Пренатальная стадия и травма рождения

Наверное, самый первый этап личностного развития — это отделение ребенка от матери, рождение и психическое рождение (термин М.Малер) человека. Само рождение, по мнению большинства психоаналитиков, является сильной физиологической и психологической травмой, которая в дальнейшем служит универсальным образцом (прототи­пом) для ситуаций, связанных со страданиями, диском­фортом и тревогой. Наиболее впечатляющие описания влияния родовой травмы на дальнейшую жизнь личности содержат работы Отто Ранка ("Травма рождения", 1924) и Шандора Ференци ("Опыт теории генитальности", 1924).

Ранк сосредоточивает свое внимание на переживаниях младенца, вырванного из приятных и естественных ощуще­ний блаженного тепла, защищенности, полного довольства и комфорта. Оказаться вне материнской утробы — это, по его мнению, самый сильный шок, который переживает че­ловек в течение жизни. Все остальные страдания строятся по образу и подобию родовой травмы, создающей резерву­ар первичной тревоги, отдельные порции которой высво­бождаются в дальнейшем в неприятных или угрожающих ситуациях. Особенно сильное переживание тревоги созда­ют похожие эпизоды — разрыв со значимым (любимым) объектом, потеря уважения, телесная травма, любая эмоци­ональная утрата — все напоминает человеку ощущение беспомощности, враждебности и страха, испытанное в пер­вый раз при вхождении в этот мир.

В процессе развития личность учится выдерживать та­кой страх. Разумеется, маленькие дети этого не умеют — они представляют себе окончательную утрату (смерть) как отъезд или уход, пытаются объяснить разрыв посредством защитной рационализации ("он был плохой, и его мама бросила, а я хороший и послушный"). У взрослых рано или поздно формируются эффективные механизмы совладания с тревогой утраты (потери), однако почти любая си­туация соответствующего типа реактивирует первичную

[115]

тревогу, возрождая как мощное иррациональное пережи­вание беспомощности и страха, так и сильное бессозна­тельное стремление вернуться в безопасное и уютное ма­теринское лоно.

Например, одна из клиенток, женщина в возрасте 32 лет, очень трудно переживала довольно-таки банальную ситуацию разрыва с возлюбленным, отношения с кото­рым сошли на нет из-за географической отдаленности их местожительства. Они были вместе около трех лет, а по­том женщине пришлось уехать из страны, в которую эми­грировал ее приятель. Этот "разъезд" она считала главной причиной разрыва, находясь в плену иллюзии, будто даже кратковременная поездка в Канаду все поправит. Пытаясь осуществить этот проект, клиентка демонстрировала ин­фантильное поведение, она беспомощно ждала и надея­лась, что бывший возлюбленный устроит эту поездку, "ведь он просто обязан это сделать". После того, как не­возможность уехать и нежелание партнера помочь стали очевидными даже для нее, женщина пережила тяжелую депрессию, в ходе которой регулярно ходила на могилу матери и подолгу плакала и жаловалась ей на все свои не­заслуженные обиды.

Проблемы, связанные с родовой травмой, имеют осо­бую специфику у недоношенных и появившихся в резуль­тате кесарева сечения индивидов. Обычно верят, что недо­ношенность или трудные роды усугубляют соматические проблемы, медики также считают этот факт чрезвычайно важным для анамнеза при детских болезнях. В то же вре­мя люди склонны приписывать особую храбрость и муже­ство тем, кто родился посредством кесарева сечения. Так, у Шекспира Макбет, узнав "о том, что вырезан до срока ножом из чрева матери Макдуф", теряет способность сра­жаться и терпит сокрушительное поражение. В фольклоре разных народов много похожих примеров.

На самом деле значение имеет не столько факт патоло­гического рождения, сколько отношение самого к челове­ка к тому, что ему становится известно о начале своего жизненного пути. Обидная кличка "недоносок" влияет на самооценку личности сильнее, нежели фиксируемое ею

[116]

событие. То же самое касается, например, столь частых ныне случаев обвитая пуповины вокруг шеи младенца — взрослого "душит" скорее знание или представление о том, что это плохо. Классический пример — "рождение в рубашке", только оно имеет позитивную семантику.

