Теодор Рузвельт как явление американской культуры

 

Что подлинно тревожило Теодора Рузвельта – так это то, что примерно до 1880 года основная масса иммигрантов прибывала в Америку из Германии. В таких штатах, как Пенсильвания, немецкий язык грозил превратиться в доминирующий язык штата. Увы, Рузвельт не дожил до начала двадцать первого века, когда в Америке рухнули прежние этнические барьеры. Он бы просто не поверил, что наступит время, когда – имеется в виду 2003 год – в Соединенных Штатах будет 36 млн. потомков «черных» и 37 млн. потомков мексиканской «бронзовой» расы.

Воплощением культурного вклада англо‑голландских пуритан, трансформировавшихся к XX веку, стал президент страны. Рузвельт на протяжении всего жизненного пути оставался верен своей доктрине «напряженной жизни». Вот его любимые и неустанно повторяемые высказывания этого периода. «Будь кем‑то. Действуй», «Не теряй попусту время», «Не снижай активности, не теряй разума – делай дело». Первый враг ограниченного временем политика – пассивность. Удивляющий своей витальностью Рузвельт создал свою собственную систему борьбы с переутомлениями и фрустрацией: например, наиболее эффективным средством от депрессии он считал рубку леса.

В трудные дни президент брал топор и рубил огромные деревья (чаще всего на так называемых Кафедральных высотах). Вторым по значению средством от депрессивной усталости была для него верховая езда. На своей, без преувеличения, огромной лошади по кличке Бляйштейн он почти круглый год ездил к Рок‑Крик парку – до тех пор, пока сковывающий ручьи и лужи лед не становился опасно скользким для лошади. Тогда всадник спешивался и обращался к быстрой ходьбе. Его подбитые гвоздями спортивные ботинки с шумом топтали землю; он как медведь продирался сквозь заросли и быстро покрывал мили пути. В перерывах между заседаниями он продолжал фехтовать на палках с таким же доморощенным спортсменом – генералом Леонардом Вудом.

Теодор Рузвельт пришел к выводу, что Соединенные Штаты нуждаются в более сильном федеральном правительстве, которое может гарантировать достойный начальный уровень жизни, «национальный минимум». Вспоминая встречи с ним, Уолтер Липпман писал, что Рузвельт много говорил о подлинной проблеме коллективизма, которая заключается в трудности совмещения народного контроля с административной властью.

По приказу Рузвельта был создан Совет изящных искусств, объединивший ведущих архитекторов, скульпторов и художников для экспертизы и помощи министерствам в постройке общественных зданий. Рузвельт рискнул вызвать неудовольствие святош, когда по совету Сен‑Родена с доллара в эстетических целях была убрана сакраментальная надпись «In God We Trust» («В Бога мы верим»). В литературе сердце Рузвельта принадлежало «эстетически выдержанным» авторам XVIII – середины XIX века. По его собственному признанию, он был старомоден и сентиментален в том, что касается книг. Он читал, чтобы, прежде всего, получить удовольствие и, во‑вторых, почувствовать, что стал хоть немного лучше, а не хуже после чтения. Ему всегда хотелось, чтобы в книге было больше солнечного света. Неважно, что описанное будет лицемерием или даже ложью по отношению к существующему порядку вещей: идеал и движение к нему – таков главный литературный запрос Рузвельта. В своих суждениях он исходил из оценки морали автора и дидактического значения написанного. Поэтому произведения критического направления, изобличающие пороки буржуазного общества, снимающие покровы благообразности с алчности и эгоизма, воспринимались Рузвельтом как регресс в развитии литературы.

Более всего «доставалось» тем авторам, которые, по его мнению, посягали на систему буржуазных семейных отношений. Максим Горький подвергся нападкам за то, что путешествовал по Америке, не оформив официально свой брак. Рузвельт по этой же причине отказал Горькому в аудиенции. В романах Льва Толстого, уже получившего мировое признание, Рузвельт увидел лишь «борьбу против брака» и обвинил писателя в проповеди фантастической теории самоуничтожения расы путем воздержания от брака.

