Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Объектные отношения и СамостьСодержание книги
Поиск на нашем сайте
Хайнц Кохут выделил и описал специфический тип объектных отношений, непосредственно участвующий в формировании Я. Самость, личностное Я 41, понимаемое в широком смысле как естественная подлинная сущность конкретного индивида, нуждается во внешних объектах, с помощью которых развивается и переживает свою целостность. Сэлф-объекты — это люди из ближайшего окружения ребенка (чаще всего мать и отец), удовлетворяющие его потребности в личностном росте. Таких потребностей, по мнению Кохута, три: грандиозно-эксгибиционистская (желание младенца ощущать свое величие и совершенство, потребность в том чтобы родители "отражали" это величие как в зеркале, восхищаясь ребенком, подчеркивая, что он самый лучший, самый умный, самый красивый и вообще самый-самый); потребность в идеагьном имаго (идеализированном родительском образе, во всемогущих и никогда не ошибающихся маме и папе) и потребность в альтер-зго (в том, чтобы быть похожим на других, в схожести с окружающими)*. Кохут пришел к выводу, что развитие объектных отношений личности и развитие ее сущностного ядра (сэлф) совпадают лишь относительно, и в некоторых случаях оба направления конкурируют друг с другом. Используя фрейдовские представления об ограниченном количестве энергии либидо у отдельного индивида, можно сказать, что, чем больший объем энергии направляется на объектные отношения, тем меньше ее остается для нарциссических состояний и переживаний. Зрелая здоровая лич- * Более подробное описание этих потребностей и динамики личностного развития при их фрустрации можно найти в прекрасной, просто написанной книге М. Кана "Между психотерапевтом и клиентом: новые взаимоотношения" [25]. [183] ность находится скорее в объектной зависимости, нежели в состоянии нарциссизма. Последний, однако, необходим для развития Самости. Нарциссизм у Кохута — естественный и нормальный процесс, посредством которого либидо "вкладывается" в развитие Самости. Эта часть психической энергии, называемая нарциссическим либидо, используется как для личностного роста, так и для взаимодействия со значимыми другими, удовлетворяющими сэлф-потребности. Развитие Самости во многом определяется интернализацией (усвоением) связей с людьми, обеспечивающими любовь, поддержку, принятие, позитивную самооценку. В раннем детстве нормальное развитие могут обеспечить лишь хорошие сэлф-объекты, то есть родители, удовлетворяющие перечисленные выше потребности личностного роста. Такие объекты называют инфантильными или архаическими, подчеркивая примитивный характер объектных отношений младенца. Фрустрация всех трех базовых сэлф-потребностей, по Кохуту, ведет к тяжелым расстройствам личности (self-disorders, "неупорядоченная Самость"), но если хотя бы одна из них удовлетворялась достаточно, то человек имеет возможность компенсации. Тем не менее, зависимость от людей, которых мы воспринимаем как идеальных или от тех, кто, в свою очередь, воспринимает нас в качестве идеальных и замечательных, существует в любом возрасте. Она в той или иной степени присуща всем, однако у лиц с расстройствами Самости она выходит на первый план и становится ненасыщаемой. Идеализируемые, отражающие, соперничающие сэлф-объекты определяют восприятие окружающих людей, а сильное напряжение соответствующих потребностей видоизменяет мотивацию общения и межличностных взаимодействий. Дальнейшее развитие сэлф-теорий позволило уточнить и конкретизировать природу ядерного личностного образования, называемого Самостью. Последняя рассматривается не только как динамическая структура психических свойств, но и как устойчивая конфигурация объектных отношений и связанных с ними потребностей. [184] Кохут говорит о биполярной природе Самости, развивающейся между полюсом потребностей и влечений и полюсом идеалов и норм. Первоначально ожидания и предпочтения родителей формируют виртуальную Самость — идеальный образ будущего Я ребенка. На втором году жизни в качестве устойчивой организации психических структур возникает ядерная Самость, на основе которой развивается связная Самость взрослого человека. "Термином грандиозная Самость принято описывать нормальную эксгибиционистскую Самость младенца, в структуре которой преобладают переживания