Иллюстрация метода: суд перед Пилатом

 

Начнем с самого важного и очевидного вопроса. Есть ли способ выявить неточные, недостоверные воспоминания об Иисусе в евангелиях? Мой анализ в этой и следующей главе будет основан на предпосылке, что искаженные воспоминания об Иисусе поддаются выявлению. Здесь есть два ключевых признака.

 

Во‑первых, иногда воспоминания о жизни Иисуса противоречат друг другу. Например, в евангелиях один и тот же эпизод описывается по‑разному. Конечно, в жизни случается, что разные рассказы – лишь разные точки зрения, разные ракурсы. Однако подчас версии отличаются настолько – даже противоречат друг другу – что все они не могут быть истинны одновременно. Значит, как минимум одна из них исторически недостоверна и отражает искаженную память.²⁵

 

 

Во‑вторых, некоторые воспоминания неправдоподобны, невероятны. Конечно, каждый случай следует рассматривать отдельно. И все же такие места в рассказах о жизни и смерти Иисуса существуют. Когда сцена неправдоподобна, можно констатировать искаженную память.

 

Как мы увидим, выявить искаженные воспоминания важно не только для реконструкции жизни Иисуса. Это проливает свет и на ранних христиан. Глядя на их представления об Иисусе, мы понимаем, в каких обстоятельствах они жили. Ведь эти обстоятельства наложили отпечаток на их память об Иисусе.

Чтобы показать, как выявляют искаженные воспоминания, я возьму небольшой пример. Он содержит и противоречия (евангельские отчеты не совпадают), и неправдоподобные детали. Он касается суда перед Пилатом: сцены, описанной во всех четырех канонических Евангелиях.

 

…Итак, большинство исследователей согласны, что базовая суть событий, произошедших на Страстной неделе, описана в евангелиях верно. Во время пасхальных празднований Иисуса привели к Понтию Пилату, наместнику Иудеи. Его обвинили в том, что он называл себя царем иудейским, и приговорили к распятию. В историчности этих событий убеждают следующие факты: Иисуса наверняка распяли; распятие было римской формой казни; римляне резервировали право выносить смертные приговоры за собой; приказ о казни отдавал римский наместник; наместником был Понтий Пилат; наместник обычно приезжал в Иерусалим на Пасху.²⁶ Если все это сложить, общая канва событий, описанных в евангелиях, выглядит абсолютно правдоподобной.

Однако интересно, насколько по‑разному евангелия описывают суд над Иисусом. Не будем сейчас углубляться во все детали, а сосредоточим внимание на двух главных моментах: образе Пилата/еврейских вождей и образе толпы.

В Евангелии от Марка (Мк 15:2–15), древнейшем из известных евангелий, еврейские вожди приводят Иисуса к Пилату. Пилат спрашивает Иисуса: «Ты царь иудейский?» Иисус коротко отвечает: «Ты говоришь» (греч. su legeis). Еврейские вожди выдвигают много обвинений против Иисуса, но, к удивлению Пилата, Иисус не отвечает на них. Между тем у Пилата был обычай отпускать на праздник одного узника, о котором попросит толпа. Пилат предлагает толпе отпустить Иисуса. Но народ, подстрекаемый еврейскими священниками, просит за убийцу и мятежника Варавву. Пилат спрашивает, что ему делать с Иисусом. Толпа требует казни. Пилат удивляется: какое же зло сделал Иисус? Но толпа настаивает на своем. Тогда Пилат отпускает Варавву, а Иисуса отдает на распятие.

Рассказ лаконичен и прост. Любопытно, как его меняют последующие евангелисты. Мы уже видели, каким колоссальным изменениям подверглась история Страстей в поздних неканонических текстах вроде Евангелия от Петра (см. главу 1). Однако серьезные изменения заметны уже в Новом Завете. Взять хотя бы Евангелие от Матфея, одним из источников которого почти наверняка было Евангелие от Марка. Из модификаций, внесенных Матфеем (Мф 27:11–26), отметим лишь два.

 

• Пока Пилат сидит на судейском месте, жена передает ему просьбу не делать Иисусу ничего плохого, поскольку Иисус невиновен.

• Пилат осознает, что начнется смута, если он не уступит требованиям толпы. Тогда он велит принести воды и омывает руки, объявляя себя невиновным в крови Иисуса. Толпа восклицает: «Кровь его на нас и на детях наших» (Мф 27:25).

 

Без сомнения, Матфей еще больше, чем Марк подчеркивает, что Пилат не хотел смерти Иисуса: этого хотели еврейские лидеры и толпа (опять‑таки сравните с неканоническими текстами!)

