Коллективная память о Масаде

 

Многие американцы моего поколения впервые узнали о Масаде из популярного сериала «Масада» (1981) с Питером О’Тулом в главной роли. Израильтянам же эта история известна не понаслышке: Масада стала частью «мифа об основании» современного государства Израиль.

Масада – это и место, и событие.

Место. Сначала это была горная крепость, выстроенная в I веке до н. э. на вершине плоского плато, на высоте в 450 метров, на расстоянии трех километров от западного берега Мертвого моря и сотни километров к юго‑востоку от Иерусалима. Незадолго до рождения Иисуса царь Ирод Великий соорудил и укрепил на этом месте большой комплекс. Остатки крепости сохранились доныне и составляют одну из главных туристических достопримечательностей Израиля, хотя Масада не упомянута ни в Ветхом, ни в Новом Завете.

Событие. Имеется в виду то, что произошло на этом месте в ходе Иудейской войны против Рима (66–73 годы). Основной источник информации – Иосиф Флавий, еврейский историк I века. Поначалу он и сам участвовал в восстании, даже возглавлял некоторые еврейские отряды, но затем сдался в плен. Римляне использовали его как парламентера в ходе осады Иерусалима, закончившейся в 70 году взятием города, разрушением стен, сожжением Храма и убийством тысяч евреев.

Однако падение Иерусалима не стало концом восстания. Некоторые повстанцы бежали из Иерусалима. Их последним оплотом стала Масада.

Надо сказать, что непосредственно перед началом войны в 66 году группа еврейских бойцов напала на римский гарнизон, занимавший Масаду, и захватил ее. С оружием, отобранным у римлян, повстанцы явились в Иерусалим и развязали в нем гражданскую войну, по ходу дела убив немало римских солдат. Это привело к большому восстанию: народ выступил против римлян, некогда захвативших его землю. Тогда из Сирии пришли римские легионы, и началась война, которая продлилась три с половиной года и увенчалась разрушением Иерусалима.

Однако повстанцы, начавшие восстание, еще раньше ретировались в Масаду, где и пересидели войну. Если считать женщин и детей, там было более 950 человек. Через три с половиной года после падения Иерусалима, когда римляне зачищали местность и ликвидировали остатки сопротивления, их отряды появились под Масадой. Прямой атакой крепость было не взять: уж очень надежно она была укреплена. На вершину вела лишь одна узкая дорога, которую легко было защитить.

Тогда римляне стали строить огромный осадный вал с западной стороны, откуда они могли бы атаковать с помощью военных орудий. Евреям на вершине же ничего не оставалось, как сидеть и наблюдать за происходящим. По свидетельству Иосифа Флавия, когда вал был почти построен, они приняли решение. Бежать было некуда, а защититься невозможно. Отпадала и сдача в плен: для мужчин она означала бы казнь, а для женщин и детей рабство. Поэтому вождь по имени Элеазар произнес две вдохновенные речи, назвав единственным достойным выходом массовое самоубийство. Так и поступили. Солдаты перебили женщин, детей и друг друга. Последние из оставшихся солдат совершили самоубийство. Когда римляне, наконец, прорвались сквозь стены, их встретила тишина. Выжили две женщины и пятеро детей, укрывшихся от резни. От кого‑то из них Иосиф и узнал эту историю.¹³

Масада жива в израильской памяти. Но прошлое помнят из‑за настоящего. И в ХХ веке «последний оплот» евреев против римлян часто вспоминали как случай, когда Израиль (как и ныне!) был в кольце врагов, но евреи предпочли «сражаться до последнего», «до последней капли крови». Именно так сейчас рассказывают и пересказывают в Израиле историю Масады. Всякий турист, который попадает в Масаду (до вершины можно добраться на фуникулере), слышит рассказ, видит остатки крепости и размышляет об отважной непреклонности воинов, не покорившихся завоевателю. Для израильских евреев, особенно после 1948 года (год обретения государственности), рассказ говорил не только о событии двухтысячелетней давности. Все было предельно актуально: старая история оживала в сопротивлении народа, сражавшегося за независимость против сонма врагов.¹⁴

