Ревнивый Князь Демонов и три вопроса о том, кому доверяет принц

Хуа Чэн изучил письменность Уюна благодаря собственной способности к познанию и логическому размышлению. Он мог понять смысл написанного, но поскольку не осталось в живых никого, кто мог бы прочесть ему эти письмена, он не имел возможность сопоставить произношение с письменными знаками. Поэтому и не понимал тихого бормотания крысиных оборотней-падальщиков.

Но при этом Се Лянь, который никогда не был на горе Тунлу, всё понял. О чём же это говорит?

Хуа Чэн с первого взгляда на принца догадался, какие мысли его посетили, и тут же сказал:

— Гэгэ, для начала — не волнуйся. Сейчас я повторю их речь ещё раз, а ты послушаешь.

Се Лянь отозвался:

— Хорошо…

Хуа Чэн отличался прекрасной памятью, и когда они отошли подальше от гнезда крыс-падальщиков, сразу же смог точно воспроизвести услышанное. Се Лянь внимательно следил за движением его губ, слушая неторопливые и немного странные звуки.

Древнее произношение причудливых фраз очаровывало звучанием, а низкий и красивый голос Хуа Чэна лился ровно и спокойно, что делало речь чрезвычайно приятной. Однако спустя несколько мгновений внимательного слушания Се Лянь сказал:

— Не понятно.

А вот это уже весьма странно. Фразы, которые человеческим языком говорили крысы, принц понимал. А когда Хуа Чэн повторил всё то же самое слово в слово, понимать перестал. Но в момент, когда он понял разговоры крыс… ему не могло померещиться.

Хуа Чэн продолжил рассуждение:

— Только что, когда ты услышал те голоса, ты понял их сразу, совершенно естественно, так?

— Да. Тогда в моей голове ни секунды не происходило процесса перевода. — Поэтому он и не ощутил, что слышит другой язык.

Хуа Чэн скрестил руки на груди, поразмыслил несколько секунд и произнёс:

— Ясно.

— Что ясно?

— Ты распознаёшь не язык, а эмоции погибших людей.

Се Лянь вроде бы понял, а вроде бы и нет. Хуа Чэн стал объяснять дальше:

— То есть, когда-то очень давно некто услышал голоса этих людей, понял их и запомнил. После чего каким-то образом передал тебе эти воспоминания, «заразил» тебя этими эмоциями, чтобы они проросли в твоей памяти. Но поскольку этот некто сам знал язык Уюна, он уже совершил шаг «понимания», поэтому тебе и не понадобилось самому «понимать». Эти голоса всё время были спрятаны в глубине твоего сознания, а когда ты их услышал, сразу же воспроизвёл те самые эмоции.

Се Ляню показалось, что рассуждения Хуа Чэна звучат весьма правдоподобно, и спросил:

— Но… вопрос в том, кто мог передать мне эти воспоминания и эмоции? И когда это могло случиться? — помолчав, он пробормотал: — Советник?..

Хуа Чэн возразил:

— Не обязательно именно он. Гэгэ, ты уже допускаешь предположение, что твой наставник — выходец из Уюна. Но не думал ли ты вот над чем: если это действительно так, стало быть, внутри горного чудища они должны были переговариваться на языке Уюна. Почему же этого не произошло?

Объяснить было несложно, Се Лянь заговорил:

— Потому что государство Уюн погибло две тысячи лет назад. Другими словами, за две тысячи лет, если они в самом деле всё это время жили на свете, чаще всего им наверняка приходилось пользоваться языком, на котором говорят последующие поколения. А при общении, что весьма естественно, они пользуются тем языком, которым владеют более бегло.

Хуа Чэн взял принца за плечо и произнёс более убедительным тоном:

— Гэгэ, не нужно всё время уводить свои размышления в том направлении.

Только теперь Се Лянь повернул тропинку мысли и сказал:

— Хорошо. Сань Лан, какие условия нужно соблюсти, чтобы заронить в чьём-либо сознании семена воспоминаний и эмоций?

— Условия может быть два. Первое — ты должен безоговорочно доверять этому человеку и ни секунды не ожидать от него подвоха. А при необходимости даже согласиться следовать его указаниям.

Поразмыслив немного, Се Лянь определил возможных кандидатов. Хуа Чэн продолжил:

— Второе — ты не способен противиться ему, он должен всесторонне довлеть над тобой и вызывать глубочайший страх. Гэгэ, подумай как следует, нет ли среди тех, кого ты знал все эти годы, подходящих под какое-либо из этих условий.

Се Лянь погрузился в раздумья, поколебался секунду, затем медленно произнёс:

— Пожалуй, таких трое.

— Хорошо. Кто они?

— Первый из них — это советник.