Справедливости ради надо указать, что Рузвельт признавал величие Толстого как писателя и мыслителя. Он отмечал, что как профессиональный моралист и философ, дающий человечеству советы по религиозным вопросам, Толстой предлагал несколько превосходных теорий, создавая в некоторых произведениях «благородные» и «возвышающие» образы. Книги Эмиля Золя Рузвельт отвергал как не представляющие познавательного осмысления жизни, вызывающие отвращение у всех читателей, не зараженных истерией дурного вкуса. Он находил Франсуа Рабле слишком вольным, а Джеффри Чосера – недостойным траты времени. Рузвельт не мог простить Чарльзу Диккенсу его реализма и критического отношения к Америке, «земле обетованной». У Диккенса, провозглашал президент, нет понимания того, что означает слово «джентльмен», способности оценить гостеприимство и хорошее обращение. Естественно, что он презрел всю Америку: ведь ему не хватило духа понять, что творит Америка! – возмущался Теодор Рузвельт.

 

Теодор Рузвельт с семьей

 

В поэзии Рузвельту были близки, скажем, Данте, Вийон, Ронсар, Гете, чилийская поэтесса Габриэла Мистраль (1889–1957). Он хорошо знал творчество немецких и скандинавских писателей. «Ассоциация гэльской литературы» избрала его почетным председателем. После Джефферсона он был единственным президентом, лично знакомым с лучшими литераторами своего времени. Дж. Кеннеди явился вторым президентом, с которым разговаривал поэт Роберт Фрост. Первым – Теодор Рузвельт, и Фрост с уважением вспоминал, что он знал поэзию.

Рузвельта вдохновлял довольно неожиданный культурный подъем Америки. Он, поклонник Рембрандта и Тернера, охотно посещал выставки европейских мастеров (Сезанна, Гогена) и впервые с таким же интересом присматривался к исканиям американских живописцев. Американцы, утверждал Рузвельт, полны великого духа, и никакие муки, несчастья, поражения, власть самого свирепого монарха не заставят их покорно опустить голову. Вместе с тем, по категорическому утверждению Рузвельта, магнаты трестов, политики, издатели и продажные писатели будут обитателями восьмого круга ада.

Звезда американской критики первой половины XX века – Ван Вик Брукс – свидетельствует (сделаем скидку на излишнюю восторженность) об интеллектуальных качествах Рузвельта как о самом замечательном проявлении разума и феноменальной памяти, которые он когда‑либо наблюдал. Рузвельту в плане оценок его вклада в национальную культуру в определенном смысле повезло: ведь благодаря радикализации и оживлению общественной жизни в первое десятилетие XX века взошли ростки великой американской литературы, и вокруг президента реально существовали люди, способные адекватно оценить его дарования. Рузвельт и сам косвенно способствовал этому процессу, что и «зачлось» ему американской историей. В живописи его фаворитами были гении Возрождения Рафаэль, Микеланджело и Рембрандт. В архитектуре непревзойденными образцами для американского зодчества для него оставались средневековые готические соборы Европы, В ноябре 1903 года президент Рузвельт размышлял о том, какие книги он прочитал со времени вселения в Белый дом. На листе бумаги обозначилось: части «Истории» Геродота, первая и седьмая книги Фукидида, весь Полибий, трилогия Эсхила об Оресте, «Семеро против Фив» Софокла, «Ипполит и Вакх» Еврипида, «Лягушки» Аристофана, часть «Политики» Аристотеля. По‑французски он читал жизнеописания принца Евгения Савойского, адмирала де Рюйтера, Генриха Тюреннского и Яна Собесского. Из исторических сочинений – шесть томов «Греческого мира» Моффати, Фруассара о французской истории, Масперо о сирийской, халдейской и египетской цивилизациях. Помимо этого в списке значились «Мемуары» Марбо, «Жизнь Карла Двенадцатого» Бэна, «Типы морских офицеров» Мэхэна, четыре тома «Римской истории» Гиббона, «Опыты» Маколея, «Фридрих Великий» Карлейля, «Линкольн» Хэя и Николаи, два тома речей Линкольна, «Опыты» Бэкона, половина пьес Шекспира, часть «Потерянного рая» Мильтона, часть «Песни о Нибелунгах». И еще – Толстой, Сенкевич, Вальтер Скотт, Марк Твен, Конан‑Дойль и многое другое. Пусть любой современный американский президент представит более внушительный список.

