Однополярность начинает доминировать

 

В последнее десятилетие XX века в общественной жизни страны вместо культуры начинает господствовать политика (точнее, геополитика), Лагерь тех, кто быстрее других осознал возможности, предоставленные окончанием «холодной войны» – однополярность возникающего мира, возглавил Чарльз Краутхаммер, который уже зимой 1991 года озаглавил свою статью в «Форин Афферс» прогностически: «Момент однополярности».

Один из главных идеологов неоконсерватизма писал, что нации нуждаются во врагах, и собирался найти для страны нового достойного противника. Новая элита не отказалась от испытанного компаса – идеальным для Америки был бы идеологически противоположно настроенный, расово и культурно совершенно иной, достаточно сильный в военном смысле антагонист. Сразу же после окончания «холодной войны» в стране начались дебаты, кто мог бы стать таким противником.

Проще простого было демонизировать недавних союзников – Милошевича и Саддама Хусейна, повинных в геноциде и немыслимой жестокости. Но здесь масштаб явно не тот, особенно на фоне Адольфа Гитлера, Иосифа Сталина, Мао Цзэдуна и даже «менее впечатляющих» Никиты Сергеевича Хрущева и Леонида Брежнева. Нужно было обладать исключительно богатой фантазией, чтобы в изолированном, контролируемом на земле и с воздуха Ираке увидеть полномасштабную угрозу Соединенным Штатам, их территории континентальных размеров, их всемирно признанным идеологическим основам. Манихейские искатели «дисциплинирующей угрозы» обращались к разным вариантам: «государства‑изгои», кибертерроризм, асимметричное ведение войны, всемирная наркомафия, ваххабизм, распространение ядерного оружия и многое другое. Позднее (2003 год) официальные американские органы насчитали одних только террористических организаций тридцать шесть (среди них ведущие – «Аль‑Каида», «Исламский джихад», «Хезболла», «Хамас»). В том же году определили семь государств, «спонсирующих терроризм». В «ось зла» ввели в 2002 году Ирак, Иран и Северную Корею, к которым государственный департамент добавил Кубу Ливию и Сирию. Полномасштабными претендентами на угрозу Соединенным Штатам были объявлены быстрорастущий Китай и турбулентный мусульманский мир (Ирак, Иран, Судан, Ливия, Афганистан при Талибане).

Все эти поиски в значительной мере приостановило 11 сентября 2001 года. Усама бен Ладен как бы остановил американские метания атакой на Нью‑Йорк и Вашингтон. Теперь главным врагом на первую половину XXI века был избран воинствующий ислам.

В Америке достаточно трезвых людей, не опьяненных положением единственной сверхдержавы. Быстро выигранная война обратилась в Ираке (да и в Афганистане) теряемым миром. Не случайно ведущий американский социолог Иммануил Валлерстайн спрашивал, почему главным американским военным ответом на акты террора было вторжение в страну, которая не имела ничего общего с атакой 11 сентября? Но «полный вперед» – это девиз тогдашней администрации, поскольку если она ослабит темп, то будет выглядеть очень глупо, а поражение позже кажется менее болезненным, чем крах сегодня.

 

Атака на башни

 

Возвращаясь к обсуждаемой неоконсерваторами в 1990‑е годы ситуации «однополярности», обратим внимание на название изданной тогда же книги Джозефа Ная «Обреченные (разумеется, имеются в виду США – Авт.) вести за собой». Здесь мы читаем, что лидерство самой могучей державы укрепит глобальную взаимозависимость всех стран. Если Соединенные Штаты замедлят мобилизацию своих ресурсов ради международного лидерства, может достаточно быстро возникнуть полиархия – и оказать свое негативное воздействие. Управление взаимозависимостью становится главным побудительным мотивом приложения американских ресурсов, и оно должно быть главным элементом новой стратегии.

По мнению Ричарда Хааса, Соединенные Штаты на долгое время останутся эффективным шерифом в мире, находящемся в процессе трансформации.

В августе 1993 года администрация Клинтона не сочла нужным скрывать, что первые результаты реализации Стратегической оборонной инициативы были просто сфабрикованы. Пиком стратегической определенности президента Джорджа Буша‑старшего стало предупреждение о том, что Соединенные Штаты считают своим жизненно важным интересом предотвращение доминирования на территории Евразии любой враждебной державы или группы держав. Буш писал в мемуарах, что Америка просто обязана вести за собой, она должна обеспечить предсказуемость и стабильность в международных отношениях. Ведь она – единственная держава, имеющая необходимые ресурсы и репутацию. Если Соединенные Штаты не поведут за собой, в мире не будет руководства.

Демократы Клинтона просто не могли игнорировать тот факт, что США – крупнейший экспортер мира, больше зависящий от экспорта, чем, скажем, Япония, что заграничные филиалы американских компаний владеют большей долей мирового экспорта, чем компании на американской земле, что четверть американского ВНП зависит от мировой экономики. Придя к власти, администрация Клинтона ввела термин «расширение зоны рыночной демократии». Находясь в Белом доме, президент Клинтон посчитал необходимым сравнить себя с Вудро Вильсоном, Гарри Трумэном, Теодором Рузвельтом и Франклином Рузвельтом – с теми президентами, которые олицетворяют глобальную активность американской политики. Согласно принятому Пентагоном в 1992 году директивному документу, Соединенные Штаты должны предотвратить стремление крупных индустриальных наций бросить вызов американскому лидерству или попытаться изменить установившийся политический или экономический порядок.

 

Билл и Хиллари Клинтон

 

Поражение царя Митридата в 84 году до н. э. никак не укрепило демократию в Риме. Традиционно, как и полагалось, пройдя под триумфальной аркой, победоносный Сулла прервал свою задумчивость такими словами: «Теперь, когда во всей вселенной у нас нет врагов, какой же будет судьба нашей республики?» Сомнения Суллы в отношении судьбы республики оправдались. Незамедлительно возникли «внутренние враги» – террористы античности – и появились проскрипции, армия вошла в столицу, республика покатилась к империи.

Триста лет Америка провозглашала свою особенность, представая миру как исключительное государство. Теперь она сумела распространить демократию в качестве общепризнанного идеала. И потеряла идентичность исключительности. Четырехзвездный проконсул Томми Фрэнке (даже внешне похожий на Суллу) добил последнего «официального» врага современного Рима – Митридата‑Хусейна.

Но отсутствие явственного врага уже ощущается. Социологическая теория и исторический опыт указывают, что отсутствие ясно очерченного внешнего врага порождает в метрополии внутренний разлад. Неудивительно, что окончание «холодной войны» вызвало тягу местных внутриамериканских общин к самоидентификации. Отсутствие врага ослабляет необходимость в сильном центральном правительстве, в некогда безусловном единстве. Профессор Пол Петерсен уже в 1996 году писал, что окончание «холодной войны» сделало расплывчатыми очертания национальных интересов США, уменьшили надобность в национальных жертвах. Эгоистические интересы стали брать верх над национальной общностью. Инаугурационные слова Джона Кеннеди о том, что каждому гражданину необходимо спрашивать не о том, что страна может сделать для него, а о том, что он может сделать для своей страны, стали голосом другой, героической эпохи, ныне скрывшейся за историческим поворотом. Вслед за германским экспансионизмом, японским милитаризмом и русским коммунизмом ушло в прошлое представление о противнике как о силе, противостоящей американскому индивидуализму и свободе. И американская демократия, американское общество, со всеми его ценностями свободного гражданина и свободного рынка, оказались в своеобразном вакууме.