Эти акценты еще заметнее в Евангелии от Луки (Лк 23:1–25), которое также использовало Марка в качестве одного из источников. Здесь Пилат сразу объявляет, что не находит в Иисусе никакой вины. Однако первосвященники и еврейская толпа продолжают обвинять Иисуса. Узнав, что в город на Пасху прибыл Ирод, правитель Галилеи, родной земли Иисуса, Пилат посылает узника к Ироду. Ирод задает Иисусу вопросы, но в итоге отсылает обратно к Пилату, не найдя в Иисусе ничего преступного. Дальше Пилат опять объявляет Иисуса невиновным (еще два раза!). Однако еврейская толпа настаивает на своем, и Пилат отдает Иисуса «в их волю» (Лк 23:25). Здесь предельно ясно, кто несет главную ответственность за смерть Иисуса: не римский наместник и даже не империя, которую он олицетворяет (они нашли Иисуса невиновным!), а еврейские власти и еврейский народ.

В Евангелии от Иоанна, позднейшем из канонических евангелий, эта линия обозначена еще более четко (Ин 18:28–19:16). Судя по всему, Иоанн не знал синоптических повествований. Но в широком смысле его версия похожа на синоптическую: еврейские власти приводят Иисуса к Пилату; Иисуса допрашивают и отправляют на распятие. Но за вычетом таких общих мест, Иоаннов рассказ стоит особняком.

У Иоанна еврейские вожди приводят Иисуса в преторию (дворец Пилата), но отказываются входить внутрь: они не хотят ритуально оскверниться, что помешало бы им вкушать вечером пасхальную трапезу. Иоанн не объясняет, почему претория осквернила бы этих евреев, но их отказ подразумевает два необычных отличия от синоптиков.

 

• У Матфея, Марка и Луки пасхальная трапеза уже состоялась накануне вечером. В этих более древних евангелиях Иисуса приводят к Пилату наутро после пасхальной трапезы, у Иоанна же – наутро перед трапезой. Стало быть, если синоптики правы, Иоанн не отражает здесь точную память.

• Поскольку еврейские вожди не входят к Пилату, а лишь посылают к нему Иисуса, наместник оказывается в своеобразной ситуации: он вынужден курсировать между ними и обвиняемым. Сначала он общается с Иисусом наедине, потом выходит из претории к еврейским вождям; потом входит, потом опять выходит и т. д. И так шесть раз.

 

Отметим еще одну Иоаннову особенность: Иисус и Пилат ведут пространные разговоры. Иисус вовсе не молчит, в отличие от некоторых других повествований. Он использует выдвинутые обвинения, чтобы сказать Пилату о себе и своей личности, своем царстве и истине. Как и у Луки, Пилат пытается отпустить Иисуса (трижды), но «иудеи» и слышать об этом не хотят: они настаивают на казни. Наконец, Пилат выводит Иисуса наружу и показывает его им со словами: «Вот, царь ваш». Но евреи требуют распятия. Пилат спрашивает: «Царя ли вашего распну?» Первосвященники отвечают: «Нет у нас царя, кроме кесаря». Тогда Пилат «предал его им на распятие» (Ин 19:16).

Поразительная фраза! Кому именно – «им»? Судя по ближайшему контексту – первосвященникам. В этом рассказе Иисус не только предоставляет судьбу Иисуса воле еврейских вождей и еврейского народа, как в Лк 23:35. Он еще и отдает его «им» на распятие. За казнь Иисуса несут ответственность еврейские вожди.

Как мы уже поняли, один из индикаторов искажения памяти – невозможность согласовать разные версии события. И как мы отметили в главе 1, прошлое мы вспоминаем из‑за настоящего. События в настоящем влияют не только на то, что мы вспоминаем, но и на то, как мы вспоминаем. Как же тогда обстоит дело с «настоящим» евангелистов, которые рассказывали о суде над Иисусом спустя 40–60 лет после этого суда? Могло ли настоящее исказить – сознательно или бессознательно – память о суде над Иисусом? Вопрос немаловажен, ибо здесь нас интересует не только вопрос об исторической достоверности воспоминаний о прошлом, но и то, какой свет проливают эти воспоминания на их обладателей. Что христиане считали важным в прошлом, когда представляли его себе?

