Юридический либерализм как культурно-ценностное основание правовых систем

 

Эволюция либерализма - это история учений о свободе, категории многоаспектной и многозначной. Ш.-Л. Монтескье в данной связи весьма красноречиво писал: "Нет другого слова, которое получило бы больше различных значений и повлияло бы на умы столь разнообразно, как слово свобода. Одни посчитали ее за возможность свергнуть государя, которому они дали тираническую власть; другие - за право избирать того, кому они должны повиноваться; третьи сочли ее правом носить оружие и проявлять жестокость; иные - привилегией иметь в правлениях человека своей нации или подчиняться лишь собственным законам. Некий народ принимал свободу за обычай носить длинную бороду..."*(149).

Принято считать, что либерализм - это результат развития западноевропейской культуры. Как отмечает профессор В.Н. Жуков, "классический либерализм формируется в Новое время"*(150). Его творческие основания, как подчеркивает К.С. Гаджиев, "восходят к Ренессансу, Реформации, ньютоновской научной революции. У ее истоков стояли Дж. Локк, Ш.-Л. Монтескье, И. Кант, А. Смит, В. Гумбольдт, Т. Джефферсон, Дж. Медисон, Б. Констан, А. Де Токвиль. В формировании либерального мировоззрения участвовали представители европейского и американского Просвещения, французские физиократы, приверженцы английской манчестерской школы, представители немецкой классической философии, европейской классической политэкономии. Участники английской буржуазной революции середины XVII в., Славной революции 1688 г., войны за независимость США руководствовались многими из тех идеалов и принципов, которые вскоре стали составной частью либерального мировоззрения"*(151).

Представленные утверждения вряд ли стоит вводить в зону дискуссии и подвергать сомнению. Однако возникает вполне закономерный вопрос: о либерализме какой качественной направленности ведут речь в данном случае видные отечественные исследователи? Терминологически верно в данном случае говорить о либерализме политическом, для которого право становится лишь внешней формой выражения*(152).

Что касается либерализма как системы универсального порядка, то его истоки можно найти в мировоззрении античности. В переведенной Фукидидом знаменитой речи Перикл говорит: "В нашем государстве мы живем свободно и в повседневной жизни избегаем взаимных подозрений: мы не питаем неприязни к соседу, если он в своем поведении следует личным склонностям, и не высказываем ему хотя и безвредной, но тягостно воспринимаемой досады..."*(153).

О юридическом либерализме*(154) мы можем говорить, когда сама категория свободы*(155) мыслится в релятивном ключе*(156), а ее ограничение связано с установлением как внешних, так и внутренних нормативных универсумов поведения личности*(157). К первым, соответственно, следует относить правовые, религиозные и иные типы социальных предписаний, ко вторым, в частности, - различные варианты внутреннего долженствования человека*(158).

В контексте сравнительного правоведения следует провести анализ двух основных форм юридического либерализма - коллективной (I) и индивидуальной (II).

 

I

 

I.i. Коллективная форма юридического либерализма берет свое начало еще в мироощущении догосударственных обществ. Здесь идеи индивидуальной свободы нет и не может быть априори. Моя свобода - это лишь материал, кирпичик в коллективной свободе локализованного по кровнородственному принципу сообщества.

В нормативной и функциональной подсистеме общественных связей указанная форма юридического либерализма в традиционных обществах проявляет себя, прежде всего, через институты коллективной ответственности и коллективной собственности. При этом элементы коллективной ответственности, составляющие основное содержание данного социального института, представлены следующими положениями социальной доктрины: "Каждый член племени (клана) является ответственным за действия своих соплеменников; ценой индивидуальной безопасности в социуме выступает взаимное наблюдение членов этноса"*(159).

Проявления юридического либерализма коллективного типа локализации можно найти и в конструкции социальных связей традиционных обществ. Сама система их иерархизации исключает применение принципа индивидуализации воли личности. Ты есть тот, кем были твои предки согласно кровнородственной ретроспективе, и никто иной - вот краткая теза подобной конструкции.

