Аталычество как институт обычного права.

Обычному праву народов Дагестана XVI – XVII вв., как об этом свидетельствуют историко-правовые памятники этого периода, известны правовые нормы и институты, характерные для других развитых систем права.

Многие дореволюционные авторы подчеркивали, что нормы адата из-за слабости аппарата власти, поддерживавшего их действия, имели весьма условную силу. Это утверждение лишено каких-либо основании.

В феодальном обществе Дагестана государственный аппарат был еще слабо дифференцирован, не сложился специальный аппарат, обеспечивающий соблюдение всеми членами общества норм права, суд нередко сливался с управлением.

Но это совершенно не означало, что экономически и политически господствующий класс не сделал общеобязательными правила поведения, закрепляющие угодные ему порядки и направленные на угнетение крестьян.

Изучение русской наукой обычного права народов Кавказа подтвердило тот факт, «что даже более отсталые народы Кавказа представляют собой общества с высокоразвитым, устойчивым правопорядком».

Обычное право Дагестана, в котором уже по известным нам юридическим памятникам XVI – XVII вв. нашло яркое выражение, открыто провозглашенное юридическое неравенство, присущее всякому феодальному праву, содержит немало самобытных юридических норм и институтов, возникших в различные исторические периоды, начиная с древнейших времен, что позволяет проследить глубокую эволюцию обычного права.

В Дагестане имело место некоторые формы проявления элементов семейно-брачных отношений, к примеру, институт аталычества.

Нередко случаи, когда детей отдавали кунакам других сел и даже народностей, с тем чтобы они научились говорить на других языках, овладели каким-либо ремеслом.

Семьи, которым отдавали детей, должны быть известными порядочностью или добрыми делами.

Ребенка отдавали в другую семью с малых лет и оставляли до возмужания.

Аталычество – древнедагестанский обычай, существовавший и у других кавказских народов. Его название происходит от тюркского слова «аталык» – отцовство.

В Дагестане этот обычай приобрел разные формы. В одном случае детей отдавали на воспитание в семью родственника из своего тухума в своем же ауле, в другом, напротив, передавали родственнику в семью чужеродного тухума, и тем самым закреплялось родство между двумя тухумами.

Обычай отдавать своих детей особенно широкое распространение получил у кумыков, дербентских жителей, дидойцев, кайтагцев, ногайцев.

У кумыков феодалы, как правило, отдавали детей на воспитание первостепенным узденям, а последние в свою очередь, определяли своих детей в семьи простых узденей.

Процедура передачи младенца рядовых горцев в дом аталыка была проста. Отец лично отводил сына в дом воспитателя. У дидойцев мальчику перед отправлением на воспитание на левой руке на локтевой части накалывали имя и год рождения. Знатные же люди отдачу детей сопровождали целой церемонией.

Аталык-воспитатель о своем питомце должен был заботиться как о родном сыне. Прежде всего, заботиться, чтобы ребенок рос здоровым и трудолюбивым, умел ездить на лошади, владеть оружием, знал Коран, был воспитан в духе горской этики и порядочности.

Возвращение сына, обставлялось с особой торжественностью, где узы родственных отношений между семьей и аталыком становились долговечными.

К числу искусственного отцовства относился также обычай усыновления. К этому прибегали обычно бездетные семьи. Усыновлялись и осиротевшие дети близких родственников.

У дагестанцев существовал также обычай усыновления кровника семьей убитого.

Но делалось это, если убийца совершал символические прикосновения к груди матери убитого. В таких случаях он становился сыном ее, членом тухума и обязан был взять на себя заботы по хозяйству. Было и так. Чтобы избежать мести, род кровника прибегал к похищению мальчика, которого потом усыновлял.

Также аталычество можно признать институтом родового строя, которое, однако, к исследуемому периоду подвергалось коренным изменениям и стало отражать феодальные отношения.

В XIX в. аталычество было распространено главным образом среди князей и сала-узденей, которые видели в аталычестве средство усиления связей, расширения влияния, богатства.