Одно можно сказать с уверенностью: во времена евангелистов, через 40–60 лет после распятия, отношения между христианами (из язычников и евреев) и евреями‑нехристианами были весьма напряженными. Как известно, большинство евреев не верили в мессианство Иисуса. Те немногие евреи, которые верили в мессианство Иисуса, настаивали на своей абсолютной правоте. Со временем различие во мнениях привело к значительной враждебности и неприязни. Христиане не могли взять в толк, почему евреи‑нехристиане слепы к истине и отвергают собственного Мессию. Возникла версия, что такую позицию евреи заняли изначально. Следующим шагом стала мысль, что евреи и выдали Иисуса римским властям, когда отвергли его. А отсюда рукой подать до идеи, что Иисус умер из‑за строптивых евреев. По сути, уже говорилось, что Иисуса убили евреи.

Это – искажение памяти. Иисуса убили не евреи: его убили римляне. Это не означает, разумеется, что можно винить всех римлян. (Курьез: на протяжении веков христиане обвиняли в убийстве Иисуса «евреев» и никогда – «итальянцев.) Приказ о распятии Иисуса отдал римский наместник Понтий Пилат.

Кроме того, многие детали выглядят как искажение памяти. Скажем, раз Иоаннова хронология отличается от синоптической, значит, одна из них неправильна. Еще любопытнее такой вопрос: почему с годами Пилата изображали все более невиновным в смерти Иисуса? Разные евангелисты выгораживают его по‑разному, но если мы учтем, какие евангелия были написаны раньше, а какие позже, получится, что Пилата все больше обеляли. А ведь он и принял решение, сочтя Иисуса смутьяном (возможно, после очень короткого слушания)!²⁷ Но потом некоторые христиане заявили, что он умыл руки и объявил Иисуса невиновным. Еще через некоторое время возникла версия, что он объявил Иисуса невиновным не один раз, а трижды. Еще позже сказали, что он выдал Иисуса первосвященникам для казни. Едва ли эти события происходили на самом деле. Воспоминания о суде над Иисусом исказились в ситуации, когда христиане спорили с евреями о мессианстве Иисуса. Но они все равно важны для нас, ибо показывают крайне конфликтный контекст, в котором об Иисусе вспоминали его позднейшие последователи. Люди не просто вспоминали исторические факты: они передавали их таким образом, какой был очень актуален в их настоящем.

Еще один способ выявить искаженные воспоминания связан с внутренним правдоподобием. Далее мы увидим, что есть веские основания считать весь эпизод с Вараввой искажением памяти. А пока остановимся еще на трех аспектах этих рассказов, которые выглядят весьма неправдоподобными.

Первое. Когда Иисуса приводят к Пилату, Пилат спрашивает толпу, какого узника отпустить и что делать с Иисусом. Достоверность этого сомнительна. Станет ли уважающий себя судья спрашивать людей в зале суда, кого помиловать и каким должен быть приговор? Едва ли. Есть ли у нас свидетельства, что какой‑либо римский чиновник вел суд подобным образом? Нет. (Хотя некоторые отчеты о судебных процессах сохранились.) Был ли Пилат человеком, который стал бы плясать под дудку подчиненных? Отнюдь. Сколь велика вероятность, что это произошло? Очень невелика.

Второе. (Это касается лишь Евангелия от Иоанна.) Правдоподобно ли, что могущественный римский наместник станет бегать между обвиняемым и обвинителями, чтобы не задеть религиозные чувства последних? Не очень. Можно ли представить причину, по которой четвертый евангелист захотел бы подать ситуацию таким образом, хотя это и неправдоподобно? Да, конечно. В Евангелии от Иоанна еврейские вожди не хотят войти в преторию, чтобы вкушать вечером пасхальную трапезу. Они хотят съесть пасхального агнца. И они также хотят убить Иисуса. Но кто такой Иисус в Евангелии от Иоанна? В Евангелии от Иоанна (и только в нем) Иисус именуется пасхальным агнцем: «Вот агнец Божий, который берет грех мира» (Ин 1:29). Таким образом, возникает глубокая ирония: еврейские вожди отвергают то, чего больше всего хотят. Они не только отвергают собственного Мессию: они отвергают и пасхального агнца (при всем желании съесть агнца вечером). Перед нами не память о событии, которое реально произошло в жизни Иисуса. Перед нами отражение антагонизма, который испытывали христианские рассказчики по отношению к своим еврейским оппонентам. Последние же блюли еврейские обычаи, но не считали, что Иисус послан Богом для спасения мира.