беззаботности и средоточия всего бытия" [53, с. 162]. Кохут предлагает развернутую классификацию патологических форм Самости, хорошо приспособленную к нуждам психотерапии. Архаической Самостью называют проявления младенчески-грандиозного Я у взрослых людей. Таким клиентам и в зрелые годы свойственен детский эгоцентризм, неумение представлять себе чувства и переживания окружающих, примитивно-эгоистические, потребительские формы взаимодействия с людьми. При этом сами они жалуются на холодность и равнодушие, требуют усиленного внимания и заботы. Иногда от людей с архаической Самостью можно услышать весьма оригинальные объяснения собственного поведения. Так, один из клиентов, рационализируя причины неудач в общении, заявил: "Да, конечно, я очень эгоистичен в отношениях с окружающими. Но мне сейчас в жизни очень плохо, навалились всякие неприятности. Поэтому я не могу думать о людях, я думаю только о себе. Когда ситуация изменится, я буду общаться с коллегами и близкими иначе, а сейчас эгоизм для меня — жизненная необходимость". Фрагментированная Самость — это нарушение связности, чреватое распадом Самости на отдельные части. Фрагментация может быть следствием регрессии, одиночества; "раздробленное Я" возникает из-за плохого удовлетворения сэлф-потребностей. Это состояние сопровождается тревогой, в критических ситуациях переходящей в панику. Поведение подростка, перешедшего в другую [185] школу и с трудом адаптирующегося к новым условиям, неуверенность и депрессия безработного эмигранта — вот типичные примеры. Иногда к фрагментации Самости может привести неумелая групповая гештальт-терапия, использующая диссоциативные техники (т.наз. выделение субличностей и работа с ними). В отличие от фрагментированной, опустошенная Самость связана с более длительной депрессией, при которой человек уже не способен радоваться развитию и утверждению собственногоЯ. Он разочарован и утомлен, жизненные силы утекают и, как выразился один клиент, "нет настроения — оно упало, как строение". Перегруженная и перевозбужденная Самость развиваются из-за фрустрации эмоциональных потребностей личности. В первом случае человек неспособен облегчить свои страдания (воссоединиться со всемогущим сэлф-объектом и успокоиться), во втором — неадекватная (чрезмерная или искаженная) зеркализация держит Я в постоянном напряжении, заставляя искать все новые и новые ситуации эмпатии и межличностного оценивания. Это явление часто наблюдается в терапевтических группах — один или несколько участников ненасытно требуют обратной связи, сосредотачивая остальных только на своих собственных переживаниях и блокируя групповую динамику. Несбалансированная, неупорядоченная Самость (ее, собственно, чаще всего и описывают как self-disorders) является результатом дисгармоничного развития объектных отношений в раннем детстве и, в свою очередь, порождает множество проблем в межличностном общении и взаимодействии. Кохут описывает три типа личностного дисбаланса: "Несбалансированная Самость есть состояние непрочности составных частей Самости. При этом ода из них, как правило, доминирует над остальными. Если слабый оценочный полюс не может обеспечить достаточного "руководства", Самость страдает от чрезмерной амбициозности, достигающей уровня психопатии. При чрезмерно развитом оценочном полюсе Самость оказывается скованной чувством вины, стесненной в своих проявлениях. Третий тип несбалансированности Самости характеризуется выраженной дугой напряже- [186] ния между двумя относительно слабыми полюсами (полюсом идеалов и полюсом притязаний — Н.К.). Такой тип Самости является, так сказать, отстраненным от ограничивающих идеалов и личностных целей, в результате чего индивид отличается повышенной чувствительностью к давлению со стороны внешнего окружения" [53, с. 163]. Психология Самости рассматривает психические конфликты в качестве главных факторов, определяющих развитие объектных отношений. В зависимости от типа конфликта поведение личности и ее взаимоотношения с окружающими описываются в рамках моделей, которые Кохут называет "виновной" и "трагичной". Виновная личность целиком сосредоточена на удовлетворении влечений и характеризуется многочисленным противоречиями в системе психики (главным образом, конфликтами с участием Сверх-Я). Это классический фрейдовский невротик с высоким уровнем