Работа Ференци изобилует множеством оригинальных идей, большинство из которых, как отмечают строгие ав­торитеты, мало обоснованы. Рассуждая о внутриутробном развитии, рождении и младенчестве, Ференци говорит о родственном характере матки, морских глубин, бессозна­тельного, фантазмов сновидения и т. п. Все это — вели­кий океан, Таласса ²⁴, из которого рождается человеческая личность. Наряду со стремлением выйти на сушу (=родиться) в нас всегда живет регрессивное желание вернуть­ся в океан (материнское лоно), покинутый в древние вре­мена. Эту идею подтверждают не столько эксперименты, сколько множество художественных произведений, в ко­торых образ морских глубин обладает неизъяснимой при­тягательностью, очарованием и властью. Взять хотя бы творчество Лотреамона, Германа Мелвилла, "Пьяный ко­рабль" Артюра Рембо или следующий пассаж из "Ориен­тиров" Сен-Джон Перса ²⁵:

...О Море, медлительная молниеносность, о лик, весь ис­хлестанный странный сверканьем! Зерцало изменчивых сно­видений, томленье по ласкам заморского моря! Открытая ра­на во чреве земном — таинственный след неземного вторженья; сегодняшней ночи безмерная боль — и исцеление ночи грядущей; любовью омытый жилища порог и кровавой резни богомерзкое место!

О неминуемость, неотвратимость, о чреватое бедами гроз­ное зарево, влекущее властно в края непокорства; о неподвла­стная разуму страсть — подобный влечению к женам чужим, порыв, устремленный в манящие дали! [21, с.582].

Привлекательность пренатального существования связа­на, по Ференци, с ощущением всемогущества, возникаю­щим у младенца, чьи потребности удовлетворяются сразу, не успев возникнуть даже как смутное ощущение. Это со­стояние бессознательного безусловного величия после рожде­ния сменяется стадией магического галлюцинаторного вели-

[117]

чия — стоит ребенку чего-нибудь захотеть, и мать тут же спешит удовлетворить его желание. После этого, в 5-7 ме­сяцев наступает стадия магического величия жестов, при по­мощи которых ребенок пытается управлять поведением ма­тери. В этот период она уже не может быстро и точно угадывать, чего хочет младенец — его потребности более разнообразны.И, наконец, годовалые дети вступают на ста­дию магии мыслей и слов — общепринятых форм общения.

Эти четыре стадии, предшествующие развитию чувства реальности, Ференци описал в работе "Общее учение о не­врозах" (1913). Регрессию к двум первым можно наблю­дать у психотиков, а поведение, характерное для второй и третьей стадии, часто демонстрируют обычные пациенты-невротики. Так, один из моих клиентов однажды пожало­вался на чересчур высокие цены в книжном магазине. На мое замечание о том, что можно ведь и поторговаться, он возмущенно ответил: "Ну вот еще! Неужели он (прода­вец — Н.К.) сам не понимает, как мне нужны некоторые книги!" Многие люди считают, что об их сильных (но не­высказанных) желаниях близкие должны догадываться и немедленно исполнять, а если так не происходит — "зна­чит, он (она) меня по-настоящему не любит".

Я полагаю, что невротическая симптоматика, обуслов­ленная описанными выше нарциссическими особеннос­тями младенца, особенно часто связана с переживаниями бессилия и некомпетентности в социальной сфере. Доста­точно вспомнить расплодившихся ныне во множестве экстрасенсов, "диагностов кармы" и других целителей ду­ши и тела, всерьез претендующих на магическое величие и всемогущество.Их претензии — хорошая иллюстрация психоаналитических представлений о бессознательных первичных процессах, управляющих поведением индивида на первом году жизни, когда чувство реальности и вто­ричные процессы (сознание и критика) еще не развиты. Сходные особенности поведения Фрейд отмечает у при­митивных народов, которым свойственна "громадная пе­реоценка могущества желаний и душевных движений, все­могущество мысли, вера в сверхъестественную силу слова, приемы воздействия на внешний мир, составляющие "ма-

[118]

гию" и производящие впечатление последовательного проведения в жизнь представлений о собственном вели­чии и всемогуществе" [82, т.2, с. 109].