Ко времени рождения ребенка у князя или сала-узденя всегда имелись на примете семьи, в которые можно отдать на кормление и воспитание будущего младенца.

Чем знатнее и богаче был бий или сала-уздень, тем больше обнаруживалось охотников взять его ребенка на воспитание.

Глава семьи, принявший чужого ребенка, назывался у кумыков «аталыкъ».

Первое время все обязанности по воспитанию ребенка лежали на женщине – «эмчек ана» (мать по кормлению), которая в случае необходимости должна была ради приемного сына отказать родному ребенку в своем молоке.

Подростком мальчик поступал в распоряжение аталыка-мужчины, который обязан был научить его правилам поведения в обществе, военному искусству и т. д. приемный сын постоянно вращался среди детей аталыка, которые называли его «эмчек къардаш» (молочный брат).

Девочку также учили ее будущим обязанностям, правилам поведения, рукоделию и т. д. В 14-15 лет воспитанник возвращался в дом родного отца.

При этом аталык должен был подарить ему ружье, коня и т. д. Воспитатель, в свою очередь, получал в качестве вознаграждения земельный участок, скот, дорогое оружие и т. д.

Со времени принятия ребенка на воспитание между двумя семьями устанавливались близкие отношения.

Сохранилось много преданий о том, как уходили молодые князья или сала-уздени к своим аталыкам, как аталыки мирили их, возвращали домой или, наоборот, как аталыки вместе со своими воспитанниками враждовали с отцами последних.

К XIX в. институт аталычества в былом значении не сохранился. Как об этом свидетельствует этнографический материал, усыновление в полном смысле этого слова практиковалось чаще всего в случае смерти родителей ребенка, когда крайне нужна была помощь посторонних. В этом случае сироту мог усыновить как родственник, так и посторонний человек. После смерти родителей сироты нередко продолжали воспитываться у родственников без усыновления.

Вот, что указано в Бежтинских адатах: «Дети должны платить долг отца в размере полученного наследства. Отказ от наследства допускается и освобождает от платежа долгов. Завещанием отец из 3 сыновей может сделать наследником одного или отдать имение постороннему. Завещание может быть и не в письменной форме, в присутствии двух свидетелей».

Усыновление само по себе не дает права наследования, но по завещанию усыновитель может оставить имущество усыновленному: брак между усыновленным и дочерью усыновителя дозволен: никаких обрядов при усыновлении не соблюдается. Аталычество известно еще под названием «уджира» (по-арабски и по-капучински). Вознаграждение взявшему на вскормление по 50 коп. в месяц, 6 рублей в год. Корм со стороны отца. Брак между семьями, связанными молочным родством, не допускается.

На вскормление ребенка остается пять-шесть лет. Когда муж прогоняет жену, имеющую младенца, последний остается при ней до окончания времени вскормления, а затем вправе выбрать быть ли ему у отца или матери.

Побратимство устанавливается питьем из одной чаши, в которую настругано серебро. Брак между побратавшимися семьями возможен. Опекун назначается, обыкновенно, при жизни. Он же и душеприказчик. Опекун назначается обыкновенно из родственников по отцу.

При отсутствии такого назначения, молла выбирает обыкновенно опекуном кого-либо из родственников опекаемого по отцу. Опека продолжается до достижения опекаемым 15-летнего возраста.

Хотя шариат и дозволяет продажу недвижимого имущества посторонним, но по адату, которого придерживаются капучи, продажа недвижимого имущества постороннему возможна только в том случае, если родственник по отцу не воспользуется правом предпочтительной покупки.

Самые ранние сведения об аталычестве в Дагестане в русских источниках появились в первой половине XVII в.

Судя по этим данным, в феодальной среде широко применялись как термины «эмчек», «аталык», так и (особенно в русских документах) «дядька», а для обозначения молочного брата – «имельдеш».

