Формирование системы управления

 

Когда Второй Континентальный конгресс в мае 1776 года поднял вопрос о создании новых органов управления, его призыв встретил живой отклик среди американцев. Этот проект привлек внимание самых блестящих политических деятелей Америки, поскольку они – подобно многим своим согражданам – планировали карьеру и искали себе поле деятельности, скорее, в масштабах своего штата, чем всего континента. Такова уж традиция: для большинства американцев их родной штат воплощает в себе всю нацию, все государство. Даже такой известный космополит, как Томас Джефферсон, говаривал: «Моя страна, сэр, – это Виргиния».

Хотя каждый штат устроен по‑своему, существует нечто общее в их государственном устройстве. Так, все штаты имеют собственную конституцию, которая устанавливает демократическую форму правления с политическими структурами, призванными выражать народную волю. Все эти конституции возникли в 1776–1777 годах и являлись писаным законом, определяющим власть (и ее пределы) для должностных лиц. Штаты рассматривали себя как суверенные и независимые республики. В этом нашло отражение широко распространенное мнение, будто республиканская форма правления лучше подходит для небольших, компактных территорий, чем для необъятных просторов. Большинство конституций жестко контролировали исполнительную ветвь власти (тем самым ограничивая власть губернатора штата), зато расширяли власть законодательных органов, рассматривая их членов как честных и ответственных представителей народа. Точно так же большинство конституций снижало имущественный ценз для голосования и занятия ответственного поста. И практически все конституции обеспечивали защиту прав американцев благодаря специальному «Биллю о правах», представлявшему собой перечень священных прав граждан, на которые государство посягать не вправе.

И еще одно обстоятельство связывало все штаты: их внутренние политические конфликты обострялись с такой скоростью, что уже к началу 1780‑х годов большая часть принятых конституций требовала пересмотра. Казалось бы, американцы хорошо усвоили уроки революции и честно попытались применить их на практике. Но, к сожалению, республиканская модель общества, которую они воссоздавали в штатах, стала развиваться совсем не в том направлении, как ожидалось. Законодательные органы оказались не в меру амбициозными и повсеместно пытались к правовой деятельности присовокупить еще и исполнительную. Чаяния народа очень часто оказывались противоречивыми и непредсказуемыми, порождая угрозу «народных волнений», с одной стороны, и преобладания местнических интересов, с другой. Слабость исполнительной власти нередко влекла за собой неэффективное управление штатами. В исправленных документах 1780‑х годов намечались пути разрешения накопившихся проблем. Во‑первых, штаты пытались «сбалансировать» свои правительства за счет усиления исполнительной и судебной ветвей власти. Во‑вторых, они лишали свои легислатуры права решающего голоса при разработке конституций. Новая процедура, опробованная вначале в Массачусетсе, заключалась в следующем: «основной закон» штата принимался путем голосования в так называемых конституционных собраниях, которые специально собирались, чтобы принять или отвергнуть предложенную конституцию.

Эти политические нормы, обязательные для всех штатов, стали своеобразным пробным камнем, на котором «тренировалось» революционное мышление американцев. Те, кто их принимал, становились членами единой политической команды, которой и предстояло в конце концов создать национальную конституцию.

 

Статьи Конфедерации

 

Так уж сложилось, что с началом революции функции правительства фактически перешли к Континентальному конгрессу. Однако все сходились на том, что наспех созванное собрание никак не может служить полноценной заменой законному и обладающему официальным статусом государственному органу. Поэтому в 1776 году Конгресс создал комитет по выработке плана будущего правительства. В недрах этого комитета как раз и родился проект первой американской конституции, получившей название «Статьи Конфедерации и Вечного союза». Целый год ушел у конгресса на обсуждение проекта, и наконец в ноябре 1777 года всем штатам был разослан на рассмотрение скорректированный план политического обустройства государства. Потянулись месяцы и годы в ожидании ответа, и лишь в марте 1781 года «Статьи Конфедерации» с единодушного одобрения всех штатов были ратифицированы и официально вступили в действие.