Иллюстрацией сказанному может служить такой пример. Однажды на терапию пришел мужчина с проблемой, кото­рую он сам определил как невозможность сделать выбор между двумя женщинами. Господин О. выглядел подавлен­ным и несчастным. Он начал свой рассказ издалека, с юно­сти, постоянно подчеркивая, что раздвоенность между стремлением и невозможностью быть идеальным (мужем, отцом, специалистом и т.д.) мучила его всегда. Г-н О. бо­лезненно переживал ощущение своей "неидеальности", не­полноценности, тревожился, что близкие не понимают и не разделяют его страхов. Проблема выбора, заявленная в начале терапии, осложнялась для него неуверенностью в том, что избранница подтвердит его решение ("А вдруг, по­сле того, как я сожгу за собой все мосты — разведусь, раз­меняю квартиру, — она скажет мне: "Уходи, я тебя не люб­лю, ты мне не нужен"?) В целом господин О. производил впечатление законченного невротика, каковым и являлся. Я сильно удивилась, случайно узнав, что он несколько лет подвизался на поприще экстрасенса-целителя, определял "бионегативные зоны" в помещениях и т.п.

Развитие чувства реальности и способности различать собственное Я и окружающую действительность происхо­дит постепенно и требует отказа от нарциссических удо­вольствий. Главную роль в этом процессе играет мать, ра­зумно чередующая удовлетворение потребностей и частичную фрустрацию. Если мать чересчур заботлива — у ребенка нет необходимости развивать контакты с дейст­вительностью, если недостаточно — возникает страх перед угрожающей враждебностью мира. Эти переживания (нарциссическое самодовольство и тревога) могут сохра­няться в дальнейшем у взрослого человека или оживать в различных ситуациях жизни. Практически всегда они ак­тивируются в процессе психотерапии, независимо от того, является она глубинной (аналитической) или нет.

Так, клиентка Т. в начале анализа регулярно опаздыва­ла на сеансы на 15-20 минут. Она охотно приняла интер-

[119]

претацию о том, что эти опоздания являются одной из форм сопротивления, но продолжала находить для них ра­циональные причины. Периодически госпожа Т. пыталась компенсировать "потерянное время" за счет увеличения продолжительности сеансов, но каждый раз сталкивалась с тем, что приходил следующий клиент, и я мягко, но ре­шительно прерывала работу с ней.

Потом она перестала опаздывать. Я обратила внимание на этот факт, называла его позитивным, но не стала ин­терпретировать. После трех начавшихся вовремя встреч г-жа Т. опоздала на следующую на полчаса. Войдя в каби­нет, она сразу заявила, что думала, будто я уже ушла. "Но, как видите, это не так" — ответила я. И тут клиентка очень темпераментно обвинила меня в том, что мне все равно, опаздывает она или нет. Она гневно заявила, что я полностью равнодушна к ней как к личности, что другие клиенты, по-видимому, мне действительно интересны — в отличие от нее, и т.п. После разбора трансферентной динамики, занявшей весь сеанс, госпожа Т. признала, что вся эта ситуация была для нее средством выяснить, как же я отношусь к ней на самом деле. Она искренне считала, что соблюдение графика аналитической работы — вещь чисто субъективная, связанная с тем, что я предпочитаю ей клиента, приходящего после нее.

Оральная стадия

Оральная стадия психосексуального развития личности, занимающая первый год жизни, характеризуется посте­пенным развитием и дифференциацией чувства Я. Перво­начально психика новорожденного представлена бессоз­нательными влечениями и инстинктами, удовлетворение которых должно быть немедленным, а чувство удовольст­вия распространяется по всему телу ребенка. Эго сначала оформляется как инстанция, которая способна отсрочить удовлетворение, а также выбрать способ достижения удо­вольствия и реализовать его. Позднее развивается способ-

[120]

ность отказываться от неприемлемых влечений или спо­собов получения удовольствия, эта функция обычно соот­носится со Сверх-Я. Отношения между Я и бессознатель­ным можно представить следующим образом:

"Эго влияет на то, в какой форме инстинкт достигнет со­знания и воплотится в действие. То есть эго может либо раз­решить инстинкту сразу выразиться в действии, либо может запретить это и модифицировать инстинкт. В любом случае, развитие инстинкта будет зависеть от природы стремлений эго. Эго представляет собой как бы линзу, в которой прелом­ляются все раздражители из внутреннего мира. Но эго также вбирает в себя раздражители из внешнего мира, которые оно должно переварить и модифицировать. Эго находится на гра­нице между внутренним и внешним миром..." [46, с. 111].

