Неподходящий город для девушки с амбициями

 

Тот счастливейший из всех, будь он король или крестьянин, кто обрел мир в собственном доме.

Иоганн Вольфганг фон Гете

 

Скрестив руки на груди, я прислонилась к дверному проему своей чудесной квартиры с двумя спальнями, где счастливо прожила последние три года. Я буду скучать по ее двум роскошным ванным комнатам, по паркетным полам в гостиной, по балкону с видом на пышные зеленые сосны и даже по столовой, рассчитанной на большую семью, где я часто ела одна. У моих ног Челси, моя ши-тцу, вполголоса издает «гав», которое эхом разносится по пустой квартире.

Пора уезжать, и все же какой-то части меня хочется разгрузить дожидающийся меня фургон перевозочной компании, вернуть всю мебель, ради покупки которой я столько трудилась, и все поштучно отобранные украшения на их тщательно продуманные места – и продолжить мою одинокую независимую жизнь. Причем одна часть меня хочет остаться здесь, потому что я люблю эту тихую гавань, которую всю, от начала до конца, создала сама, а другая часть меня хочет остаться, потому что я боюсь перемен, которые ждут меня в будущем.

Я была провинциальной девчонкой, приехавшей покорить большой город. Знала, что никогда не смогу обрести настоящую независимость, оставаясь жить в своем родном городке, рядом с родителями и школьными друзьями. Чтобы стать по-настоящему свободной, мне надо было рассчитывать на саму себя и самой зарабатывать на жизнь. Хьюстон сулил прекрасные возможности, он был дверью, сквозь которую можно было попасть в самые разные места мира, а главное – он был шансом обособиться от тех «простых» ребят, с которыми я росла. Я хотела не только бо́льшего, но и лучшего.

Свободная жизнь оказалась именно такой, какой я и ожидала – по большей части. Я проходила стажировку в Рио-де-Жанейро, в Бразилии, и многое узнала о бразильской культуре. При любой возможности лакомилась фейжоадой[13]; принимала солнечные ванны на пляже Копакабана; по выходным ездила в переполненных автобусах в отдаленные деревушки.

Я окончила магистратуру и получила грант на изучение культуры Ирландии. Днем листала пожелтевшие страницы книг в Длинном зале[14], а вечером выпивала пару бокалов «Гиннесса» с местными жителями в расположенных по соседству пабах. Вышла замуж за учителя, и мы провели медовый месяц в Мексике, где побывали на развалинах Чичен-Ицы и плавали с масками над вторым в мире по величине барьерным рифом. Я спонтанно приняла решение и полетела с коллегами в Пекин, где прошлась по Великой Китайской стене, а потом поехала ночным поездом через всю страну, чтобы увидеть десять тысяч терракотовых воинов первого китайского императора. Жизнь за пределами моего маленького городка была великим приключением, и весь мир принадлежал мне.

Но у этой свободной и увлекательной жизни была и обратная сторона… Муж так часто бросал работу, что, казалось, был уже не в состоянии нигде удержаться. Далеко не сразу я заметила его зависимость от рецептурных препаратов. Мы сводили концы с концами, оплачивая кредиты и счета за его лечение. Когда стало ясно, что он не изменится и потянет вниз нас обоих, я приняла волевое решение и стала дальше жить своей жизнью – одна.

Я всегда становилась сильнее, когда оставалась одна.

Теперь я смотрю на стену гостиной, где раньше стоял диван, на котором случился мой первый поцелуй после развода. На стене столовой остались едва видимые очертания картины, которую я заказала на свой первый налоговый вычет – тоже будучи уже разведенной. За этой кухонной стойкой я готовила закуски для своего первого званого вечера – встречи книжного клуба. А вот тут на ковре остались вдавлины от «гостевого» дивана, на котором спала моя мать и другие гости, навещавшие меня. Внезапная ностальгия начинает подтачивать мою решимость.

– Ты готова, детка? – раздается хрипловатый голос за моей спиной.

Я бросаю последний взгляд на квартиру, разворачиваюсь и закрываю за собой дверь. Поднимая голову, вижу голубые глаза своего жениха, Терри, которые сияют, глядя на меня сверху вниз. Эти яркие голубые глаза шаловливо сверкали мне, начиная со второго класса школы, когда Терри дергал меня за косички и убегал, и в средних классах, когда он рассказывал старые анекдоты; эти пронзительные голубые глаза вспыхивали весельем, видя мою реакцию, в старшей школе, когда он приглашал меня поехать с ним покататься на машине, а потом подмигивал, прежде чем отойти. Я улыбаюсь мальчишке из моего родного городка, который ныне стал мужчиной.

