Домик Петра I в Санкт-Петербурге. Гравюра.

Занимаясь столь важными учреждениями, царь находил время думать о другом великом намерении. Оно касалось духовенства. Давно уже он находил излишней в правлении власть патриархов, почти равнявшуюся царской. Зная из истории несколько примеров беспорядков, какие могут произойти в подобном случае, Петр давно решил обходиться без патриарха, и поэтому не назначал нового патриарха на место последнего, Адриана, умершего в 1700 году. Чтобы понемногу приучать подданных к этой новости, он объявил сначала, что не имеет времени из-за войны со Шведами заняться избранием нового патриарха, поэтому откладывает это избрание и поручает управлять всеми духовными делами Рязанскому митрополиту Стефану Яворскому. Во время войны государь продолжал откладывать это избрание и, наконец, в январе 1721 года, когда уже все привыкли к жизни без патриарха, решительно объявил, что его больше не будет в России и все духовные дела поручаются священному собору, названному Святейшим Правительствующим Синодом^[300]. Образование этого верховного духовного суда было такое же, как и Сената. Правила его и вообще все, что касалось жизни и состояния духовенства, составлены были одним из знаменитейших ученых того времени и любимцем Петра — архиепископом Псковским Феофаном Прокоповичем. Народ, уже с доверием относившийся ко всему, что делал его государь, без ропота принял новое учреждение и в скором времени почувствовал его пользу.

Все эти знаменитые дела, которые Петр обдумывал и очень часто даже проводил в жизнь, одновременно перенося трудности войны или жестокие душевные огорчения, убедительно доказывали необыкновенное его величие. Глубоко чувствуя это, Русские, осыпанные его благодеяниями, желали показать перед целым светом и свою благодарность, и ту признательность, с какой все сословия относились к высоким качествам государя. С таким намерением все члены Синода и Сената собрались вместе за два дня до назначенного празднования заключения мира и, решив предложить Петру титул Императора и название Отца Отечества и Великого, письменно просили его через князя Меншикова о принятии этих названий.

Долго скромность государя не позволяла ему принять эти громкие имена, но, наконец, убеждения любимца, сенаторов и духовенства заставили его согласиться: в день празднования мира было назначено торжественно выполнить общее желание.

С нетерпением ожидали жители северной столицы этого радостного дня! Это было 22 октября 1721 года. С самого утра засуетился народ по улицам Петербурга, еще никогда не видевшего такого знаменитого праздника. Все толпились около Троицкого собора. Там ожидали к обедне государя со всем двором. Двадцать девять полков с пушками, трубами и литаврами уже стояли там в стройном порядке. Горделиво и весело посматривали вокруг себя храбрые воины, радостно и почтительно здоровались с ними толпы любопытных, со всех сторон окружавшие их. Раздался благовест^[301] к обедне. Все — и воины, и граждане — набожно перекрестились и обратили взоры в ту сторону, откуда надо было ехать царю. Вскоре увидели его приближение вместе с царицей и всем семейством. Радостные приветствия встретили и проводили Петра до самого входа в церковь. Там после обедни был прочитан славный для Русских трактат Ништадтского мира, и потом архиепископ Феофан Прокопович произнес речь, в которой, представив кратко все великие дела царя, назвал его достойным имени Отца Отечества, Императора и Великого.

Канцлер^[302], граф Головкин, повторил от всех государственных чинов такое же приветствие и закончил восклицанием: «Виват! Виват! Виват! Петр Великий, Отец Отечества, Император Всероссийский!»

Три раза повторено было это восклицание всеми находившимися в церкви, и всем народом и войском, окружавшим ее. В это же самое время раздавались в воздухе колокольный звон, звуки труб и литавр, пушечные и ружейные выстрелы.

Так совершилось торжественное принятие Петром благодарных чувств его народа. Новый император, не менее благодарный своим товарищам за одержанные победы, в тот же день спешил наградить каждого по заслугам. Князь Меншиков, Сивере и Гордон пожалованы были в вице-адмиралы; вице-адмирал Крюйс в адмиралы Синего флага^[303], а граф Брюс и барон Остерман за искусство и успех, с которыми вели они переговоры в Ништадте, были награждены деревнями и деньгами.