Более поздняя память об Иисусе

 

Приблизительно через столетие после короткого взлета Маркиона и Феодота, в большей части христианского мира сложилось мнение, что каждый из них в чем‑то целиком прав, а в чем‑то целиком ошибается. Маркиониты правильно сказали, что Иисус был Богом, но ошиблись, отрицая его человеческую природу. Феодотиане правильно учили, что Иисус был человеком, но впали в заблуждение, не считая его Богом. Сформировался консенсус: Иисус был одновременно человеком и Богом. А со временем стало считаться, что Иисус был не наполовину Богом, наполовину человеком, а полностью Богом и полностью человеком.

Первым официальным церковным собранием, созванным для обсуждения богословских вопросов о природе Христа, стал знаменитый Никейский собор (325 год). На него съехались епископы со всей христианской ойкумены. Вопреки тому что иногда можно прочесть – в бесценной классике вроде «Кода да Винчи», – все участники уже считали Христа Богом и человеком.²¹ Но возникал вопрос: как он может быть Богом, если Бог един? Может, он – некое второстепенное божество, подчиненное Богу Отцу, созданное им в незапамятном прошлом? Или Христос во всех отношениях соравен и совечен Богу Отцу? Таковы были два основных предположения. В итоге на Соборе победила вторая, которая и стала господствующей/ортодоксальной точкой зрения Церкви.

Понятно, что всякий, кто считает Иисуса Богочеловеком из плоти и крови, соравным Отцу, «помнит» его жизнь иначе, чем тот, кто считает Иисуса только человеком (хотя и наделенным силой свыше) или только Богом (хотя и имевшим вид человека). Для епископов Никейского собора Иисус был воистину Богом во плоти. Он жил и учил, умер и воскрес как человек, но не простой смертный, а Бого человек. Эти епископы и их последователи уже не помнили те аспекты жизни Иисуса, в которых Иисус выглядел, как и все мы, по‑человечески несовершенным, – аспекты, известные его родственникам, друзьям и даже ученикам. Люди, знавшие Иисуса, либо не передали данную информацию, либо она была впоследствии утрачена.

Память об Иисусе как о вечном Боге, который в виде человека ходил по земле, оказалась под влиянием поздних богословских идей. Она сильно отличается от памяти авторов первых двух веков, которых мы разбирали в двух предыдущих главах.²² Впрочем, и ранние воспоминания отличались друг от друга. Причину мы уже знаем: многие различия обусловлены природой памяти. Память – это не только информация и опыт пережитого. Она во многом завязана на настоящее. То, как мы помним прошлое, тесно взаимосвязано с нашим нынешним опытом. Поэтому у нас нет прямого и непосредственного доступа к прошлому. Наше сознание обращается к нему лишь через несовершенные и эластичные процессы памяти.

 

 

8. В заключение: хвала памяти

 

Подобно большинству авторов, я получаю много писем от читателей. В ряде из них высказывается точка зрения, которая меня удручает. Она связана с вопросом важности памяти. Чтобы объяснить ее, сделаю небольшое отступление.

Основная часть моей профессиональной деятельности – как преподавателя, исследователя, лектора и писателя – сосредоточена вокруг исторической тематики. Всякий раз, когда я подхожу к Новому Завету с исторической точки зрения (а это бывает часто), я упоминаю проблему источников.

 

• Евангелия написаны через десятки лет после смерти Иисуса.

• Евангелисты не знали Иисуса лично.

• Евангелисты даже не встречали людей, которые знали Иисуса.

• Евангелия полны нестыковок и противоречий. Они по‑разному передают слова и описывают дела Иисуса.

 

Поэтому для реконструкции жизни Иисуса необходимо выработать жесткие критерии достоверности и применить их к источникам. Только так мы отделим историю от поздних искаженных воспоминаний.

Я – историк. Мне интересно прошлое. Некоторые свои воззрения на него я изложил в этой книге. И на сей раз акцент сделал на памяти: как искаженной памяти об Иисусе, так и точной (историческом зерне, которое содержится в ряде евангельских повествований). Ведь не все наши воспоминания обманывают. Так и воспоминания об Иисусе: из источников нам немало известно о его жизни.

