Категория семьи, рода в колыбельной песне

 

Первое, что следует выделить в содержании категории "семьи-рода" это то, что в колыбельной песне мир человеческих персонажей четко разделяется на два порядка. Семья, род – это "свои", остальные – "чужие".[138] Семья (дед, бабка, мать, отец, сестра, брат, нянька) в жанре убаюкивают, защищают, одаривают, кормят – вплоть до захоронения героя-адресата по полному чину. Никаких негативных действий в отношении героя-адресата они не проявляют. Даже будущая семья (в единичных примерах) рассматривается в категории необходимых "своих": "Надо-то мужу покориться // Надо свекровку да уважать". Человеческие представители "не семьи" (старый старичок, старая старушка, злая старушка, воры-мужики, табашники-тарабашники, дядьки, торгачи, лихая мачеха, лакеи, татарин, "злы татарове", паны, цыгане, "чужие люди", даже "добры люди") выступают исключительно как чужие-вредители, которыми:

1. Пугают детей, нарушающих "пространственный" запрет, например:

"Бай да побай,

Не ходи туда на край!

На краю собаки злые,

Там старухи пожилые,

Бай-бай!

Там собаки приоблают,

Добры люди да обшукают,

Баю-баю-баюшку!"

(Мартынова 1997, № 519)

2. Пугают нежелающих засыпать детей, например: "Платон бороду прикусит, // Мише голову откусит...".

Во всех текстах, где присутствуют представители "не семьи", они не только действуют как "чужие", но и наделяются "чужими" признаками (злые, грязные, "с бородой" и др.). Даже "добрые люди" сопоставляются с "собаками", они "обшукают" ("обшукать", то есть обмануть, сглазить и даже щекотать; щекотание до смерти – известное действие представителей демонологического мира прежде всего русалок). Во многих текстах, где появляется "чужой" человек, его действия рассматриваются как "опризоривание", сглаз, порча. Поэтому такой образ или изгоняется, или накладывается запрет на его действия:

 

"Бай-бай-бай, Иди, старик, под сарай, Под сараем ты ночуй, Мово Колю не целуй."   (Мартынова 1997, № 151)

"Бай-бай-бай! К нам пришел пустолай, Пусты речи говорит, Мила Коленьку бранит, Колю спать клонит, Бай-бай-бай!"   (Мартынова 1997, № 155)

 

Возможно, что смысл "чужого" – одна из причин появления песен с мотивом "татарского полона" в функции колыбельных.[139] Некоторые исследователи даже называют их колыбельными, хотя, на наш взгляд, это не колыбельные, а исторические песни в функции колыбельных.[140] Это единственный сюжет, где адресат колыбельной призывается на бой с "врагом". В наше время традиция исполнения песни с мотивом "татарского полона" теряется, но в 1994 году мы записали колыбельную песню, где отрывок "колыбельной исторической песни" органично сочетался с другим мотивом, где присутствует другой "чужой" – колыбельный Бука:

 

"Баю-баюшки-баю, Колотушек надаю. Колотушек двадцать пять Чтобы Юле крепко спать. Баю-баюшки-баю, Да вот и матушку мою. Ты по матушке русеночек,

А по батюшке да татарченочек. Баю-баюшки-баю, Сидит Бука на краю. Баю-баюшки-баю, Ходи, Бука, под сарай."   (ТФА, 104) [141]

 

Другой "вечный враг", который встречается в ситуации убаюкивания – "Литва". В Тихвинском уезде так пугают незасыпающих детей – "Литве отдам!".[142]

Таким образом, колыбельная песня в системе человеческих персонажей демонстрирует четкость оппозиции "свой-чужой". Тонкости, условности, исключения в традиционной оппозиции "свой-чужой" будут освоены ребенком позже, посредством других жанров и в другом опыте.[143]

В колыбельных песнях, по преимуществу, если в сюжете появляется один член рода, то за ним возникают другие. Это свойственно не только мотиву семьи (напр.: "Баю-баю, зыбаю, // Отец пошел за рыбою"), мотиву дарения (напр.: "Матери-китайки, // Отцу кумачу"), но и смертным колыбельным, например:

 

"Баюшки-баю!

Не ложись на краю,

Заутро мороз,

А тебя на погост!

Дедушка придет,

Гробок принесет,

Бабушка придет,

Холстинки принесет,

Матушка придет,

Голосочек проведет,

Батюшка придет,

На погост отнесет.

Баюшки-баю!

Колотушек надаю!"

 

(Мартынова 1997, № 321)

 

Категорию семьи можно рассматривать на уровне нескольких устойчивых и общераспространенных сюжетов, потенциально пропетых каждому ребенку. Это сюжеты, например, с мотивом дарения ("Матери – китайки"), с мотивом семьи ("Отец пошел за рыбою"), сюжеты с многовариантным мотивом "благополучного будущего".

