Основные особенности американской науки

 

Через десять лет после электромагнетических опытов Фарадея на американской земле Сэмюэл Морзе изобрел телеграф. Существенно и то, что в период между 1815–1860 годами американские геологи, географы, этнологи, статистики в национальном масштабе объединились в профессиональные сообщества. В 1847 году была создана Американская ассоциация развития наук, способствовавшая организации и систематизации научных исследований. Естественные дисциплины явно лидировали. Процветали разнообразные научные общества. В 1846 году был основан объединяющий ученых Смитсоновский институт.

Уже известный нам французский писатель Алексис де Токвиль объяснял американское лидерство в прикладных дисциплинах тем, что социальные условия и институты демократии готовили граждан к поискам немедленных и полезных практических результатов. В отличие от этого, европейские общества, построенные по принципу неравенства граждан в общегосударственной иерархии, более располагали к стерильным поискам абстрактных истин, составлявшим содержание гуманитарного знания. Эта тенденция, с точки зрения Токвиля, естественна и неизбежна.

Акцент на теоретизировании, на обобщении не стал органической чертой американской культуры. Долгое время Америка не могла породить ни одного великого интеллектуала‑интерпретатора. Но она воспитала огромную массу ученых, которая подходила к фактам жизни без предубеждения и проявляла свой талант в создании полезных вещей. В 1841 году в Вашингтоне был открыт самый большой в Америке зал для демонстрации подобного рода изобретений.

Для примера укажем, что лучшая техника для дантистов уже создавалась в США в первой половине XIX века. Именно американцы выдвинули в это же время идею анестезии. С тех пор страна совершенно очевидно для всех лидирует в этой области.

Однако не будем преувеличивать – всю первую половину позапрошлого столетия Америка в основном импортировала ту чудесную механику, порожденную промышленной революцией, которая впоследствии составила стране славу. Это прежде всего локомотивы, паровые машины, текстильные станки и многое другое. Америке еще предстоял культурный бросок в эру самодостаточности, пока же она, безусловно, зависела от заморских центров развития передовых технологий.

Горожане жаждали комфорта. В американских городах вслед за Европой стали сооружать тротуары, в 1858 году муниципалитет Нью‑Йорка начал создание Центрального парка, за ним следовали Филадельфия и Бостон. Полиция впервые надела униформу. Омнибусы побежали по городским улицам.

Важные для культурной судьбы государства выводы сделали американские экономисты. Вопреки господствующим (прежде всего на «фабрике мира» – в Англии) идеям свободной торговли, они выдвинули справедливый тезис, что доктрина, базирующаяся на психологии гипотетического «экономического человека», автоматически действующего сугубо в собственных интересах, ошибочна с самого начала и опасна в применении к реальной жизни. Ей была противопоставлена доктрина национального интереса. Это означало императивную необходимость в прикрытии тарифами и капиталовложениями слабых или лишь создаваемых отраслей национальной промышленности.

 

Историческая наука

 

Выше уже говорилось о трудах и научной школе гарвардского историка Френсиса Паркмена, чей вклад в американскую науку нельзя оценить однозначно: с одной стороны, он отличатся целым рядом совершенных профессиональных приемов, с другой – дал почву для расцвета расизма и национализма. Чтобы понять, как идеи Паркмена развивались и влияли на умы его соотечественников, следует более широко представить себе актуальный для той поры интеллектуальный контекст.

В американской историографии до конца 1870‑х годов господствовали традиции романтизма. Лишь в последней четверти века проявились новые тенденции. Взгляд на историю становился более широким, освещение явлений – более многосторонним, внимание сосредоточивалось на социальных и экономических моментах. Продолжалась публикация архивных материалов, налаживалась регулярная, а не разовая, как в прошлые эпохи, связь с хранилищами Англии, Франции, Германии и Испании. Возникали новые исторические общества, активизировалась деятельность прежних. Характерно для этого времени оживление интереса к ранней поре американской истории, к вопросам колониального прошлого.