Кроме того, я подчеркнул, что исследователи памяти занимаются не только ее аберрацией. В частности, есть такая интересная область, как «история памяти» («мнемоистория», по Ассману). В данном случае она помогает увидеть, какой свет проливают воспоминания об Иисусе на людей, которые его вспоминали: почему у Марка, Иоанна, Фомы и других была именно такая память об Иисусе? Как их исторические условия могут объяснить характер их воспоминаний?

Однако во многих читательских письмах вопрос ставится так: если в евангелиях содержится что‑то недостоверное, значит, они не вполне истинны. А раз они не вполне истинны, их не стоит читать.

Мне это огорчительно. Возможно, вас удивит мое огорчение. Но оно есть.

Действительно, работа историка требует строгого критического отношения к источникам информации, дошедшим к нам из прошлого. По‑видимому, некоторые читатели полагают, что такой подход к источникам свойствен лишь атеистическим, бесчувственным и либеральным историкам, которые не верят в чудеса и хотят уничтожить религию. На самом деле все историки так обращаются с материалами. Причина, по которой некоторые читатели возражают против данного подхода к евангелиям, состоит в том, что им непривычен исторический анализ Библии.

Более того, хотя я подхожу к Библии как историк, я вовсе не считаю этот подход единственно возможным. Мне грустно, когда люди думают, что раз евангелия содержат нестыковки, неправдоподобные факты и исторические ошибки, то надо выбросить евангелия на свалку истории.

Да, христианство часто рассматривается как «историческая» религия, и если возникают проблемы с исторической достоверностью, то появляются проблемы и у него самого. Я отлично это понимаю. Однако, на мой взгляд, в христианстве есть нечто большее, чем история. И вообще жизнь, смысл и истина не сводятся к вопросу, насколько достоверно описано событие в каком‑либо древнем тексте.

С моей точки зрения, раннехристианские евангелия по сути намного больше, чем исторические источники. Это воспоминания ранних христиан о личности, которую они считали самой важной личностью в истории. Да, если смотреть на эти воспоминания под историческим углом, они вполне могут быть искаженными. Но это не обесценивает их (во всяком случае, для меня). Ведь так устроена жизнь. Не искаженных воспоминаний не бывает.

Действительно, все новозаветные воспоминания отличаются друг от друга, а стало быть, не вполне надежны. Но это не означает, что мы должны выбросить их как мусор. Ведь воспоминания одного человека всегда отличаются от воспоминаний другого человека, даже если речь идет об одном событии. Так действует память.

И действительно, на воспоминания евангелистов повлияли их жизнь, судьба и заботы. «Настоящее» наложило отпечаток на то, чтó и как они помнили о прошлом. Однако это не означает, что евангелия – пережиток старины. Ведь все воспоминания о прошлом спровоцированы и сформированы настоящим.

Мне грустно, что для многих людей свет клином сошелся на истории. Мол, если что‑то не произошло, то оно неверно (во всех смыслах). Неужели? Разве мы так воспринимаем жизнь? Разве мы находим смысл только в твердых и надежно установленных фактах прошлого? Да с чего бы?

Разве все бессмысленно, кроме надежных фактов прошлого? Подумайте, сколько замечательного вокруг: близкие и друзья, работа и хобби, религия и философия, прогулки и романы, стихи и музыка, хорошая еда и хорошее питье.

Возьму один лишь пример, далекий от Нового Завета. Откажемся ли мы от литературы на том основании, что в ней многое выдумано? Главный герой замечательного романа Диккенса «Давид Копперфильд» не существовал. Обесценивает ли это книгу? Вы скажете: «Но ведь это другое дело, ибо это художественная литература». Да, художественная литература. И она может всю жизнь перевернуть, ибо полна смысла, хотя этих людей не было на свете.