Однако память о Масаде не всегда была такой. Это выяснили исследователи коллективной памяти. Важная статья, написанная вышеупомянутым Барри Шварцем, а также специалистами по памяти Йаэлем Зерубавелем и Бернис Барнетт, показывает, что с античности до начала ХХ века Масада не играла роли в коллективном сознании евреев.¹⁵ Она не упоминается ни в Талмуде, ни в каком‑либо другом священном тексте. С ней не связан ни один праздник. До недавнего времени евреи ничего не писали о ней. Почти два тысячелетия она пребывала в забвении.

Масада стала входить в еврейское сознание с первой половины ХХ века. Все началось с поэмы «Масада» (1927 год), написанной Ицхаком Ламданом, уехавшим из Украины в Израиль. Конечно, в 1920‑е годы государства Израиль еще не существовало, а потому оно не находилось в военной осаде. И поэма Ламдана не уподобляла положение масадовцев положению современных ему израильтян. Она говорила лишь о сопоставимости социальной ситуации. Ведь в ту пору евреям Восточной Европы закрывали въезд на Запад. Как кто‑то сказал, «для еврея было лишь два вида мест – места, куда он не мог уехать, и места, где он не мог жить». Единственной надеждой и возможностью оставалась Палестина.¹⁶

Ламдан не знает, не подведет ли евреев эта надежда. Как было с Масадой, может оказаться, что они попадут в капкан. Но ведь и вариантов других нет.

Таким образом, в 1927 году Масаду вспомнили в связи с актуальной ситуацией. После того как Израиль стал суверенным государством (1948 год), обстоятельства изменились. А с ней изменился и смысл Масады. С тех пор и в последующие десятилетия, «подобно осажденным и немногочисленным защитникам Масады, современные израильтяне находят себя окруженными враждебными силами, намного превосходящими их численностью».¹⁷ И Масада стала «символом воинской доблести, верности своему народу». Большинство израильтян осмыслили массовое самоубийство «как героическое утверждение национального достоинства и воли».¹⁸

Впоследствии один из авторов этого исследования, гебраист Йаэль Зерубавель, написал интересное исследование коллективной памяти о Масаде: «Заново обретенные корни: коллективная память и становление израильской национальной традиции».¹⁹ В этой работе он показывает, как лидеры современного Израиля использовали историю Масады в интересах собственной национальной программы, превратив ее в «один из главных национальных мифов израильского общества».²⁰ Три особенности Масады способствовали коллективной памяти о ней: рассказ о ней ярок и захватывает; крепость внушительна; сохранились впечатляющие остатки осадного вала и римских лагерей. Здесь есть, от чего растрогаться всякому, кто бывает в Масаде и слышит эту историю. Для израильских евреев Масада стала символом принадлежности к Израилю.

Лидеры Израиля понимали это почти с самого начала. В 1963–1965 годах раскопками руководил археолог Игаэль Ядин, в свое время занимавший должность начальника израильского генштаба. Как он заметил в одной радиопередаче: «Через посещения Масады мы можем научить [наших братьев из диаспоры] тому, что мы называем «сионизмом», лучше, чем через тысячи высокопарных речей» (27 апреля 1966 года).²¹ Израильтяне давно усваивали этот урок через рассказы о Масаде, туристические экскурсии и даже школьные учебники. Как говорит Шмарьяху Гутман в предисловии к детской книжке о Масаде (на иврите):

Масада – это символ еврейского и человеческого героизма во всем его величии. На Масаде выросло уже целое поколение молодежи. Это поколение, которое создало государство, поколение обороны в ее различных проявлениях. Масада остается источником силы и мужества освободить страну, пустить в ней корни и защитить всю ее территорию.²²

