Император Иоанн и регентство бирона 1740 год

12 августа 1740 года Анна Иоанновна имела радость увидеть этого наследника: у принцессы Анны, которую после крещения называли Великой Княгиней Анной Леопольдовной, родился сын Иоанн.

Императрица с нежностью матери приняла новорожденного в свои объятия и по какому-то предчувствию уже тогда так беспокоилась о его будущем, что посылала к одному из умнейших членов Академии наук, Вольфгангу Крафту, спросить о судьбе новорожденного, которую тогда считали возможным предсказать по звездам. Здесь кстати сказать моим читателям, что императрица Анна Иоанновна была несколько суеверна. Она верила предсказаниям и любила астрологов^[347], особенно с тех пор, как один из них, по имени Бухнер, предсказал ей однажды, что она взойдет на престол.

Русский артельщик

Хотя предсказания бывают, как правило, ложны, но случайно гадание Вольфганга Крафта сбылось, и несчастья, предсказанные Иоанну Антоновичу, впоследствии свершились. Это царственное дитя, названное императором при самом своем рождении, было точно несчастливо! Казалось даже, что оно принесло с собой несчастье и для всего царского семейства. Государыня вскоре занемогла, и 6 октября, раньше, чем малютке исполнилось два месяца, она упала в сильный обморок, садясь за обед, а 17 октября скончалась в ужасных страданиях от припадков подагры^[348] и каменной болезни. Такая смерть в 46-летнем возрасте императрицы не могла не считаться преждевременной, но она не была еще главным несчастьем маленького императора: главное заключалось в горестной судьбе его родителей, оставленных Анной Иоанновной в полной зависимости от Бирона. Этот коварный человек умел и после смерти государыни удержать у себя неограниченную власть, и вот каким образом.

В тот самый день, как императрице сделалось дурно за обедом и когда она почти без чувств еще лежала, окруженная врачами, испуганный Бирон уже послал за важнейшими из вельмож: графом Минихом, двумя кабинет-министрами, князем Черкасским и Бестужевым, и обер-гофмаршалом, графом Левенвольдом. С притворным отчаянием и слезами описал он им свою горесть по поводу несчастного положения, в которое попадает Россия после кончины императрицы, оставляющей наследником трона двухмесячного младенца. Искусно представлял он, каких опасностей надо ждать и от Шведов, которые, наверное, воспользуются случаем, чтобы напасть на Россию, и от народа, уже не один раз показывавшего свою непокорность во время правления малолетних государей, и от влияния родителей и родственников маленького императора на государственные дела.

В заключение заботливый герцог сказал, что единственное средство для предотвращения всех этих несчастий состоит в том, чтобы вверить правление такой особе, которая, кроме опытности в делах, имела бы твердость духа, необходимую для обуздания внутренних и внешних врагов. Вы, наверное, догадаетесь, что такой особой герцог считал не кого другого, а самого себя.

Четверо его слушателей догадались об этом еще раньше вас, но только усерднейшие его приверженцы, Черкасский и Бестужев, подтвердили его мысль, и тотчас сказали, что кроме его светлости герцога Бирона не знают никого достойнее для управления Русским царством. Графы Миних и Левенвольд чувствовали всю несправедливость этих слов и потому не так быстро решили высказать свое мнение, однако, видя, что всякое противоборство было бы напрасно и, может быть, погубило бы их впоследствии, вынуждены были также согласиться и тотчас отправиться к одному из их главных товарищей, на этот раз действительно по болезни не приехавшему на тайное совещание, — к графу Остерману. Подробно рассказав ему обо всем, что происходило во дворце, они от имени Бирона просили его приготовить на следующий день два манифеста: один о наследнике, еще не объявленном всенародно; другой о правителе, который должен быть его опекуном и управлять всеми государственными делами до семнадцатилетнего возраста императора.

Граф Остерман, никогда не любивший ни с кем ссориться и хитростью нрава удержавшийся на своем месте в продолжение шести царствований, видел необходимость согласиться с желанием Бирона и на следующий же день, больной, явился во дворец с двумя манифестами. Первый — о наследнике престола — императрица подписала тотчас, но второй несколько дней держала у себя под изголовьем. Болезненные страдания Анны Иоанновны не влияли на ее умственные способности; напротив, они, казалось, были светлее, чем прежде. Бирон уже не мог с прежней скоростью склонять ее к исполнению своих желаний, и, несмотря на все его увещевания, умирающая государыня чувствовала, что маленький император мог быть под опекой только своих родителем, и поэтому никак не соглашалась назначить Бирона регентом, то есть опекуном государя и правителем государства. Но недостойный герцог Курляндский использовал столько старания и хитростей, что, наконец, преуспел, и Анна Иоанновна, уже изнуренная предсмертными мучениями, уже, может быть, не имевшая полного понятия о том, что делала, подписала гибельный акт, предавший ее народ жесточайшему его врагу, — подписала указ о регентстве Бирона!