В таких колыбельных песнях не только обозначены все члены семьи (дедушка, бабушка, отец, мать, братья, сестры, единично – тетки, крестные), что само по себе весьма важно, но прежде всего обозначена их традиционная роль, их традиционный статус.

 

Дедушка, бабушка

Данные реальные персонажи, чаще всего, выступают как "убаюкиватели", что закреплено в формулах. Иной раз на такую профессиональную обязанность четко указывает текст:

 

"Байки-побайки,

Матери китайки.

Отцу – кумацу,

Деду – ластовицу.

Братьям – соколам -

По серебряным часам.

Сестрам – лебедям -

По жемчужным серьгам.

А бабке – горюшке -

Байки да баюшки.

Бабке доченьки качать,

Бабке зыбка колыхать."

(РО РНБ, ф.694, оп.1,
ед. хр.54, №158(а).

Зап. Н.М. Элиаш)

 

Данные персонажи находятся только при домашней работе, в доме или при дворе: "Дедушка дрова рубить"; "Дедушка назем возить"; "Бабушка телят поить "; "Бабушка баню топить"; "Бабушка уху варить!". Есть одно исключение – дед может отправляться за рыбою ("Дед пошел за рыбою"), хотя чаще эту роль выполняет отец. Все вышеперечисленные "обязанности" представлены в разных вариантах одного сюжета. Приведем тихвинский и нижегородский примеры:

 

"Баю-баю, зыбаю, Отец пошёл за рыбою Дедушка дрова рубить, Матушка коров доить, А бабушка уху варить. Бабушка уху варить, Малых деточёк кормить."   (ТФА., № 32. Новг., Любытинский, Порог. Ветрова А.Л.1913. Зап. Головин В.В. 1988)

"Качи, качи, зазыбаю, Ушел отец за рыбою, А мать ушла кувшин таскать, Матушка коров доить, А бабушка уху варить. Уха кипит ворочится, А Ванюшка бежит с ложечкой - Торопится"   (Корепова 1993, 7)

Но данные персонажи в колыбельной песне обладают одной очень важной характеристикой. В колыбельной песне по отношению к ним часто проявляется шутливо-снисходительное отношение: выросший адресат может "наградить" бабушку подзатыльником, они одариваются несущественным ("... Старым старикам – // В баню веник по бокам: // Пусть-ко парятся // Да не куражаться"), дед может обозваться дураком ("А дедку-дураку // Куплю три пуда табаку"), они вообще могут восприниматься как "праздно-живущие". Например:

 

"Баю-баю, зыбаю,

Пошёл старик за рыбою

Мать пошла коров доить,

Сын пошел дрова рубить,

Баушка у печки

Блинков напечет,

Дедушка на печке

Бородкой трясет. "

(Мартынова 1997, № 270)

"Баю-баю-байки,

Еленьки – китайки,

Мамочке – платочек,

А папе – перстенечек,

А бабушке – дубинушка,

В ручки – корзиночку,

И пойдёт бабушка

По дворам шататься".

 

(Мартынова 1997, № 424)

Таким образом, в колыбельной не только обозначена роль, но и проявляются "традиционные" намеки на семейную иерархию и статус определенных членов семьи. Контекст традиционного отношения и традиционного восприятия – "старый, что малый" – очевидно присутствует.

В жанре есть еще одна особенность – колыбельная песня фиксирует ушедшего предка. "Предок" в контексте народного мировоззрения – это не только тот кто "перед", но и тот, кто "впереди". У нас есть как северные, так и южнорусские примеры колыбельных песен-причитаний, где обозначаются ушедшие рода. Разумеется, не только упоминанием предков определяется генетическая и функциональная природа таких колыбельных-причитаний, но в самом факте обозначения предка есть глубокий эпистемологический смысл. Например:

 

"... Баю-бай, баю-бай,

Спи-ко, солнышко, давай.

Одна бабушка далеко,

А друга в земле глубоко.

Баю-то баю-баюшки,

Сиротинку-горюшко.

Один дедушка хромой,

Другой дедушка слепой,

А хромой от нас далеко,

А слепой в земле глубоко.

Баю-то баю Ваню спать

И подоле-то не вставать."

 

(Мартынова 1997, № 469)

Братья, сестры

Братья и сестры появляются в колыбельных в основном только в текстах с мотивом дарения. Их ролевые функции в семье обычно не обозначены (единич.: "Сестра пошла пеленки мыть"). Они равные с адресатом жанра ("Брату бок наколочу"). Вместе с тем, в контексте подарков сестре ("А сестрице моей – // В косу ленточку, // На головушку платок // Во всю головушку цветок.") усматривается свадебный контекст.