 

Гора Рушмор. Скульптурный портрет Теодора Рузвельта

 

…Однажды на поле кампуса Йельского университета шла церемония присуждения почетных докторских степеней. Их получили госсекретари США Джон Хэй и Элиу Рут, а также Вудро Вильсон. В белом костюме получать «недополученную вместе с Томом Сойером и Геком Финном на Миссисипи» степень вышел Марк Твен. «Остается одно имя», – сказал президент Йельского университета Артур Хэдли, и толпа взорвалась овацией. Рузвельт вышел к подиуму. Тогда политик был историком, и это никого не смущало.

 

Прогресс

 

Политическая культура правящей республиканской партии базировалась на индивидуализме. Его наиболее талантливыми «певцами», как мы уже говорили, были Эндрю Карнеги, Джон Рокфеллер, Джон Пирпонт Морган. Они восславляли благотворительность. Дж. Рокфеллер утверждал, что расходует на помощь обществу не менее 15 процентов своих доходов. Достоверно известно, что некоторые университеты и больницы получали частную помощь… Но в целом общество было расколото на имущих и неимущих.

На внутренней арене все говорили о прогрессе. Повсюду обсуждалось научное управление. Журналы рекламировали невиданные прежде технические изобретения, революционизирующие труд. Благодаря новациям Калифорния, судя по всему, по всем показателям обогнала приверженцев старины с восточного побережья. Обсуждались: облегчение процедуры принятия поправок к Конституции, налог на наследство, подоходный налог, социальное обеспечение женщин и детей, трудовая компенсация рабочим, уменьшение власти судов в случае рабочих конфликтов, страхование здоровья на промышленных предприятиях, право голосования для женщин, создание сети речных каналов внутри страны…

Но приезжие создавали безработицу, ведь они брались за любое дело и за любые деньги. Отсюда и злость американцев на иммигрантов, наводнявших американские города и готовых работать за мизерную плату. Рузвельт знал это не понаслышке – он первый американский президент, родившийся в большом, самом большом городе страны. Газеты завоевывали себе популярность, обличая прихлынувшую к американским берегам накипь европейской цивилизации. Рузвельт разделял такие взгляды: недаром враждебные ему газеты с охотой цитировали его слова, доказывавшие пренебрежение первого лица государства к национальным меньшинствам, Верил ли он в то, что Америка расплавит всех в своем котле, надеялся ли на то, что все получат свой шанс? Трудно сказать… Во всяком случае, он, с одной стороны, не был согласен с крайними взглядами Ассоциации защиты Америки, требующей прекращения иммиграции, а с другой – поддерживал Лигу сокращения иммиграции. Помимо того, он твердо стоял на своей идее, что первостепенная обязанность правительства – помочь рожденным в Америке бедным, но образованным гражданам.

Разумеется, современные Рузвельту американцы даже в мыслях не могли подвергнуть сомнению святость частной собственности. Но в то же время у них было патрицианское понимание общественной ответственности богатства и власти. Без умеренных реформ, считали они, правящая Америка не сохранит своей страны и своего положения в мире. Подлинный консерватор тот, кто ради сохранения большего готов пожертвовать меньшим, готов увидеть подлинную угрозу характеру власти, принципам социальной стратификации, благополучию верхнего слоя.

Америка теперь пусть неохотно, но все же позволяла некоторым афроамериканцам выбиться из низших слоев. Скажем, в руках афроамериканца Букера Вашингтона оказалась огромная империя образовательных учреждений. Основанный им в Алабаме колледж стал масштабным университетом, ежегодно производившим сотни чернокожих учителей и интеллектуалов. Часть счетов «черной империи» Вашингтона оплачивали белые филантропы. Он был одет как денди, он проводил отдых на курортах Новой Англии. Полузакрытое братство образованных афроамериканцев – «Машина Таскеги» – было важной политической организацией. В стране не осталось практически ни одной афроамериканской газеты, которая не находилась бы под его влиянием. Но при всем этом Букер Вашингтон видел в патрицианском подходе Рузвельта и его единомышленников негативное отношение к себе как к глубоко обиженному и полному жажды мести чернокожему.

Взаимонепонимание рас и народов превращалось едва ли не в естественное состояние американского общества.

Между тем постепенно американцы начали приходить к выводу, что «отставание» черной расы является временным. Аргументы Дарвина и Ламарка убедили их в «юности» темнокожей расы, которая быстро нагонит упущенное. Букер Вашингтон служил отличным примером: поколение за поколением одолеют временный гандикап (состояние, при котором сочетание физических, умственных, психологических, социальных качеств, процессов, условий или обстоятельств затрудняет приспособление) и встанут в один ряд с белой расой.