объектной фрустрации, особенно в сексуально-эротической сфере. Трагичная личность характеризуется проблемами на уровне Самости — желанием выйти за пределы поведения, регулируемого принципом удовольствия, высокой чувствительностью в сфере сэлф-потребностей, неудовлетворенным желанием трансцендировать собственную сущность в объектных отношениях. Такие люди недовольны собой и окружением в несколько ином плане. Принято считать, что развитие сэлф-психологии в целом было инициировано дальнейшими нуждами психотерапии в 60-70-е годы. Ни фрейдовская теория влечений, ни представления о психологических защитах Эго, ни кляйнианские идеи не могли объяснить проблемы клиентов определенного типа — хорошо приспособленных, адекватных и вполне успешных, но страдающих от внутренней пустоты, экзистенциальной неустойчивости и формулирующих свой запрос примерно так: "вроде все в жизни есть, а чего-то не хватает, неизвестно чего... жизнь не та". Н.Мак-Вильямс описывает их следующим образом: "Складывалось впечатление, что проблемы подобных пациентов заключались в их чувствах относительно того, кто [187] они такие, каковы их ценности и что поддерживает их самоуважение. Они иногда могли говорить, что не знают, кто они такие, и что для них имеют значение только уверения в том, что они сами что-то значат. Эти пациенты часто вовсе не казались действительно "больными" с традиционной точки зрения (контролировали свои импульсы, обладали достаточной силой Эго, стабильностью в межличностных отношениях и так далее), но они не ощущали радости от своей жизни и от того, кем являются" [41, с.57]. Помогать клиентам подобного типа сложно прежде всего потому, что аналитические отношения рассматриваются и переживаются ими как компенсация сэлф-потребностей. Терапевт в качестве сэлф-объекта ценится за возможность заполнить эмоциональную пустоту собственного Я и фактически представляет собой нарциссические расширение личности клиента. Сэлф-переживания структурируют терапию, зачастую превращая ее в серию однообразных попыток подтверждения ценности и самоуважения пациента.Их количество не имеет значения (потребность ненасыщаема), а уставшего, недовольного собой и ходом терапии аналитика можно поменять на другого, третьего, пятого... Расстройства самости всегда сказываются на отношениях с людьми. В "тяжелых" случаях развивается картина, сходная со злокачественным нарциссизмом (см. ранее, гл. 3, с. 106-107). Часто межличностное взаимодействие пытается компенсировать ту из сэлф-потребностей, которая не удовлетворялась в детстве. Всем знакомы люди, настойчиво и ненасытно требующие подтверждения собственной значимости или исключительности (плохая зеркализация в детстве), навязывающие друзьям и родственникам всемогущество и всезнание (тоска по идеальным образам), наконец, личности, чувствующие себя "странными", особенными, не такими как другие. Такие проблемы часто служат "крючками", на которые ловят людей опытные манипуляторы. Как говорится, ловкая женщина может женить на себе почти любого мужчину, если будет достаточно часто повторять ему всего четыре слова: "Какой ты замечательный человек!" Другие при- [188] меры можно найти в книгах пресловутого Дейла Карнеги и многочисленных пособиях аналогичного плана. В моей практике был случай, связанный с чрезмерно акцентированной потребностью в зеркализации и тоской по идеалу. Клиент, господин Н., обратился ко мне потому, что, по его словам, "много слышал о том, какой Вы замечательный психотерапевт". На первой встрече он заявил, что проблемы как таковой у него нет, а поводом для обращения послужило желание "пообщаться" с хорошим профессионалом. Господин Н. был успешным бизнесменом и поначалу вел со мной вполне светские разговоры на различные темы. Когда количество комплиментов в мой адрес трижды превысило норму обычной вежливости и благожелательности, я поинтересовалась, не скрывается ли за таким поведением конкретная тревога. Г-н. Н. хорошо воспринял интерпретацию о возможной защитной природе своего поведения и, немного поразмышляв, сказал примерно следующее: "Понимаете, мне всегда было очень важно, чтобы мною восхищались, завидовали мне. Действительно, я зависим от оценок окружающих людей, и даже не обязательно значимых. Я могу не уважать человека, считать его ничтожным и мелким, но мне все равно нужно, чтобы он был от