Взаимоотношения в системе жанра

Фольклорная и литературная колыбельная
песня: специфика жанрового функционирования

Фольклорная колыбельная песня принадлежала устной словесной культуре и функционировала в традиционной среде. Исполнителями песен были homo traditionalis, и из адресата-младенца они стремились создать homo traditionalis.

Литературная колыбельная песня как явление письменной словесности существует внутри культуры профессионального типа, "выходы" ее в устную культуру (фольклоризация) фиксируются единичными примерами. Автор литературной колыбельной обладает в отличие от homo traditionalis принципиально иной системой эстетических и общекультурных ценностей. Адресатом литературной колыбельной, независимо от внутреннего желания автора, изначально является читатель, принадлежащий к тому же типу культуры, что и автор.

Разноприродность традиционной и профессиональной культур обуславливает и ряд существенных отличий фольклорных и литературных текстов и конкретно – колыбельных. Фольклорная колыбельная, как любой фольклорный текст, ориентирована на воспроизведение традиции в конкретной функциональной ситуации. Литературная колыбельная наследует от эстетики Нового времени установку на приоритет авторского, индивидуального, оригинального, а также статус независимости художественного феномена от реальности. В литературной колыбельной, как и в любом другом поэтическом тексте, эстетическая функция является доминирующей.

Естественно, культурные различия фольклорной и литературной колыбельной обуславливают необходимость применения принципиально разных аналитических методик.[187] Непродуктивным, например, кажется исключительно литературоведческий анализ фольклорных колыбельных песен, проведенный М.Н. Мельниковым (Мельников 1987, 17-38). Невозможно изучение метрических схем в жанре без учета того, что размер, ритмика колыбельной организуются и напевом, и что они функционально связаны с тактами укачивания младенца в зыбке. Именно из этого вытекает и четырехтактность, и акцентация на четвертый слог.

С другой стороны, так же непродуктивен анализ литературной колыбельной только фольклористическими методами, так как она является прежде всего явлением профессиональной поэзии. Ее ближайший контекст – поэтические произведения данного автора, даже если они имеют иное жанровое определение, поэтический и культурный фон данной эпохи, а не фольклорные колыбельные в их этнографическом окружении.

Во второй главе мы выявили и описали ряд жестких ограничений в лексике и содержании фольклорной колыбельной, обусловленных ее функциональностью, ситуацией исполнения и средой бытования. Литературная колыбельная свободна от этих ограничений в силу ее нахождения в другой культурной традиции, в которой отсутствует жесткая функциональная прагматика словесных текстов. Литературная колыбельная не зависит от ситуации исполнения (об этом будет сказано ниже). Задача усыпить ребенка, который находился в переходном состоянии, не являлась импульсом к ее созданию. Вследствие этого она не имеет прагматических функций, а, следовательно, и ритуально-магического значения.

От содержания фольклорной песни зависит развитие ребенка, продвижение его по пути от "недочеловека" к homo traditionalis. От содержания литературного текста реальная судьба ребенка отстранена. Фраза из колыбельной А. Ахматовой "Было горе, будет горе, // Горю нет конца..." (Ахматова 1976, 279) невозможна в фольклорном тексте, где она могла бы фатально сказаться на адресате.

Исполнение фольклорной колыбельной возможно только в ситуации убаюкивания ребенка. Акт создания литературной колыбельной и ее контакт с адресатом разделен во времени. Читатель не "усыпляемый адресат", а читатель лирического стихотворения, то есть субъект, воспринимающий изображенный в тексте мир переживаний. При этом в литературной колыбельной кроме адресата-читателя есть еще и изображаемый адресат, будь то ребенок, или сам лирический герой или какой-либо персонаж. Вышесказанное предполагает отсутствие магической и психофизической "результативности" текста в литературной колыбельной, в отличие от фольклорной.

Текст народной колыбельной песни, как и любого другого фольклорного жанра, не самодостаточен. Он открывается в своей полноте только в контексте системы традиционных представлений о мире, как бы "свернутой" в формулах и мотивах данной песни. Только носителю традиционного сознания доступен особый образно-смысловой и эмоциональный строй фольклорного текста. Текст на внешнем уровне может быть лишен цельности и причинно-следственной связности, его семантическая организованность восстанавливается только в контексте традиционного сознания. Например, в одной фольклорной колыбельной могут призвать кота, чтобы успокоить ребенка, затем избивают этого кота, а следующий мотив неожиданно вводит пожелание смерти ребенку. Или могут одарить семью и ребенка подарками, а потом обнаружить в огороде зайца, которого надо изловить и убить. В фольклорных текстах сочетаются различные формульные мотивы, не связанные никакой сюжетной линией или внешней логикой, а только глубинной традиционной семантикой.