Образование кафедр американской истории в университетах (первая появилась в Корнелле) положило начало академическому изучению прошлого страны. Напомним, что Банкрофт, Хилдрет и даже Паркмен не являлись университетскими учеными. Увеличение числа профессионалов привело к созданию в 1884 году Американской исторической ассоциации. «Ученые записки» университетов стали регулярно публиковать научные статьи. Расширилась тематика исследований.

Тогда же в Америке зародился биографический жанр, ставший традиционным для здешней литературы. Героем первой биографии стал Джордж Вашингтон. Научным отцом американской исторической биографии стал Джеред Спаркс, создавший жизнеописание Вашингтона в двенадцати томах и Франклина в десяти. Это сделало науку о прошлом популярной среди читателей. Позже события Гражданской войны (1861–1865) пробудили интерес к истолкованию причин национального кризиса. Опасность развала союза штатов послужила импульсом к исследованию событий, положивших начало этому союзу.

Успехи естественных наук и впечатление, ими произведенное, в последней четверти XIX века заметным образом повлияли на методологию американской историографии. В стремлении обосновать научность метода и, следовательно, достоверность и исследовательскую ценность своих произведений историки разделились на два довольно четко видных направления. Первое возвело в абсолют исторический факт, отказалось от широких обобщений и отвергло всякую философию истории. Второе видело в развитии общества продолжение и отражение процесса развития природы; для этого направления характерным было перенесение (или распространение, с некоторой модификаций) законов естественной истории на историю общественную. Однако, при всех различиях, оба направления требовали введения в оборот максимального числа фактов и тщательного определения достоверности каждого из них.

Кроме особенного внимания к фактам, «научность» требовала выяснения причинных связей, и в этом отдельные американские историки испытали влияние европейских «романистов» и «германистов», чьи дебаты были широко распространены в то время. Возвращение американских стипендиатов из европейских (преимущественно германских) университетов перенесло в американские колледжи теорию об общности происхождения германских и англосаксонских общественных институтов.

Глубокое влияние на многих американских историков оказало «Происхождение видов» Чарльза Дарвина. Возникший так называемый социал‑дарвинизм тоже поставил во главу угла исторических изысканий изучение социальных образований. Колониальный период американской истории подвергся новой интерпретации и в этом смысле. Раздуваемый «романтической школой» пафос уступил место педантичному теоретизированию. Опыт колониальных поселений интересовал представителей «научного подхода» как еще одно ответвление и дальнейшее распространение общественных установлений германских племен, как продолжение движения англосаксов с берегов Рейна через Британские острова на запад.

«Тевтонская» теория происхождения американских институций, основы которой содержатся в учении Паркмена, поддерживалась положениями социал‑дарвинизма, требовавшего выведения общественной эволюции из первоначального «зерна». Характерным представителем сторонников синтеза социал‑дарвинизма и «тевтонской теории» был Герберт Бакстер Адамс (1850–1901). Во многих работах, а особенно в «Германском происхождении новоанглийских городов» и «Норманнских констеблях в Америке» он искал и утверждал сходство пуританских общин с их мнимыми прототипами в германских лесах. Герберт Адамс стал главою влиятельной группы историков в университете Джонса Гопкинса. Его убеждение, что все проблемы нужно изучать последовательно – вначале в местном, затем в национальном и в конечном счете в международном масштабе, – приобрели известность и имели многочисленных последователей.

«Тевтонская теория» обернулась откровенным национализмом в книгах Джона Фиске (1842–1901). Фиске объяснял, что центр мирового развития переместился из района Средиземного моря на Рейн, а затем через Атлантику утвердился в долине Миссисипи. Англосаксы якобы приняли от Древнего Рима лидерство в мировом процессе. Некритический характер его писаний, полных бесконечного теоретизирования, был ясен уже современникам. Критикам типа Чарльза Осгуда была очевидна бедность его документальной базы и шаткость общего основания, Известность сочинениям Фиске принесло его умение подать материал в неожиданном ракурсе, выбор наиболее ярких эпизодов и литературные достоинства. Скоропалительные выводы Фиске содержались в его книге «Старая Вирджиния и ее соседи», в которой он всемерно подчеркивал, будто бы решающее значение для образования правящей касты Вирджинии имела эмиграция дворянства из Англии в период между актами 1649 и 1660 годов, когда революция упразднила королевскую власть и страну толпами покидали представители аристократических семейств. На несостоятельность выводов Фиске указал Филипп Брюс. Он в целом опроверг утверждения о происхождении верхних слоев Вирджинии от эмигрантов‑дворян.