Третье. (Опять‑таки это касается лишь Евангелия от Иоанна.) Если Пилат действительно курсировал между еврейскими обвинителями с целью разобраться в обвинениях и Иисусом, а Иисус использовал эту возможность для речей о своей личности и идентичности, откуда Иоанну известны слова Иисуса? Ведь Иисус и Пилат беседовали наедине. А сразу после этого Иисуса отвели на казнь. Он никому не говорил об этой беседе. Крайне маловероятно, что годами позже Пилат делился воспоминаниями с любопытствующими христианскими рассказчиками. Так откуда же взялись слова, якобы произнесенные Иисусом? Кто‑то их выдумал! Это искаженная память, хотя и по‑своему ценная. Она понятна в свете более поздних христианских представлений об Иисусе: именно он, а не Пилат (и даже не кесарь), есть высший владыка; именно он – царь, хотя царство его «не от мира сего».

 

…Итак, мы показали, как отличать воспоминания, имеющие историческое ядро, от искаженной памяти. Перейдем к следующим пяти эпизодам из евангельских рассказов о Страстях и коротко объясним, почему память о реальной истории в них искажена, но они дают полезную информацию о людях, которые именно так вспоминали Иисуса и передавали именно такие предания.

 

Вход в Иерусалим

 

Нет оснований сомневаться, что последнюю неделю жизни Иисус провел в Иерусалиме, ожидая пасхальной трапезы. Месяц нисан был самым оживленным временем года в Иерусалиме: столица становилась во много раз многолюднее, ибо в нее стекались еврейские паломники со всего мира, чтобы именно там отпраздновать Пасху. Обычно паломники прибывали за неделю, чтобы подготовиться к великому дню.

Пасха – праздник в память об исходе детей Израилевых из египетского рабства во времена Моисея, более чем за тысячелетие до Иисуса. Ее историческая основа описана в Книге Исход. В ней рассказано, что народ Израиля несколько веков жил в Египте, где его в конце концов поработили. Однако Бог услышал отчаянный вопль израильтян и послал им великого вождя по имени Моисей, который своей чудотворной силой вывел их – свыше миллиона человек! – из рабства, а затем привел в Землю Обетованную.²⁸ Фактически это был момент возникновения народа. Память об исходе евреи праздновали по всему миру, каждый год на Пасху. Поскольку во времена Иисуса пасхальная трапеза включала жертвенного агнца, по‑настоящему совершить ее можно было только в Иерусалиме: ведь животные приносились в жертву лишь в Иерусалимском храме. Поэтому люди, у которых хватало для этого времени и денег, приходили на праздник в Иерусалим.

Однако было бы ошибкой думать, что для большинства евреев Палестины Пасха имела сугубо исторический интерес и ассоциировалась лишь с чудом, которое Бог совершил многие века назад, избавив свой народ от чужеземного угнетателя. В I веке Израиль находился под властью еще одной державы: на сей раз не Египетской, а Римской. Многие евреи надеялись, что древнее чудо повторится: Бог освободит свой угнетенный народ от тирании захватчиков.

Римские владыки Палестины отлично понимали, что это время особенно неспокойно. Мало того что Иерусалим наполнялся огромными еврейскими толпами: многие паломники горели желанием изгнать римлян из Земли Обетованной или хотя бы увидеть, как это сделает Бог. Римский наместник (в данном случае Понтий Пилат) обычно жил в своей дворцовой резиденции в Кесарии на средиземноморском побережье, но на Пасху – единственный раз в году – перебазировался в Иерусалим вместе с войсками. Войска располагались по городу на случай потенциальных проблем. Они были готовы подавить любой мятеж, прежде чем он станет неуправляемым.

Такова была историческая реальность примерно в 30 году н. э., когда Иисус со своими учениками пришел в город на Пасху среди тысяч других паломников. И уже она одна ставит под сомнение воспоминание о том, как Иисус пришел в этот город, – эпизод, известный в христианской истории как «вход Господень в Иерусалим».

Древнейшую версию мы находим у Марка. Согласно Мк 11, когда Иисус и его ученики уже недалеко от стен Иерусалима, он посылает двух из них в деревню: добыть осла, на котором можно въехать в город. Они исполняют поручение, и он въезжает в Иерусалим под приветствия собравшихся толп. Одни расстилают на дороге одежду, чтобы он по ней проехал; другие бросают на дорогу ветви с деревьев. Люди перед ним и позади него славят Иисуса как нового царя, который явился вернуть своему народу царство Давида:

 

Осанна! Благословен Грядущий во имя Господне! Благословенно грядущее во имя Господа царство отца нашего Давида! Осанна в вышних!

        (Мк 11:9–10)          

 

Несколько иначе (и весьма любопытно) выглядит воспоминание о входе в Иерусалим в Евангелии от Матфея. Здесь сказано, что этот вход стал исполнением Писания:

 

Скажите дочери Сионовой: вот, царь твой грядет к тебе кроткий, сидя на осле и молодом осле, сыне подъяремной.

