Деятельность «энциклопедистов» и ее влияние на французскую культуру.

50-е годы переломные в истории французской литературы. Этот перелом проявляется в разных планах. В самом французском обществе все явственнее сказываются черты кризиса старого порядка: история отсчитывает его последние десятилетия; общественная и философская мысль обретает смелость и масштабность, которой она ранее не знала. Важнейшим феноменом в идеологическом развитии Франции в эти десятилетия является утверждение материализма.

Широко представлены материалистические взгляды в «Энциклопедии» Дидро и Д’Аламбера, первый том которой появился в 1751 г. Мыслители середины века преодолевают непоследовательность деистического объяснения первопричины мира, и наиболее смелые среди них переходят на позиции атеизма.

Событием общеевропейского масштаба, всколыхнувшим общественную и литературную мысль не только в самой Франции, но и далеко за ее пределами, явилось издание во Франции с 1751 по 1772 г. «Словаря, или Энциклопедии наук, искусств и ремесел» в 28 томах. «Энциклопедия» объединяла вокруг себя лиц, оппозиционно настроенных против феодального общества, абсолютной монархии, церкви, хотя и занимавших очень разные философские и общественные позиции в рамках просветительского движения. В ней принимали участие, кроме ее основателя и главного редактора Дидро и его первого помощника Д’Аламбера, Монтескье, Вольтер, Руссо, Гольбах, Тюрго, Кене, Кондорсе, Бюффон и др. Дидро привлек многих выдающихся специалистов, и в «Энциклопедии» был отражен достигнутый к тому времени уровень знаний во всех известных тогда науках.

«Энциклопедия» вторгалась во все сферы социальной действительности Франции, будь это государственное устройство или разорительная система налогов, истощавшая производительные силы страны, или жестокость уголовного законодательства. Статьи по всем этим вопросам звучали тем более бесспорно и убедительно, что они писались выдающимися специалистами, признанными авторитетами в политической экономии, юриспруденции, финансовом деле.

В заглавии этой «книги всех книг» были обозначены не только науки и искусства, но и ремесла. Трудовая деятельность в разных областях, производство материальных ценностей, способы, орудия, инструменты труда — все это было впервые поставлено на один уровень с наукой, философией, политикой. Можно сказать, что человек-труженик — крестьянин, ремесленник, рабочий мануфактуры — появился на страницах «Энциклопедии» как ее полноправный герой, участник того прогресса, под знаменем которого создавался этот труд.

Новаторским был замысел «Энциклопедии» — с высоты передовой мысли века охватить все области знания, мужественным было намерение реализовать этот замысел в годы, когда полицейский аппарат и церковная цензура яростно преследовали любое отклонение от официальной догмы. Выход каждого тома наталкивался на сопротивление церковников.

Общий ход общественного развития во Франции отражается в литературе в разных плоскостях. Появляются произведения, смело обличающие существующий порядок, такие, как «Кандид» Вольтера, «Мемуары» и «Женитьба Фигаро» Бомарше, романы и повести Дидро. Но обретаемую просветительской литературой зрелость нельзя оценивать только количеством и художественной ценностью книг, непосредственно обличающих социально-политические порядки в стране. Теперь просветители решают более сложные художественные задачи. Уже сравнение «Монахини» Дидро с антиклерикальными произведениями Вольтера показывает, насколько глубже поставлены здесь все вопросы, насколько сложнее раскрывается трагедия героини. Общество, где церковный фанатизм, бездушие государственных законов и корыстные интересы частных лиц сливаются в единую систему подавления прав человека, находится на таком рубеже, за которым должны неотвратимо последовать перемены.

Более действенной формой просветительской пропаганды было распространение «крамольных» сочинений, изданных за пределами Франции, главным образом в Голландии, или помеченных как иностранные издания. Таким образом, во Франции во второй половине века происходит процесс не только консолидации, но и размежевания сил прогресса. Если в 50-е годы множество фактов свидетельствует о стремлении к объединению крупных сил — философов, ученых-естествоиспытателей, правоведов, писателей — во имя общих целей разоблачения феодальной идеологии, то в эти же десятилетия обнаруживается разный подход к тому, как достигнуть этих целей, отражающий неоднородность самого третьего сословия, поднимающегося на борьбу.