Порочность методологии Фиске обесценивала его деятельность как одного из основных представителей «научного» подхода. Фиске эволюционировал в сторону крайнего расизма и стал проповедником преимуществ «арийской расы».

 

Дагеротип

 

Предшественником фотографии был дагеротип, созданный французом Луи‑Жаком Дагером в результате опытов 1827 года. Мода на дагеротипные портреты приобрела в Америке характер страстного повального увлечения. Первая студия производства дагеротипов в Нью‑Йорке возникла в 1840 году, а к 1853 году таких здесь было уже 86, За сезон 1854–1855 годов в Бостоне было сделано 400 000 изображений. Неожиданностью для очень многих горожан стала возможность получить свой портрет всего за два доллара. Цена довольно быстро опустилась до двенадцати центов. И времени тратилось значительно меньше, чем в студии живописца – всего несколько минут. Американский средний класс не упустил возможности запечатлеть себя для потомков.

Натаниэль Готорн писал, что дагеротип способен отобразить характер человека гораздо точнее, чем лучший психологический портрет, Вскоре Уильям Толбот изобрел собственно фотографию, найдя способ печатать негативы – правда, пока еще со стеклянных пластинок. Его «Открытая дверь» (1843) больше говорит о своем времени, чем многие тома. Тогда же начали печататься книги с фотоиллюстрациями, а вскоре хорошее фото успешно конкурировало с посредственными живописными произведениями.

Фотография стала новым медиумом искусства. Фотограф часто останавливал свой взор на том, что обычный человек в жизни игнорировал и воспринимал лишь как художественный факт. Случайный луч света, тень, опустившаяся на тропинку, сверкнувший в песчанике камень – все это волновало фотографа и создавало фотоискусство в собственном смысле слова.

 

Фотография

 

Фотография со времени изобретения в 1840‑е годы поражала и поражает современников, давая живой образ быстротекущих событий, вызывая небывалый восторг у зрителей. Америка с тех пор практически лидирует в области фотографии.

К 1850‑м годам техническая ограниченность фотографии оказалась преодоленной, и сразу стали очевидными ее огромные возможности, Французы первыми (в 1862 году) признали фотографию искусством, и американцы вполне согласились с этим мнением. Правда, художники боялись, что фотокамера убьет изобразительное искусство, но если кто и пострадал, то только портретисты. Фотография была зримым подспорьем реализма.

В годы Гражданской войны в Америке искусство фотографии взметнулось на невиданную прежде высоту. Американцы были на переднем крае прогресса. Пораженный зритель получил неслыханную и немыслимую прежде возможность лицезреть поля битвы и эпизоды жестоких сражений.

Некто Мэтью Брэди создал группу из двадцати фотокорреспондентов для освещения основных событий Гражданской войны. Самый блестящий из этой группы – Тимоти О'Салливан – фотографировал все, включая погибших солдат, следы мародерства, поле битвы при Геттисберге (штат Пенсильвания), на котором в июле 1863 года произошло решающее сражение между юнионистами (армия Севера) и конфедератами (армия Юга), закончившееся полной победой северян и переломившее ход войны. В конце сражения президент Линкольн произнес знаменитую речь, и этот момент тоже оказался запечатлен фотографом.

Были созданы более чувствительные фотопластинки, увеличилась скорость снимков. Эдвард Муйбридж стал фотографировать движения животных, жизнь природы, смену времен года. Художник Томас Икинс (1844–1916) помогал фотографам, не питая отвращения к «мертвой живописи» (бытовало и такое мнение, ведь сказал же великий скульптор Роден о том, что художник говорит правду, а фотография лжет).

 

Тимоти О'Салливан. Место гибели генерала Рейнолдса, поле боя под Геттисбергом, Пенсильвания, 1863 год.