Неизвестный автор первой половины XIX в. в «Записке о сношениях с аварскими ханами с 1800 года по 1838 год» также отмечает, что правнук известного аварского хана Умма-хана – Султан-Ахмед-хан (сын Нуцал-хана) «находится в деревне Малом Джунгутае, где он воспитывается у тамошнего бека (очевидно, речь об уздене Алибеке или по другим данным Алиаскере.) – под личным надзором Ахмет-хана, который ему двоюродный дядя».

Н. Н. Муравьев-Карский в 1823 году писал о Мехти, старшем сыне шамхала Сулейман-паши: «Меньшие братья его имеют свои уделы… Уделы их состоят в деревнях, в коих они и живут, под присмотром дядек своих; ибо обычай у шамхалов такой, что они ни одного из сыновей своих не воспитывают дома, а отдают их богатому человеку, который содержит их на свой счет, воспитывает, как хочет, имея в виду управление удела за малолетнего, и потому воспитание их бывает совершенно пренебрежно, и шамхальский сын наравне с другими мальчиками бегает и играет на улице, усовершенствуя дурные или хорошие качества, данные ему от природы».

В адатах бежтинцев также отмечается наличие у них аталычества, которое было известно под названием «уджира» (по-арабски как бы передача в аренду). В качестве вознаграждения взявшему на вскармливание семья платила «по 50 коп. в месяц, 6 рублей в год». При этом продуктами питания обеспечивал отец. Не совсем ясно, является ли это действительно одной из форм аталычества или только отдачей на кормление грудью. Последними по времени в отношении данной этнической группы являются сведения о своеобразной форме аталычества в нагорном Дагестане А. К. Сержпутовского, совершившего поездку сюда, к дидойцам, в самом начале ХХ в.

«Аталычество, – отмечает автор, – у дидойцев играет большую роль. До последнего времени дидойцы отдают своих сыновей на воспитание родственникам или кунакам в соседние селения. Обыкновенно отдают мальчиков лет 4-5-ти. Перед отправлением на воспитание мальчикам на левой руке в локтевой части делают надпись по-арабски, имя и год рождения… Надписи делают уколами иглы, затем в ранки втирают порох и красящие вещества. Надпись сохраняется на всю жизнь. На воспитании юноши остаются до возмужалости, т. е. приблизительно до 17 – летнего возраста».

Аталыки засулакских князей имели самые крупные земельные владения со сравнительно высоким уровнем развития феодальных отношений.

«… Они, – писала С. Ш. Гаджиева, – с ранних лет приучались не обращать внимания на собственное хозяйство, и, относя это на попечение аталыков своих, безотчетно предавались развлечениям праздной жизни».

Вся семья и родня аталыка, как отмечалось выше, принимали самое активное участие в судьбе своего воспитанника.

По адату, нередко жених и невеста во время свадьбы останавливались в домах своих аталыков.

Княжна – бийке – нередко выходила замуж непосредственно из его дома. Аталык или его сын возглавляли и посольство жениха, которое отправлялось, согласно свадебному обряду, из дома родителей (или своего дома) за невестой, а если воспитывали девушку, то молочный брат сопровождал её в дом жениха, садясь с ней вместе на свадебную арбу («чогъа башын тутгъан») и получал за это в качестве вознаграждения лошадь или богатое оружие (у кумыков Буйнакского владения). Молочная мать – эмчек ана – везла приданное невесты в дом жениха и руководила размещением вещей невесты в брачной комнате (уьй тизе).

Когда же, по адату, молодую, приглашала семья мужа, в их дом вместе с родной матерью отправлялась и эмчек ана.

Не менее активное участие принимала семья аталыка и в несчастных случаях.

Так, наравне с единокровными молочные братья и сестры оплакивали, когда кто-нибудь умирал из близких воспитанника, брали на себя организацию похорон, носили траур, принимали соболезнование. Нередко в плачах и причитаниях женщины дома атлыка брали на себя основную роль.

Итак, через аталычество между двумя семьями (добавим, и двумя родственниками) устанавливались самые тесные отношения, регулируемые правовыми нормами и обставляемые многочисленными обрядами и церемониями.