Как и в первой половине века, философия и литература развиваются в тесном взаимодействии. В середине века просветительский реализм в споре с классицизмом и рококо одерживает внушительные победы. Теоретиком его становится Дидро, который развивает свои идеи на материале всех видов искусства.

В литературе второй половины века картина мира предстает более запутанной и более трагичной — финалы «Простодушного» Вольтера, «Новой Элоизы» Руссо, В «Племяннике Рамо» Дидро ставятся под сомнение уже самые иллюзии просветителей. Беспощадность социального анализа, который осуществляет Дидро, — это новая ступень реализма XVIII в., как и «Исповедь» Руссо, где герой подвергает себя самоанализу, откровенно обнажая такие стороны человеческого сознания, которые еще не были предметом изображения в литературе. Сопоставление этих двух произведений говорит об условности границ между отдельными художественными направлениями XVIII в. — в данном случае между просветительским реализмом Дидро и сентиментализмом Руссо. Оставаясь достаточно последовательным сторонником классицизма, следуя его принципам в трагедиях, идет навстречу требованиям эстетики просветительского реализма в своих поздних произведениях и Вольтер, например в повести «Простодушный». Сложнее и богаче стали взаимодействия французской литературы с другими литературами. В изображении человека и природы литература второй половины XVIII в. испытывала большое влияние руссоистской концепции. Понятие «природы» как известной человеческой нормы объединяло Руссо и энциклопедистов, несмотря на острые разногласия между ними.

11. Ориентализм во французской литературе XVII-XVIII вв.

Ориентализм – это художественное направление, зародившееся во Франции в XVIII века и вызванное огромным успехов двух книг: Тысяча и одна ночь (1711) в переводе Антуана Галланда и перевод Робинзона Крузо (1720) Даниэля Дефо. Ориентализм основывается на использовании сюжетов и мотивов, а также некоторых стилистических приёмов и средств выразительности литературы, архитектуры, изобразительного искусства, музыки различных стран Востока. В узком смысле он представляет собой литературную тенденцию эпохи романтизма, основной целью которой является воссоздание образа Востока как особого мира, противостоящего культуре Запада и одновременно дополняющего ее.

Во многом это движение повлияло на общественную жизнь. Многие писатели в своем творчестве также писали в этом направлении, так, например, Вольтер и Монтескье в «Задиге» и «Персидских письмах» обращаются к восточной культуре, сравнивая ее с западной. Французские просветители используют перенос действия на Восток, так как его яркие краски и костюмы, с одной стороны, усыпляли бдительность цензуры, а с другой, - привлекали интерес читателя, уже нашедшего вкус в сказках Шахерезады. Обращение к восточной теме, также отражает сложившуюся в эпоху Просвещения прогрессивную идею о том, что "человеческая природа одинакова во всех мыслящих созданиях"

«Персидские письма» (1721) Монтескье представляют собой один из наиболее значительных романов французского Просвещения. В этой книге дана широкая и резкая критика современного писателю общества и государства. Максимальная отдаленность героев от современного европейского общества позволяет подвергнуть это общество уничтожающей критике как бы со стороны. Непредвзятый взгляд молодых персов открыл в европейской жизни смешные условности, неоправданные претензии, суеверия и предрассудки, церковный гнет и судебный произвол. Их строгому и справедливому суду подвергается по сути дела вся европейская культура, все общество, прежде всего его аристократическая верхушка. Развитие философской проблематики необходимым образом требует приема отстранения, парадокса (Узбек – наивный наблюдатель и судья чуждой ему цивилизации).

1. Способ изображения мира. Запад и Восток. Повествование ведется от лица наивных, но мудрых и проницательных персов, Узбека и Рики, которые покинули родину, чтобы поближе узнать французскую действительность.

2. Способ изображение характера персонажей. Монтескье изображает человеческие характеры как совокупность индивидуальных душевных качеств, взращенных и определяемых происхождением, воспитанием, местом в обществе, а также выделяет некоторые ведущие черты, доминанты.