Мать

Образ матери в жанре более развернут, но несравним в широте описаний с образом отца. В указанных ("семейных") сюжетах она чаще всего наделяется однотипным подарком (китайка), может выполнять домашнюю работу (уход за коровой, таскание мешков с рыбою) и готовить пищу: "Мать пошла уху варить"; "Мамка раков палит". В других сюжетах образ матери также возникает редко. Мать кормит детей ("А как каши-то наварила"), заботится о них ("Мать пошла пеленки мыть"), может наказать ("Матка дала да батога"). Пестуньей может быть высказано сожаление о ее отсутствии. Например:

 

"Баю-побаюшки,

Нету дома матушки,

Матушка на меленке,

Во чужой деревенке. "

 

 

"Баю-побаюшки,

Нету дома матушки,

Мамушка в чужих людях,

Молочко в белых грудях."

 

(Мартынова 1997, №№ 470, 479)

Отец

Ролевые функции отца наиболее выражены в жанре, что имеет свои причины. Статус отца очень четко определяется в колыбельной песне:

1. Отец – глава семьи. Семья у отца, дети у отца, а не у матери. Достаточно вспомнить общеизвестный и общераспространенный сюжет "Живет мужик на краю, // У него семья ребят".

2. Отец – кормилец. Отец отправляется на промысел (общеизвестный пример: "Отец пошел за рыбою"), который кормит семью (напр.: "... Батька едет с рыбою, // Батька рыбы привезет, // Мамка папки напечет..."). Отец в смертных колыбельных даже делает "последний дом" – "тятька сделает гробок". Функции и роль отца-кормильца подчеркиваются в многих текстах, даже в мотиве призыва успокоителей:

 

"Люли-люлюшки-люли,

Прилетели к нам гули,

Гули-гулюшки

Стали к люлюшке.

Они стали ворковать,

Мою дитятку качать,

Мою Милу величать,

Прибаюкивать.

Они стали говорить:

"Чем нам милую кормить?

Чем нам милую кормить?

Чем нам дитятку поить?"

Кормить папкою,

Поить мамкою,

Кормить его пирожком,

Поить его молочком."

 

(Бессонов 1868, 5-6)

3. Отец – основной даритель, следовательно, "держатель" семейного состояния, например: "Привезет отец калач", "Тата приедет // Калачей привезет".

4. Отец – распорядитель судьбы детей ("Станет батюшко женить")

5. Отец – традиционный "ориентир", например, сын должен вырасти в него (напр.: "Спи-тко ты, заменка, // Ходить батюшки по стельки"; "Вырастит хорошо да баско // То в тятеньку").

Отсутствие отца (безотцовщина) не только сказывается на статусе наследника, но и может иллюстрироваться в колыбельной как фактор нарушения родовой линии. Мы имеем примеры южных колыбельных-причитаний, особенно ярко доказывающих данный факт. В таких колыбельных происходит своеобразный переход из собственно колыбельной в причитание и, соответственно, меняется и ритмическая организация стиха:

"А спи, спи сыночек мой, усни,

а сладкий сон тебя возьми.

А люлюшки-люлюшки,

Прилетели гулюшки.

Калыбы калыбаю,

пошел отец за рыбою.

Мать пошла пеленки мыть,

брат пошел царю служить.

Туда пошел молодой,

а оттуда с бородой.

Спи, сыночек дорогой!

Ты батюшку не видал, слов батюшкиных не слыхал,

И как родной батюшка воспитывая своих деток.

А ты, сыночек мой, был всегда униженный.

Много ты хлеба-соли поедал,

И много ты, мой сыночек, ох везде местечка занимал.

И б куды ты пошел – ты везде мешался.

Ох чего б ты брал – ты везде был виноватый.

Ох я ночушкою к тебе темную уставала.

И слезами я тебе, мой сыночек, горячими обливала.

Ох, я думала: с тобою, моя деточка,

ты вырастишь, а я около тебе пригреюся.

А ты мене, мой сыночек, одну оставил,

И ни к кому ты мене, моя деточка, не приручил.

И ты мене до сих пор ох одну оставляешь.

Ох я всю жизнь свою прожила тяжелаю.

И кому бы не подчиняться – я подчинялася.

И кому бы не поклоняться – а я поклонялася.

Ох милый ты мой сыночек, хорошенький-дорогой,

Ох не забудь ты моих трудов,

Ох не брось мене хоть сейчас, при старости годов."

(Иванов 1994, 41)

 

Таким образом, колыбельная песня четко, в ограниченном числе общеисполняемых текстов демонстрирует статус различных членов семьи и систему традиционных отношений в семье: мать держит семейный порядок, который строит, устанавливает отец (Некрылова 1994, 7-26). Отец ведет стержневую линию рода, которую продолжает сын. У нас есть любопытный текст, содержащий в себе два порядка – индивидуальный порядок и порядок традиции. "Антитрадиция" представлена индивидуальной импровизацией в начале текста, где сыну наказывают: "Спи да не майся // В отца, мать не издавайся", поскольку:

 

"…Баю-баюшки-побай!