Индивидуализация воли субъекта социальных отношений, конечно же, отсутствует и при реализации конструктивных базисов такого специфического института семейного права традиционных обществ, как "насильственный брак"*(160). Так, согласно обычаям западноафриканского племени тукулер, наиболее уважаемые члены рода (отец семейства, дядя, старший брат) вправе принудить своих соплеменников связать себя брачными узами.

I.ii. Еще одним направлением преломления идей коллективного либерализма следует считать правовые системы социалистического лагеря*(161). Согласно марксизму, основной идеологической платформе данного сообщества правовых систем, свобода человека детерминирована его классовой принадлежностью. Центральное место в философии марксизма занимает идея доминанты одного класса - пролетариата. Общие контуры конструкции диктатуры пролетариата можно уже найти у К. Маркса в "Манифесте коммунистической партии". В данном документе, в частности, подчеркивается, что "вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизировать все орудия производства в руках государства, то есть пролетариата, организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производственных сил, - вот основные задачи политического господства пролетариата"*(162). Однако наиболее выпукло данная идея прозвучала в работе К. Маркса "Классовая борьба во Франции с 1848 г. по 1850 г...": "Социализм есть объявление непрерывной революции, классовая диктатура пролетариата как необходимая переходная ступень к уничтожению классовых различий вообще, к уничтожению всех производственных отношений, на которых покоятся эти различия, к уничтожению всех общественных отношений, соответствующих производственным отношениям, к перевороту во всех идеях, вытекающих из этих общественных отношений"*(163). Таким образом, можно сказать, согласно конструкции классического марксизма, пролетарский класс - это не только доминирующий на определенном этапе развития общества социальный феномен, но и класс-освободитель, ведущий человечество в светлое будущее бесклассового существования. Как совершенно справедливо отмечал Н.А. Бердяев в своей работе "Истоки и смысл русского коммунизма", "марксизм есть не только учение исторического или экономического материализма о полной зависимости человека от экономики, марксизм есть также учение об избавлении, о мессианском признании пролетариата"*(164). Отчасти подобную конструкцию класса мессии можно сравнить с мифологемой Платона об особой страте "стражей", людей с золотым началом в душе, которые призваны самой природой управлять множествами своих собратьев по человеческому разуму и чей социальный порядок жизни имеет обобществленную природу: "они не могут обладать никакой частной собственностью, если в том нет крайней необходимости...", "все жены этих мужей должны быть общими, а отдельно пусть ни одна ни с кем не сожительствует; и дети тоже должны быть общими, и пусть родители не знают своих детей, а дети - родителей"*(165).

Продолжили общую пропролетарскую линию в построении социальных систем и идеологические кормчие первых социалистических государств. Так, М.А. Рейснер, синтезировав марксисткую политико-правовую теорию с психологической школой права Л.И. Петражицкого, предложил оригинальную модель культурно-ценностной платформы права. Ее основные положения можно структурировать следующим образом.

Первое - право далеко выходит за рамки своего позитивистского и формально-организованного звучания; оно есть везде, где его в качестве такового чувствует и ощущает человек; "наличность права приходится констатировать даже там, где есть только один человек, его признающий и в него верующий"; "право не ограничивается наличностью какой бы то ни было дееспособности". "Четырехлетний ребенок, играющий со своими товарищем, рассуждает, требует, действует согласно самому настоящему праву, и не только дети, но и животные входят в правовой оборот. Не говоря уже о том, что среди животных часто встречаются весьма сильные правовые инстинкты, отношения человека к животным могут быть сплошь и рядом построены на правовых представлениях и чувствах; более того, даже отношения человека к неодушевленной природе могут сплошь и рядом складываться по правовому типу"*(166).

Второе - особую роль в ценностном структурировании права играет интуитивное право трудящегося рабочего класса, то есть интуитивного права пролетариата. Его основная функциональная и вместе с тем идеологическая задача - поднять свое знамя "против гнета, произвола, эксплуатации и тирании старого отжившего порядка"*(167).