3. Герой-мыслитель. Узбек и Рики представляют собой особую разновидность размышляющего о мире героя, который уже не довольствуется восприятием явлений, а сравнивает одни явления с другими, пытается проникнуть в суть видимого, обнаруживает закономерности действительности, сопоставляет основные типы общественно-политического устройства (деспотию, республику и монархию), устанавливает основные пути развития человеческого общества, его постепенную деградацию, и намечает пути выхода из нее. Выдвигая размышляющего над жизнью героя, Монтескье лишает его активности, не позволяет ему стать пропагандистом передовой точки зрения на мир, борцом против невежества и предрассудков. Он лишь излагает свои идеи, а не поступает в соответствии с ними. Это не деятель, а зритель. Этой созерцательности соответствует и избранный Монтескье для своего произведения жанр романа в письмах.

4. Религиозные взгляды. Размышляя о судьбах и путях развития человечества, Узбек смотрит весьма безотрадно на будущее Азии и Африки. Более оптимистично взирает он на судьбу Европы. Оптимизм вызван у него существованием в Европе государств, в которых получила преобладание протестантская религия. Предпочтение протестантской религии католицизму связано в представлении Узбека и с тем, что католицизм имеет опору в странах, где господствует абсолютная монархия, а протестантизм получил преимущественное развитие в современных республиках, а также в Англии, стране с предельно ограниченной королевской властью. За свободой, утверждает Монтескье, всегда следует избыток и даже роскошь. Стремление к славе, к подвигам возрастает со свободой подданных. Патриотизм чужд странам, где все решает деспот.

В 20-е и особенно в 30-е годы во Франции выдвинулся другой писатель и другой мыслитель, более радикальный и смелый в своих взглядах, чем Монтескье. Это был Вольтер. Он предлагает новый подход к изображению героев и среды. Меняются акценты, происходит отход от антропоцентрической концепции мира, характерной для классицизма XVII в. У Вольтера внимание сосредоточено уже не на отдельной личности, а на обществе, частью которого она является. Появляется новый тип героя-мудреца («Задиг»), который стремится «просвещать» других, прилагает усилия, чтобы «вывести истину из сферы знания для избранных»

Основные проблемы, которые занимают Вольтера, — это соотношение добра и зла в мире, их влияние на человеческую судьбу, непредсказуемость последней. Писатель считает, что жизнь человека представляет собой сцепление мелких и мельчайших случайностей, в конечном счете и определяющих его участь. Поэтому наши суждения о том или ином событии, однозначная оценка его, как правило, поспешны и неверны. И точно так же, как могут быть ошибочны скороспелые оценки, беспочвенно дотошное прожектерство. Жизнь, какой она предстает в ранних вольтеровских повестях, подвижна, текуча, непредсказуема. Ей чужды стабильность, определенность, покой.

Подобный скептический оптимизм лежит в основе и наиболее значительной философской повести Вольтера этих лет – книги «Задиг, или Судьба» (1748). Герою ее, сначала доверчивому и простодушному, как бы обласканному жизнью, приходится на протяжении повествования претерпеть немало неожиданностей и потрясений. Перед читателем проходит если не вся жизнь Задига, то наиболее значительная ее часть. Рассказ об этой жизни развертывается как линейная последовательность эпизодов, связанных с новым поворотом в судьбе протагониста, с новым выпавшим ему на долю испытанием. Он познает непостоянство возлюбленной, измену жены, переменчивость властителей, поспешность судебных приговоров, зависть придворных, тяжесть рабства и многое другое. И хотя Задиг упорно старается верить, что «не так уж трудно быть счастливым», его общий взгляд на жизнь становится все более пессимистическим. Но его печалит даже не обилие в жизни зла, а его неожиданность, непредсказуемость. Встретившийся герою ангел Иезрад утверждает, что «случайности не существуют, — все на этом свете либо испытание, либо наказание, либо награда, либо предвозвестие». Задиг полагает иначе, но ангел улетает, так и не выслушав его возражений. Впрочем, этих возражений Вольтер не приводит – возможно, исход их спора был еще неясен и самому писателю.

Задиг – созерцающий и размышляющий герой. Он многое открывает в мире, но ему ни к чему заглядывать в самого себя – сам он не развивается, он даже не становится более мудрым. Но свое понимание несовершенств мира он пытается внедрить в сознание окружающих, если угодно, просветить их. Пусть это удается только отчасти, герой не теряет оптимизма окончательно, ибо главное для него не столько искоренить зло, сколько определить его причины.