Таким образом, первоначально Я развивается и диффе­ренцируется "на службе у Оно". На оральной стадии раз­вития Я представлено широким спектром нарциссических переживаний, поскольку большая часть энергии либидо направлена на собственное тело младенца. Если взрослый наиболее конкретно представляет собственное Я в про­цессах самопознания и самоосознания, то у ребенка до года чувство Я существует как удовольствие, причем к Я первоначально причисляются любые хорошие и приятные аспекты окружающего мира.

Я не буду рассматривать здесь влияние грудного корм­ления и общения с матерью на индивидуальное развитие (это задача следующей главы, посвященной становлению объектных отношений), а попытаюсь сосредоточить вни­мание на развитии сознательного Я личности как ее ос­новного наблюдаемого и переживаемого (феноменологи­ческого) свойства. При этом на первый план выходит понятие "границ Я".

Наиболее системные исследования в этой области при­надлежат Паулю Федерну [107]. Рассматривая "чувство Я" как переживание душевной и телесной связанности лич­ности во временном и содержательном аспекте, Федерн трактует Я одновременно и как носитель (субъект), и как предмет сознания. Иными словами, личностное Я — это долгая память о различных состояниях, модусах Я; оно

[121]

похоже на альбом с фотографиями, запечатлевшими пси­хический статус личности в разные периоды жизни. Тео­рия Федерна хорошо и наглядно объясняет процессы ре­грессии и случаи инфантильного поведения взрослых — это просто возврат к ранним способам вытеснения жиз­ненных трудностей и проблем. А специфические участки (зоны) Я, остро и тонко чувствующие действительность, он называет границей Я.

Границы Я определяют способность личности отчуж­даться от тяжелых переживаний и неразрешимых трудно­стей, а также механизмы деперсонализации, которые ис­пользуются для того, чтобы разделить переживания бессильного паникующего эго и уверенно-компетентного, придав тем самым последнему большую устойчивость. Границы Я оберегают наше чувство идентичности и уве­ренности в себе. Федерн пишет:

"Некоторые неверно меня поняли, что границы — образно выражаясь, подобно ремню — опоясывают Я и являются же­сткими. Верно обратное. Эти границы, то есть масса функций Я, наполненных чувством Я, то есть катектированных (насы­щенных, пропитанных — Н.К.) либидо, по-прежнему принад­лежат Я и изменчивы. Человек же ощущает, где прекращает­ся его Я, особенно если границы как раз меняются... Но я отнюдь не отстаиваю позицию, что чувство Я является лишь периферическим. Чувство границ Я, поскольку они чуть ли не постоянно меняются, воспринимается легче. Но одновремен­но чувством Я наполнено все сознательное. И, на мой взгляд, оно существует с самого начала, сперва расплывчатое и бед­ное содержанием" [цит. по 93, с.457].

Описанные Федерном тонкие различия в переживании различных аспектов собственного Я очень важны для тера­певтического анализа. Зачастую болезненные процессы, связанные с расщеплением личности и деперсонализацией, психотические срывы у сильно нарушенных невротиков и пограничных пациентов можно предугадать по рассказам, имеющим отношение к границам чувства Я. В особеннос­ти значимыми являются переживания, обусловленные ди­намикой самой терапии. Так, я хорошо помню клиентку, которая испытывала нарастающее отчуждение от процесса

[122]

терапии, протекавшего вполне удовлетворительно. У нее была мощная регрессивная динамика, сопровождавшаяся ярко выраженными позитивными трансферентными чувст­вами. В то же время госпожа П. подчеркивала, что эти чув­ства "как бы не ее", "не совсем взаправдашние". Она бо­лезненно реагировала на вынужденные перерывы в терапии, сильно интересовалась успехами других клиентов, завистливо опасаясь, что те имеют возможность как-то до­полнительно взаимодействовать со мной.