Третье - революционное правосознание выступает не только в качестве ценностно-ориентационной базы для формирования позитивного права, но и в форме внешнего источника права молодой советской республики*(168).

В рамках нормативно-правовой эмпирики подобный классовый взгляд на идею коллективной свободы выражался, в частности, в возможности поражения в правах людей непролетарского класса. Так, в силу ст. 65 Конституции (Основного закона) РСФСР 1918 года представители следующих непролетарских слоев населения были лишены как активного, так и пассивного избирательного права*(169): лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли; лица, живущие на нетрудовой доход, как то проценты с капитала, доходы с предприятий, поступления с имущества и т.п.; частные торговцы, торговые и коммерческие посредники; монахи и духовные служители церквей и религиозных культов.

Впоследствии, отходя de jure от классового структурирования общества*(170), СССР так и не смог приблизиться к тому ценностному идеалу, о котором мечтал ее политический вдохновитель К. Маркс, - бесклассовому обществу добра и справедливости. Избавившись или, по крайней мере, сделав все возможное, чтобы уничтожить имущественное расслоение общества, коммунистическая партия создала для человека новые барьеры (барьеры уже надстроечного уровня) для реализации свободы личности. Никакого другого цвета галстука в школе - кроме как красного, никакого иного вида собственности - кроме как государственной, никакой иной партии - кроме как коммунистической, никакого иного вероисповедания - кроме как атеизма.

В рамках нормативно-правовой составляющей правовой системы коллективный либерализм проявлял себя в многочисленных ограничениях индивидуальной воли советского гражданина. Так, сразу несколько правовых институтов стали весомым барьером на пути реализации такого естественного волеизъявления личности, как свобода передвижения. К их числу следует отнести и институт "бродяжничества"*(171), и институт "депортации"*(172), и даже институт "лишения гражданства" (т.н. феномен "невозвращенцев"*(173)).

Имел свои специфические объективации коллективный либерализм и в рамках реализации других прав и свобод личности. Так, в частности, свобода предпринимательской деятельности в Советской России неминуемо натыкалась на контуры такого уголовного состава, как спекуляция*(174), свобода трудовой деятельности ограничивалась соответствующей статьей УК РСФСР, устанавливающей уголовную ответственность за тунеядство*(175).

I.iii. Также характерным примером институционализации идей юридического либерализма коллективного типа были и остаются правовые системы исламской группы. В чем же проявляются особенности подобного рода институционализации и каковы функциональные очаги ее отображения в национальном праве мусульманского мира?

Прежде всего следует сказать, что согласно классической мировоззренческой платформе ислама, изложенной и в Коране, и в Сунне, "права и свободы человека базируются на двух принципах - равноправии и свободе"*(176). Однако возникает вполне закономерный вопрос: о свободе и равенстве какого качественного порядка идет речь в данном случае?

Обращение к нормативной и идеологической составляющим правовых систем указанного сообщества позволяет нам сделать вывод о том, что свобода и равенство берутся в данном случае в религиозном аксиологическом звучании*(177). Ключевым, центростремительным понятием мировоззренческой системы ислама выступает категория мусульманской общины - "уммы"*(178), члены которой должны соблюдать религиозные модусы поведения независимо от места своего проживания.

Либеральный коллективизм находит функциональные основы для реализации в различных сегментах социального регулирования. Так, в частности, в системе исламского права, которая получила название "право личного статуса"*(179), мы можем найти многочисленные образчики ограничения индивидуальной свободы личности, детерминируемые религиозными основаниями: мусульманин, по общему правилу, не может вступать в брак с немусульманином; выйдя замуж, женщина переходит во власть мужчины и должна избегать встреч с другими мужчинами, не показываться в общественных местах; формулы полигамного брака обращены прежде всего к мужской половине человечества, а не к женской*(180). Присутствует указанный дух коллективизма и при конструировании и реализации деликтного права. Достаточно иллюстративны в данном случае предписания Корана, относящиеся к отправлению кровной мести: "А если кто-нибудь убит несправедливо, / Мы дали ближнему его / Власть - (возместить убийце)..." (Коран, сура 17 "Ночной перенос", айат 33). "О вы, кто верует! / Предписано вам право / За смерть (убитых близких) отплатить: За жизнь свободного - свободный, / И раб - за жизнь раба, / И за жену - жена" (Коран, сура 2 "Корова", айат 178). "Мы предписали: / Душа - за душу, глаз - за глаз, нос - за нос, / Ухо - за ухо, зуб - за зуб, / За (нанесенье) ран - отмщение (по равной мере)..." (Коран, сура 5 "Трапеза", айат 45)"*(181).