12. Французский философский роман XVIII века (Ш. Монтескьё, Вольтер, Д. Дидро, Ж.-Ж.Руссо).

Для культуры французского Просвещения характерен феномен единства философии и литературы, выразившийся в том, что крупнейшие французский философы этой эпохи были одновременно выдающимися писателями.

Беллетризация философских идей – объективное проявление данного феномена. В целой системе жанров общим признаком является сознательная ориентация авторов на постановку философских проблем, на философскую дискуссию.

Для поэтики таких произведений характерно следующее: принципиальная условность, экспериментальность сюжетных эпизодов, введение фантастических образов и ситуаций, появление персонажей-резонеров, персонифицирующих определенные философские идеи.

Французской философия XVIII века поставила в центр проблемы антропологические и социально-политические. Философы эпохи Просвещения сознательно использовали литературу как средство воспитания и пропаганды.

Само определение «философский роман» предложено мы впервые встречаем у маркиза де Сада. Так де Сад представил обобщенную формулу своего романа, обозначив способ его восприятия и интерпретации. Реализация философского содержания может происходить тремя способами:

1) как полемика, т. е. опровержение неких философских теорий и понятий;

2) как дискуссия, т. е. столкновение взаимоисключающих точек зрения или теорий, имеющее целью найти истину;

3) как апология определенной философской теории или системы.

Маркирующую функцию, уточняющую авторские интенции, выполняют прежде всего заголовки и подзаголовки произведений, а также всякого рода предуведомления, без которых не обходился практически ни один роман XVIII века. Система маркирующих внутритекстовых элементов включает в себя целый ряд приемов:

1) конкретные номинации (имена философов и названия определенных философских систем); 2) прямое и скрытое цитирование философских трудов; 3) употребление соответствующей философской терминологии, отсылающей к определенным философским системам; 4) авторские примечания внутри текста (этим приемом активно пользовались Руссо и маркиз де Сад); 5) аллюзии (например, в «Задиге» Вольтера и в «Нескромных сокровищах» Дидро немало аллюзий связано с трудами французских философов и естествоиспытателей, с которыми полемизировали авторы); 6) философский роман, особенно вольтеровский, принципиально тяготеет к анахронизмам, подчеркивающим условность художественного мира.

При всех своих жанровых отличиях философские романы XVIII века обнаруживают общую ориентацию на притчевую форму повествования, где вся образная система организована в виду заданной дидактической установки, где в центре - история, рассказанная для иллюстрации и подтверждения или, напротив, разоблачения определенной философской идеи.

«Персидские письма» Монтескье принято начинать историю французского философского романа XVIII века. В «Предисловии» 1721 года автор еще не был готов выделить свое произведение из сложившейся жанровой системы романа, а потому действовал по устоявшейся схеме, выдавая свою книгу за документ, а себя - за редактора, как это было принято в первой половине XVIII века. Монтескье сознательно избрал эпистолярную форму романа, она привлекала Монтескье прежде всего своей относительной свободой, открытостью для «отступлений», т. е. для философских пассажей, которые свободно включаются в романное повествование. Философствование здесь предстает как элемент, традиционному роману чуждый, существующий вне сюжета и вне персонажей. Развитие героев в его романе предстает, прежде всего, как развитие их идей. Развитие философской проблематики необходимым образом требует приема остранения, парадокса (Узбек – наивный наблюдатель и судья чуждой ему цивилизации).Мотив путешествия создает особый тип сюжета – своего рода бесцельно-философского странствия в поисках истины. Именно эта особенность давала основания некоторым исследователям видеть в «Персидских письмах» не роман, а своего рода трактат по самым различным и не связанным друг с другом проблемам философии, естествознания, политики, морали и т. д. Однако этот путь не стал магистральным для французского философского романа XVIII века, который будет скорее искать способы органического слияния «рассуждений» с традиционными элементами романного текста: сюжетом, персонажами.