Тем не менее, г-жа П. упорно отказывалась анализиро­вать эти переживания. Она не хотела говорить о них и не желала "разбираться с малосущественными вещами". От­вергая интерпретации трансферентных чувств как значимых переживаний, она выносила их за границы собственного Я. А через некоторое время госпожа П. бросила работу, обви­нив меня в том, что по моему наущению коллеги стали счи­тать ее профессионально несостоятельной, сумасшедшей и т.п. Никакие интерпретации и логика здравого смысла не смогли опровергнуть этих параноидальных идей. Клиентка испытывала спроецированную на аналитика враждебность в форме саморазрушительных оценок и мнений значимых людей, она не сумела разделить катастрофические пережи­вания своей профессиональной и личностной неустойчиво­сти и трансферентные проекции. Границы Я рухнули и по­гребли под собой не только анализ, но и нормальные взаимоотношения с реальностью. В дальнейшем она спра­вилась с этим, но больше не работала по своей основной специальности (медсестрой).

Федерн полагает, что именно нарушения чувства Я приводят к наиболее тяжелым случаям психических рас­стройств. Одна из главных функций эго, дифференци­рованное восприятие действительности, нарушается при ослаблении границЯ, а проблемы, связанные с нарцис­сизмом, часто имеют в своей основе "протекающие", "дырявые" границы. Федерн замечает:

"Явно и отчетливо чувство Я разделяет внешний мир и Я, а психическое ощущение Я разграничивает тело и психику. И словно неявно продолжаются нарциссические катексисы чув­ством Я рахчичных представлений внешнего мира, они меня-

[123]

ются, развиваются, вновь исчезают и снова усиливаются. Са­мым затаенным, скрытым даже для собственного сознания, как показывают нам сновидение и психоз, продолжает оста­ваться весь мир первичного нарциссизма" [цит. по 93, с.458].

Ряд авторов (Карл Абрахам, Эдвард Гловер, Отго Фенихель), развивая идеи Фрейда о соотношении удовольствия и фрустрации на оральной стадии развития, а также о двух основных способах орального удовлетворения (сосание и кусание), дали описание специфического орального типа характера. Характер ²⁶ взрослого человека формируется в течение первых двух десятков лет и зависит от фиксации личности на определенной стадии психосексуалъного раз­вития. Оральный характер имеют люди, предпочитающие оральные способы получения удовольствия, причем набор типичных черт различается в зависимости от того, что преобладало во младенчестве — удовлетворение или фру­страция.

Орально удовлетворенная личность — это веселый оп­тимист, избалованный, ленивый, с легкостью игнорирую­щий трудности. Он открыт и общителен, твердо уверен, что в этом лучшем из миров все идет к лучшему. Орально фрустрированный человек пессимистичен, подавлен, не­уверен в себе, испытывает постоянную нужду в безопас­ности и защите. Он завистлив и враждебен по отношению к чужим успехам, что связано с претензиями на собствен­ную исключительность. Эти две группы черт могут встре­чаться в различных сочетаниях, поскольку на оральной стадии развития удовлетворение и фрустрация постоянно чередуются.

Таким образом, можно подвести некоторые итоги, ка­сающиеся роли оральной стадии в возникновении психо­логических проблем личности. Основным источником по­следних является неизжитый первичный нарциссизм, вновь и вновь возвращающийся в форме разнообразных эгоцентрических потребностей. Примитивно-нарциссиче­ская симптоматика включает снижение контроля над ре­альностью, искаженное восприятия себя и других людей, нереалистические представления о собственных возмож­ностях, притязательность и претензии на исключитель-

[124]

ность, навязчивое желание быть полностью защищенным от всех неприятностей и т.д.

Клиенты с фиксацией на данной стадии развития дей­ствительно выглядят и ведут себя как эгоистичные, кап­ризные дети. В работе с ними крайне необходимо терпе­ние, потому что анализ в большей степени похож на воспитание и обучение, а не на терапию как лечение. Иногда полезно объяснять клиентам, где проходит грани­ца между сопротивлением и простым упрямством, вто­ричной защитой и элементарной безответственностью, эмоциональной травмой и обычными капризами. В ко­нечном итоге проблемы инфантильной личности не ре­шаются как-то иначе — человек должен стать взрослым и ответственным субъектом собственной жизни.