Однако исследователи коллективной памяти удивляются: насколько все это происходило за счет реальной истории (как она описана в древних источниках). Зерубавель отмечает, что типичное повествование о Масаде, как оно звучало в израильской культуре ХХ века, было достигнуто путем «крайне избирательной подборки из исторических свидетельств Иосифа. Подчеркивая одни аспекты его рассказа и игнорируя другие, мемориальное повествование переформировало рассказ и трансформировало его смысл».²³

Никто не занимался этой проблемой больше, чем израильтянин Нахман Бен‑Йехуда. Он сам вырос на мифе о Масаде, но чем больше изучал исторические факты, тем больше они приводили его в замешательство. В книге «Миф о Масаде: коллективная память и мифотворчество в Израиле» Бен‑Йехуда отмечает, что современный миф подает масадовцев как «борцов за свободу». Однако, по сообщению Иосифа, они были «сикариями» (sicarii). Как объясняет Иосиф, сикарии (то есть «кинжальщики», от латинского слова sicarius, «кинжал») были убийцами: убивали тех собратьев‑евреев, которых подозревали в сотрудничестве с римлянами. И пока шла Иудейская война, они не дожидались тихо своего конца на вершине горы. Они совершали страшные акты насилия против других евреев. В частности, они устроили налет на поселок Эйн‑Геди, где перебили множество евреев, а их запасы увезли в Масаду. Современный миф гласит, что масадовцы держали осаду в течение трех с половиной лет постоянных сражений. На самом деле, скорее всего, осада заняла не более нескольких месяцев. Согласно современному мифу, повстанцы сражались отважно «до трагического конца», «до последнего вздоха», «до последней капли крови». Но из рассказа Иосифа Флавия даже не видно, что они вообще сражались! Не было ни битв, ни вооруженных стычек – это подтверждают и археологические раскопки. Вместо того чтобы стоять до конца, вожди сикариев убедили (силой?) сотни людей покончить с собой. Вместо того чтобы дать римлянам бой, они предпочли убить себя.²⁴ По словам Йаэля Зерубавеля, для создания мифа о Масаде рассказчик «говорит о том, о чем Иосиф молчит, и умалчивает о том, о чем Иосиф пишет подробно».²⁵

Изучение коллективной памяти иногда дает больше информации о вспоминающих, чем о вспоминаемых. Конечно, событие прошлого и память о нем взаимосвязаны. Современное сказание о Масаде не выдумано с нуля. На том месте, которое стало столь почитаемым, была римская осада, и в результате ее погибли сотни евреев. Однако расхожая версия этого сказания не отражает (да и не слишком пытается отразить) реальные исторические события. Она интерпретирует событие в свете нынешней ситуации.²⁶

Социологи, которые занимаются коллективной памятью, скажут, что при воспоминаниях о прошлом так бывает почти всегда. Всегда наши обстоятельства влияют на то, как мы вспоминаем. Поэтому воспоминания дают материал не только историкам для попытки исторической реконструкции, но и мнемоисторикам: чтобы выяснить, как и по каким причинам вспоминается прошлое.

Чуть ниже и в следующей главе я применю эти выводы к раннехристианским воспоминаниям об Иисусе. Изучать каждую память в каждой христианской общине здесь нет возможности: для этого нужна отдельная книга, да и не одна. Вместо этого мы сначала подробно обсудим специфику того образа Иисуса, который содержится в трех важных текстах: Евангелии от Марка, Евангелии от Иоанна и Евангелии от Фомы. Затем мы гораздо короче коснемся коллективных воспоминаний в ряде других раннехристианских текстов, чтобы получить лучшее представление обо всей палитре возможностей. Эти книги были написаны в разное время и в разных общинах. Каждая из них имеет за собой свою историю и свои обстоятельства. Соответственно и образ Иисуса в них несколько разный.