Таким образом, мы видим, что несколько сообществ правовых систем пошли по данному коллективному пути объективации свободы как феномена человеческого бытия:

- во-первых, это так называемые традиционные правовые системы. К их числу можно отнести (в чистом виде) африканские правовые системы государств доколониального периода;

- во-вторых, религиозные правовые системы (например исламские правовые системы);

- в-третьих, правовые системы социалистического типа в ХХ веке.

 

II

 

Традиционное же индивидуалистическое звучание термину "юридический либерализм" было придано уже в Новое время. В данном случае сначала на бумаге (работы Д. Локка, Т. Гоббса, Ш.-Л. Монтескье, Ж.-Ж. Руссо, И. Бентама и т.д.), а потом на деле (революционные события во Франции в 1789 году и т.д.) человек пытался отвоевывать индивидуальные пространства для своей личности у социума.

Обращение человечества к данной форме юридического либерализма во многом было связано с расширением самого понятия "свобода" как такового. Если при коллективном своем аналоге либерализм имеет сугубо социальные основания и онтологизируется исключительно в рамках конструкций "индивид-индивид", "индивид-общество", то при индивидуалистическом своем звучании оно приобретает надпозитивный и метафизический смысл*(182). В означенном контексте свобода выступает как "атрибут человека, обусловливающий его способность выступать в качестве первопричины, аутодетерминанты своих социальных действий и в первую очередь своих нравственных поступков"*(183).

Функциональную основу данной ипостаси либерализма достаточно верно подчеркнул В.В. Леонтович. В своей работе "История либерализма в России" он, в частности, пишет, что "основной метод действия либерализма - это не столько творческая деятельность, сколько устранение всего того, что грозит существованию индивидуальной свободы или мешает ее развитию"*(184).

Качественное насыщение "юридического либерализма" происходило главным образом через его конвергенцию с юснатурализмом, философское (и этот факт вряд ли стоит отрицать и по сию пору) - через конструкции немецкой классической философии. Категорический императив Иммануила Канта - "поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился к нему только как к средству" можно в данном отношении считать лозунгом (и отчасти символом) юридического либерализма современного, индивидуалистического типа.

Конвергенция идей юридического либерализма с юснатурализмом проявлялась прежде всего в том, что в данном случае творцы нормативно-правовых составляющих правовых систем приняли на веру ряд аксиом естественно-правового подхода к праву. Основная из них - отдельные права и свободы человека юснатуралистичны по своему звучанию и принадлежат человеку от рождения. "L'hommeestne libre", то есть "человек рожден свободным" - писал Ж.-Ж. Руссо в "Общественном договоре". Однако почему homo sapiens имеет право на свободу, в чем заключается юснатуралистичность естественных прав? По данному вопросу в гуманитарной науке были высказаны многочисленные точки зрения - от иррациональных до вполне позитивистских*(185). Представляется вполне целесообразной позиция по данному вопросу основателя нормативистской школы права Г. Кельзена. Он полагает, что истоки естественного права следует искать не просто в самой природе человека и его инстинктах, но в так называемых положительных инстинктах личности. То есть, в частности, следует строго дифференцировать такое естественное в своей основе психологическое побуждение к действию, как агрессия, с одной стороны, и столь же юснатуралистический инстинкт, как милосердие, с другой стороны*(186). В контексте развития идей юридического либерализма индивидуального типа указанная локализация внутренней природы человека как основы для jus naturale кажется нам особенно важной, и важной прежде всего для качественной оценки категории свободы как таковой. Используя весь потенциал природных качеств личности, от упомянутого нами выше инстинкта агрессии до инстинкта самосохранения, реализуемого ценой жизни других людей, мы может прийти отнюдь не к релятивному звучанию категории свободы, а к абсолютной ее константе, что недопустимо!