Этот документ незаслуженно забыт нашими современниками. А напрасно, ведь для тех дней он являлся весьма важным (хоть и недолговечным) достижением. Его авторам хватило дерзости исходить из той предпосылки, что люди должны получить именно такое правительство, за какое они сражались. Революционеры мечтали покончить с тиранией, которую воплощала исполнительная ветвь власти. Отлично: согласно «Статьям», данная ветвь вообще отсутствовала в национальном правительстве. Действительно, можно ли придумать лучшее решение проблемы, нежели ее устранение? Единственная инстанция, которой патриоты доверяли, – это их представители‑законодатели. Вот, пожалуйста: «Статьи» предусматривали национальное правительство, состоявшее только из законодательной власти – этакий однопалатный конгресс. Ни судов, ни президента, никаких политических органов, ветвей власти или других организаций! Революционеры стремились лимитировать полномочия правительства независимо от того, кто именно стоит у кормила власти. «Статьи» предлагали вариант, в котором функции конгресса были ограничены и четко очерчены. Такое правительство могло решать индейскую проблему, заниматься иностранными делами, осуществлять стандартизацию валюты, мер и весов, курировать работу почтового ведомства, быть посредником в спорах между различными штатами. А все остальное уже требовало внесения поправок к «Статьям», причем опять же принятых единогласным решением всех штатов (что делало их принятие практически нереальным). Колонии затеяли революцию, чтобы избежать централизации власти в одних руках, с целью оградить свой собственный суверенитет, а также как демонстрацию компактной республики в качестве идеальной модели государства. «Статьи» в самом своем названии предлагали именно «конфедерацию» – не единый политический организм, а объединение штатов, каждый из которых сохранял максимальную независимость. Результатом должна была стать «Лига американских республик», собравшихся вместе «ради совместной защиты своих прав и свобод, военной безопасности и экономического процветания».

Возможно, подобная схема сегодня выглядит несколько странно, но тогда, весной 1776 года она оказалась вполне отвечающей моменту. «Статьи» исключали возможность тирании со стороны исполнительной власти, защищали местную автономию и устраняли угрозу концентрации власти в одних руках – все это свидетельствовало в пользу «Статей», даже с учетом некоторых разногласий в идеологической сфере. Правительство, созданное в соответствии со «Статьями», успешно выиграло войну против Британской империи, добилось успеха за столом переговоров и провело долгую и хлопотную кампанию по объединению американских территорий в качестве равноправных штатов.

Большая печать Соединенных Штатов, утвержденная конгрессом 1782 г.

Однако, к несчастью, это все же было слабое и неэффективное правительство – именно таким его и подразумевали «Статьи». Конгресс не обладал возможностью контролировать торговлю. Он заключал договоры с иностранными державами, но не мог заставить штаты их исполнять. Конгресс не имел права призывать граждан на воинскую службу. Он даже собственных источников дохода не имел. Чтобы покрыть текущие расходы, ему приходилось реквизировать некоторые средства у штатов; а те – ревностно относясь к собственной власти – весьма неохотно шли на расширение полномочий конгресса. Что еще важнее, согласно «Статьям», конгресс вообще не имел рычагов воздействия на штаты и их граждан. Он мог только просить, но никак не заставлять. Так сказать, действовать силой убеждения, а не принуждения. Старая пословица призывает хорошенько подумать, прежде чем чего‑нибудь пожелать, и данная ситуация полностью ее подтверждает. Американские революционеры получили тот самый тип правления, о котором мечтали. Увы, это было правительство, которое едва ли могло править.