 

«Разгребатели грязи»

 

Американскую культуру нельзя представить себе без когорты смелых и острых журналистов, поставивших в начале XX века перед собой цель улучшить жизнь в стране и саму страну посредством изобличения ее пороков и язв.

В январе 1903 года журнал «Макклюр» (выходил в 1893–1914 годах) вышел без обычного набора светской чепухи и окололитературной сентиментальности. Читателя ждали весьма шокирующие описания, возвращающие его с окраин Парнаса к бренной реальности. Новая тема – противоположная интересам общества деятельность крупных трестов, Ида Тарбел обратилась к финансово‑промышленному Олимпу Америки, Созданная Джоном Рокфеллером «Стандарт Ойл» задушила более мелких конкурентов, диктуя Америке цены на нефтепродукты. Линкольн Стеффенс сообщил о «позоре городов» – массовой коррупции муниципальных чиновников, выбрав в качестве объекта исследования растущий как на дрожжах Миннеаполис. Коррупция поднялась от рядовых полисменов до офиса мэра. Список размеров взяток прилагался. Стеффенс задавал нации вопрос: «Могут ли города управляться без обращения к помощи преступников?»

 

Ида Тарбел

 

В результате Линкольн Стеффенс создал серию статей «Позор городов», а Ида Тарбел написала потрясающую историю нефтяной монополии «Стандард Ойл Компани». Ее известность распространилась далеко – вплоть до благоприятных для распространения марксизма 1930‑х годов, Рэй Стеннард Бейкер создал книгу «Суд над железной дорогой». Хелен Хант Джексон написала историю истребления индейцев в Северной Америке и назвала ее «Столетие бесчестья»; жестокость обращения с коренными жителями Америки получила, наконец, талантливое освещение. Не случайно Джексон была назначена специальным правительственным комиссаром по индейским делам.

Авторы не всегда претендовали на широкие обобщения, но, описывая город за городом, проблему за проблемой, одну сферу деятельности за другой, они создавали картину больной нации, нуждающейся в глубоких социальных реформах. Многие из разоблачительных исследований были опубликованы в журнале «Макклюр», основанном ирландским эмигрантом С. С. Макклюром, поклявшимся бороться за гражданские права и против большого бизнеса. Даже Артур Конан‑Дойль оказал этому изданию финансовую помощь.

Рэй Бейкер разбирал недавно закончившуюся стачку шахтеров в статье под названием «Право на работу». Осенью 1905 года были готовы гранки новой – и потрясающей статьи Бейкера «Железнодорожные скидки». Статья готовилась для декабрьского номера «Макклюра» (что совпадало с началом зимней сессии работы Конгресса). Главной идеей Бейкера была характеристика системы скидок на железных дорогах как неправильной, морально ущербной, неверной с точки зрения экономики, нарушающей законы. Возможно, страсть слишком сильно горела в писаниях социального критика, но – это важно – Рузвельт желал жить в цивилизованной стране, а не быть «Мак‑Кинли в новом обличье», то есть не жаждал быть застреленным, как президент Уильям Мак‑Кинли, из‑за своей империалистической и протекционистской политики. Иными словами, Рузвельт не собирался становиться безмолвным слугой и охранителем привилегий. Он одобрил идеи Бейкера, ведь и сам готовился к битве под куполом Капитолия. С точки зрения обновления страны Стеффенс, Бейкер и их коллеги вели праведную борьбу. Они были авангардом собственной битвы Рузвельта с монополиями, Они заходили с флангов, президент же надеялся нанести центральный удар.

 

Эптон Синклер

 

Рузвельт адресовал Бейкеру ряд комментариев. У него не было критических замечаний по поводу статей. Напротив, они заронили в сознание президента мысли, которые он собирался использовать в президентском послании. Рузвельту кажется, что один из уроков, которые преподает Бейкер, заключается в указании на виновников железнодорожных злоупотреблений – обыкновенных американцев, Обстоятельства сложились так, что эти люди совершают все те действия, на которые справедливо указывал журналист. Рузвельт хотел освободить общество от их контроля.