меня в восторге. В деловых отношениях мне это мешает, но я научился "не ловиться" на лесть. И тем не менее, всегда переживаю — а что Х или У обо мне думают? Не то, чтобы я действительно зависел, но мне это очень нужно — просто для себя. Успех успехом, но если никто не восторгается, радости мало. Хотя я и понимаю, что успешно сделал то или другое. Идеальный вариант — это "кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку". Мне приятно общаться с людьми, которым я нравлюсь, и я всегда рад сказать им что-нибудь приятное". В дальнейшем, когда мы подробно разобрались в глубинных основах его потребности в признании и восхищении, господин Н. стал настойчиво требовать похвалы и одобрения, подчеркивая, что аналитик — "это не кто попало", и моя позитивная оценка его стараний очень важна. Я прокомментировала это в свете сэлф-психологии и [189] высказала догадку, что первоначальная любезность г-на Н. — типичная тоска по идеалу. Клиент принял интерпретацию. Терапевтическая работа с господином Н. продолжалась недолго, но была вполне успешной. Интересно, что клиент, осознав причины столь сильной потребности в восхищении и пересмотрев под этим углом свои отношения с людьми, все же оставил себе некоторое количество сэлф-объектов для ее удовлетворения. Так, случайно встретившись со мной после выхода в свет моей очередной книги по психотерапии, он заметил: "Вы блестяще описали случай с X, я знаю этого человека. Жаль, что я не попал в число Ваших "кейзов". Ну ничего, я еще приду к Вам с какой-нибудь сногсшибательной проблемой". Я оценила шутку господина Н. и выполняю его желание быть позитивно отраженным на этих страницах. Современный психоанализ предлагает множество концептуальных схем и теорий возникновения межличностных проблем, обусловленных ранними стадиями развития объектных отношений. Основные из них представлены ниже: [190] Интерперсональные подходы Большинство рассмотренных ранее подходов к изучению объектных отношений рассматривают их как важный фактор формирования и развития личности или ее отдельных подструктур (Эго, Суперэго, Самости). Концепция Г.С.Салливана имеет (в какой-то степени) прямо противоположную направленность, поскольку этот американский психиатр трактует личность как некую гипотетическую сущность, с помощью которой удобно описывать межличностное взаимодействие. "Личность обнаруживается только тогда, когда человек так или иначе ведет себя по отношению к одному или нескольким другим людям" [122, р. 76]. Вместо изучения раннего опыта душевных переживаний Салливан прямо рассматривает устойчивые паттерны (последовательности, сценарии, формы) межличностного взаимодействия как основные составляющие личности. Базовая основа межличностного взаимодействия по Салливану — это тревога. Возникновение тревоги он связывает с эмоциональными нарушениями или проблемами значимой личности (мать), а часто повторяющееся тревожное переживание способствует формированию примитивного (первичного) страха. Позже опыт примитивного страха и первичной тревоги воспроизводится вновь и дает начало шизофренической симптоматике. Все переживания, которые может испытывать человек, образуют пространство, крайними точками которого являются полная эйфория (состояние полного счастья и удовлетворенности) и невыносимое, вызывающее ужас напряжение. Неудовлетворенные потребности тоже ощущаются как психическое напряжение: "Активность младенца, которую мы имеем возможность наблюдать, порождаемая напряжением потребностей, вызывает напряжение у материнской фигуры, переживающей это напряжение как заботу и воспринимающее его как стимул к деятельности, направленной на удовлетворение потребностей [191] младенца... Так можно определить заботу — безусловно, очень важное понятие, принципиально отличающееся от многозначного и по сути бессмысленного термина "любовь", использование которого вносит неразбериху в решение множества вопросов" [60, с.65]. Как видим, Салливан решительно отказывается от привычных понятий, характеризующих межличностные отношения. Сущность тревоги он также понимает по-своему. В отличие от эмоций, вызванных потребностями, или заботой, смла тревоги неконтролируема (первичная тревога обусловлена действиями матери, влиять на которую младенец не может). Тревога подавляет все другие виды напряжений, возникающие параллельно с ней, это чувство