 

Мир думал иначе, чем Роден, и фотоизображения со временем стали полноправной частью высокой культуры. Джекоб Риис создал относительно компактную камеру (1888), и фотография пошла по миру победным маршем. Мы видим бедные районы Нью‑Йорка, беды и радости американцев всех слоев общества. Особенно фотоподборки впечатляют в книгах социологов, таких как Риис. Великие живописцы Курбе, Милле, Икинс любили фотографии и делали слайды.

 

Люди гибнут за металл

 

В двадцати километрах к северу от Сан‑Франциско стоит деревянная крепость, при виде которой екнет русское сердце. Бревенчатые стены, вырубленные амбразуры, знакомые маковки куполов. Путник, остановись на секунду – это крайняя точка продвижения наших соотечественников, когда‑либо удалявшихся от России в глубь Америки: разница во времени с Москвой равна двенадцати часам. Небольшая крепостица, а великий знак полземли прошагали и проплыли наши предки, чтобы остановиться в самой малонаселенной части земли.

Трудно представить, но исторический факт – тогда Калифорния равнялась по численности населения самому малому государству современности, расположенному на атолле Науру. Всего несколько тысяч человек. Даже на русской Аляске людей жило больше.

На дворе стоял 1841 год, император Николай уже опробовал чудо железной дороги и готовился соединить ею две российские столицы. Дотянуться же до крепости в калифорнийской пустыне не виделось никакой возможности, и поэтому было принято решение продать бревенчатый форт. Покупателем выступил некто Саттер (так несколько сот американцев окрест переиначили немецкую фамилию Шуттер). Русские ушли к Аляске, но сохранили память о нечестном поступке – Саттер так и не заплатил за русскую крепость в Северной Калифорнии.

Однако не этим Саттер вошел в историю. В струях пробегавшего по его землям ручейка блеснул однажды металл, издавна завороживший наш мир. Джеймс Маршалл обнаружил золото на берегах реки Американской в январе 1848 года.

Слишком долго искал Колумб и его наследники золото в Америке, чтобы Маршаллу и Саттеру поверили сразу и легко. Девять месяцев понадобилось, чтобы новость пересекла континент. Только 19 августа 1848 года газета «Нью‑Йорк Геральд» оповестила о находке восточное побережье. Но и тогда газете, несмотря на всю ее солидность и заслуженную репутацию, не поверили. Лишь когда первое лицо в государстве – президент Полк – 5 декабря 1848 года подтвердил сообщение о находке золота в Калифорнии, воображение людское воспламенилось по‑настоящему.

Первое судно с дрожащими от нетерпения золотоискателями причалило к девственному берегу 28 февраля 1849 года. Удивителен путь этого суденышка. Носившее название «Калифорния», оно вышло из гавани Нью‑Йорка пустым. Будущие пассажиры бросились к Панамскому перешейку, и вот здесь «Калифорния», обогнувшая мыс Горн, подобрала полторы тысячи самых нетерпеливых.

Если вы, читатель, желаете знать, что было дальше, вспомните о пороках, предательстве, корысти. О тщете человеческой… Однако на проблему алчности нужно взглянуть объективно. Во всей этой истории есть две стороны.

Первая – слабость человека, та легкость, с которой жажда золота убивала его лучшие качества и свойства. Из месяца в месяц нарастала враждебность американцев к иностранцам. Особенно косо смотрели они на чилийцев, сколотивших солидные капиталы. На приисках недолюбливали бывших каторжников, прибывших из Австралии, а также ирландцев – больших пьяниц и дебоширов. Самыми мудрыми считались немцы. Что касается французов, то они не находили взаимопонимания со всеми другими золотоискателями, кроме мексиканцев. Де Лаперуз сообщает, что уже через два или три месяца на приисках возникли разногласия, взаимное непонимание, вынуждавшие каждого золотоискателя разрабатывать свой участок самостоятельно, в одиночестве утрачивая шансы на, казалось бы, вероятную удачу.