В 1780‑х годах проблема национального правительства лишь обострилась. Британия и Испания отказывались подчиняться условиям мирного договора, и американские поселенцы опасались, что интриги европейских конкурентов сильно осложнят их отношения с индейскими племенами на северо‑западных и юго‑западных территориях. В 1784 году страна оказалась в состоянии упадка, а малоэффективная валютная политика только усугубляла экономические проблемы. Это послужило причиной «Восстания Шейса», разразившегося на западе Массачусетса в 1786 году. Главной его движущей силой были фермеры, сверх всякой меры обремененные долгами и надеявшиеся добиться послаблений по части налогов и правил выкупа заложенного имущества. Таким образом, в 1786 году, всего через пять лет после создания Конфедерации, возникла насущная необходимость в созыве конференции – с тем, чтобы сформировать наконец правительство, «способное удовлетворить потребности Союза».

 

Конституция США

 

Одобренная конгрессом конференция (Конституционный Конвент) была созвана в 1787 году в Филадельфии – в том самом Индепенденс‑Холле, где одиннадцать лет назад патриоты объявили о независимости Америки. Некоторые штаты не захотели в ней участвовать: так, например, Род‑Айленд отказался прислать своих делегатов. Бдительный революционер Патрик Генри не замедлил объявить, что «чует измену». Тем не менее собралось 55 представителей штатов, и Томас Джефферсон, отдавая должное их гражданской смелости и ответственности, охарактеризовал это событие как «собрание полубогов». Несмотря на присутствие таких прославленных героев, как Джордж Вашингтон и Бенджамин Франклин, основную инициативу захватили в свои руки более мелкие «полубоги» – Джеймс Мэдисон, Джордж Мэйсон, Джеймс Уилсон и Гавернир Моррис.

На первом этапе переговоров доминировали федералисты. Вместо частичной реформы они предлагали полностью отменить существующие «Статьи» и сформировать новое федеральное правительство, состоящее из трех ветвей власти с широким кругом полномочий. Такое правительство получало возможность диктовать свою волю отдельным гражданам и целым штатам (вплоть до применения военной силы). Что еще более важно, правительство имело право контролировать торговлю и систему налогообложения. «План Виргиния» (по названию штата, который представляли делегаты, авторы конституционной модели) даже признавал за конгрессом право накладывать вето на законы отдельных штатов. Нельзя сказать, чтобы план этот получил единодушное одобрение. Делегаты от меньших штатов высказывали опасения, что подобное консолидированное правительство не будет учитывать их интересы. Альтернативный «План Нью‑Джерси» как раз и отражал интересы мелких штатов. Он предлагал внести некоторые изменения в «Статьи Конфедерации», не изменяя сути документа. Этот план настаивал на сохранении прежнего однопалатного конгресса со значительным расширением его прав. Результатом месячной работы Конвента, изначально созванного с единственной целью – пересмотреть «Статьи Конфедерации», стало создание совершенно нового правительства. Такому неожиданному повороту событий способствовало несколько факторов. Прежде всего, конституционные изменения, проводившиеся ранее в отдельных штатах, обеспечили необходимый прецедент. Кроме того, как выяснилось, среди делегатов господствовало стремление к усилению федеральной власти. Небольшая группа оппонентов вместо того, чтобы вести неравный бой, предпочла покинуть конференцию. Немалую роль сыграл и тот факт, что заседания проводились в закрытом режиме: вдали от ушей широкой публики делегаты не боялись свободно высказывать мнения.

Итак, договорившись начать все с чистого листа, участники Конвента приступили к обсуждению деталей новой политической системы. Одним из наиболее спорных моментов стал вопрос о представительстве в двухпалатной легислатуре. Фракция федералистов предлагала придерживаться пропорционального принципа – чем крупнее штат, тем большее число представителей он имеет в нижней палате легислатуры; верхняя палата избирается членами нижней палаты из кандидатов, представленных всеми штатами. Их оппоненты доказывали, что подобная система чревата ущемлением прав мелких штатов: слишком мало мест будет у них в нижней палате, а в верхнюю, возможно, и вовсе никто не пробьется. В качестве альтернативы они настаивали на равном представительстве. В конце концов был установлен так называемый «Великий компромисс», согласно которому палата представителей (нижняя) формировалась по пропорциональному принципу, то есть в зависимости от численности населения штатов; а в сенате (верхней палате) штаты были представлены на равной основе – по два сенатора от каждого штата.