является всеобъемлющим и неуправляемым. Защитой от тревоги первоначально являются апатия и сонная отчужденность, позднее эту роль начинает выполнять взаимодействие ребенка с другими людьми. Первой, базовой формой интерперсонального (межличностного) переживания является грудное кормление. Постепенное развитие ребенка, его социализация, по мнению Салливана, происходит под влиянием поощрений (так формируется персонификация Я-хорошии), возрастания тревоги (Я-плохой) и внезапной сильной тревоги (ужаса), персонифицирующейся в форме не-Я. Эти три Я-репрезентации формируют вторичную систему самости, которую человек переживает как свою личность и демонстрирует окружающим в различных ситуациях. В детстве у ребенка складываются множество форм взаимодействия с людьми, среди которых наиболее важными являются требуемое (правильное) поведение, а также необходимость скрывать свои действия и вводить в заблуждение окружающих. Каждая из них усиливает соответствующие персонификации, малыш "учится" сопровождающим переживаниям (радость, раздражение, негодование, недоброжелательность, гнев, злоба и т.п.). Ключевое значение для развития отношений с окружающими имеет ювенильная эра — период с 6-7 до 12-13 лет, включающий, в привычной для нас периодизации, младший школьный и младший подростковый возраст. [192] "Именно в этот период, — пишет Салливан, — ребенок вступает в систему социальных взаимоотношений. Те, кто задержался в ювенильной эре, позднее не смогут адаптироваться к жизни среди своих ровесников" [60, с. 214]. В этом возрасте присутствие других людей сильно усложняет окружающий ребенка мир, так что он вынужден выработать индивидуально-своеобразную концепцию ориентации в среде. Степень адекватности ориентации в жизни отражает то, что принято называть зрелой личностью с хорошим, плохим или индифферентным характером. Интерперсональный подход Салливана является хорошей основой для понимания тяжелых форм нарушения отношений (шизофрения, аутизм). В терапевтической работе удобно использовать его представления о различных формах Я. Интересными и полезными являются описанные им устойчивые формы психической и личностной активности (динамизмы), однако в целом взгляды Салливана, насколько я знаю, мало используются отечественным психотерапевтами, особенно вне психиатрии. Близким к салливановской концепции является интерсубъективный подход, предложенный рядом американских аналитиков [65] в рамках преодоления "отчуждающих тенденций" психоаналитической терапии. Подчеркивая необходимость эмпатического взаимодействия с клиентом и противопоставляя активную эмпатию классической позиции "бесстрастного зеркала", Д.Этвуд и Р.Столороу полагают фокусом терапии межличностное взаимодействие в форме встречи — особого экзистенциального события. Это встреча двух различных субъективных миров, по-разному организованных субъективных истин, представляющая высокую ценность для обоих участников. Ключевое для данного подхода понятие интерсубъективности заимствовано из работ Э.Гуссерля, рассматривавшего ее как особую часть (или структуру) субъекта, благодаря которой возможно общение и взаимопонимание различных, непохожих друг на друга индивидов: "Посредством интерсубъективности трансцендентальное Я удостоверяется в существовании и опыте Другого... Другой во мне самом получает значимость через мои собственные [193] воспоминания и переживания" [62, с. 115]. Иными словами, интерсубъективность помогает человеку понять, "как устроены" мысли и чувства других людей при том, что все мы разные и непохожи друг на друга. Это понятие очень важно и для других психотерапевтических школ, в частности, для структурного психоанализа (см. далее, гл. 6). Этвуд и Столороу соединили эти феноменологические представления с идеями Хайнца Кохута о важности удовлетворения сэлф-потребностей в раннем детстве и в процессе психоанализа и разработали продуктивную форму терапии нарушений, связанных с отчуждением и одиночеством. О различиях с классической парадигмой сами авторы пишут следующим образом: "Концепция интерсубъекгивности отчасти является реакцией на достойную сожаления тенденцию классического психоанализа рассматривать патологию в терминах процессов и механизмов, локализованных исключительно внутри пациента. Такой изолирующий фокус не позволяет уделить должное внимание не поддающейся