        (Мф 21:5)          

 

Перед нами цитата из еврейских писаний (см. Ис 62:11; Зах 9:9). Но у Матфея Иисус исполняет пророчество до странного буквально. В древнееврейской поэзии строки группировались не с помощью рифм (как в привычных нам стихах), а с помощью концептуального параллелизма. Допустим, есть последовательность из двух строк: в первой строке высказывается какая‑либо мысль, а во второй она же излагается другими словами (или повторяется часть первой строки с дополнительной мыслью; или здесь попытка отразить другую сторону монеты). В поэтическом плане это могло выглядеть по‑разному, но это была именно поэзия, а не описательная проза.

Пророчество Захарии о царе, сидящем «на осле и молодом осле, сыне подъяремной», представляет собой именно такой параллелизм. «Осел» и «молодой осел, сын подъяремной» – это одно и то же животное. Судя по всему, Матфей не понимал, как работает параллелизм, и воспринял его буквально: решил, что речь идет о двух ослах. Соответственно, в его версии Иисус велит ученикам привести двух животных. Они слушаются, и Иисус садится верхом на обоих. Нечего и говорить, картина своеобразная!

Но лежит ли в основе воспоминания реальное событие? Имел ли место вход Иисуса в Иерусалим?

В самом широком смысле воспоминание безусловно истинно. Ведь Иисус так или иначе попал в Иерусалим. Однако евангельские описания данного события крайне неправдоподобны по причинам, которые я уже упоминал. Римские власти были особенно начеку и готовы немедленно предотвратить любые волнения именно в дни перед Пасхой, пожалуй, самое тревожное время календарного года. Согласно Евангелиям, еврейские толпы кричали, что Иисус вот‑вот принесет своему народу царство Давида. Но как можно установить в Иерусалиме давидическое царство? Только изгнав нынешних властителей. А кто должен быть правителем в давидическом царстве? Разумеется, давидический царь! Таким образом, в этих евангельских рассказах толпы объявляют Иисуса грядущим Мессией, который изгонит римских оккупантов из Земли Обетованной.

По городу были расставлены римские солдаты. Насколько можно верить, что стихийные восторги в адрес их будущего завоевателя не заставили их насторожиться, встревожиться и принять необходимые меры? Если толпа действительно встречала Иисуса как грядущего Мессию и если вход Иисуса в Иерусалим был столь торжественным и славным, как получилось, что Иисус не был немедленно арестован и устранен во избежание мятежа и бунта? По‑моему, это совершенно неправдоподобно. Перед нами случай искаженной памяти.

Но почему столь важное событие исказилось в передаче христианских рассказчиков? За ответом далеко ходить не надо. В десятилетия после смерти Иисуса (и до написания Евангелий) христиане зачастую находились в антагонистических отношениях с нехристианскими евреями. Они нередко обвиняли евреев в неверности: мол, отвергли собственного Бога и не поняли его замысел о спасении мира. Рассказ о входе Иисуса в Иерусалим отражает эту точку зрения. Здесь еврейские толпы в экстазе славят своего будущего царя/Мессию и объявляют его благословенным при его появлении в святом городе. Они ожидают, что он установит Царство Божье на Земле, с престолом в Иерусалиме.

Именно они через несколько дней отвергнут Иисуса и потребуют его распятия. Но почему? С точки зрения рассказчиков – потому что еврейский народ всегда ополчался на Бога и его пророков. Это неверный народ: народ‑богоборец, а не исполнитель воли Всевышнего. Да еще народ, весьма изменчивый: сегодня он полон энтузиазма, а завтра холоден; сегодня он радуется Божьему Мессии, а завтра хочет расправиться с ним. Между тем Иисус не был царем, на которого уповали евреи. Войдя в Иерусалим, он не поднял восстание с целью сделаться царем. Он обличил грешный народ, призвал его к покаянию, сказал суровые слова его вождям, вызвав их гнев. В данной интерпретации событий иерусалимские евреи не поняли Божий замысел о спасении и быстро отвергли Иисуса за то, что он не тот Мессия, какого они ждали, – и потребовали его распятия. По мнению христианских рассказчиков, так евреи всегда поступали с Богом и его пророками.

Таким образом, это воспоминание говорит не только и не столько о реальных событиях в жизни Иисуса, сколько о конфликтах между позднейшими христианами и их еврейскими оппонентами.

 

Очищение Храма

 

Евангелия от Матфея, Марка и Луки согласны, что по приходе в Иерусалим Иисус пошел в Храм и произвел там волнение.