Но наибольший разоблачительный пыл в феврале 1906 года проявил социалист – двадцатисемилетний Эптон Синклер, видевший свою задачу в достижении экономического равенства всех граждан страны. В социалистической газете «Призыв к разуму» он начал публиковать книгу «Джунгли». Получив 500 долларов от журнальной редакции, он жил семь недель в чикагском районе, где обрабатывали мясо для консервирования. Описанная им история жизни работающего на бойнях иммигранта была приговором существующему порядку вещей.

Синклер попросил своего друга Джека Лондона написать рекламную страничку. Тот немедленно отозвался, написав, что эту книгу думающие американцы ждали много лет. В предисловии к книге Синклера Джек Лондон писал, что она откроет глаза и уши всем тем, кто был слеп и глух к социализму, обратит в новую справедливую веру тысячи людей. Там описывается, чем в действительности является страна, оплот угнетения и несправедливости, кошмар ничтожного существования, ад страданий на этой земле, джунгли диких зверей. Собственно, исследование Синклера, с точки зрения Джека Лондона – это новая «Хижина дяди Тома», «Джунгли» имеют шанс сделать для белых рабов современности то, что «Хижина…» в свое время сделала для черных.

 

Джек Лондон

 

Джек Лондон боялся, что книгу будут пытаться «замолчать», что капиталистические хозяева жизни создадут вокруг нее полосу отчуждения. Он напоминал, что она наносит удар по врагу, а самая большая опасность – глухая тишина, которой продажная пресса встретит «Джунгли». Писатель призывал все прогрессивные силы не допустить, чтобы это случилось.

Самое крупное из издательств – «Даблдэй» – сознательно подгадало выпуск «Джунглей» к дебатам о санитарии в пищевой промышленности. В простой по фабуле книге описывался жизненный путь литовского крестьянина Юргиса, который соблазнился вербовочными плакатами и отбыл в Чикаго. Одиссея его страданий полно и убедительно вела читателя по всем кругам капиталистического ада. По словам бытописателя этого времени Марка Салливана, то была картина Америки, призывающей крестьян с полей Европы и распинающей их на кресте американской индустрии, словно они железная руда или любой другой природный ресурс. Действительно, в работе Синклера была показана реалистическая картина того, что идеалисты называли «плавильным тиглем». «Джунгли» не «специализировали» правду о жизни индустриальной Америки, какой она была в то время, – они могли быть написаны о шахтерах, металлургах и прочих тружениках промышленности.

Далеко не всех интересовала художественная линия книги Синклера, Часть публики фактически игнорировала человеческую историю Юргиса, да и пропаганда социализма коснулась читателей лишь слегка. Но публику, во всяком случае значительную ее часть, потрясли социальные аспекты – например, то, что какие‑нибудь сосиски готовились по законам голой прибыли, без малейшего внимания к здоровью покупателя, Описание Синклером процесса изготовления мясных консервов (восемь страниц из общих трехсот восьми) именно в этом отношении вошли в сознание значительной части американцев.

Чикагские миллионеры‑скотопромышленники почувствовали себя уязвленными в лучших чувствах. Не они ли вносили деньги в фонд республиканской партии, не они ли, в конце концов, привели Рузвельта в Белый дом? Дельцы из Чикаго пытались спасти лицо даже в отчаянной ситуации, Их представитель в своем выступлении сказал, что чувствительных обвинителей просто подвели нервы, они не вынесли вида крови. Фирма «Нельсон Моррис компани» назвала свои цеха «чистыми, как кухня».

Сенатор Беверидж послал копию книги Рузвельту: Синклер попросил президента о встрече, и сенатор решил ей способствовать. Книга произвела впечатление на Рузвельта – не как литературное произведение, а как собрание позорящих Америку фактов.

 

Эптон Синклер. Обложка книги «Джунгли»

 

Расследование обстоятельств происходящего в мясной промышленности должно было быть произведено тайно. Рузвельт поручил министру сельского хозяйства совместно с Синклером обеспечить объективное изучение вопроса. Созданная президентом комиссия исследовала ситуацию, и разоблачения оказались еще более поразительными, чем описанное в «Джунглях», Некоторые факты просто не позволили сделать доклад комиссии всеобщим достоянием: обнажилась неприглядная картина безудержной эксплуатации и антисанитарных условий труда, Законодатели получили всю непривлекательную правду. Силы мясоконсервных компаний были брошены на блокирование в палате представителей закона о надзоре над санитарными нормами. Казалось, что «мясные короли» добьются своего…