А подорвут ли исторические открытия силу шедевров литературы? Допустим, нам докажут, что «Короля Лира» написал не Шекспир. Уменьшится ли его сокрушительная сила? От «Пляжа Дувра» у нас мурашки по коже – неужели мы разочаруемся, если узнаем, что у Арнольда были другие мысли, когда он в последний раз смотрел на Ла‑Манш?

Литература обращается к нам независимо от исторической достоверности. Да и музыка. И скульптура. И вообще всякое искусство. А евангелия – это не только историческое свидетельство о прошлом, но и произведения искусства.

Кроме того, это письменные формы памяти. Большинство из нас лелеют множество воспоминаний: о детстве, родителях, друзьях, романтических связях, достижениях, поездках, об удовольствиях и миллионе других вещей. Другие воспоминания мучительны: о боли, страдании, непонимании, разрушенных отношениях, финансовых неурядицах, насилии, об утерянных близких и миллионе других вещей.

Когда мы осмысливаем и вспоминаем былое – людей, места, события, – у нас нет априорной установки проверять каждое воспоминание, чтобы удостовериться в его историчности. Мы не проверяем достоверность днями напролет. Нам достаточно памяти.

Да, память может быть хлипкой, ненадежной и ошибочной. Но уж что есть, то есть. С такой памятью мы живем. Если кто‑то говорит, что мы все напутали, мы можем согласиться и подкорректировать наши воспоминания. А можем, как чаще бывает, и не согласиться, настояв на своем.

Мы живем не только собственными воспоминаниями, но и воспоминаниями других людей. Мы делимся своей жизнью с окружающими. А окружающие делятся своей жизнью с нами. Но есть только один способ делиться жизнью вне несуществующей наносекунды настоящего: делиться жизнью памяти. Наше настоящее находится под влиянием прошлого: и нашего собственного, и других людей. А форму прошлому придало наше настоящее. Форму размышлениям о будущем придает то и другое. Наша жизнь никогда не протекает в изоляции от нашего прошлого или прошлого других людей. Жить и делиться воспоминаниями – вот что составляет нашу жизнь.

Евангелисты делятся памятью о прошлом. Да, историки могут подвергнуть их анализу, чтобы понять, что происходило в жизни Иисуса. Я зарабатываю этим на хлеб. Но если бы евангелия больше ничего из себя не представляли, они были бы сухими, банальными и неинтересными никому, кроме любителей музейных редкостей. Евангелия – это нечто большее, чем исторические источники. И не случайно их воспоминания о человеке, который в них описан, изменили мир.

Заметим: мир преобразил – и преображает – вовсе не исторический Иисус. Вы скажете: как же так, разве христианство не стало религией Запада? Да, стало. Но можно взглянуть на вещи иначе. Два миллиарда человек на Земле верны памяти об Иисусе. Многие из них обладают тем, что я, историк, счел бы исторически точным воспоминанием о базовых фактах реальной жизни и служения Иисуса? Несколько тысяч? Это крошечный процент. Так что историю перевернул не исторический Иисус. Ее перевернул Иисус воспоминаемый.

Для меня как историка очевидно, что необходимо всерьез считаться с тем, что известно об историческом Иисусе. Однако воспоминаемым Иисусом пренебрегать нельзя.

Важно ли, в какой степени достоверна Нагорная проповедь в том виде, как она отражена у Матфея (Мф 5–7)? Историку – важно. Но если Иисус ее не произнес, потеряет ли она силу? Ничуть. Она заслуженно считается одним из величайших этических учений в истории нашей планеты.

Важно ли, в какой степени достоверны рассказы о чудесах: исцелял ли Иисус больных, изгонял ли бесов и воскрешал ли мертвых? И воскрес ли он сам? Историку – важно. Но если эти рассказы исторически недостоверны, лишает ли это их литературной силы? Думаю, нет. Они удивительно притягательны. Проникновение в их смысл означает постижение текстов, которым найдется мало равных по внутренней радости, да и влиянию на мир.