Согласно Евангелию от Марка, древнейшему из евангелий, Иисус изгнал продававших и покупавших в Храме, перевернул столы менял и скамьи торговцев голубями, а также «не позволял, чтобы кто пронес через Храм какую‑либо вещь». Он привел отрывок из Писания: Храм должен быть назван «домом молитвы для всех народов», а его превратили в «вертеп разбойников». Акция разгневала еврейских книжников и первосвященников. Они стали искать способ разделаться с Иисусом, хотя множество людей удивлялись его учению (Мк 11:15–19).

Чтобы понять этот отрывок, необходимо знать контекст. Кто продает животных? Кто меняет деньги? И зачем?

Еврейские паломники из дальних мест не могли везти жертвенных животных с собой. Чтобы они принесли жертвы в Храме по Закону Моисея, приходилось продавать животных прямо на месте, в самом Храме. Однако использовать для покупки римские деньги было немыслимо: на римских монетах был образ императора. А император в ряде стран считался божественным. Изображения не дозволялись в святом городе, и монеты, посвященные чужеземному божеству, были строго запрещены. Отсюда возникала необходимость в обмене валюты. Люди обменивали римские монеты на монеты, приемлемые для Храма. Последние не имели на себе изображения человека.²⁹

Все это выглядит настолько здраво, что возникает вопрос: что не понравилось Иисусу? Уж конечно, не культ жертвоприношений! Этот культ установлен словом Божьим в Законе Моисея. А животных нужно было где‑то достать. Также понятно, что римские монеты исключались. В чем же состояла проблема?

Вроде бы в тексте есть подсказки. Судя по всему, Иисус полагал, что коммерция сделала Храм «вертепом разбойников». Но означало ли это, что делать деньги на храмовом культе вообще неприемлемо? Или что система прогнила и нуждалась в замене? Некоторые евреи времен Иисуса учили, что Храм испорчен, и Бог разрушит его. Среди еврейских апокалиптиков встречались люди, выступавшие против священников и их присных. Не исключено, что Иисус мыслил в том же ключе.

Ученые часто утверждают, что атаку на Храм – если данное слово здесь уместно – следует понимать в общем контексте вести Иисуса: вести о скором явлении грозного космического судьи, Сына Человеческого, и погибели как врагов Израиля (римлян), так и многих людей в самом Израиле (священников и их союзников). Если так и есть, то акцию в Храме можно понимать как «инсценированную притчу»: Иисус визуально демонстрировал, что грядет большое разрушение.³⁰

При таком понимании эпизода вполне возможно, что главная суть отражена в Евангелии верно: Иисус произвел волнение в Храме, что вызвало недовольство у еврейских властей и привело Иисуса к гибели. Но могло ли оно произойти в том виде, в котором описано? Рассказ об очищении Храма есть и в Евангелии от Иоанна (Ин 2). Но там он выглядит несколько иначе.

 

• Согласно Иоанну, Иисус сделал бич и изгнал им из Храма менял и продавцов животных. (Звучит весьма решительно и неожиданно для тех, кто считает Иисуса пацифистом!)

• Согласно Иоанну, очищение Храма произошло в начале служения Иисуса (а не на Страстной неделе, как у синоптиков). Это одна из самых первых вещей, которые Иисус делает в ходе своей более чем двухлетней проповеди.

 

Может ли Иоанн быть прав, если правы синоптики? Неужели Иисус провел акцию в Храме дважды? Более того, если он поступил так в начале служения, почему его тогда же не арестовали и не осудили? И кстати, как объяснить рассказ синоптиков? Согласно их версии, Иисуса не задержали на месте: он провел еще несколько дней в Иерусалиме, прежде чем его схватили. Но почему? Если Иисус произвел столь большую смуту в столь опасное время, да еще там, где полно солдат, его должны были немедленно схватить и арестовать.

А ведь у Марка описано очень крупное событие. Даже слишком крупное. Сказано, что Иисус не позволял никому ничего проносить через Храм (Мк 11:16). Но ведь храмовая система не могла бы функционировать, если бы священникам и их помощникам мешали носить вещи: ножи для жертвоприношений, чаши для сбора крови животных, туши и т. д. Получается, что Иисус единолично прекратил храмовый культ. Правдоподобно ли это?

Насмотревшись голливудских фильмов, многие из нас думают, что Храм был размером с большой дом. На самом деле, он имел колоссальные размеры. На пространстве внутри храмовых стен могли бы уместиться 25 футбольных полей. Как же Иисус остановил функционирование этого комплекса? Даже и вообразить невозможно. А если ему и удалось это, невероятно, что его немедленно не арестовали и не посадили в тюрьму. Стало быть, хотя евангельский рассказ может содержать здесь историческое зерно, в нынешнем виде он отражает искаженную память.