упрощению связанности (engagement) каждого индивидуума с другими человеческими существами и ослепляет клинициста, толкая на запутанные тропы. Мы пришли к убеждению, что интерсубъективный контекст играет определяющую роль во всех формах психопатологии: и психоневротических, и явно психотических" [65, с. 17]. Рассматривая психоаналитический процесс как интерсубъекшвный диалог между двумя жизненными мирами, Этвуд и Столороу связывают его этапы и терапевтические факторы со становлением межпичностного пространства особого типа — интерсубъективной реальностью. Последняя через в процессе взаимопонимания артикулируется, выражается в речи (психоаналитическом дискурсе) и способствует тому, что пациент узнает и заново переживает те смыслы и организующие жизненные принципы, которые были сформированы внутренними бессознательными стремлениями. Аналитик может помочь в изменении отдельных сторон или свойств субъективной реальности пациента, но при этом исходит из того, что его собственное знание и понимание — точно такая же субъективная реальность. [194] Позицию аналитика авторы интерсубъективного подхода определяют как непрерывное эмпатическое исследование, а осознание бессознательных содержаний и процессов происходит с помощью взаимной рефлексии в рамках интерсубъективного диалога между терапевтом и клиентом. Ключевую роль в терапии играет анализ трансфера и сопротивления. Цель анализа переноса — изучение субъективной реальности клиента по мере ее кристаллизации в интерсубъекгивном поле терапии, а анализ сопротивления позволяет установить моменты травматических срывов в раннем детстве, в ходе которых разрушались значимые для клиента отношения с близкими и любимыми людьми. Уделяя большое внимание трансферу как особой форме организации опыта, Этвуд и Столороу рассматривают различное понимание переноса, сформулированное в работах их предшественников, в зависимости от его роли и функций в психоаналитическом процессе. В терапевтическом анализе также полезно различать: • перенос как регрессию к ранним стадиям психосексуального развития; • перенос как перемещение и навязчивое повторение чувств и переживаний, при котором "пациент смещает эмоции, относящиеся к бессознательной репрезентации вытесненного объекта, на его психическую (ментальную) репрезентацию во внешнем мире" [65, с.55]; • перенос как проекцию объектных конфликтов на фигуру терапевта; • перенос как искажение объективной реальности в форме ее специфического объяснения и понимания; • перенос как организующую активность, в рамках которой пациент ассимилирует аналитические взаимоотношения и интерпретации и использует их для трансформации личного субъективного мира. Терапевт, внимательный к возникновению различных форм трансфера, может целенаправленно использовать его динамику для самых разных целей. Например, для того, чтобы прояснить бессознательные желания и потребности клиента, обеспечив для него в то же время возможность [195] морально самоограничивать себя. В рамках организующей активности переноса можно "содействовать адаптации к трудной реальности; сохранить или восстановить ненадежные, склонные к дезинтеграции образы Я и объекты; защитно отразить те конфигурации опыта, которые переживаются как конфликтные или угрожающие" [65, с.61]. В ходе терапевтического анализа одна из описанных ранее клиенток, госпожаБ., последовательно проходила через различные формы трансферентных отношений. Сначала она стремилась к навязчивому удовлетворению инфантильных нарциссических потребностей, используя меня в качестве сэлф-объекта, способного подтвердить уникальный характер ее личности, потребностей и стремлений. На этой стадии г-жа Б. бурно радовалась во всех случаях, когда замечала, что наши с ней вкусы, ценности и жизненные принципы одинаковы или хотя бы похожи. Она охотно раскрывала свой внутренний мир, пыталась обсуждать со мной свои любимые книги, фильмы, активно интересовалась моим прошлым. Затем произошла сильная регрессия на оральную стадию — клиентка страстно желала быть "накормленной" любовью, вниманием и заботой аналитика. В то же время она испытывала сильную тревогу по поводу моего отношения к ней, обесценивала похвалу и отвергала мою поддержку, явно ревновала к другим пациентам. В ходе анализа постепенно выяснилось, что госпожа Б. спроецировала на отношения со мной мощный конфликт