Текст литературной колыбельной, как и любой поэтический текст Нового времени, самодостаточен. Основной единицей смысла является не формула, взывающая, апеллирующая к системе традиционных представлений о мире, а именно текст. Поэтому в литературоведении оправданно существует поэтика текста, в то время как в фольклористике возможна лишь поэтика традиции. Литературная колыбельная в связи с этим нуждается в связности и цельности, явленных на внешнем уровне. Эта связность создается как единством авторского личностного переживания, так и причинно-следственной выстроенностью лирической коллизии. В литературных колыбельных могут прямо или символически раскрываться причины переживания, которые в отличие от фольклорной колыбельной с заданной изначально ситуацией усыпления-убаюкивания, могут быть весьма разнообразны: от конкретных автобиографических стимулов до сложных метафизических мотивировок (см. колыбельные И. Бродского).

Фольклорная колыбельная лишена, в подавляющем большинстве случаев, личностных переживаний; они возможны только в контексте конкретной ситуации усыпления. Это функционально излишне для фольклорного жанра. У него другие функции, и индивидуальные эмоции могут "сбить" положительную прогностику на будущее и настрой на убаюкивание. Для индивидуальных переживаний существуют устойчивые формулы (например, "Качала-устала") или формульные мотивы, соответствующие индивидуальному статусу ребенка, например мотив убаюкивания сироты.[188] Баюкальщица композиционно выстраивает формулы и формульные мотивы в зависимости от состояния ребенка. В любом случае возможности индивидуализации подчинены законам фольклорной стереотипии и ограничены ими. Кстати, определение, данное К.И. Чуковским фольклорной колыбельной – "лирика материнства" – более подходит к литературному жанру.[189]

Таким образом, можно сформулировать первые выводы, касающиеся отличий литературной и фольклорной разновидности колыбельного жанра:

 

1. Литературная и фольклорная колыбельные функционируют в культурах разного типа и ориентированы на разные системы мировосприятия, что обуславливает различие адресатов и форм связи с ним.

2. В фольклорной колыбельной песне, в отличие от литературной, действует целая система ограничений, обусловленная прагматическими функциями текста и системой традиционных взглядов на ребенка.

3. Природа смыслов литературной и фольклорной колыбельной определяется разными сферами. В одном случае это система традиционных представлений о мире, и в частности о ребенке, в другом случае –– сам текст, то есть воплощенный в нем самодостаточный образ переживаний. Лирический сюжет литературных колыбельных проецирует авторские чувства и мысли, формульный монтаж фольклорных колыбельных реализует традиционные функциональные смыслы.

Теперь необходимо рассмотреть вопрос о жанровой специфике фольклорной и литературной колыбельной. Что же делает песню колыбельной:

1. Ситуация исполнения (убаюкивание-качание).

2. Специфика исполнения (форма напева, интонирования, сила звука), обусловленная функцией усыпления.

3. Функционально-поэтические признаки: маркеры жанра, "колыбельные" формулы и мотивы.

Эти признаки необходимы для колыбельной в традиционной культуре. Потеря одного из первых двух признаков, в принципе, не разрушает текст как лексическую совокупность, но разрушает его как текст культурный. При отсутствии первого признака мы не имели бы права называть песню колыбельной. Слово "колыбельная" – производное от колыбели – местонахождения младенца. В языках зафиксирована связь названия жанра ("колыбельная песня") с местонахождением младенца ("колыбель") и технологией укачивания ("качание", "зыбание")[190], как это видно по представленной таблице в сноске. Значительно реже мы обнаруживаем связь названия жанра с частотными формулами-маркерами колыбельных, например: русск. – люлешная песня, байка, баюкальная песня; англ. – lullaby; финск. – tuutulaulu.

Характерное для современной городской среды представление, что только первые два признака достаточны для осуществления функций жанра (т. е. можно петь любую песню, только ритмично и тихо) свидетельствует об изменении структуры сознания, системы представлений о ребенке. Колыбельная песня существовала в традиционной культуре как функциональный жанр, с функционально определенными формулами, и все три вышеуказанных признака были необходимы.

В литературной колыбельной таких четких признаков и условий нет. Первый признак отсутствует вообще: ситуация живого исполнения – убаюкивание, качание. Второй признак (специфика исполнения) в системе взаимоотношений автор-читатель также не актуален.[191] Остаются только формальные и содержательные признаки: ритмика (с достаточным количеством исключений), колыбельные маркеры, формулы, мотивы. Независимость литературной колыбельной от контекста бытования и функциональной прагматики, обуславливает возможность изменения в литературной колыбельной адресата песни, лексического словаря, пространственно-временного поля, цветового фона и многих других особенностей в сравнении с традиционной колыбельной песней.