Ожесточенные споры вызвал вопрос, что именно следует понимать под термином «население штата». В связи с этим на Конвенте впервые заговорили о проблеме рабства в стране – причем, не в морально‑этическом, а в политическом и экономическом аспектах. Делегаты – хоть и были в массе своей горячими приверженцами революционно‑демократических принципов – твердо и неукоснительно настаивали на сохранении института рабовладения. Они отказывались даже обсуждать возможность отмены рабства в штатах. Аргументация сводилась к следующему: они, почтенные граждане, собрались здесь, чтобы обсудить насущные проблемы свободы и власти в государстве, а проблемы эти, как известно, имеют отношение лишь к белому населению (если уж быть точными, к белому мужскому населению). Другими словами, в своих дебатах они готовы были затронуть американскую систему рабовладения, но лишь в той мере, в какой та касалась свободных белых граждан, а отнюдь не чернокожих рабов. Представители южных штатов настаивали на включении рабов в общее население страны, поскольку это было им выгодно – чем больше рабов, тем больше политической власти получал регион в федеральном правительстве (хотя, естественно, рабы не принимали никакого участия в решении политических вопросов и, по сути, являлись не более чем марионетками). Северяне, в свою очередь, соглашались учитывать негров, но на правах «имущества» южан, имея в виду вопрос налогообложения. Здесь работала своя схема: чем больше рабов, тем богаче считался плантатор, а следовательно, тем большим налогом он облагался. И в конечном счете тем большие суммы отчисляли южные штаты в казну федерального правительства. После долгих обсуждений решили воспользоваться формулой конгресса Конфедерации, согласно которой лишь три пятых от общего числа рабов включалось в состав населения штата – равно с целью представительства и налогообложения. А поскольку в прошедшие семьдесят лет государство не удосужилось установить прямые федеральные налоги, можно считать, что южане вышли победителями в этой сделке.

Кроме того, Конвент принял два закона, имевших прямое отношение к проблеме рабовладения. Раздел 9 статьи I разрешал ввоз рабов на территорию США – в ближайшие 20 лет (до 1808 г.) конгресс не намеревался вмешиваться в иностранную работорговлю. Зато в вопросе о беглых рабах конгрессмены не стали сдерживаться. Специальным постановлением (раздел 2 статьи IV) конгресс запретил способствовать побегу рабов и устанавливал обязанность их возврата хозяину. Примечательно, что, решая вопросы рабовладения, авторы конституции намеренно избегали пользоваться словами «раб» или «рабство» – вместо того чернокожих невольников именовали «людьми, по долгу работы или службы привязанными к штату», или же просто «другими людьми». Ай да виртуозы! Создатели американской конституции умудрились разрешить проблему рабства, не называя вещи своими именами. Однако какими бы литературными метафорами они ни пользовались, следует со всей определенностью признать: принятая Конвентом конституция утверждала и защищала интересы рабовладельцев.

Установив в завуалированном виде пределы американской свободе – по расовому и гендерному признаку, делегаты перешли к менее щекотливому вопросу, где решения можно было принимать прямо и открыто, а именно – к определению полномочий нового правительства. Тут обсуждение прошло не в пример более гладко. В сентябре проект конституции был готов для ратификации. Специальным конвентам в каждом штате вменялось в обязанность либо принять документ, либо его отклонить. Отдельная статья самой конституции предусматривала, что для ее утверждения необходимо согласие всего девяти штатов. Благодаря этому ратификация становилась более вероятным, хоть и не стопроцентным событием.