Важно ли, в какой степени достоверно, что Иисус считал себя Богом? Историку – важно. Но если не считал – а я думаю, что не считал, – все равно это позднее воспоминание о нем крайне ценно. Без него вера, основанная на учении Иисуса, не расправила бы крылья, Римская империя не отказалась бы от язычества, а история нашего мира пошла бы невообразимо иными путями.¹ Историю изменили не грубые факты – ее изменила память.

Да, память можно изучать с целью выяснить, где она подводит и обманывает. И ее следует так изучать. Ее необходимо так изучать. Я бóльшую часть жизни ее так изучаю. Но ее нужно изучать и под другим углом, отдавая должное ее внутренней значимости и силе. Память есть то, что дает смысл нашей жизни, и не только личной, но и жизни каждого человека, который когда‑либо жил на этой планете. Без нее мы не можем существовать как социальные группы и действовать как индивиды. Память заслуживает того, чтобы изучать ее как таковую: не только для того, чтобы извлечь из нее исторически достоверные куски, но и узнать, что она говорит о своем обладателе.

Христианская память имеет особую, уникальную значимость. Христианская память преобразила наш мир. Христианская память вызвала революцию в истории западной цивилизации. Христианская память продолжает влиять на миллиарды людей в наше время. Разумеется, в конечном счете христианская память восходит к самым древним воспоминаниям об Иисусе. Их необходимо изучать в поиске информации об исторической личности, которая стоит у истоков этой памяти. Но их необходимо изучать и с позиции того, что они говорят о людях, которые жили после Иисуса, помнили его и передали предания о нем нам, живущим ныне.

 

Благодарности

 

Поскольку в этой книге обсуждаются исследования в разных дисциплинах, я очень благодарен опытным коллегам, которые прочитали ее полностью или частично, и обратили внимание на недочеты в виде ошибок или отсутствие необходимых нюансов. Надеюсь, теперь все в порядке. Если нет, в этом лишь моя вина.

Я особенно признателен Дэниелу Шактеру, профессору и завкафедрой психологического факультета Гарвардского университета. Он один из ведущих исследователей памяти и, пожалуй, крупнейший в мире эксперт по феномену ложной памяти. Его книги и статьи оказывали большое влияние на ход моих мыслей с самого начала моих исследований. (Кстати, он получал свой первый диплом в Университете Северной Каролины, где я сейчас преподаю!) Профессор Шактер любезно согласился ознакомиться с рукописью и указать мне на оплошности. Я глубоко обязан ему.

Мне посчастливилось, что рукопись прочли и дали очень полезные комментарии два специалиста по Новому Завету, которые много занимались коллективной памятью: Зеба Крук из Карлтонского университета и Крис Кит из Университета святой Марии. Они существенно помогали и в большом и в малом, за что я им чрезвычайно благодарен. Кроме того, я попросил моего друга и специалиста по евангелиям Марка Гудакра – из конкурентного Университета Дьюка – проверить черновой вариант книги на предмет досадных ошибок, неточных утверждений и прочих недочетов. Он с готовностью откликнулся и внес немало ценных предложений.

Три преподавателя из Университета Северной Каролины прочли разделы книги, связанные с их специальностью. Я глубоко ценю их готовность помочь нуждающемуся коллеге. Это Уильям Барни с исторического факультета, а также Джоди Магнесс и Эвьятар Мариенбург с моего собственного факультета религиоведения. Всего им самого лучшего!

Я также благодарен трем своим аспирантам из Университета Северной Каролины. Они работают над разными аспектами Нового Завета и раннего христианства и оказали мне значительную помощь в исследованиях по ходу проекта. Это Люк Дрейк, Шейли Пател и Трэвис Проктор. Любой преподаватель был бы счастлив иметь таких студентов‑ученых.

У меня были и другие читатели, причем подчас необычного рода. Пожалуй, здесь нужны объяснения.

