит к концу, алфавит клиентов исчерпан от А до Я и нужен какой-то завершающий эпизод. Пусть им станут мои размышления по поводу собственного фантазма. Источник, откуда взяты все образы и значения — книга И.Кальвино "Незримые города". О них рассказывает великому Кубла-хану знаменитый путешественник Марко Поло. "В жизни любого венценосца наступает миг, когда после триумфа великих побед, завоевания огромных территорий и покорения целых народов им внезапно овладевает опустошенность, меланхолия и чувство горечи". Рано или поздно схожие переживания возникают, наверное, у всех — и тогда бывает очень кстати сменить привычное окружение. Всегда можно перенестись в другое место — это самое простое средство от усталости, разочарования и тоски. Вот о таких других местах, а точнее — Других городах (в лакановском смысле этого термина) и рассказывает Марко Поло, а Итало Кальвино группирует его истории в такие разделы: "города и память", "города и желания", "города и обмены", "города и взгляд", "города и названия", "города и мертвые", "города и небо". Сновидение начинается с того, что я медленно — и одновременно очень стремительно — падаю (или погружа- [294] юсь) вниз, в темноту. Но есть нечто вроде золотой сетки, которая меня поддерживает, хотя больше всего это похоже на летящих вниз птиц. Падение-полет — очень давний элемент внутреннего опыта, я помню это ощущение лет с трех-четырех. Характерное ощущение смеси наслаждения и страха связано в сновидении с необходимостью вернуться — неясно, как это сделать. Но не стоит забывать и ощущение непрочности. Например, так: "Если вы мне поверите, я буду очень доволен. Теперь я расскажу об Октавии, городе-паутине. Между двух крутых гор есть пропасть, над которой и находится город, прикрепленный к обеим вершинам канатами и цепями и соединенный внутри лестницами. Приходится осторожно ступать по деревянным перекладинам так, чтобы не попасть ногой в пустоту между ними, или же цепляться за ячейки пеньковой сети. Внизу не видно ничего на многие сотни метров: под ногами проплывают тучи, под которыми находится дно пропасти... Жизнь обитателей подвешенной над пропастью Октавии более определенна, чем в других городах. Им хорошо известно, что прочность их сети ограничена и имеет свои пределы" [26, с.96-97]. Прочность сети — это и метафора моих терапевтических умений. Сетка в сновидении золотая. Хорошо, если разорвавшись, она обернется стаей птиц. Наверное, так иносказательно обозначается фантазм. Понимание и использование фантазмов в процессе терапии, падение-полет, удовольствие, смешанное со страхом. И все-таки сетка нужна. Нужны прочные связи и соответствия между различными теориями, направлениями, концепциями. Их знание поддержит любого начинающего психотерапевта, а со временем приходит понимание относительности, ограниченности возможностей любой теории. Приходит опыт и уверенность в себе: "В Эрсилии для того, чтобы обозначить отношения родства, обмена, взаимозависимости или передачи прав, жители протягивают между домами белые, черные, серые или черно-белые бечевки. Когда их становится так много, что между ними уже невозможно пройти, жигпе^т переезжают в другое место, и по- [295] еле разборки домов остаются лишь столбы с натянутыми между ними бечевками "'[ 16, с, 98]. Образ сетки, переплетающихся нитей — очень емкий, он прекрасно подходит для работы терапевта. В числе напрашивающихся ассоциаций — "плетение словес", сеть коннотаций, маскирующая отверстия и лазейки, через которые можно ускользнуть. Да и <
|
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-04-08; просмотров: 197; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.139.85.170 (0.014 с.) |