Ранние фрейдовские представления о психическом функционировании

Фрейд рассматривал психоанализ в качестве объектив­ного способа научного познания, способного определить долю участия бессознательной проекции в формировании системы представлений об окружающей действительнос­ти. "Большая часть образа мира, — писал он, — есть не что иное как проекция психического на внешний мир. Неяс­ное осознание (внутреннее восприятие) психических фак­торов и бессознательных процессов отражается в констру­ировании сверхчувственной реальности, которую научное знание должно преобразовать в психологию бессознатель­ных явлений" [108, Vol. 22. Р. 182]. Развитие психического аппарата предполагало способность формировать со вре­менем все более объективные представления о мире, однако бессознательные влечения предопределяли психи­ческую активность человека в любом возрасте. Психоло­гические проблемы личности, психические нарушения и расстройства были проявлениями специфических нару­шений равновесия в психическом аппарате. Исследование этих нарушений и выработка способов лечения были главной задачей фрейдовского психоанализа, в истории которого принято выделять три последовательно сменяв­ших друг друга этапа ее разрешения.

На первом этапе* развития психоанализа Фрейд пред­ложил модель аффективной травмы, лежащей в основе

* Обычно первый этап соотносят с работой "Проект научной психоло­гии", написанной в 1985 г. Топическая модель изложена в "Толко­вании сновидений" (1900), а структурная относится к 1923 г., когда была создана работа "Я и Оно".

[82]

психопатологии. Второй этап представлен топической моделью психического аппарата, состоящего из трех си­стем — бессознательного, предсознательного и созна­ния. В рамках этой модели психопатология рассматри­вается как результат вытеснения в бессознательное психических содержаний, связанных с переживанием и удовлетворением влечений. Структурная теория рас­сматривает психические расстройства как нарушения внутриличностной динамики, следствие антагонизма между Оно, Я и Сверх-Я.

Первоначально Фрейд полагал, что основная функция психического аппарата состоит в способности управлять психической энергией, в стремлении создавать оптималь­ное для личности состояние равновесия и покоя. Такой гомеостатический принцип работы психики способствует ее функционированию на относительно постоянном и при этом стабильно низком энергетическом уровне; эмо­ция (аффект) есть его повышение. При слишком боль­шом количестве аффективной энергии психический ап­парат не способен ее контролировать, инстинкты и влечения становятся неуправляемыми. Это и называется психической травмой, причем для целей лечения необхо­димо отличать актуальные травмы (возникающие как не­посредственная реакция на реальное событие или ситуа­цию) и ретроактивные травмы, связанные с прошлыми событиями, воспоминание о которых может внезапно по­родить сильный аффективный конфликт. Например, не­вротический симптом может развиться в результате ассо­циативной связи между переживанием сексуального влечения в зрелом возрасте и сексуальным воспоминани­ем раннего детства; такого рода травмы Фрейд считал ключевыми в возникновении истерии.

В соответствии с теорией аффективной травмы он вы­делял две категории неврозов: психоневрозы, к которым относились истерические неврозы и неврозы навязчивых состояний, и актуальные неврозы, включающие неврасте­нию и неврозы страха. И те, и другие суть личностные и поведенческие расстройства психогенного происхожде­ния, симптомы которых в символической форме выража-

[83]

ют либо конфликт между влечением и моральными чув­ствами пациента (психоневроз), либо сексуальную фрус­трацию (страхи и неврастения).

В дальнейшем Фрейд пересмотрел свою раннюю тео­рию патогенеза психических расстройств, ряд исходных положений которой (например, представление о сексу­альном совращении в раннем детстве как реальном фак­те биографии невротиков) оказались ошибочными. Одна­ко именно модель аффективной травмы ¹⁸ часто лежит в основании расхожих представлений о психоаналитичес­кой теории невроза. В теории сексуальной травмы — кор­ни обыденно-житейского понимания психоанализа как стремления обнаружить "клубничку" в индивидуальной истории и "объяснить" с ее помощью чью-либо личную жизнь и общественную деятельность, литературно-худо­жественное творчество и т. п.

В топической модели главный объяснительный потен­циал связан не с аффектами (непосредственно пережива­емыми состояниями), а с влечениями — психическими ре­презентантами ("образами") потребностей, побуждающих индивида к активности, к выполнению определенных действий. Влечения, по Фрейду, — основной механизм и залог психической активности, удовлетворение влечения (разрядка побуждения) — условие жизни организма и ис­точник развития личности и психики:

"Возникающие в организме раздражения влечений... предъявляют к нервной системе гораздо более высокие тре­бования, побуждают ее к сложным последовательным дейст­виям, благодаря которым возможно удовлетворение, но глав­ным образом они заставляют нервную систему отказаться от своей идеальной цели — устранения всяких раздражении. Можно заключить, что именно влечения, а не внешние раз­дражения, являются двигателем прогресса, который привел к развитию столь совершенной и бесконечно работоспособной нервной системы" [77, с. 128, архаизмы убраны мною — Н.К. ].