Эти нормы предписывали и воспитателю, и воспитаннику взаимоподдержку во всех случаях жизни – во время свадьбы, похорон, во время конфликтов с другими тухумами, семьями, не говоря уже об изменении социального статуса и материального положения аталыка.

Известны случаи, когда во время новой женитьбы отца после смерти матери и ссоры из-за земли и другого имущества или по какой-нибудь не менее серьезной причине молодой князь уходил к своему аталыку, который был обязан защитить его интересы.

Сохранилось немало преданий о том, как аталыки мирили своих подопечных, возвращали их домой и даже как вместе с воспитанником враждовали с его родителями.

Выше мы охарактеризовали аталычество в Дагестане в XVIII – XIX вв. Однако к этому времени этот институт был зафиксирован в источниках как порядок, бытовавший лишь в аристократической среде и в феодально- трансформированном виде.

Особым образом аталычество меняет свое содержание и форму в пореформенный период. в конце XIX и начале ХХ в. осуществлялась передача детей главным образом на кормление грудью, т. е. сроком на 2 – 3 года. Так, например, дети Бабаюртовского князя Забита Уцмиева в конце XIX находились у кормилиц 2 – 3 года; двух старших сыновей кормилица одна женщина, а младшую дочь – другая. Обе женщины жили в том же селении Костек.

В целом традиции аталычества существовали на протяжении долгого времени. Не перестали они действовать и тогда, когда Дагестан был присоединен к России.

Напротив, царская администрация, поняв самолюбивый характер горцев и всю значимость этих традиций, использовала их в своей политике на Кавказе. Советская же власть сделала все возможное, чтобы одолеть их как вредный пережиток прошлого.

Ныне, когда идет неудержимый процесс национального возрождения Дагестана, восстановление вековых народных традиций и обычаев сослужило бы хорошую службу в деле укрепления нравственно-правовых устоев, дисциплины и порядка в обществе.

§3. Ишкиль (Баранта).

Представление о коллективной ответственности тухума и, шире, всей общины за совершенное преступление породило еще один любопытный элемент правовой практики.

Речь идет об ишкиле, или барамте, – захвате имущества родственников или односельчан ответчика, с тем чтобы заставить его выплатить за­держанный долг или удовлетворить истца исполнением другого рода обязательств.

Ишкиль (барамта) – обычай, возникший в недрах родового строя, сохранялся в Дагестане и в период развитого феодализма, вплоть до присоединения Дагестана к России. Он выражался в том, что кредитор имел право силой захватить имущество любого человека той местности, к которой принадлежал его должник, с целью побудить общество оказать давление на должника с тем, чтобы он погасил свой долг. Еще М. Ковалевский отмечал, что насильственный захват потерпевшим имущества обидчика был узаконен правовыми кодексами многих народов мира, находившихся на ранней стадии государственности.

Адатные нормы, связанные с барамтой, зафиксированы почти у всех народов Дагестана. Если в условиях родового строя обычай барамту представлял собою способ скорейшего регулирования конфликтов, после чего взятое в залог имущество возвращалось, с развитием феодальных отношений и укреплением государственности барамта также оставался одним из средств восстановления нарушенного права, однако применять его можно было с определенными оговорками: только после отказа в удовлетворении иска административным путем и с соблюдением строго установленных правил. Последние заключались в том, что запрещалось брать имущество в качестве барамты у представителей привилегированных сословий и духовенства.

По этой же причине запрещалось брать барамта из сельского стада, т. к. здесь мог быть скот и тех категорий населения, которые обладали правом имущественного иммунитета.            Таким образом, обычай барамты, не задевая и даже в определенной степени оберегая интересы привилегированных сословий, бил по рядовому общиннику: именно он оказывался во всех случаях и истцом, и ответчиком.

Как только к месту жительства истца приезжал человек из селения, где жил ответчик, истец при помощи своих родственников и односельчан отбирал у приезжего то, что было при нем: лошадь, оружие и т. д.