Стремление к обогащению помогало преодолеть все лишения: стоя по пояс в ледяной воде, с головой, открытой обжигающему летнему солнцу, с постоянной болью в спине от изнурительной работы киркой и лопатой, золотоискатели упорно шли к своей цели. В этой борьбе выживали только самые выносливые. К смертельной усталости от работы на россыпях прибавлялись еще и цинга, дизентерия, лихорадка, пьянство, раны от пуль, стрел и ножей. Многие накладывали на себя руки, не в силах перенести трудности и одиночество. Люди становились циничными и безразличными друг к другу. Одной из характерных особенностей золотых россыпей постепенно становился ужасающий, жесточайший эгоизм, охватывавший решительно все души, как писал, исходя из личного опыта, Леонард Кип.

Приведем один эпизод, о котором повествует Дж. Кэрсон. Однажды умер некий золотоискатель, которого все любили. Могила была вырыта в нескольких сотнях метров от лагеря, и пастор прочитал длинную главу из Библии. Дело затянулось, и по ходу похорон окружающие заметили, что в отброшенной земле сверкнуло золото. Пастор остановился, чтобы видеть, что же взволновало его аудиторию. Очень спокойно он спросил: «Золото? Боже правый! Это та земля, которую мы искали». Нет нужды говорить, что в итоге покойник не был погребен в той могиле: его вынули из богатой золотом ямы и вырыли новую могилу, высоко на склоне горы. Корысть застила все другие человеческие свойства. Да, золотой дьявол был силен, и ничто, казалось, не способно было остановить развитие низменных инстинктов.

Но это только одна сторона. История «золотой лихорадки» имеет и другую. Англичанин Т. Уорвик‑Брукс пришел к выводу, что Калифорния была дикой страной солнца и цветов, безумных надежд и отчаяния, грубости, благодаря которой все человеческие недостатки многократно усугублялись, и в то же время страной нежной, почти рыцарской преданности, где все хорошее, что есть в человеке, становилось лучше. История «золотой лихорадки» свидетельствует также и о том, что даже последний европейский сапожник и ненужный этому миру китайский кули могли при определенных обстоятельствах открыть в себе бездонную героическую сущность.

Из невежества и ошибок, из глупых материальных устремлений, из заблуждений и абсолютного перекоса сознания человек творил сагу о самом себе. Этой истории не видно начала, и ей нет конца. Оседлав очередного Росинанта, глупое человечество по пути к неведомому начинает удивительно умнеть. И часто неважно то, что борется человек с ветряными мельницами; важно, что он борется со всеми силами природы, со всеми вольными и невольными силами зла. В порыве к очередной мечте люди проявляют свою настоящую героическую природу.

Поразительна история охватившей всех американцев страсти – неведомой силы, что выбросила многие тысячи людей на край ойкумены середины девятнадцатого века. Они преодолели все – от желтой лихорадки до желтого безумия. Было ли в истории менее привлекавшее homo sapiens место, чем Калифорния до 1848 года? Представьте себе – всего пятнадцать тысяч человек, которые копошатся у стен брошенных францисканцами монастырей. Там, где ныне пейзаж двадцать первого века, где разместился самый могучий штат современной Америки, они гибли сотнями, но не отступали перед преградами.

В 1848 году здесь не могли избрать шерифа, а сейчас самый густонаселенный штат Америки дает Вашингтону более пятидесяти конгрессменов, самое большое число выборщиков. В 1848 году любой американский президент жил, как минимум, в трех тысячах километров от Калифорнии, а сейчас здесь самое большое число экс‑президентов: вот играет в гольф Джеральд Форд, неподалеку живет выписавшийся из клиники Рональд Рейган. В Линда Йорбе родился Ричард Никсон, русскую историю изучают в Стэнфорде, в основанном местным жителем – президентом Гербертом Гувером – Институте войны, мира и революции. Не золото подняло Калифорнию, а те люди, которые за золотом пришли. Далеко не всем им достались тяжеловесные слитки, но они удивительным образом изменили жизнь самой затрапезной окраины западного мира, превратив ее в авангард науки, индустрии, постоянной умственной революции. Все, что делает Америку великой, начинается на земле «золотой лихорадки» – в Калифорнии. Здесь больше нобелевских лауреатов, чем шерифов накануне «голден раш» – периода погони за желтым металлом.