И Праздник Преображения Господня

Обычная праздничная служба, не легкая по жаре, с плохим хором — за отсутствием учащихся. Молящихся было довольно много.

Слава Богу, наконец, пекинские пленники освобождены! 2/15 чис­ла, после упорного боя, союзные войска вошли в Пекин и освободили посланников и всех европейцев с ними. Как-то наш бедный о. архимандрит Иннокентий? Хоть бы приехал сюда отдохнуть от приключившейся переделки.

Целый день ветер, тучи, по временам дождь. Дрянная погода и тя­гостное состояние духа. В Кёото климат несравненно лучше.

Августа 1900. Понедельник

Кончил введение в каталог библиотеки всех накопившихся в послед­нее время книг и отдал его Ивану Акимовичу Сенума переписать введе­ние в ходячий по рукам каталог.

Был некто Аоянаги, директор Правительственной школы в Сакура, провинции Симооса. Длинный разговор о необходимости христиан­ской веры для японского народа, едва ли имеющий принести пользу, так как господин директор, подобно всем его сорта ученым мужам, заражен гордостью и собственною философиею насчет антропологических во­просов. На прощанье снабдил его христианскими книгами.

Августа 1900. Вторник

Сердце растерзало письмо из Хакодате учительниц Женской школы — Текусы, дочери о. Иоанна Сакай, и Надежды Такахаси. Поехали они туда отдохнуть во время каникул — Текуса к своей матери и детям, На­дежда, как ее подруга, в первый раз в Хакодате; ехала туда сия последняя, как пишет, точно в Иерусалим, в первоначальную Японскую Церковь, с благоговением и надеждою напитаться духом благочестия, и увы! По­стигло полное разочарование! Церковь в таком расстройстве, что воз­буждает скорбь и приводит в соблазн: христиане в разладе с священни­ком и всячески стараются выжить его из Хакодате.

После Собора, к которому являлся оттуда один с прошением переме­нить о. Петра Ямагаки, каковое прошение я не принял по неимению причин к удовлетворению его, дело стало еще хуже. В Церковь совсем перестали ходить немирные и намереваются учредить свои собствен­ные моления без священника; и всячески стараются вынудить о. Петра подать прошение о переводе его из Хакодате, даже к ним — учительни­цам — приставали с просьбами убедить о. Петра к сему... Так-то одно зло вызывает другое! Это отзвук прошлогоднего дела в Одавара. «Там-де священник подал прошение, и его вывели (хотя ни для кого нельзя было скрыть, что главною причиною вывода — немирные одаварские хрис­тиане); пусть будет и у нас то». Но обстоятельства не сходны: о. Петр Кано действительно был во многом не прав; с о. Петром Ямагаки этого нет. Ничего не мог ответить явившийся с прошением на Собор депутат хакодатский на вопрос — «чем недовольны в своем священнике?» — кроме того, что «он слаб, желаем более сильного». Перемени по этой причине им о. Ямагаки — чрез год нужно будет переменить всех священ­ников по прошению из всех Церквей, потому что какая же Церковь у нас скажет, что ее священник «силен»? И где «сильные» священники? И что такое «сила» священника?

— Силою считается, между прочим, смирение; ваш священник — че­ловек смиренный, не правда ли? — вопросил я подававшего прошение хакодатского депутата.

— Это правда,— не мог не согласится он.

— Ваш священник — человек образованный, кончил курс Семинарии, прекрасно служит и очень прилежен в священнослужении, отлично говорит проповеди, в поведении безукоризнен, человек тихий и мир­ный — чего же вам более?

— Но он слишком смирен, при нем Церковь не будет процветать...

Пойми этих «процветателей», удовлетвори их! Во время Спасителя и Апостолов были одержимые демонами. Эти — тоже одержимые, хотя демон не смеет являться в таком открытом виде, как тогда. Что с ним делать? Убедить нет возможности. Поступить под диктовку демона — избави Бог! Итак, оставить все, как есть. Пускай беснуются, пусть заво­дят бесовские моления — не обращать внимания. Пусть даже вынудят о. Петра подать прошение о переводе — не принимать прошения; при­нявши, кем бы я заменил его в Хакодате? Наконец, если он до трех раз подаст прошение, взять его оттуда, но священника туда не давать (да и кого?); а пусть пока отправляет там общественную молитву в храме кати- хизатор.