Приезжий не мог отказаться от выдачи барамты(в случае сопротивления отбирали его силой), а для скорейшего возвращения своего имущества он прилагал все усилия для того, чтобы заставить ответчика возникшей тяжбы уладить свои отношения с истцом. Если же этого не происходило или ответчик скрывался от ответственности, то подвергшийся из-за него барамте человек, в свою очередь, выжидал удобного случая, что бы взять барамта с члена того сельского общества, где он сам его выдал. Иногда процесс так запутывался и заходил так далеко, что возникали серьезные осложнения между сельскими обществами.

Поводом для захвата барамты могло служить воровство, незаконное присвоение чужого имущества, несвоевременное возвращение долга, неудовлетворенность истца решением суда, несправедливый раздел военной добычи и т. п.

Барамта допускалась как способ ис­полнения судебных решений при наличии обоснованного требования. В памятниках обычного права народов Дагестана выделены признаки, позволяющие барамта отличить от грабежа и кражи. В первую очередь это правомерность подобно­го поведения. Лица, которые на нарушение своих прав отвечали барамта, «слыли за людей умных, отважных и вполне порядочных, умеющих постоять за себя и свое имущество».

По адатам право на барамта возникало у по­терпевшего, если осужденный не исполнит приговора суда или бегаул аула умышленно уклонится от раз­бирательства дела и тем окажет покровительство пре­ступнику. Тогда истец получает пра­во, с позволения своего старейшины, произвесть баранту, т. е. с родственниками или ближайшими своими со­седями ехать в аул ответчика и тайно отогнать к себе скот его.

В период Рустам-хана, барамта характеризуется ограничением элементов произвола, регулированием ее и превращени­ем ее в легальный способ защиты правопорядка. Развитию барамты способствовало то, что администра­тивно-судебный аппарат был слаб и не пользовался до­статочным влиянием и авторитетом среди населения, а порою просто поддавался влиянию какого-либо рода.

Он был бессилен изменить положение, вследствие обо­собленности, труднодоступности некоторых населенных пунктов, обширности обслуживаемых территорий и сла­бого развития инфраструктуры. Население же по необхо­димости было вынуждено прибегать к примитивным средствам восстановления своих прав. В памятниках дагестанского права, возникших в период, когда феодальный уклад становиться ведущим способом производства, зафиксировано немало норм, направленных на укрепление частной собственности как базы феодального господства. Развитие феодальной собственности постепенно приводит к тому, что имущество феодалов и феодализирующей знати охраняется жестокими карами. Усиленная охрана частной собственности достаточно убедительно подтверждается мерой ответственности за преступление. Широкое распространение ишкиль получил в Дагестане. Сохрани­лась обширная переписка XVII-XK вв. между «вольными обществами», ханами и мусульманскими юристами о прецедентах ишкиля Шариат резко отрицательно относился к ишкилю. Обшина регулировала условия и порядок применения ишкиля. Запрещая ишкиль на своей территории, она поддерживала его за ее пределами. Так, постановления Андалальского общества, запрещавшие ишкиль на территории джамаата под угрозой штрафа в размере одно­го быка, тот же штраф устанавливали за помеху совершения такого акта «правосудия» на чужой территории. Согласно Гидатлинским адатам, самовольный ишкиль, без согласия на то старшин, был запрещен по отношению к лицам, происходившим из Карахского, Келебского и Ратлубского джамаатов. Следовательно, у Гидатля был договор с этими обществами о праве старшин контролировать отношения сторон по поводу ишкиля.

Известно немало примеров заключения подобных договоров устно иди письменно, при почетных свидетелях из нейтральных обществ. Угрожая ишкилем, общество могло выставить дополнительные условия. Например, араканцы требовали у общества Охли заставить вора-охлинца возместить убыток и суро­во наказать его, в противном случае Араканское общество грозило применить ишкиль ко всему обществу Охли.