Журнал «Макклюр» готовил серию из пяти статей, разоблачающих секретные подпольные сделки, животную жадность владельцев нефтяных компаний, монополистов в консервной промышленности, миллионеров из сталеплавильных трестов, сахарозаводчиков, королей торговли бананами. Статьи включали в себя интервью, данные, например, участвовавшими в действиях профсоюза шахтерами, испытавшими на себе пули и побои. Один из этих людей говорил, что, по его мнению, человек должен иметь право на работу там, где он хотел бы работать, и тогда, когда ему хочется работать. Чтение этих статей не предполагало эстетического удовлетворения читателей. Оно обращалось к их совести и чувству реальности.

Новая журналистика отражала отчаянное недовольство огромной части нации сложившимися условиями в обществе, в промышленности, в правительственной системе.

Многие «разгребатели грязи» верили в помощь исполнительной власти. Бейкер в своих статьях, направленных против злоупотреблений на железных дорогах, писал, что ввиду слабости системы отправления правосудия повсеместно распространилось требование, озвученное президентом Рузвельтом, призывающее к созданию некоего трибунала, одновременно и мощного, и независимого, восстанавливающего справедливость в отношениях между Железной дорогой и Гражданином.

Если первая волна разоблачений пришлась на 1903 год, то вторая начала подниматься осенью 1905 года, когда в фокус попала степень соответствия общественной практики законам страны. Орган «разгребателей грязи», журнал «Макклюр» после сенсационных разоблачений стал самым популярным и влиятельным национальным журналом. Трудно сказать о нем лучше, чем это было сделано в журнале «Атлантик Мансли» за август 1907 года. Деятельность коллег была оценена как разоблачение горькой и удручающей гнилости американской политической практики, безнадежной апатии лучших граждан, неизлечимой коррупции великих финансистов и бизнесменов, подкупавших общество при помощи мошеннических уловок, отравлявших пищу, спекулирующих фондами трестов, занятых комбинациями, созданием гигантских монополий с целью задушить и уничтожить мелких конкурентов. Статьи показывали современникам социальные язвы, воровство бизнеса, гангрену личного бесчестия среди уважаемых людей, удручающий рост числа дающих и принимающих взятки. Они говорили о возмутительной экстравагантности богатства и о росте бедности.

Евангельское горение плеяды талантливых журналистов воззвало к очищению общества, к торжеству тех, кто хотел видеть свою страну эффективно освобождающейся от пороков начальной индустриальной эпохи.

15 января 1906 года журнал «Космополитэн» прорекламировал грядущую серию разоблачений журналиста Дэвида Грэма Филипса под заголовком «Измена в сенате». Первыми в серии были показаны Чонси Депью и Томас Платт, сенаторы, в реальности не представлявшие интересы штата Нью‑Йорк, а самодовольно накапливавшие богатства, не имевшие даже малейшего сострадания к великому труженику – Нью‑Йорку. Журнал «Арена» показал сенаторов Депью и Платта получающими распоряжения от «Стандард Ойл». Аналогичным образом, указывала пресса, ведут себя сенаторы Олдрич, Бейли, Элкинс, Гормен, Лодж, Пенроуз, Спунер.

Далее других заглянули в американскую историю две женщины‑писательницы – Элен Хант Джексон и Ида М. Тарбел. Последняя ощутила невозможность реализовать карьеру в биологии, по которой она специализировалась. Она уехала в Сорбонну, а затем пять лет посвятила уже упомянутой истории рокфеллеровской «Стандарт Ойл оф Нью‑Джерси». Методы крупного бизнеса были раскрыты во всей их неприглядности.

И Америка откликнулась на разоблачения. На Капитолии законодатели – как и сам президент – стали рассматривать возможности ограничения прав собственности.

Интересно, что такие литераторы, как Ида Тарбел, не поддерживали феминистское движение, так как не верили в «улучшения посредством законотворчества». Помимо того, они видели историческую судьбу афроамериканцев и не хотели ее повтора для женщин: ведь если чернокожие граждане Америки де‑юре считались «свободными», то де‑факто они очевидно находились на дне общества.