Но больше всего терзает сердце мне то, что враг Церкви в этом случае — не кто иной из людей, как человек, который в то же время и самый почтенный в Церкви. «Благочинный о. Савабе обещал нам, что священник будет переменен,— твердил мне депутат хакодатский.— Он обещал, что будет более сильный священник».

— Так иди же к о. Павлу Савабе и убеждай его самого отправиться священствовать в Хакодате; я буду очень рад, если он сделает это. О. Петр там тоже останется, но для Хакодатской Церкви будет тем лучше,— гово­рил я депутату.

Конечно, депутат мои слова передавал о. Павлу и убеждал его. Но куда ему оставить блаженный его покой здесь — ровное ничегонедела­нье при обильном содержании от Миссии и почете от всех!.. Мог бы не кто иной, как он, когда-то расстроивший Хакодатскую Церковь, уми­рить ее ныне, но он, видно, в душе радуется, что расстройство идет все хуже и хуже; уж он, если возненавидит человека, так до конца — так он ненавидел о. Петра Кано, пока так или иначе сей удален был из Одавара; подобным образом теперь ненавидит о. Петра Ямагаки, которому, должно быть, рано или поздно тоже не миновать выселения из Хакодате к великому удовольствию о. Павла Савабе.

Августа 1900. Среда

Какая прекраснейшая погода и какое убийственное расположение духа целый день! Печаль по Хакодатской Церкви перешла в глубокую печаль по всей Японской Церкви. Ночью и утром думал было отправить­ся дня на два в Хакодате, чтобы поговорить с христианами, убедить их жить в мире с безобидным их священником, о. Петром. Но каждый раз, как думаю о сем, отвращение берет к исполнению — ясный знак, по- моему, что нет благословения Божия на это дело. Да и что же бы я стал говорить хакодатским христианам? Все резоны известны им, но прини­мать их они не намерены. Ведь и два года тому назад я никого из немирных не убедил — все остались такими же злыми ненавистниками о. Петра. Теперь было бы то же; да еще мой приезд для разговора с ними вогнал бы глубже их упорство — «мол, придают важность нам — стало быть, сделают по-нашему, нужно только держаться». Послать бы кого? Но кого? Ни единого! Хоть шаром покати, ни единого! И это-то отягча­ет мою скорбь. О. Савабе? Новый яд влил бы. О. Павла Сато? Было бы то же, что деревянную куклу. Морита достаточно умен был бы для Миссии? Эгоист, себя только старался бы выставить — делу едва ли помог бы. Из каких ничтожностей состоит весь штат служащих! А простые христиа­не? Вон она, старейшая из Церквей, Хакодатская, состоит из грубых чернорабочих, ремесленников, мелких торговцев, не способных и по­нять дух христианства, а считающих себя вправе играть священниками, как пешками! Где лучшая Церковь? Здесь даже, в Канда, не то же ли? Итак, что же такое Японская Церковь? Не мыльный ли пузырь? Целый день сегодня давит меня это внутреннее сознание... Редко на меня нахо­дит такое отчаянное уныние. И не знаю, что оно: показание ли истины, которую я вечно затемняю для себя своим природным оптимизмом, или искушение диавола? Но я, по возможности, скрываю от всех эти свои редкие мечения, идущие вразрез с моею должностью, требующею веч­ной бодрости и неустанной надежды, которая (обращение японцев в истинное христианство) если не тщетна, то да простит меня за нее Бог!

Августа 1900. Четверг

До обеда занятия в библиотеке, после обеда чтение с Исайею Мидзу- сима приготовленных им к печати соборных протоколов; целый день в работе — это освежительно действует на удрученную душу, точно ванна на вялое тело: равновесие духа восстановлено — опять оптимистичес­кое настроение; от Бога ли оно? Бог весть, но с ним хорошо, крылья расправлены — лететь хочется; без него — мокрая курица, или полураз­давленное и прилипшее к полу собственными внутренностями насекомое.

