Мертвые тела в процессе гуманизации

В основе современной некрополитики и роста числа перезахоронений лежит парадокс развития европейского антропоцентризма.

С одной стороны, антропоцентризм стал причиной появления ряда «позитивных» идей, в центре которых оказался человек, его ценность и индивидуальность. Поступательное становление либеральной идеологии как ценностной основы европейского и американского обществ привело к отмене рабства, расширению избирательных прав, постепенному улучшению положения низших социальных слоев, формированию первичных институтов социального государства, которые уже в XX веке станут основой для welfare state. После Великой французской революции произошел подъем национально-освободительных движений, а американская Война за независимость и вовсе привела к возникновению первой нации, которая разработала конституцию на основе идеи, что правительство «руководит государством с согласия руководимых».

 

 

Рис.25 Анри Дюнан (1828–1910) — основатель Международного Красного Креста

Развитие гуманизма и человеколюбия привело и к прикладным решениям в области биополитики. О телах стали заботиться, воспитывать их, следить, чтобы они меньше болели, лучше выглядели, были умными и талантливыми. Причем мертвым телам внимание тоже доставалось: как сказано выше, им предписывалось не быть опасными и лежать в строго отведенных для них местах. Постепенно прикладные вопросы гуманизации мертвых тел вышли за границы заботы о кладбищах. В 1859 году молодой швейцарец Анри Дюнан, находясь недалеко от местечка под названием Сольферино, стал свидетелем кровопролитного сражения между франко-сардинскими войсками с одной стороны и австрийскими — с другой. Он был так поражен жестокостью битвы и отсутствием адекватной помощи раненым бойцам, что после возвращения домой написал книгу воспоминаний и развернул широкую общественную кампанию по гуманизации боевых действий (насколько этот термин вообще применим к войне). По инициативе Дюнана появился Международный Красный Крест и были разработаны правила доступа медицинского персонала на поля сражений. Большинство рекомендаций Дюнана касались тяжелораненых бойцов, но несколько нововведений затронули и мертвые тела: например, требование к перемирию для достойного погребения трупов, негативное отношение к мародерству и грабежу мертвецов, непочтительному и издевательскому отношению к телам. В 1864 году некоторые европейские страны подписали «Конвенцию об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях», разработанную на основе рекомендаций Дюнана. Так, благодаря усилиям молодого интеллектуала дисциплинарная некрополитика европейских государств смягчилась, а власти согласились с тем, что мертвое тело так же, как и живое, имеет право на достойное отношение. Впрочем, в основе новых норм все равно была дисциплинарная логика: отныне мертвым телам запрещалось гнить на поле боя, а живым предписывалось обеспечить им достойное захоронение даже в условиях боевых действий.

Однако европейский антропоцентризм имел и обратную сторону. Эта идеологическая платформа стала базой для попыток преобразования отдельных социальных групп в совершенные сообщества совершенных людей. С одной стороны, Европа увлеклась воспитанием и превознесением идеального свободного человека, с другой — исключением, иногда физическим, всех, кто не подходил под эти стандарты. Деление людей на достойных и недостойных привело не только к формированию тоталитарных фашистских режимов, но и к колониальной политике, предполагающей распад мира на первый, второй и третий порядки [174]. Французский философ Жак Деррида в книге «О духе. Хайдеггер и вопрос» утверждает, что и фашизм, и демократия были в равной степени склонны защищать субъектность. Вдохновляясь идеями Деррида, другой французский философ Филипп Лаку-Лабарт и вовсе напишет, что «фашизм — это гуманизм».

Европейский проект гуманизма, безусловно, стремился к справедливому, доброму и светлому будущему человека. Но на то, каким именно образом этого достичь, единого взгляда не было. Для части гуманистов человек был по природе глуп и порочен, поэтому его предписывалось держать в жестких рамках — всё ради его же блага и будущего других индивидов. Другая часть верила в добрую природу человека и защищала счастье каждого отдельного индивида. Этот парадокс известен как противостояние оптимистического и пессимистического гуманизмов и кроет в себе разный взгляд на природу человека.

Ужасы Второй мировой войны — геноцид, концлагеря, массовые убийства мирного населения, оружие массового поражения — окончательно убедили европейские общества в необходимости общей позитивной гуманизации. Изменилось и отношение к мертвым телам: согласно принятой в 1949 году Женевской конвенции об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях, у каждого погибшего солдата появилось право на индивидуальную могилу и процесс погребения, соответствующий его религиозным убеждениям. «Стороны, находящиеся в конфликте, должны наблюдать, чтобы умершие были погребены с честью и, если возможно, согласно обрядам религии, к которой они принадлежат, чтобы могилы уважали, чтобы они были сосредоточены, по возможности, согласно национальности умерших, содержались надлежащим образом и отмечались так, чтобы всегда можно было их разыскать. С этой целью и с начала военных действий они организуют официальную службу могил, чтобы сделать возможным в будущем эксгумации, обеспечить, каково бы ни было местонахождение могил, опознавание трупов и их возможную отправку на родину. Эти постановления также будут распространяться на пепел, который будет храниться службой могил до тех пор, пока в отношении его не распорядятся надлежащим образом, в соответствии с желаниями родины умерших», — читаем в 17-й статье документа.

Вызов европейскому обществу привел не просто к декларированию определенных требований к образу человека и его телу, как мертвому, так и живому, но и к конкуренции между дисциплинарными практиками (а по своей структуре практики остались именно дисциплинарными, несмотря на гуманизацию дискурса). Если раньше государство обладало монопольным правом определять, что и как именно нужно делать с телами подданных, чтобы это работало на общественное благо, то теперь у общества появилась возможность требовать иного  (более достойного) отношения. Иными словами, старая дисциплинарная модель никуда не исчезла, но право определять места захоронения и характер отношения к останкам стало оспариваться разными группами. Некрополитика стала принадлежать не только государству.

Отныне право определять, кому, где и как разлагаться, превратилось в инструмент политической манифестации. Перезахоронение и эксгумация стали новыми инструментами некрополитических общественных движений, для которых важна логика постоянного переутверждения и поиска идентичности. Чтобы понять, как работают практики перезахоронения, обратимся к морфологии этого процесса.