 

Я всегда становилась сильнее, когда оставалась одна.

 

– Я готова, – говорю я. Подхватываю с пола Челси и почесываю ее между ушками…

Трудно поверить, что я блаженствую замужем и уже почти два года живу в своем родном городке. Он ничуть не изменился за те двадцать лет, что меня в нем не было. Однако этот городок – иной мир по сравнению с Хьюстоном. Я стою у окна в гостиной дома, где живу вместе с Терри и двумя нашими приемными детьми. Пухлые белые хлопья сыплются с неба и укрывают мягкие подъемы и спуски полей, окружающих наш дом. Птицы клюют корм в кормушке, подвешенной над клумбой, и Челси лежит, свернувшись, в обтянутом тканью кресле. Деревянный пол поскрипывает, когда я наклоняюсь и тянусь за толстовкой, а потом натягиваю ее, чтобы отогнать зимний холодок. Я не потеряла себя здесь, как боялась прежде, не лишилась ни независимости, которую так ценю, ни ощущения, что я особенная, которое так рьяно старалась найти во время своих странствий.

Florence and the Machine грохочет из комнаты моей дочери Терезы, и я слышу, как Томас, мой сын, смеется над персонажами своего любимого сериала. Терри разговаривает по телефону и, проходя мимо меня, игриво шлепает меня пониже спины. Я смеюсь. Позже я поеду по магазинам вместе с мамой, а потом позвоню братьям, чтобы договориться пойти семьями в кино.

Я таки нашла что-то большее и лучшее, и все это время оно было здесь, в моем родном городке – что-то более волнующее и радостное, чем моя одинокая жизнь в Техасе.

 

Эрин Э. Форсон

 

 

Бежать, чтобы выжить

 

Если ты хочешь жить, ты должен идти. Если хочешь жить долго, то должен бежать.

Джинабай Навик

 

Я подметаю покрытый кленовым паркетом пол на кухне. На моей шее в такт движениям качается медаль участника триатлона. Мимо проносится моя пятилетняя дочка Эбби со своей копной светлых курчавых волос. Она резко останавливается.

– Ты никак медаль не снимешь, – констатирует она.

Я смеюсь.

– И не буду снимать ее целый день, – отвечаю я. Дочка хихикает.

– Так ты выиграла или нет? – спрашивает она.

Я объясняю, что мой результат далек от того, который показали победители. Дочка искоса смотрит на медаль, качает головой и выходит во внутренний дворик.

Выиграла ли я? Мне кажется, что я выиграла уже тогда, когда зашла в озеро, такое холодное, что впору было купаться в нем в гидрокостюме. Я проплыла 750 метров, проехала 20 километров на велосипеде и пробежала 5 километров. После соревнования я приняла душ, но не смыла трехзначное число, написанное на моей левой руке. Я разглядываю эти цифры – неоспоримое доказательство того, что я недавно закончила свое первое состязание по троеборью. Я чувствую себя сильной и в отличной форме. Я раздвинула свои горизонты возможного.

Раздается телефонный звонок. Моя золовка звонит поздравить меня со спортивным достижением. Я ставлю швабру в кладовку и с телефонной трубкой выхожу на веранду.

Греет яркое июньское солнце. Трубку я держу около левого уха, а правой рукой облокачиваюсь на деревянные перила. Мой трехлетний сын Александр играет в песок. Он сидит на бортике песочницы, чтобы не слишком испачкаться. Эбби с размаху садится в самодельную песочницу, сколоченную из синих досок, и проводит пальцами по песку. Мой муж возится в саду рядом с Александром, который неожиданно может выбежать на дорогу быстрее ветра, быстрее, чем все спортсмены, которые финишировали в троеборье раньше меня.

Я говорю золовке, что и сама была удивлена, когда прошла всю трассу и не вышла из соревнования.

– Скажи, зачем ты это делаешь? Зачем тебе так напрягаться? – спрашивает она. Она меня не осуждает, просто интересуется, почему я трачу столько сил. Мы с ней одного возраста. Она сама в хорошей спортивной форме, она бегает, но без фанатизма.