У тя матушка ленива, да

У тя батюшка сонливой.

Баю-бай-бай!

Мать не ткет, не прядет,

Отец не пашет, не орет.

 

Бай-бай!

Он не пашет, не орет.

Только водочку пьет

Да и песенки поет."

 

Затем следуют традиционные мотивы колыбельной (смертный, дарения), и возникает традиционная формула "желаемого статуса наследника в контексте рода":

 

"... Позавидует народ:

"Чей такой-от сын идет?"

Баю-баю-бай!

 

 

"Чьего роду, чьей природы,

Чьего матери, отца

Како хорошее дитя!.."

 

(Мартынова 1997, № 542)

Традиционное оказалось сильнее индивидуального. Кстати, и в содержании "отрицательной семьи" есть эпистемологический смысл. Отец "не пашет, не орет", то есть строго обозначены присущие ему действия по полу и статусу. Мужчина "не может" жать, даже если он в действительности жнет, в силу своего мужского начала (так как он не может рожать, следовательно, собирать у рож ай). Он может только сеять (семя), пахать, орать, т. е. закладывать будущее. Женщина, по традиции, не может "сеять и пахать" (но жнет) не в силу ее физической слабости, а в силу ее женского начала. Поэтому мальчику в колыбельной, называя его по имени, определяют пол и прогнозируют мужской статус и мужскую роль в роде:

 

"... Баю-баюшки-бай-бай,

Когда вырастешь большой,

Пойдешь в поле за сохой.

Баю-баюшки-бай-бай,

Будешь сеять и косить,

Будешь хлебы молотить."

(Мартынова 1997, № 140)

Это не случайный пример: мальчик в колыбельной наследует и заменяет отца. У матери другая замена, в другой роли и в другой деятельности. Мы можем привести не просто примеры, а примеры-иллюстрации этого аспекта традиционного сознания в колыбельной песне:

 

"... Люлю-лю, люлю-лю!

Дела в руки-то не брала

                           (мать – В. Г.)

Все заменушку ждала.

Баю-бай, бай-бай!

Это-то заменушка

Не матушкина.

Люлю-лю, люлю-лю!

Уж как это-то заменушка

Уж как батюшкова.

Баю-бай, баю-бай!

Уж как батюшку заменит,

Боронить в поле поедет.

Люлю-лю, люлю-лю!

А как матушку заменит,

То по лугу-то поедет.

Баю-бай, бай-бай!

Возьмет грабли-то на плечо да

Загребать пойдет сенцо..."

Люлю-лю, люлю-лю!"

 

(Мартынова 1997, № 543)

 

Таким образом, в колыбельной песне точно представлена традиционная статусно-ролевая семейная иерархия.

В мотиве семьи транслируются и первые постулаты обычного права – важнейшего регулятора традиционных отношений. В программе вопросов по народным юридическим обычаям Этнографического бюро Князя Тенишева был конкретный вопрос о правах и обязанностях родителей и детей. Ответ был обычно однотипный: родители должны "кормить, содержать, сберегать, учить Страху Божию и наконец пристроить к делу" (Архив РЭМ. Ф. 7. Оп. l. Д. 693. Л. 3. Новг., Белозерский, 1899. Иванов Е.), а дети, по взрослению, должны заботиться и содержать родителей. Последнее было разработано в обычном праве до тонкостей, вплоть до размера выплаты родителям содержания, если последние живут отдельно.[144] Колыбельная песня четко транслирует этот постулат обычного права. В большинстве текстов корпуса русских колыбельных детей-адресатов "кормят, содержат, сберегают", и в то же время в ней, с достаточным постоянством, проводится мысль о содержании в будущем родителей детьми. Мысль выражена в устойчивых формулах "замены" в будущем ("Татке да мамки замена будешь") и формулах кормления родителей в будущем (напр.: "Будешь рыбоцку ловить, // Будешь мамочку кормить, // Будешь тятеньку поить"; "Станешь птичку ловить // И родителей кормить"; "Будешь лес рубить, // Татку мамку кормить." и т.п.).[145]

Категории жизни и смерти в колыбельной мы не будем здесь подробно анализировать, поскольку они уже были рассмотрены в специальном параграфе. С точки зрения эпистемологической функции, все тексты колыбельных демонстрируют традиционное содержание "жизни". Смертные колыбельные обозначают только само понятие смерти.

Вышеперечисленные примеры и предложенные гипотезы выявляют содержание эпистемологической функции колыбельной песни, посредством которой начинают осваиваться первые категории, понятия и инвентарь традиционной культуры.

Глава 3