Любопытный способ ишкиля описан в конце XVIII в. кади Рамаза­ном из с. Гаквари: «Если должник из одного общества не выплачивал долг должнику из другого общества, то истец мог воспользоваться куначескими связями в обществе ответчика. Кунак истца в пятничный день обшеджамаатской молитвы в мечети забирал обувь всех находив­шихся членов джамаата из прихожей. Обувь получали только после того, когда молившиеся в мечети принуждали должника или ответчи­ка выплатить долг или выполнить любые другие требования, считав­шиеся законными».

В отличие от простого возмещения убытков, как это было в феодальный период, за воровство в Кайтагском уцмийстве устанавливается десятикратное возмещение ущерба, в Аварском ханстве – трехкратное. Убийство вора и грабителя на месте преступления не влекло за собой никакой ответственности. В Постановлениях даже за приближение к воротам чужого дома со злым намерением с каждого виновного взыскивался штраф. Преследование воровства не является только частным делом пострадавшего: за поимку вора было установлено определенное вознаграждение, а за попустительство взыскивался штраф. Например, в Гидатлинском обществе человек, умышленно выпустивший из своих рук вора и грабителя, должен был уплатить штраф в 30 коров. Помимо возмещения убытков пострадавшему виновный уплачивал штраф в пользу общества и феодальной администрации. Как и другие памятника раннефеодального права, судебника Дагестана ХУ1-ХУ11 вв. содержат немало пережитков патриархального родового строя. Кровная месть, самовольный захват имущества – ишкиль, присяга и соприсяжничество имели еще широкое бытование, но они, будучи институтами отживающими, фигурировали в преобразованном виде. Барамта имел распространение в обществе, где интересы личности не обеспечивались защитой со стороны органов государственной власти. С развитием феодальной государственности применение самовольного захвата имущества (ишкиля) регулируется определенными правилами. В Постановлениях запрещалось брать ишкиль у некоторых привилегированных лиц. При развитии ишкиля необходимо иметь свидетелей. Никто не имел права оказывать сопротивление, когда у него брали скот или другое имущество в качестве ишкиля. Особо подчеркивается запрещение взимать ишкиль внутри селения. Случай такого рода описан в письме Абумуслима, шамхала Тарковского, обществу Чиркей (XVIII в.), в котором он жалуется на захват чиркеевцами 21 пары быков, двух заложников и лошадей то ли у подданных шамхала, то ли у него самого, таким способом Чиркей добивался у шамхала при­знания своей политической независимости и освобождения от упла­ты дани.

Таким образом, в ишкиль вовлекались совершенно непричастные к тяжбе люди; между общест­вами возникало если не военное, то своего рода «ишкильное» проти­востояние, при котором невозможно было вести торговые дела или свободно совершать поездки друг к другу.

В Аварии законодательно устанавли­валась пеня на просроченные долги и как последнее средство дозво­лялось применение ишкиля: «Если должник не возвращает долг в уста­новленный срок до применения к нему ишкиля, то на него возлагает­ся пеня; так, например, если кто-нибудь просрочил один ратал чего-либо в течение года, то должен вернуть полтора ратала, если просрочил один аббаси, то возвращает аббаси и два дирхема, если просрочил один кали (то полтора кали»

Ишкиль, как и кровомщение, вошел в юридическую систему кав­казского адата в форме, регулируемой джамаатом. Это компенсировало отсутствие в горском обществе долговых тюрем и других средств принуждения, кроме экономического (пеня) и морального (обществен­ное осуждение). Адаты XVII-XVIII вв. показывают, что к эпохе позднего средневековья применение ишкиля претерпело некоторые изменения. К этому времени он постепенно превратился в экстра­ординарное средство судебного принуждения.

Таким образом, ишкиль приобретает черты, приобретает черты легализованного властью правового института, имевшего определенную классовую направленность. На практике создавалась возможность усиленными мерами охранять частную собственность феодальной знати. И наоборот, имущество рядовых членов общества не пользовалось никакой защитой, так как решение вопроса о применении ишкиля находилось в компетенции сельской администрации.