– Я бегу, чтобы выжить, – отвечаю я.

Как еще я могу объяснить, зачем устроила себе это приключение? Вырабатывающиеся во время физического напряжения эндорфины дарят мне радость. Кроме того, мне нравится ощущать, что я чего-то добилась. Мне нужны достижения и напоминания о них, вроде медали участника.

Материнство – это совсем другая гонка. Это дело, которое поглощает все твое время, все твои силы, и нет ему конца и края. Мне оно принесло еще и кучу проблем, связанных со здоровьем детей. Мое собственное материнское троеборье началось, когда у Эбби в возрасте одиннадцати месяцев нашли рак. Потом у Александра была опасная для жизни аллергия, и вот сейчас, в самое ближайшее время, врачи, вероятно, объявят его аутистом. Золовка переживает, хватит ли у меня сил заниматься детьми, если я так много энергии вкладываю в спорт. Выдержит ли мой организм, уже не такой молодой, как раньше? Иногда я и сама думаю об этом.

Сложно объяснить, почему мне так нравится напрягаться и добиваться спортивных результатов. От занятий спортом устаешь, и иногда болит все тело, но в целом это очень позитивный опыт. В спорте нужны совершенно другие усилия и концентрация, чем те, которые потребовались мне, чтобы выдержать целый год сложного и болезненного лечения Эбби. У нее была редкая форма лейкемии. Напрягаться в спорте – совсем не то, что прожить полгода в больничной палате без окон. Спорт – это не вынашивать ребенка, находясь в больнице и заботясь о другом ребенке, в то время как твой муж зарабатывает на жизнь. Спорт – это не кормить грудью новорожденного, держа его на одной руке, чтобы свободной рукой успеть подставить коробку, в которую дочь вырвет после химиотерапии.

Бег, плавание и езда на велосипеде – все это приносит мне радость.

Спорт помогает мне укрепить тело и дух после того тяжелейшего года, когда Эбби чуть не умерла. Во время тренировок я перестаю думать, что она, возможно, выйдет из ремиссии и снова заболеет. Есть и еще одна причина, по которой я занимаюсь спортом. Я не говорю о ней даже своему мужу. Это тихий внутренний шепот, который подсказывает, что мне понадобятся все мои силы, если дочь снова придется спасать.

Когда у Эбби нашли рак, я была очень наивной. Я предполагала, что во время ее болезни смогу иногда тренироваться. Я не подозревала, что мои беговые кеды так и пролежат в чулане в ее больничной палате, что постоянная забота о здоровье дочери и вынашивание ребенка отнимут у меня все силы. Что у меня не останется ни капли энергии даже на короткую пробежку.

Я знаю, что такое детский рак, хотя лучше бы этого не знать. В этом опыте нет ничего интересного. Я знаю, что от химиотерапии детские губы исчезают, превращаясь в две желтые полоски. Знаю, что надо менять детский подгузник в резиновых перчатках, потому что ее какашки слишком токсичны и к ним нельзя прикасаться голыми руками. Я знаю, что многие дети переживают рак, но навсегда остаются инвалидами в физическом или психологическом смысле. Я знаю, что, вне зависимости от статистики, половина детей, попавших в раковый корпус, умирают. Я знаю, что моя единственная надежда на выживание – это мое здоровое тело, которое поможет мне перенести любые невзгоды.

Два раза в неделю я плаваю: вечером во вторник, когда муж может присмотреть за детьми, и рано утром в воскресенье, когда я возвращаюсь домой до того, как они встали. Пробежки я пытаюсь «воткнуть» между посещениями с сыном врачей, сеансами лечения по программе раннего вмешательства и временем, когда дочь находится в детском саду. В подвале нашего дома мой велосипед стоит на специальной станине. Я могу крутить педали, не выезжая из дома, пока дети спят. В бассейне я всего лишь анонимная женщина в синем купальнике. Просто женщина, которая тренируется для собственного удовольствия.

Во время лечения Эбби другая мамочка, лежавшая в больнице со своим ребенком, сказала мне, что я буду носить воспоминания об этом времени с такой же гордостью, как золотую медаль. Она сказала: «Если ты смогла это сделать, ты можешь все». Вот я и тренируюсь, чтобы это было так, а не иначе.

 

Сю ЛеБретон