Читатель легко себе может представить реакцию вчерашних революционеров, приверженцев республиканских взглядов на новую политическую модель государства. Ничего хорошего рядовым американцам она не сулила. Конституция предполагала создание мощного централизованного правительства, которое сосредоточивало в своих руках небывалую власть. У него хватало рычагов, чтобы навязать гражданам свою волю. Правительство имело право облагать подданных налогами, контролировать коммерцию, собирать армию и использовать ее для подавления мятежей и в иных целях. Что еще непривычнее для тогдашнего американского менталитета, исполнительная власть концентрировалась в руках одного человека, который обладал беспрецедентным правом накладывать вето на решения легислатуры. Конституция предусматривала широчайший круг полномочий для правительства, но почему‑то забывала противопоставить ему список гарантированных прав рядовых граждан. Возникал закономерный вопрос: а чем подобная форма правления отличается от вынужденной тирании времен революции? Представьте себе также многообразие ветвей власти подобного гипотетического правительства – все эти политические институты, всевозможные посты и должности (каждый со своими нюансами), малопонятную процедуру выборов и проч., и проч. Бедному обывателю немудрено было запутаться. Похоже, создатели новой конституции напрочь забыли призывы Томаса Пейна к простоте и воспроизвели в своем детище поистине византийские каноны политической кухни – нарочито усложненные и запутанные. Все те же приемчики, которые правящие режимы Старого Света использовали, чтобы сподручнее было и власть захватить, и свои интриги от глаз людских спрятать. И, наконец, представьте себе, что весь этот сомнительный прожект вырос на месте величайшей славы американского народа! Что людям – во имя свободы проливавшим кровь на полях сражений, терпевшим голод и холод, сумевшим победить в неравной схватке – вместо заслуженной награды предлагают вот такой макет расширенной республики! Проект заведомо абсурдный, ибо базируется на ложной предпосылке, будто одно‑единственное правительство способно управлять огромной страной, населенной разными народами, и при этом сохранять верность республиканским принципам. Да ведь любому человеку, мало‑мальски знакомому с историей и теорией республиканского движения, ясно: данная форма правления оправдывает себя лишь в условиях небольшого государства с однородным в этническом смысле населением. Да что там они себе думают, эти парни из Филадельфии? Почему ведут такую рискованную игру, игнорируя уроки истории? Да ведь это откровенное предательство самого духа революции!

Вовсе нет, ответствовали парни из Филадельфии, ни о каком предательстве речи не идет. Напротив, то, что они предлагают, служит спасению дела республиканской революции. Создатели конституции доказывали, что их политическая модель является логическим продолжением и развитием модели 1776 года. Опытные политики, умеющие держать нос по ветру, они поспешили назваться «федералистами», хотя имя это больше подходило как раз их оппонентам – сторонникам децентрализованной государственной власти. Увы, эта группа истинных федералистов проявила меньшую расторопность и неожиданно для себя обнаружила, что на них наклеен опасный ярлык «антифедералистов» – со всеми вытекающими отсюда малоприятными последствиями.

Осуществив эту хитроумную политическую рокировку (и обеспечив себе общественное признание), новоявленные федералисты озаботились проведением широкой разъяснительной работы в массах. Джеймс Мэдисон, Александр Гамильтон и Джон Джей подготовили к печати серию из 85 анонимных политических эссе под общим (весьма красноречивым!) названием «Федералист». В этих эссе авторы анализировали причины, которые привели к краху Конфедерацию, разъясняли преимущества собственной политической системы, формулировали истинные ценности и цели республиканской формы правления. Их изыскания могут служить наилучшим введением в конституцию.

Пытаясь разобраться в причинах неудач своих предшественников, Мэдисон, Гамильтон и Джей восстанавливали историю возникновения «Статей Конфедерации». По их мнению, сам процесс создания Конфедерации породил целый ряд проблем. Припомните, как все было, призывали они. Второй Континентальный конгресс поручил специальному комитету подготовить проект «Статей Конфедерации» и принял этот проект на ура; так же бездумно легислатуры штатов его ратифицировали. Другими словами, Конфедерацию придумали и одобрили тогдашние правительства. Это что же получается, господа хорошие? Одно правительство создает другое? Как можно при таком положении дел гарантировать соблюдение прав отдельного гражданина? Далее, в условиях Конфедерации органы власти размещались и работали непосредственно на территории штатов. Верховная же власть в таких условиях попросту бездействовала. А это верный путь для подрыва самой идеи свободы и независимости. И, наконец, вопреки принципу разделения власти, «Статьи» предусматривали сосредоточение всех полномочий фактически в одних руках – а именно, у конгресса Конфедерации. Поступать так – значит полностью игнорировать уроки революции. Разве не понятно, что сконцентрированная таким образом власть неминуемо ведет к тирании, даже если ее носителем является законодательный орган?