Влечения, каждое из которых обладает специфическим типом переживания психического напряжения, целью, объектом и исходит из определенного соматического ис-

[84]

точника, составляют основное содержание системы бес­сознательного, подчиненной принципу удовольствия, т.е. стремлению к удовлетворению влечений. Аффекты со­провождают процессы разрядки и, в отличие от влече­ний, не подвергаются вытеснению. Инстинктивные же­лания и влечения (сексуальные и агрессивные), их объекты и формы удовлетворения являются главным ис­точником психических конфликтов и служат объектом вытеснения. Подавляются и вытесняются также различ­ные представления, связанные с проявлением и реализа­цией влечений, аффективно окрашенные способы соот­ветствующего поведения и, наконец, во взрослом возрасте вытесненными или не воспринятыми сознанием могут оказаться ситуации, связанные с возникновением желания и возможностью его исполнения.

История развития фрейдовских идей о генезисе невро­зов может быть представлена следующей схемой:

[85]

В процессе терапевтического анализа вытесненные влечения представлены прежде всего сильными аффекта­ми. Бурные эмоции, неуместные чувства обусловлены главным образом трансфером, однако их модальность и формы проявления могут указывать на природу вытес­ненных желаний. Разумеется, нельзя анализировать аф­фективную динамику в отрыве от объектных отношений клиента, но бывают случаи, когда терапевт наблюдает схожие эмоции в одинаковых ситуациях с различными объектами. Так, одна из моих клиенток, госпожа Б., в числе прочих своих проблем отмечала склонность к яро­стным спорам, в ходе которых она полностью утрачивала контроль над своими действиями. Госпожа Б. жалова­лась, что ввязывается в споры в совершенно неподходя­щих ситуациях с людьми, которые заведомо некомпе­тентны в обсуждаемых вопросах. Чем более неправым или неосведомленным оказывался ее противник, тем сильнее она вовлекалась в спор и, в конечном счете, все заканчивалось, по ее словам, "безобразной сценой, в ко­торой я выглядела просто ужасно — как в переносном, так и в прямом смысле: разозленная фурия, которая уже ничего не соображает и только кричит".

При обсуждении этой проблемы довольно быстро вы­яснилось, что в ситуации спора сильные эмоции настоль­ко захлестывают госпожу Б., что все когнитивные про­цессы почти полностью блокируются. "Во время спора я не могу думать, я могу только кричать, — говорила кли­ентка. — Мое единственное желание — победить во что бы то ни стало, хотя часто сам предмет спора уже давно утрачен. Для меня главное — переспорить противника. Недавно мы спорили с подругой и я решила закончить спор, сказав ей, что первым способен остановиться тот, кто умнее. Вот я и прекращаю спор. Подруга сказала:

"Хорошо, пусть ты будешь умнее, а я зато останусь пра­ва". Мне было так обидно, даже сейчас об этом спокой­но говорить не могу".

Со мной г-жа Б. никогда не спорила.По ее словам, ес­ли собеседник явно компетентнее и умнее ее, она не спо­рит, а прислушивается к его мнению. В трансферентном

[86]

отношении ко мне наблюдалась следующая картина: кли­ентка высоко ценила позитивное отношение к себе и бы­ла уверена в моей симпатии. Но почти каждый сеанс она начинала с довольно-таки невротичного "вымогательст­ва" комплиментов и одобрительных замечаний. В про­тивном случае она съеживалась в кресле и молча пережи­вала состояние, обозначенное в анализе как "чувство того, что мои успехи ничтожны, что я мало понимаю и вообще глупая". Если же я хвалила ее, то (независимо от того, насколько заслуженной была похвала) у госпожи Б. после мгновенной вспышки удовольствия начинало нара­стать чувство тревоги.

Тревога, как легко удалось выяснить, была связана с чувством вины. Свое чувство вины г-жа Б. прокомменти­ровала следующим образом:

К: Когда Вы говорите, что я молодец, или хвалите ме­ня за то, что я сумела понять, мне кажется, что это неза­служенная похвала. II я опасаюсь, что, когда Вы сами это поймете, Вы на меня рассердитесь.

Т: За что?

К: За то, что я на самом деле ничего не понимаю, или понимаю очень мало, намного меньше, чем нужно. {По­сле паузы). И тогда я сама на Вас обижаюсь, понимаю, что это неправильно, и вот я снова виновата. А Вы меня незаслуженно хвалите.