В этом направлении шли художественные искания Вольтера, который открыл новые перспективы в развитии философской прозы и создал во Франции ее особый жанровый канон. Главным организующим принципом философского романа для Вольтера становится полемика с вполне определенной философской системой или идеей. Указанием на это становятся сами заглавия, где центральная философская идея, по существу, формулируется - «Задиг, или Судьба», «Кандид, или Оптимизм», «Мемнон, или Мудрость человеческая», «Бабук, или Мир, каков он есть». Вполне очевидно, что протагонист оказывается фигурой подчеркнуто функциональной: он выступает или адептом какой-либо идеи, или испытуемым, или вопрошаемым, но в любом случае фигурой вторичной по отношению к указанной идее.

В связи с этим роман Вольтера строится как история приключений не персонажей, а самой идеи. Она, во-первых, может разоблачаться как абсурдная, с точки зрения здравого смысла, посылка, и, во-вторых, как умозрительное построение, не соответствующее законам реальной действительности. В философском романе Вольтера также осуществляется экспериментальное исследование априорного постулата, который в результате опровергается.

Вольтеровская философская повесть тяготеет к форме притчи («Задиг», представляющий собой по существу серию притч), иллюстрирующей определенный философский тезис.

Пародийная интерпретация философских теорий, с которыми полемизирует автор, органично сочетается в философской прозе Вольтера с пародированием сложившихся литературных форм и жанров. Уже было отмечено, что в «Кандиде» воплощена блестящая пародия на любовно-приключенческий роман. Вольтер сознательно насыщал свои философские повести узнаваемыми литературными реминисценциями, что усиливало игровую тональность и атмосферу условности. В «Микромегасе» обобщены основные мотивы литературы о путешествиях в иные миры - от Сирано де Бержерака до Свифта, в «Задиге» узнаваемы привычные восточные декорации французской литературы первой половины века.

Роман-дискуссия получает преимущественное развитие во второй половине XVIII века, может быть как результат определенного размежевания в среде самих французских просветителей. Тип романа-дискуссии особенно близок Дидро, и его принципиальное тяготение к открытым финалам (скорее, даже отказ от традиционной романной концовки) соответствует характерной для этого романа установке на поиск истины. В романе-дискуссии полноправны все альтернативные точки зрения, поэтому он объективно утрачивает сатирический пафос, характерный для романа полемического. Достаточно ярко данную разновидность философского романа представляет роман-диалог Д. Дидро «Племянник Рамо», в центре которого столкновение умозрительной философской доктрины и житейской практики, приспосабливающей популярные философский идеи к утилитарным интересам. Называя одного из участников диалога «философом» и говоря от его имени, Дидро сразу вводит читателя в атмосферу философской дискуссии. Племянник Рамо и автор-философ в равной мере выступают как персонажи-идеологи, но смысл спора состоит не в торжестве одной из истин, а в этическом итоге, в практическом приложении декларируемых нравственных принципов.

В эпоху Просвещения во Франции возникает и философский роман утопического характера, воплощающий апологию определенной философской концепции. Наиболее ярко данный тип романа представлен в творчестве Руссо. «Новая Элоиза» содержит своего рода экспериментальное испытание руссоизма как философской системы. Поэтому все попытки исследователей рассматривать «Новую Элоизу» как социально-психологический роман приводят к неразрешимому противоречию: приходится признать, что Руссо отстаивает две взаимоисключающие истины - принцип свободы чувства и диктат нравственного долга, разумного самоограничения. Предлагая читателю судить обо всем этом по собственному усмотрению, Руссо подводит к восприятию своего романа как изложения своего рода альтернативной философии, опровергающей господствующие идеи века, подхваченные столичными философами. В сущности «Юлия, или Новая Элоиза» – это роман-концепция. Характерная для философского романа условность здесь проявляется в экспериментальности обстоятельств, в отмене традиционных психологических мотивировок, в тенденциозности постановки и решения конфликта.

Французский философский роман был создан философами и поэтому стал формой представления их собственных теорий и систем. Эта тенденция позже особенно ярко выразится в практике французского экзистенциализма, искавшего именно в философском романе адекватных способов выражения философского знания. Опыт французского философского романа, с самого начала возникающего как жанр самосозидающий, рожденный авторской интенцией, не исчерпывает, естественно, всех возможных форм взаимодействия литературы и философии, но он чрезвычайно показателен в теоретическом аспекте, заслуживая глубокого и тщательного исследования.