Федералисты доказывали, что подобное правительство (со всеми его изначальными огрехами) окажется не только неработоспособным, но и враждебным демократии. А попытки частичного реформирования лишь ухудшают ситуацию, особенно же это относится к предложению антифедералистов расширить полномочия конгресса, и без того являвшегося единственным носителем власти. Сторонники Конфедерации, похоже, забыли уроки недавней истории, а они заключаются в следующем: законодатели, на которых возлагались большие надежды, проявили себя не только неумелыми, но и насквозь коррумпированными правителями. А небольшие размеры республики (или штата) лишь усугубляют проблему. Учитывая общность политических интересов жителей штата, не составит труда сформировать устойчивое большинство, позволяющее выиграть любые выборы. Таким образом, это большинство получает беспрепятственный доступ к власти – вопреки пожеланиям оставшегося за бортом меньшинства. Конечным же результатом является такой общественный строй, при котором означенное большинство станет невозбранно править в свое удовольствие, а политические права остальных граждан будут безнаказанно попираться. На общегосударственном уровне дела обстоят ничуть не лучше: каждый штат живет по своим собственным законам и преследует собственные выгоды, полностью пренебрегая интересами всего государства.

Так, пункт за пунктом, авторы «Федералиста» излагали проблемы Конфедерации и объясняли, каким образом новая конституция может их решить. Во‑первых, существующее правительство не принимало участие в создании конституции – этим занимались специально собранные делегаты, которые по завершении своей миссии снова разъехались по домам. Точно так же – специально и на короткий срок – в штатах были выбраны конвенты для ратификации предложенного проекта. Иными словами, конституцию создавали не правящие на тот момент структуры, а временно облеченные полномочиями представители народа. Неспроста первые три слова, определяющие авторов документа, звучат как «Мы, народ Соединенных Штатов…», а не «Мы, Соединенные Штаты…»

Во‑вторых, создатели конституции признавали, что правительство – хоть федеральное, хоть штата – не является носителем наивысшей власти. Власть эта сосредоточена за пределами правительства – в руках народа; а принятая народом конституция, собственно, и является «высшей и конечной инстанцией власти».

В‑третьих, федералисты настаивали, что предлагаемая ими модель власти предусматривает надежную защиту от самой власти – благодаря тому, что ее авторы неукоснительно следовали революционным принципам и учитывали опыт недавних событий. Они признавали, что любая власть склонна к коррумпированности, и не важно, кому она принадлежит – федеральному правительству или правительству штата, законодательным или исполнительным органам, судебной инстанции или даже самому народу – власть портит всех. А значит, во избежание нежелательных последствий ее следует минимизировать. Предыдущее правительство пыталось это сделать, но потерпело неудачу – возможностей не хватило. Отсюда вывод: правительство нуждается в «силе».

Предлагаемая модель конституции предусматривала лучшее решение: она дает великую власть, но никому не доверяет. «Если бы люди были ангелами, – говорится в 51 выпуске «Федералиста», – то никакого правительства им бы вообще не понадобилось. С другой стороны, если бы людьми правили ангелы, то такое правительство не нуждалось бы в контроле, ни внешнем, ни внутреннем». Однако, увы, во всех – и в тех, кто правит, и в тех, кем правят, – присутствует не только ангельское, но и дьявольское начало. И правящие инстанции обязаны учитывать сей фактор и относиться к нему со всей серьезностью; необоснованный оптимизм по поводу человеческой натуры в данном случае граничит с преступной глупостью.