Расскажу подоплеку: года три с лишним назад я начал вести блог в Интернете (Bart Ehrman blog). Я делаю записи по всем вопросам, в которых разбираюсь: о Новом Завете, историческом Иисусе, Павловых посланиях, раннехристианских апокрифах, мужах апостольских, рукописной традиции раннехристианских текстов и прочих сторонах истории и литературы раннего христианства. В день я пишу примерно по тысяче слов, а всего выходит по пять‑шесть записей в неделю. Но вот заковыка: чтобы прочесть записи, человек должен зарегистрироваться и заплатить деньги (небольшие).

Я веду блог и взимаю деньги, но не для того, чтобы набить собственный карман, а чтобы собрать пожертвования в пользу нуждающихся. Каждый пенни идет в благотворительные организации – две местные и две международные, – которые помогают голодающим и бездомным. Блог развивается, и растут пожертвования. В прошлый год мы собрали 78 тысяч долларов. Надеюсь, в этом году будет значительно больше. Если вы пожелаете присоединиться, вот адрес: www.ehrmanblog.org.

Заканчивая книгу, я решил сделать нечто необычное: предложил читателям блога право ознакомиться с книгой и внести комментарии до ее выхода в свет в обмен на пожертвование определенной суммы. Несколько читателей воспользовались возможностью. Я переслал им рукопись. Они прочли ее, сделали замечания, а я серьезно отнесся к этим замечаниям при подготовке окончательного варианта.

Я глубоко признателен этим читателям. Это Стив и Габби Уолрат, Эрик Браун, Джеймс и Джереми Гранада, Стив Леонард, Грег Мэтьюз, Ронадьд Таска, а также мои добрые друзья и спутники по недавним путешествиям Габриэла Ларанжейра и Билл Сазерленд.

Я особенно признателен Майклу Модлину, моему новому редактору в издательстве HarperOne. Он предельно тщательно вычитал рукопись несколько раз и сделал крайне ценные и полезные замечания. В результате книга сильно улучшилась.

И наконец, мой друг Роджер Фрит – некогда редактор, а ныне литературный агент – прочел рукопись целиком и высказал здравые мысли относительно стиля и содержания. Это уже седьмая книга, которую мы делали вместе. (А шестую делали, когда он еще был редактором в HarperOne.) Мы оба мечтаем, что у нас будет много новых проектов. Я в очень большом долгу перед ним и, быть может, когда‑нибудь отвечу взаимностью.

 

Примечания

 

 

Введение

 

¹ Подробнее об этом см. главу 3.

² См. https://www.washingtonpost.com/news/monkey‑cage/wp/ 2015/02/16/new‑ranking‑of‑u‑s‑presidents‑puts‑lincoln‑1‑obama‑18‑kennedy‑judged‑most‑over‑rated/

³ Barry Schwartz, Abraham Lincoln and the Forge of National Memory (Chicago: University of Chicago Press, 2000), p. 31.

⁴ The Collected Works of Abraham Lincoln, ed. Roy Basler (New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1953–1955), vol. 3, pp. 145–146. Этой цитатой я обязан Барри Шварцу. См. предыдущее примечание.

⁵ Schwartz, Abraham Lincoln, p. 4.

⁶ Некоторые ученые проводят тонкую грань между «коллективной памятью», «социальной памятью» и «культурной памятью». Для целей, которые преследует данная книга, эти различия не принципиальны. Поэтому я буду использовать данные термины как синонимы.

⁷ Многие исследователи памяти полагают, что воспоминания всегда искажены. Наша голова не снабжена видеокамерой, которая точно фиксирует события: мы отбираем факты, которые следует запоминать; различные части события оставляют отпечаток в различных отделах мозга, и впоследствии, при воспоминании, из этих частей воссоздается цельная картина (см. главу 4). Поэтому воспоминания никогда не воспроизводят то, что происходило, полностью и в точности. Соответственно, «искажение» не должно пониматься как вещь сугубо негативная.

⁸ Abraham Lincoln, p. 6.

⁹ James W.Loewen, Lies My Teacher Told Me: Everything Your American History Textbook Got Wrong (New York: Simon & Schuster, 1995), p. 53.

¹⁰ Loewen, Lies My Teacher Told Me, p. 64.