Принц глубоко обожал родителей, нисколько не ждал от них предательства, но в глубине души всё же не был согласен с отцом. Поэтому нельзя сказать, что он пожелал бы безоговорочно следовать указаниям родителя. Но вот советник, который привёл его на путь совершенствования и научил принца всему, подходил под первое условие. Ответ принца не вышел за рамки ожидаемого. Хуа Чэн спросил:

— Второй?

Се Лянь ответил:

— Цзюнь У.

Се Лянь всецело почитал Владыку, излишне упоминать, что и он тоже подходил под первое условие. Хуа Чэн, судя по выражению лица, яро протестовал такому ответу, но всё же не стал комментировать.

— А последний?

— Третий не соответствует первому условию, но зато подходит под второе.

Хуа Чэн прекрасно понял. Он мрачным тоном спросил:

— Безликий Бай?..

Се Лянь закрыл глаза, кивнул и прикрыл рукой лоб.

— Не стану тебе лгать. Пусть я, кажется, ни перед кем не показывал этого, даже перед Фэн Синем и Му Цином, которые были со мной тогда… я никогда не выказывал уныния. Но на самом деле я…

На самом деле глубоко в душе принц испытывал истинный ужас перед этой тварью.

В какой-то период времени ужас его достиг такой глубины, что принца бросало в неудержимый озноб только при звуках имени. Однако Се Лянь не смел ни перед кем показать зародившееся чувство, даже самую малость. Поскольку он и представлял собой все надежды на противостояние Безликому Баю. И если уж ему страшно, другие и вовсе должны впасть в полное отчаяние. И сложившаяся ситуация стала бы полнейшим провалом Се Ляня!

Разумеется, сейчас всё уже намного лучше. Хуа Чэн крепче сжал пальцы на плече принца.

— Ничего. Вовсе не зазорно чего-то бояться.

Се Лянь улыбнулся:

— Просто не достаёт смелости, вот и всё.

Хуа Чэн возразил:

— Если нет страха, то не будет и смелости. Тебе нет нужды быть столь суровым к самому себе.

Се Лянь от услышанного на миг застыл, Хуа Чэн же продолжил расспросы:

— Значит, только трое?

Се Лянь кивнул. Иными словами, незаметно привить принцу воспоминания и эмоции людей Уюна, которые те переживали во время извержения вулкана, мог лишь кто-то из троих. Хуа Чэн чуть нахмурился, будто бы погрузился в размышления, Се Лянь же, помолчав какое-то время, вдруг сказал:

— Не только.

Хуа Чэн повернул голову.

— Что?

Се Лянь едва заметно сделал вдох и ответил:

— На самом деле их не только трое. Есть ещё четвёртый. Он соответствует первому условию. Но он наверняка не связан с воспоминаниями и эмоциями этих погибших.

Теперь уже Хуа Чэн окончательно развернулся к принцу.

— Оу? Откуда тебе это известно? Ваше Высочество с этим человеком тоже связывают многолетние тесные отношения?

Се Ляню подумалось, что многолетними их назвать нельзя, что же до тесных отношений… сам принц считал их таковыми. Но в то же время ему было неловко об этом говорить, поэтому он ответил расплывчато:

— Как бы то ни было… возможно, ему я доверяю более всех, даже больше, чем наставнику или Цзюнь У.

— Как это?

Се Лянь тихо кашлянул и, несколько смущаясь, ответил:

— Стыдно сказать. Дело в том… что если я совершу какую-то непростительную ошибку или же навлеку какую-то страшную беду, от которой содрогнутся небеса, первым же, о ком я подумаю, наверняка будет он… К тому же, это немного другое доверие, нежели чем к моему наставнику или Владыке… — Принц не договорил, поскольку выражение лица Хуа Чэна в тот момент показалось ему немного странным. Поэтому Се Лянь замолчал и нерешительно спросил: — Сань Лан?

Только тогда Хуа Чэн пришёл в себя и, приподняв бровь, отозвался:

— Ох. Ничего, просто задумался кое о чём. Ваше Высочество в самом деле настолько доверяет этому человеку?

Обыкновенно он поигрывал бровью с истинным удовольствием или же подшучивая над кем-то, но в этот раз у него вышло не слишком естественно.

Се Лянь кивнул.

— Да… Что-то не так?

Хуа Чэн слегка склонил голову, поправляя серебряные наручи на рукавах и, будто бы ему совершенно безразлично, ответил:

— Ничего особенного. Но… моё личное мнение. Гэгэ, тебе всё-таки не стоит с такой лёгкостью доверять посторонним. Так будет лучше.

— …

Се Лянь после услышанного не был до конца уверен, понял ли Хуа Чэн, о ком именно он говорил. Но при этом не решился выдавать себя ещё больше, и только коротко охнул в ответ.