Т: А как это похоже на ситуации, в которых Вы ярост­но спорите?

К: А там точно так же, только наоборот. С Вами я не спорю, потому что Вы правы, а я ничего не понимаю, или почти ничего. А в спорах сначала собеседник не по­нимает, насколько он не прав, а потом уже и я сама...

Т: Чего Вы не понимаете в споре?

К: Как я выгляжу со стороны. Насколько все это глу­по и вообще — стоит ли спорить с человеком, который ничего не понимает в предмете спора и отстаивает свое мнение из упрямства, и чтобы меня позлить.

[87]

Из этого диалога видно, что госпожа Б. испытывает сильную фрустрацию в ситуации социального сравнения, когда ее значимость подвергается сомнению или (как ей кажется) умаляется из-за присутствия более компетент­ного и авторитетного собеседника. В обоих случаях силь­ный немотивированный аффект (гнев-ярость-агрессия или тревога и вина) указывают на вытесненное бессозна­тельное желание нарциссической природы ("никто не смеет подвергать сомнению правоту (силу) моего Я").

В трансферентных отношениях вытеснено настойчивое желание получить одобрение и похвалу аналитика. Клиент­ка легко принимает и усваивает соответствующую интер­претацию, а затем предлагает новый материал для анализа:

К: Конечно, я согласна, что мне очень хочется услы­шать от Вас похвалу. Любому приятно. Но на самом де­ле я Вашего одобрения не столько хочу, сколько боюсь. Боюсь не оправдать доверия, а вдруг Вы хвалите незаслу­женно. Понимаете? Я ведь знаю, что Вам нельзя верить, что Вы ненадежная абсолютно...

Т: Последнее — проекция чистой воды. Теперь мне по­нятно, что это Вы чувствуете себя ненадежной, не заслу­живающей доверия. Поэтому и испытываете дискомфорт в тех случаях, когда я Вас хвалю.

К: А если я этого не заслуживаю?

Т: Конечно не заслуживаете, раз Вы ненадежная. За что хвалить человека, которому нельзя верить? Но эту не­надежность Вы приписываете мне, и получается замкну­тый круг: раз я одобряю какие-то аспекты Вашего пове­дения или личности, то делаю это неоправданно, и верить мне нельзя, а значит — Вы плохая. Вас не за что хвалить, следовательно, на мою оценку Вашей личности положиться нельзя. Стало быть, и я тоже плохая.

Г-жа Б. наконец понимает, как сильно перепутаны ее аффективные реакции. Проработка этого инсайта завер­шается просьбой объяснить, что происходит на самом де­ле, каковы мои подлинные чувства и мотивы. Следующая интерпретация разъясняет их природу:

[88]

Т: Вы не всегда можете отделить критику отдельных ас­пектов действий и поведения от негативной оценки сво­ей личности в целом. Если я говорю "Это сделано плохо (или неправильно)" — это не значит, что Вы плохая.

К: Как это не значит?

Т: Очень просто. В первом классе хорошая учительни­ца не должна говорить "Миша ленивый" или "Катя не­аккуратная", иначе дети будут считать себя тотально пло­хими, вот как Вы. Она говорит: "Миша сегодня ленится" или "Катя эту страницу написала неаккуратно". И на следующий раз Миша и Катя постараются сделать лучше.

Госпожа Б. замечает, что в детстве ее часто называли и считали плохой, если она делала нечто плохое.

Т: Вот видите. Поэтому мне приходится целенаправ­ленно разделять свои оценки. Я говорю: "Вы хорошая, но это или то сделали плохо". Я стремлюсь отделить отно­шение к Вашим действиям (не всегда правильным) от от­ношения к Вам (всегда позитивного и безоценочного в принципе).

К: А я Вам не верю, потому что нельзя быть хорошей, если что-то делаешь плохо.

Т: И меня же в этом обвиняете. А потом пугаетесь — вдруг я все пойму и, в свою очередь, сделаю Вам в отме­стку что-нибудь плохое.

К: Да, это так. Знает кошка, чье мясо съела!

Аффективная динамика в трансфере указывает на вы­тесненный страх отвержения, а чувство вины у госпожи Б. имеет контр-фобическую природу, осуществляя про­филактику этого страха. Неспособность контролировать аффект в споре и невозможность спорить с авторитетной личностью оказываются двумя сторонами одного и того же бессознательного желания утвердить независимость и автономность собственного Я, но аффективная окраска ситуаций различна (агрессия и тревога). Проблема г-жи Б. хорошо иллюстрирует принятый в психоанализе взгляд на агрессию как форму защиты от тревоги и показывает, как часто чувство вины и тревога маркируют вытеснение агрессивных влечений.

[89]