с матерью, ставший частью ее видения родительской семьи. Госпожа Б. родилась недоношенной, и ее мать (как она сама считает) была уверена в том, что девочка не выживет. Выхаживала ребенка бабушка, и ее образ всегда был для г-жи Б. главным воплощением родительской любви и заботы. Бессознательные проекции клиентки превратили меня в противоречивую фигуру. Любимая и любящая бабушка была медиком и "простой женщиной", а отстраненная и холодная мать (олицетворявшая интеллектуальные достижения) — критикующей и отвергающей. Трансферентный образ аналитика сочетал в себе эти черты, так что клиентка в конце концов прибегла к расщеплению. Чем более [196] позитивной была терапевтическая динамика, тем сильнее нарушались отношения интеллектуального сотрудничества со мной, и наоборот — трудности в отношениях научного руководства вели за собой лавинообразный рост нуждающегося в аналитической проработке материала. (Замечу в скобках, что именно на этом примере я убедилась в необходимости тщательного соблюдения одного из важных принципов психоаналитической подготовки: преподаватель психоанализа ни в коем случае не должен быть аналитиком своих студентов.) В конечном итоге эта проблема была вскрыта и проработана, и госпожа Б. перестала видеть во мне манифестацию родительских фигур. Однако трансформация субъективной реальности отношений переноса была достигнута только в результате бурного конфликта. Г-жа Б., столкнувшись с неуклонно проводимой мною стратегией четкого разделения аналитических и неаналитических отношений, смогла, наконец, уяснить, что участливая доброта терапевта не распространяется на достаточно суровую позицию научного руководителя. Она временно прервала анализ и попыталась достичь согласия со мной, активно работая над темой своего научного исследования. И лишь значительно позже, научившись не путать трансферентные аспекты наших отношений с объективно заданными отношениями субординации, клиентка перестала испытывать трудности в общении и продолжила анализ. Любовь Разумеется, для зрелой взрослой личности наиболее важными среди различных типов объектных отношений являются отношения дружбы и любви. Существует устойчивое предубеждение, что психоаналитическое понимание любви сводит ее к простому удовлетворению сексуального влечения. Нередко приходится слышать, что глубинно-психологические исследования любовной жизни неспособны внести конструктивный вклад в понимание тонких, духовных аспектов этой стороны человечес- [197] кой природы, что психоанализ занимается исключительно извращениями и патологией любовной сферы. Между тем существует целый корпус аналитических работ, в которых проблемы любви рассматриваются подробно и фундаментально, и объектом изучения служат как раз нормальные, естественные любовные отношения, чувства и переживания [см. 29, 31, 42]. Правда, угол зрения при этом остается психоаналитическим (классическим, объектным, структурно-аналитическим и т.п.). Первая и главная особенность такого рассмотрения — это трактовка любви как зрелых сексуальных отношений, в ходе которых происходит обоюдное удовлетворение эротических желаний. Естественно, принимаются во внимание как биологические (инстинктивные) корни сексуального опыта и поведения, так и психосоциальные и индивидуальные особенности человеческой эротики. Именно своей научной объективностью, логикой и беспристрастностью психоаналитический дискурс отчасти противостоит общепринятым условностям дискурса любви. Последний является гораздо более мифологизирующим, чем кажется на первый взгляд. Еще Платон заметил 42, что два могучих мифа убеждают нас эстетизировать любовь, сублимируя ее в творчестве: сократический миф (согласно которому любовь является источником прекрасных и мудрых речей) и миф романтический: описывая свою страсть, можно создать бессмертное произведение — роман, поэму, картину. С того времени было создано бесчисленное множество описаний любви и ее отдельных сторон, форм, разновидностей. Семиологической вершиной, упорядочивающей эти описания в рамках словарно-энциклопедического принципа, являются "Фрагменты речи влюбленного" Ролана Барта [2]. Интересно и показательно, что прекрасным рассказчиком любовных историй был сам Зигмунд Фрейд. Полученная им в 1930 году премия имени Гете свидетельствует о высокой оценке литературных аспектов фрейдовского