Однако после непродолжительной паузы всё же не выдержал.

— Сань Лан, ты не спросишь, кто этот человек?

Хуа Чэн отозвался:

— Хм? Я? Раз уж гэгэ ему так доверяет, и к тому же уверен, что он не имеет к происходящему никакого отношения, в таком случае, спрашивать нет нужды.

Се Лянь потёр точку между бровей, а Хуа Чэн сразу же добавил:

— Но если гэгэ сам захочет рассказать, Сань Лан с готовностью послушает.

Его речи звучали вполне подобающе, но если Се Лянь теперь заодно расскажет ему, будет уже немного неловко. Будто бы принц сам подтолкнул его к вопросу, что это за личность такая, кому он более всего доверяет. И сам Се Лянь не мог различить, была ли это вежливость со стороны Хуа Чэна или ему на самом деле безразлично. Как раз кстати вернулись призрачные бабочки, которые отлучались растерзать на кровавые клочки крыс-падальщиков. Малютки даже летели ниже к земле, словно яростная битва их утомила. Се Лянь поскорее вышел навстречу, протянул руку и усадил на неё особенно крохотную бабочку.

— Спасибо за труды!

Принц протянул руку весьма кстати — весь рой бабочек в воздухе замедлился, а в следующий миг, будто почуяв благоухающее лакомство, они как обезумевшие бросились к нему. Се Лянь, держа на ладони малютку, едва не остолбенел от удивления. Хуа Чэн тем временем кашлянул, негромко, но различимо, и рой, вновь замерев на миг, послушно направился к хозяину. Касаясь серебряных наручей Хуа Чэна, они сливались с вырезанным на нём узором в виде бабочек.

Двое продолжили поиски Инь Юя. Пройдя немного, Хуа Чэн вдруг спросил:

— Это ведь не Фэн Синь?

Се Лянь уже отвлёкся мыслями на что-то другое, и вопрос застал его врасплох.

— А? Что?

— Тот, о ком говорил гэгэ.

Се Лянь тут же замахал рукой.

— Конечно, нет!

Кончики бровей Хуа Чэна дрогнули.

— И не Му Цин, верно?

По лбу Се Ляня скатилась капелька холодного пота, он замахал рукой ещё быстрее.

— Это тем более невозможно! Но… почему Сань Лан вдруг заговорил об этом снова?

Хуа Чэн с улыбкой ответил:

— Я просто поразмыслил, и мне показалось, что этот четвёртый как раз самый подозрительный. Поэтому, во избежание непредвиденного, всё-таки попрошу гэгэ рассказать мне, кто этот человек, с которым тебя связывают многолетние тесные отношения, и которому ты более всего доверяешь. Ты не против?

— …

Се Лянь смотрел на его улыбку, и интуитивно принцу эта улыбка показалась неимоверно фальшивой. И вот, когда он сделал глубокий вдох и приготовился ответить, слабое свечение нескольких бабочек, что летели впереди и разведывали путь, неожиданно погасло.

Всё вокруг погрузилось в темноту. Хуа Чэн быстро схватил Се Ляня за руку и в мгновение ока вместе с ним оказался на обочине главной улицы. Се Лянь понял — что-то не так, и спросил, понизив голос:

— Сань Лан, к нам что-то приближается?

Пусть во внезапно воцарившейся темноте Се Лянь ничего не видел, всё же неотступно следуя за Хуа Чэном, он без приключений забрался в чей-то дом и там спрятался. Голос Хуа Чэна раздался возле его уха:

— Да.

Во тьме внезапно послышался весьма странный звук.

Бум, бум, бум.

Он раздавался ещё довольно далеко, но потрясал тяжестью, а раз от раза источник звука становился намного ближе, значит, и двигался с удивительной скоростью. Се Ляню этот звук непонятным образом казался знакомым, он наверняка уже где-то слышал его раньше. Когда грохот приблизился, принц выглянул наружу.

Так и есть! На главной улице подземного города появилась женщина в свадебном наряде.

Но несмотря на это, её одеяние было изодранным и потемневшим, так что от него сквозило зловещей мрачностью. Узкое лицо обладало высокомерной красотой, но дыхание жизни на нём отсутствовало, над головой же кружился тускло-зелёный призрачный огонёк, который оттенял её мертвенно-бледный облик так, что белизна становилась зеленью. На руках женщина несла ребёнка, такого же бледного, но при этом дышащего жизнью не в пример ей самой. Очевидно, живого человека.

— Снова встретились со старыми знакомыми, — заключил Хуа Чэн.

То была демоница Сюань Цзи, а с ней малыш Гуцзы!