Однако отсюда не следует, что эти воспоминания бесполезны, что их следует взять и выбросить на свалку истории. Они рассказывают нам о людях, которые лелеяли их и делились ими с окружающими. Христианские рассказчики, передававшие предания об акции в Храме, подчеркивали нечто важное для себя: истинная религия не сводится к внешним формам и соблюдению сложившихся ритуалов, но исходит из сердца.

Для христиан, вспоминавших об этом событии, очищение Храма было знаком новой эпохи. Еврейская религия отжила свое: Бог уже не обитает в еврейском Храме. С явлением Иисуса Бог установил новый порядок, основанный на делах и словах Иисуса, а не на еврейском культе жертвоприношений.

Это воспоминание также подчеркивало, что Иисус вывел богопочитание на более глубокий и истинный уровень. Ибо истинное поклонение Богу совершается не через внешние формы, официальные ритуалы и сложившиеся культовые практики. Бог обретается не в человеческих зданиях, институтах и ритуалах, но в акте молитвы, который доступен всем народам, равно евреям и язычникам. Более того, Бога можно обрести среди всех людей, которые следуют за Иисусом, ища Бога чистым сердцем и избегая внешних, показных форм и церемоний.

 

Мечи в саду

 

Во всех четырех евангелиях как минимум один из апостолов вооружен, когда Иисуса арестовывают. У синоптиков неизвестный по имени ученик выхватывает меч и наносит удар рабу первосвященника, отсекая ему ухо (Мк 14:47). Из Евангелия от Иоанна мы узнаем, что этим учеником с мечом был Петр (Ин 18:10). Но Иисус останавливает попытку отбиться и смиренно позволяет себя арестовать. В Евангелии от Луки он делает это после того, как исцеляет ухо раба (Лк 22:51).

Начиная с XVIII века и доныне (см. наше обсуждение Реймаруса в главе 1 и Аслана в главе 2) ряд специалистов, да и неспециалистов, полагал, что сцена в саду абсолютно правдоподобна и многое говорит об учении и миссии Иисуса. С их точки зрения, инцидент следует признать историчным по одной простой причине: с какой стати поздние христиане стали бы его выдумывать? Рассказывая и пересказывая истории об Иисусе в годы после его смерти, христиане старались делать Иисуса как можно более приемлемым для аудитории. А ничто не сделало бы Иисуса более приемлемым в глазах римлян, чем теория, что он был миролюбивым сторонником ненасилия, а не антиримским бунтовщиком и мятежником. Но если Иисус позволял апостолам носить оружие, значит, он допускал с их стороны акты насилия! Выдумка о вооруженных апостолах была христианам ни к чему. А значит, сцену с мечом в саду надо признать не вымыслом, а историческим фактом: апостолы были вооружены. Отсюда еще делают такой вывод: раз они были вооружены, значит, Иисус не исключал вооруженное восстание, а возможно, и готовил его.

В этой теории есть свой резон, и легко понять ее привлекательность. Но в конечном счете я не нахожу ее правильной. Для этого есть две причины. Одна из них лежит на поверхности, но имеет некоторые недостатки. Другая менее очевидна, но, на мой взгляд, абсолютно убедительна.

На поверхности лежит такая причина: во всех наших преданиях Иисус постоянно и стабильно учит ненасилию.

 

Возлюби ближнего твоего, как самого себя.

Любите врагов ваших… молитесь за обижающих вас и гонящих вас.

Блаженны миротворцы.

Отдавайте кесарево кесарю.

Взявшие меч, мечом погибнут.

 

Разве это не уничтожает возможность того, что Иисус был сторонником вооруженного восстания и что апостолы были вооружены?

Однако не все так просто. Ведь христиане хотели изобразить Иисуса сторонником ненасилия. И у них были свои причины помнить его как сторонника ненасилия. Снова и снова гонимые властями, они убеждали, что не представляют угрозы и опасности. Защищаясь, они доказывали, что любят мир. Но можно ли назвать сторонниками мира людей, которые почитают человека, распятого за бунт против государства, и стараются следовать его учению? В ответ христиане объясняли, что казнь Иисуса была вопиющей несправедливостью. Сам же Иисус, с этой точки зрения, был миролюбивым раввином и пацифистским проповедником ненасилия. Нельзя исключать, что христиане могли задним числом вложить эти идеи в уста Иисуса.

Правда, уж очень много в евангелиях пацифистских высказываний. Более естественно думать, что за ними стоит точное воспоминание об учении Иисуса. К тому же имеется еще одна причина сомневаться, что ученики пытались отбить Иисуса.