Это время не было бы названо «эпохой остроумия», если бы не чикагский журналист Финли Петер Данн, создавший образ мистера Дули, который владел салоном в Чикаго и имел собственное мнение обо всем на свете. Семь томов сочинений «мистера Дули» с поразительной веселостью крушили мифы благополучной Америки. К сожалению, Финли Данн ныне незаслуженно забыт или полузабыт, в отличие от Марка Твена и Амброза Бирса. Такая ситуация, к счастью, не столь уж частый в американской истории пример прискорбного безразличия к национальным талантам. Однако есть и другой пример подобного отношения – Джордж Перкинс Марш, автор проекта ирригации западных земель, Марша можно смело назвать первым экологом США. В течение тридцати лет он возглавлял борьбу за сохранение американской природы.

 

Общество и богатство

 

По целому ряду соображений (здесь было и стремление к политической популярности, и желание подлатать слабые звенья экономической системы страны, и объяснимая аристократическая брезгливость) Рузвельт пошел на то, чтобы сделать доклад специальной комиссии, изучившей состояние санитарии в консервной промышленности, достоянием гласности. Открылась потрясающая воображение картина. На забое скота и на конвейерах работали больные туберкулезом люди. В грязных, мрачных и сырых помещениях шла упаковка консервов, в которых периодически находили самые странные и инфекционно зараженные предметы. И президент заявил следующее: главные факты впереди, и они устрашат любого. Дальнейшие разоблачения грозили резким снижением потребления чикагских консервов как внутри страны, так и за границей.

Исходя из доклада и рекомендаций президента, сенатор Беверидж внес законопроект об инспекциях на консервных заводах и о регулировании межштатной торговли пищевыми продуктами. Президент сам представил этот закон. Он рекомендовал принять его, поскольку документ защищал честно ведущего свои дела производителя и продавца, защищал здоровье потребляющего пищевые продукты общества.

Благодаря таким нововведениям, подчеркнул Рузвельт, впредь окажется запрещен поток не соответствующих стандартам товаров.

Билль прошел в сенате шестьюдесятью тремя голосами против четырех. Британский посол докладывал в Лондон, что тон у сенаторов‑республиканцев уже не такой самоуверенный, как раньше. В результате билль об инспекции мясной промышленности стал законом 1 июля 1906 года. Тогда же прошел и закон об очистке пищевых продуктов. Несмотря на разразившийся шум, очевидно, что Рузвельт прежде всего заботился о физической гигиене – и лишь затем о политической.

Контроль над трестами превращался в общественную проблему номер один. Мощь трестов увеличивалась на глазах у всех. За один только 1902 год производство нефти выросло на 27 процентов. Закон Шермана, направленный на противодействие монополиям, уже не мог быть универсальным средством общественной самообороны. Президент Рузвельт полагал, что подобное недовольство чревато непредсказуемыми последствиями. Не без воздействия подобных опасений он предложил пятьдесят седьмому конгрессу ряд законов, направленных на реформирование важных участков жизнедеятельности нации.

Теодор Рузвельт стремился создать три дополнительных инструмента власти. В министерстве торговли предполагалось создать Бюро расследования деятельности корпораций. Конгрессу был предложен билль, направленный против монополизма на железных дорогах, Предлагалось создать специальный фонд для эффективности преследования министерством юстиции незаконных сделок между крупными корпорациями. Рузвельт передал эти предложения министру юстиции Филандеру Ноксу, а тот, несколько смягчив некоторые прямые углы, послал их всем законодателям. Необходимым инструментом явилась и специальная антитрестовская поправка, ускоряющая процесс отчуждения монополий, дающая министру юстиции особые фонды.

Конгресс провел так называемый «Билль о торговле и труде», дававший президенту Соединенных Штатов значительную долю контроля над Бюро по корпорациям. Президенту помогло широкое общественное возмущение по поводу деятельности трестов. «Макклюр» не без основания изобразил нефтяного дельца Рокфеллера воплощением неслыханной жадности, а «Стандарт Ойл» как борющуюся с народом и правительством силу.

 

Карикатура на Джона Рокфеллера

 

Уолл‑стрит на определенное время затих. Рокфеллер притаился, ожидая окончания убийственной для себя общественной бури. Морган послал в Вашингтон своего представителя Уильяма Беера наблюдать за прохождением предложений Рузвельта на Капитолийском холме. Беер передавал, что Рузвельт чувствует себя уверенно, что он владеет положением, что министерство торговли ведет себя, словно дитя любимого отца. В результате «Билль о торговле и труде» был принят в сенате за тридцать секунд.