Что можно предпринять конкретно? Прежде всего, необходимо обеспечить разделение власти внутри предполагаемого правительства. Вместо прежнего однопалатного конгресса, контролировавшего все сферы общественной жизни, следует сформировать три ветви власти, каждая из которых тем или иным образом представляла бы народ и имела бы собственные четко очерченные функции: создавать законы, исполнять законы и, наконец, интерпретировать законы. Однако заниматься собственными делами не означает заниматься ими беспрепятственно, замкнувшись в собственном мирке. Отсюда следующее необходимое условие: каждая из этих инстанций должна обладать возможностью контролировать и уравновешивать власть другой, то есть функции контроля тоже следует распределить между означенными тремя ветвями. К примеру, конгресс прописывает законы, но президент имеет право наложить вето на любой из них. Со своей стороны, конгресс может отменить президентское вето, если за то выскажутся две трети конгрессменов. Следующая рекомендация касается того, когда и каким образом официальные лица занимают свои посты, то есть приобщаются к власти. Федералисты отвергали идею проведения единых всеобщих выборов, подразумевающих полную и единовременную смену власти во всех инстанциях. Вместо того они предлагали разнести эту процедуру (как по срокам, так и по способам проведения). Так, члены палаты представителей избираются народным голосованием; сенаторов выбирают легислатуры штатов (во всяком случае так было вначале[10]); президент занимает свой пост по решению так называемой «коллегии выборщиков» (члены которой набираются по определенной схеме от штатов); кандидатов в члены Верховного суда, высшей судебной инстанции США, предлагает президент, а сенаторы принимают или отклоняют предложенные кандидатуры. Чтобы избежать одномоментной смены правительства, конституция вводит различные сроки пребывания на посту: для членов палаты представителей этот срок составляет 2 года, в то же время для сенаторов – 6 лет; президент занимает свой пост 4 года, а судьи пожизненно. Таким образом, при определенном стечении обстоятельств появляется возможность одновременно сменить президента, всю палату представителей и треть сенаторов – это максимальный (в смысле перемены) результат, который можно получить в ходе одних выборов. Следующая (уже четвертая по счету) рекомендация федералистов заключалась в разделении сфер применения власти. Вместо единого всевластного и вездесущего правительства (на котором настаивал А. Гамильтон) возобладала все‑таки «федеральная система», оставлявшая за правительствами штатов так называемые «резервированные полномочия». В их число входили обеспечение безопасности жителей штатов и сохранность их имущества путем содержания полиции, пожарных и национальной гвардии, регулирование бизнеса (предприятий, находящихся на территории штатов), образования, транспорта и проч.

Пятый довод федералистов касался оптимальных размеров государства и был также направлен на борьбу с тиранией. В опровержение бытовавшего тогда постулата, что республиканскую форму правления (со всеми ее свободами) возможно воспроизвести лишь на небольших территориях, федералисты ратовали за обширную республику. Они доказывали, что в компактных государственных образованиях легче нарушаются права меньшинства, а следовательно, создается угроза миру и согласию. Таким образом, провинциализм сам по себе составляет проблему, а отнюдь не решение проблемы. Практика показывает, что узкие интересы отдельных личностей в небольших сообществах как раз идут вразрез с интересами всего государства и, как правило, препятствуют его процветанию. Но тут уж ничего не поделаешь: эти эгоистические местечковые устремления всегда существовали и будут существовать. Глупо игнорировать сей неприятный фактор, куда правильнее принять его к сведению и попытаться использовать на благо всей нации. Здоровая конкуренция между отдельными человеческими сообществами (будь то штат, экономический регион или профессиональное объединение) помешает чрезмерному возвышению одного из них во вред другим. «Увеличьте число партий и интересов, – писал Мэдисон в 10 выпуске «Федералиста», – и вы снизите вероятность того, что из этого многообразия сколотится некое большинство, способное совместить свои интересы и реально угрожать правам остальных». Скорее уж из этой подвижной, политически заряженной массы возвысится группа здравомыслящих и свободных от национальных предрассудков лидеров, которые положат конец напыщенной болтовне и начнут трудиться на благо всего общества, демонстрируя преимущества мышления на «континентальном» уровне. Таким образом, доказывали федералисты, географическое расширение ведет к большей безопасности. Чем больше, тем лучше, ибо, как известно, разнообразие придает вкус республиканской жизни.