И, на мой взгляд, эта причина полностью убедительна: если апостолы пытались защитить Иисуса мечом (и уж тем более, – мечами), почему их самих не арестовали? Если бы в Иисусе видели потенциального главаря вооруженного восстания, то и его учеников сочли бы не меньшей угрозой, особенно в ситуации, когда они отсекают уши представителям власти!

На мой взгляд, апостолы не были вооружены в момент ареста Иисуса. Но почему эпизод с мечами вошел в евангельские повествования? Думаю, он был создан кем‑то из ранних христиан (сознательно или ненароком в процессе добавления деталей), желающих проиллюстрировать учение Иисуса о том, что «взявшие меч, мечом погибнут».

Тут не обойтись без кратких пояснений. Многие из лучших евангельских речений вполне могут восходить к Иисусу. Например:

 

Суббота для человека, а не человек для субботы.

Не здоровые имеют нужду во враче, но больные.

Не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем.

 

Многие из этих замечательных лаконичных речений помещены в контекст сюжетных сцен, к которым они хорошо подходят. Среди ученых давно возникла догадка, что иногда эти рассказы искусственно создавались с целью обеспечить сцену для важных кульминационных речений.

Думаю, так обстояло дело и со сценой в саду. Первоначально существовало речение (может, аутентичное), что к мечам прибегать не надо: «Взявшие меч, мечом погибнут». По мере того как оно пересказывалось год за годом, возник рассказ‑иллюстрация на тему о том, что ученики Иисуса не должны вооружаться мечами. Со временем рассказ стал евангельской историей о попытке одного из учеников воспользоваться мечом для защиты Иисуса. Но тут же шло противопоставление: Иисус покорно подчинился и позволил себя арестовать. Если так, то сцена с мечом в саду – случай искаженной памяти. Повторимся: если все так и было, непонятно, почему апостолов не арестовали.

Весьма существенна причина, по которой данная история сохранилась в христианской памяти. Поздние христианские рассказчики подчеркивали: хотя они почитают человека, распятого за преступления против Рима, он не призывал к политическому восстанию. Более того, сами они не выступают против правящих властей и не считают правильным насилие против власть имущих. Они не идут с оружием против государства. И хотя при жизни Иисуса некоторым из апостолов приходила в голову мысль о подобных действиях, Иисус четко и ясно опроверг ее: от своих учеников он требует иного. Следовать за ним, значит, жить в мире друг с другом и с правящими властями. Вооруженное восстание (и даже желание его) приведет лишь к смерти. Для Иисуса и его учеников такой путь исключен.

 

Сцена с Вараввой

 

Как мы уже сказали, согласно Евангелию от Марка Пилат имел обычай отпускать – по просьбе еврейской толпы – одного из узников, приговоренных к казни, в честь праздника Пасхи. Пилат спрашивает, хочет ли толпа освобождения Иисуса, но та просит за Варавву, осужденного за убийство в ходе мятежа. Делать нечего, и Пилат отпускает Варавву, а Иисуса отдает на распятие (Мк 16:6–15).

Эпизод с Вараввой прочно укоренился в раннехристианской памяти о суде над Иисусом. С небольшими вариациями он присутствует во всех четырех евангелиях (Мф 27:15–23; Лк 23:17–23; Ин 18:39–40). Однако его достоверность вызывает очень большие сомнения. Скорее всего, перед нами очередной случай искаженной памяти.

Прежде всего, есть ли у нас подтверждение того, что Пилат отпускал узников по требованию еврейской толпы или по доброте душевной ко дню еврейского праздника? За пределами евангелий мы таких указаний не находим. Правда, источников, касающихся правления Пилата в Иудее, вообще мало: есть лишь крайне негативные отзывы в текстах еврейского мыслителя Филона Александрийского и несколько мест у еврейского историка Иосифа Флавия. Однако из них понятен и характер Пилата, и его отношение к евреям, и его отношение к еврейским религиозным чувствам.³¹

Если говорить коротко, это был правитель жестокий и безжалостный. Ему не было дела до того, что думали подданные о нем и его политике. Человек недобрый и злонамеренный, он правил Иудеей железной рукой, а солдат использовал в качестве головорезов, вынуждающих народ к подчинению.

Стал бы Пилат из доброты и внимания к религиозным чувствам уступать просьбам еврейских поданных? Ничуть. И ни из чего не видно, что он раз в год (да и вообще когда‑либо) выпускал узников по просьбе толпы. Если исходить из имеющейся информации, это совершенно неправдоподобно. Более того, у нас нет данных, что так себя вел хоть один римский наместник, хоть в одной римской провинции.