В анализе такая ответственность будет касаться прежде всего способности клиента замечать и понимать свои ин­фантильные действия и мотивы. Интересный пример осо­знания инфантильно-нарциссической природы мотивации личностного роста содержит работа с описанным ранее кли­ентом О. В ходе нескольких сеансов г-н О. постепенно по­нял, насколько далеким от реальности было его представле­ние о себе, о силе и масштабе собственной личности, своем мнимом экстрасенсорном могуществе и т.п. После этого клиент начал пропускать сеансы, опаздывать. Он легко со­гласился с тем, что все эти досадные случайности обуслов­лены сопротивлением и выразил намерение прервать ана­лиз. Наш заключительный диалог был следующим:

Т: Вы понимаете, что анализ не закончен?

К: Да, конечно. Но знаете, я вот о чем подумал. Если мы с Вами будем работать дальше, то вся основа моей жизни будет поставлена под сомнение. Получается, все, что я считал правильным, все мои ценности гроша лома­ного не стоят. Еще чуть-чуть — и мои жизненные прин­ципы окажутся проявлениями собственного эгоизма.

Т: Вы демонстрируете хорошее понимание того, что происходит в терапевтическом процессе.

К: И я так думаю — сейчас не время анализировать дальше. Знаете, как у стоматолога — если вокруг зуба вос-

[125]

паление, то его не лечат, а сначала ждут, пока опухоль спадет. Я лучше подожду.

Т: Это интересное сравнение. То, что Вы назвали вос­палением — это неприятные чувства, сопровождающие возвращение вытесненного и разрушение воображаемого идеального образа Я.

К: Да, конечно, наверное, Вы правы. Но я не готов к тому, чтобы его разрушить. В конце концов, мне сорок семь лет, и я не мальчик, чтобы все начинать заново.

Т: А вот сейчас Вы рассуждаете как маленький мальчик, который боится трезво, по-взрослому оценить ситуацию.

К: Может быть. Но я всегда знал, когда следует вовре­мя остановиться. Я просто не хочу дальнейшего анали­за. Уж лучше пусть все останется по-старому. Наверное, я еще не созрел для того, чтобы стать более зрелым (смущенно смеется). Вы, конечно скажете, что это не­правильно.

Я не стала комментировать намерения клиента, а пред­ложила ему принять ответственность за свое решение. Господин О. хорошо понимал и осознавал свои незрелые реакции, но, тем не менее, радовался как мальчишка, ко­торого не заставили учить уроки, а разрешили идти играть в футбол (его собственная метафора). Было очевидно, что клиент полагал, что я начну его уговаривать продолжить терапию. Я не стала этого делать, и он попытался догово­риться о том, что вернется к анализу "немного погодя, че­рез пару месяцев, когда все придет в норму". Я сказала, что сомневаюсь в этом. Через несколько дней г-н О. при­шел и сказал, что его финансовое положение неожиданно ухудшилось, и денег на оплату терапии теперь нет. В со­ответствии с классической парадигмой я не стала интер­претировать этот факт (нет платы — нет и терапии).

Поведение и поступки инфантильной личности в срав­нении со зрелой ярко описаны Анной Фрейд в работе "Норма и патология детского развития" (1965):

"Мы характеризуем индивида как незрелого до тех пор, по­ка инстинктивные желания и их осуществление разделены между ним и его окружением следующим образом: желание

[126]

на его стороне, решение об удовлетворении или отказе — на стороне внешнего мира. От этой моральной зависимости, ко­торая для детства является нормальной, идет далее длинный и трудный путь развития к нормальному взрослому состоя­нию, в котором зрелый человек способен быть судьей в соб­ственном деле, т.е. на основе составленных в себе самом ожи­даний и внутренних идеалов контролировать свои намерения, подвергать их рассудительному анализированию и самостоя­тельно решать, нужно ли побуждение отклонить, отложить или превратить в действие" [73, с. 321].

Это и будет наилучший результат терапевтической ра­боты с проблемами, обусловленными инфантильностью.