И наконец последнее, о чем следует сказать применительно к контролю над властью: способы устранить неполадки в государственной машине, если таковые возникнут. Неразумно полагать, что процесс, требующий единогласного одобрения всех штатов, пройдет без сучка, без задоринки. Поэтому конституция предлагала ряд процедур – жестких, но эффективных – для разработки и ратификации поправок. Сама возможность внесения поправок вовсе не подрывает авторитет конституции. Это вполне укладывается в рамки конституционной системы, ведь авторы документа не ангелы, а простые люди, и им свойственно ошибаться.

Ознакомление с пространными и довольно запутанными доводами федералистов позволяет сделать несомненный вывод: защищать свободу ох как непросто! Оставим на совести Пейна заявление, будто идеальное правительство должно быть простым и без излишеств, и отметим, что созданное по этому принципу правительство 1776 года не оправдало возложенных надежд. Жизнь учит – и доказательством тому недавние события, – что примитивная модель правительства лишь упрощает задачу рвущимся к власти тиранам. Новые времена требуют нетривиальных решений, настаивали федералисты. Сколь бы странными ни казались их слова об усилении верховной власти, об энергичных исполнительных органах, контроле над легислатурами и расширении политической структуры, федералисты верили, что их конституция предлагает республиканские ответы на республиканские вопросы.

 

Томас Пейн, английский радикал

 

Тем не менее было неясно, получит ли их проект одобрение. Оставалось ждать. Конвенты пяти штатов ратифицировали документ в декабре 1787‑го и январе 1788 года. В феврале антифедеральное большинство штата Массачусетс смягчилось и приняло проект 187 голосами против 168. Весной присоединились и другие конвенты. Однако лишь к июню 1788 года их стало девять – достаточное число для окончательной ратификации конституции. Таким образом, процесс рождения новой республики растянулся на девять месяцев. Но это было лишь на бумаге. Практически же новый политический порядок имел мало шансов выжить без поддержки штатов Нью‑Йорк и Виргиния. Блестящие аналитические статьи в «Федералисте» немало сделали для завоевания общественного мнения штатов, но решающую роль сыграл механизм внесения поправок, предусмотренный в самой конституции. Главные федералисты пообещали разработать дополнительный документ – «Билль о правах». По сути дела, он представлял собой перечень неотъемлемых прав рядового гражданина республики, на которые новое государство не могло покушаться. В июне конституцию приняла Виргиния – 89 голосами против 79; Нью‑Йорк выразил свое согласие месяцем позже – здесь документ прошел благодаря совсем небольшому перевесу голосов (30 против 27). Два штата – Северная Каролина и Род‑Айленд – все еще колебались: они заявили, что воздержатся, пока не увидят новое федеральное правительство в действии. Через полгода Северная Каролина сдалась, а Род‑Айленд молчал до мая 1790 года (да и тогда документ едва‑едва прошел ратификацию – 34 против 32 голосов).

На протяжении 14 лет американцы вели войну за независимость, формировали правительства штатов и реорганизовывали их. Какое‑то время они жили с временным федеральным «правительством», затем попробовали новое; разочаровавшись, отказались от него и принялись за строительство третьего по счету правительства. По прогнозам Джорджа Вашингтона, новой конституции требовалось два десятилетия, чтобы распутать клубок существующих проблем. Принимая во внимание непростую обстановку того времени, Вашингтона можно, скорее, обвинить в неоправданном оптимизме, чем в пессимизме.

 

 

Глава 4