Рузвельт написал своему сыну, что в настоящее время Конгресс принимал большинство из того, что президент ему предлагал. 14 февраля 1903 года президент США подписал билль о создании министерства торговли и труда. Рузвельт явственно указывал на грандиозные задачи, которые придется решить индустриальному чемпиону на мировой арене; ради общего подъема следовало опираться на мир в собственном доме, Принятие антитрестовской программы Теодора Рузвельта установило минимальные приемлемые основания такого мира.

В 1907 году Рузвельт впервые в государственных документах употребил термин «консервация» как широкое понятие, обязывающее государственные органы и общественные институты Соединенных Штатов беречь леса, воду, землю, флору и фауну своей страны. Он возглавил борьбу против бездумной вырубки лесов. Рузвельт созвал несколько конференций, где обсуждались вопросы, которые для других стран стали актуальными только через столетие. Он призывал американский народ быть рачительным хозяином своей земли еще до того, как всему миру пришлось сокрушаться об оскудении природы. Факты, которые невозможно опровергнуть, свидетельствовали, что консервация минеральных ресурсов, ресурсов земли и ресурсов воды на всей национальной территории являлась наиболее важным вопросом для всего народа Соединенных Штатов. Американцам предлагалось не забывать, что часть этого богатства они должны передать потомкам. Северо‑восточные штаты, видя явное оскудение почвы, уже ощутили на себе итоги столетнего варварского использования даров благодатной природы.

Европейский ученый мир демонстрировал новой Америке признание. Лучшие университеты Европы – Берлинский, Сорбонна, Кембридж, Оксфорд – присуждали американским исследователям почетные степени, а Нобелевский комитет в Христиании (Осло) уже ждал американского президента с Премией мира. Знаменитости Франции – начиная с Огюста Родена – принимали у себя семью Рузвельтов. Впечатляло известие о присуждении президенту США звания ассоциированного члена Французской академии.

Первым среди государственных деятелей Америки XX века Теодор Рузвельт признал сам факт социальной и расовой несправедливости. Частично это признание было вырвано опасным отходом крупных профессиональных союзов от республиканской партии. В эпоху всеобщих избирательных прав это было серьезным ослаблением позиций на национальной арене. Подлинной опасностью Рузвельт признал одного из «новых журналистов» – Уильяма Рэндолфа Херста, который, будучи редактором «Сан‑Франциско Экзаминер» и «Нью‑Йорк Джорнал», вел агрессивную и жесткую политику, умело сочетая принципы «желтой прессы» со всей ее беспардонностью и презрением к логике и достоверности фактов и критику правительства. Кстати говоря, из‑за цвета обложек комиксов Херста и появился термин «желтая пресса». Такой демагог, полагал Рузвельт, уведет за собой часть влиятельных профсоюзов, расколет республиканскую партию, создаст хаос в стране, ослабит мощь государства в период, когда в мире набирали все больше и больше сил социалистические, антирелигиозные и антиправительственные движения.

 

Развитие исторической науки

 

Видным представителем американской исторической научной школы являлся Эдвард Чаннинг (1856–1931), интересы которого длительное время были обращены на колониальный период США. Взгляды Чаннинга включали в себя националистические убеждения и критический подход к прежним интерпретациям прошлого страны. С 1905 года и до конца своей жизни он работал над «Историей Соединенных Штатов». За это время вышло шесть томов. Автор опирался на свои исследования, опубликованные в вышедших еще в конце XIX века монографиях о поселенцах Наррагансета и о системе колониального управления.

Чаннинг показывал развитие страны как единый и обособленный процесс, выступая против теорий о тевтонском происхождении североамериканских социальных институтов. В то же время сами колонии он представлял как часть Британской империи и рассматривал их развитие в широком общебританском плане, что было новой для его времени позицией. В этом Чаннинг был близок известным специалистам в области истории колоний – Осгуду и Эндрюсу (упоминавшаяся уже «имперская школа»). Но полностью относить Чаннинга к имперской школе было бы неточностью. Он далеко не во всем склонен принять ее точку зрения на события в Америке. Чаннинг находил место для основательной критики колониальной политики британских кабинетов. Он полагал, что новая среда, новые условия создали поколения американцев мало похож