Две основные правовые семьи современности - континентально-европейская и англо-американская определили второй из названных нами типов либерализма в качестве культурно-ценностных составляющих национального права. При этом следует отметить, что отнюдь не с первых шагов существования названных юридических сообществ можно говорить о полноценном внедрении "юридического либерализма" в их юридическое бытие. По сути, только к моменту заката (а порой и полного краха) монархических политических основ государственных систем юридический либерализм получил пассионарные возможности к объективации в указанных правовых сообществах.

Наверно, одно из самых заметных отличий в процессе имплементации концептов юридического либерализма индивидуального типа в пространственное поле стран романо-германского и англосаксонского юридического лежит в плоскости его качественных характеристик. В континентальной Европе идеальный (книжный) юридический либерализм явно опережал свой функциональный аналог. В англоамериканском социальном бытии такой разрыв между теорией и практикой носил менее заметный характер. Так, уже в Великой хартии вольностей, датируемой 1215 годом, мы можем встретить отдельные статьи, объективизирующие юридический либерализм индивидуального типа*(187). Однако наиболее показателен в данной связи опыт не английской правовой системы, а правовой системы Соединенных Штатов Америки, которая с самых первых шагов своей институализации избрала в качестве базисной ценностной основы именно юридический либерализм индивидуального типа локализации. Так, в частности, в Декларации прав Виржинии 1776 года (документе, который смело можно назвать модельном актом для Конституции США 1787 года, Билля о правах США 1791 года) мы читаем следующее: "Все люди по природе являются в равной степени свободными и независимыми и обладают определенными прирожденными правами, коих они - при вступлении в общественное состояние - не могут лишить себя и своих потомков каким-либо соглашением, а именно: правом на жизнь и свободу со средствами приобретения и владения собственностью, правом на стремление к счастью и безопасности и их приобретение"*(188).

Имел юридический либерализм индивидуалистического типа и явные крайние точки своей объективации. В гуманитарной мысли они наши свое отражение, в частности, в работах таких исследователей, как Фридрих Август Хайек и Людвиг фон Мизес. Увидев, как идея царства всеобщего счастья трансформировалась на территориальной площадке фашистской Италии и нацистской Германии в концентрационный лагерь для идеи и практики индивидуальной человеческой свободы, Ф.А. Хайек открыто заявил, что "демократический социализм - это великая утопия последних поколений..."*(189), а расцвет тоталитарных режимов есть не реакция на социалистические тенденции предшествующего периода, а неизбежное продолжение этих тенденций*(190).

Подобное противопоставление идей социализма и либерализма мы можем найти и у Н.А. Бердяева, однако доказательная база подобного противопоставления лежит у Н.А. Бердяева не в области рационального, а в области теологического. В своей работе "Философия свободы" он, в частности, подчеркивает, что "идеи демократические, социалистические, анархические притязают давать содержание человеческой жизни; они легко превращаются в лжерелигии и вызывают к себе отношение религиозного характера", тогда как "в них нет никакого духовного содержания и нет ничего, достоянного религиозно-патетического отношения..."*(191), "в них нельзя дойти до подлинного содержания и цели, никогда нельзя уловить в них онтологического ядра". Сама возможность сосуществования в одном мировоззренческом начале и идеи свободы, и идеи равенства представляется Н.А. Бердяеву пагубной: "Между свободой и равенством существует не гармония, а непримиримый антагонизм... вся политическая и социальная история ХIХ века есть драма этого столкновения свободы и равенства, и мечта о гармоничном сочетании свободы и равенства есть неосуществимая рационалистическая утопия... жажда равенства всегда будет самой опасностью для человеческой свободы, а воля к равенству будет восставать против человека и против прав Бога"*(192).