наследия. Образцовыми описаниями перипетий любовной жизни являются не только знаменитые случаи (case) в истории психоанализа, но и такие работы, как "Бред и [198] сны в "Градиве" Иенсена", "Типы характера в аналитической практике", "Мотив выбора ларца". В психоанализе основной миф, структурирующий любовные отношения — это, конечно, миф об Эдипе. Какими бы ни были зрелые сексуальные отношения любящей пары, их бессознательная основа определяется содержанием и динамикой основных стадий психосексуального развития (инфантильная сексуальность, латентный период и пубертат). На первой стадии ребенок сначала существует сам по себе, отрезанный от других — это называют полиморфно-перверсным состоянием; затем он вступает в двойственные симбиотические отношения с матерью; и, наконец, на эдиповой стадии эти отношения прерываются запретом отца (угроза кастрации). Мужчины, у которых в детстве плохо складывались эдиповы отношения с отцом, могут развивать инфантильную манеру сексуального обольщения женщин. Такое поведение иногда называют донжуанством. Характерным примером будет случай с клиенткой, которая обратилась за помощью в связи с "общей неустроенностью жизни" (ее собственное выражение). Госпоже Ф. было трудно сформулировать конкретную жалобу. Первые несколько сеансов она пересказывала свои сны и сама же пыталась их анализировать. Перед этим она прочла книгу, посвященную юнгианскому анализу сновидений, так что результаты сводились к одному и тому же заключению: "Судя по всему, процесс индивидуации у меня находится в запущенном состоянии". В конечном итоге выяснилось, что основную причину своих жизненных неудач (связанных с невозможностью выстроить удовлетворительные отношения с мужчиной, за которого потом можно выйти замуж) г-жа Ф. видит в следующем. Около трех лет она общается с парнем, которого характеризует следующим образом: К: Он точь-в-точь такой, как в известной песне — "ты мой ночной мотылек, порхаешь, летаешь". Знай себе порхает от подружки к подружке, а когда у него что-нибудь не ладится, приходит ко мне. Я уже тысячу раз давала себе слово гнать его в шею — и не могу. [199] В ходе работы выяснилось, что у клиентки есть сильное навязчивое желание — привести этого парня ко мне, "потому что это ему, а не мне, давно нужен хороший психоаналитик". Я высказала в связи с этим осторожное сомнение и подчеркнула, что одно из главных условий успешной терапии — самостоятельно принятое решение о ее начале. Наши встречи шли своим чередом. А через какое-то время ко мне обратился молодой человек (назову его X.) и попросил дать ему одну или две консультации, "помочь разобраться в себе". Господин X. рассказал буквально следующее: К: Знаете, я решил посоветоваться с Вами, потому что время от времени думаю — может быть, я какой-то монстр? Это касается отношений с женщинами. У меня было множество романов — таких легких, ни к чему не обязывающих. Ну, знаете, встречаешь девушку, она тебе нравится и видно, что она сама не против. Я никогда над этим особо не задумывался — жизнь есть жизнь. А потом как-то подумал — ничего себе, время идет, друзья почти все уже переженились. Но так ничего и не стал предпринимать. Т: Такая легкая жизнь Вам по душе? К: Да как сказать, не очень-то. Просто я не привык об этом размышлять. А тут так случилось... (мнется). В общем, у меня есть одна подруга, постоянная. То есть раньше она была... ну, любовницей, а теперь мы скорее друзья. Хотя и это тоже осталось. Она меня хорошо понимает, я всегда могу к ней прийти, если что... У меня есть и другие девушки, а эта — правда подруга. В смысле друг, понимаете? Т: Конечно, понимаю. К: Ну вот, и я подумал, что если жениться — то скорее всего на ней. Она красивая, мне нравится. Но не только поэтому. Она разумная такая, разбирается в жизни. И тут я понял, что не могу. Т: Что именно? К: Да все это всерьез — делать предложение, заводить семью. Вы не подумайте, я не ответственности боюсь, [200] или там того, что семью надо содержать. Просто не могу себе представить — как это. Как-то это все не по мне... Т: И что же дальше? К: Короче, я взял и все Алене рассказал. А она мне и говорит — ты, мол, просто псих, и тебе надо к психоа
|
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-04-08; просмотров: 242; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.147.78.249 (0.017 с.) |