Августа 1900. Пятница

Написал я о. Симеону Мии поторговать соседнее с нашим место, не продается ли за 30 ен цубо — всего 170 цубо. Слишком узко наше место для храма и четырех домов по четырем углам. О. Симеон пишет, что архитектор старается сделать дома возможно узкими, чтобы дать боль­ше места для храма, но при всех стараниях можно выгадать места на один, много на два кена — и что это для вида храма! Итак, придется, кажется, купить соседнее место, хоть бы и не сошли с объявленной цены, о которой пишет о. Семен.

Августа 1900. Суббота

Кончена рассылка содержания служащим Церкви за девятый и деся­тый месяцы. Предложено Николаю Оно, оправившемуся от болезни, отправиться катихизатором в Оби, на Киусиу.

Августа 1900. Воскресенье

Утром послал катихизатору в Хацивоодзи Игнатию Мацумото две брошюры: «О храме» и «Объяснение Литургии» — и написал, чтобы он перевел их для напечатания и раздачи христианам, чтобы они отчетливее понимали все относящееся к богослужению, особенно к Литургии.

После Литургии Арсений Ивасава привел некоего врача Накамура, товарища идзусского врача Иоанна Нода, который давно уже убеждает его принять христианство, и ученика старика-врача, довольно известно­го, Тоцука, который будто бы тоже расположен принять христианскую веру. Накамура отправляется в Владивосток с намерением там поселить­ся и иметь практику между японцами и русскими. Снабдил я его книга­ми, молитвенниками, иконами, наконец, карточкой к владивостокскому протоиерею о. Муравьеву, советовал основательно узнать христианство и принять его не внешне, не потому что он будет между русскими хрис­тианами, а искренно, для спасения души.

Августа 1900. Понедельник

Жара бедовая, жажда нестерпимая, оттого целый день точно в собст­венном соку варишься,— Во время всенощной началась гроза: гром не очень сильный и молнии беспрерывные почти все время службы. И за­мечательное физическое и физиологическое явление: во время литии на молитве и возгласе был у меня вялый голос, так что большую молитву, начавши громко, едва кончил тем же тоном, и тембр голоса был глухой; но, когда вышел на величание, для чтения Евангелия и возгласов, голос оказался совершенно другим: громкий, звучный, неутомимый; как гроза очистила атмосферу и как атмосфера важна для физиологических от­правлений!

Ризничий Моисей Кавамура заболел плевритом и отправлен для ле­чения в городской госпиталь. По одной ене нужно будет платить за день, но для такого усердного и исправного ризничего не жаль. Вся плата 1 ена 20 сен за помещение среднего класса; но где же при маленьком жалованье и большом семействе ему все платить! Зарыдал он, когда сказал эту сумму; я предоставил ему платить 20 сен, а одну ену взял на себя. Дал бы Бог только, чтобы выздоровел.

Иван Акимович Сенума приходил просить о перемене школьного врача Оказаки на другого — ошибается-де часто и дорого берет за ле­карства. Не отказывая ему, испытаем пока другого соседнего врача, которого рекомендуют,— учился-де в Германии, за лекарства берет впо­ловину меньше; увидим.

Августа 1900. Вторник.

Праздник Успения

Совсем мало было христиан в Церкви.

Начинают собираться в школы. В Женскую школу, между прочим, прибыли две новеньких из Сайдзё, на Сикоку, одна из коих — которой уже двадцать один год — невеста студента медицины, учащегося ныне в Германии, который оттуда писал отдать его нареченную именно в нашу школу. В Семинарию Павел Сайто, катихизатор в Бато, привез своего сына Савву, который совсем еще малыш, четырнадцати полных лет нет — не знаю, выдержит ли науку здесь; с тем и другого, которому шестна­дцать лет, сына одного из прихожан. В Катихизаторскую школу явился Степан Ока, из Цуяма, никуда не годный балбес; дед — самодур — испор­тил малого; своевременно не пустил его сюда в Семинарию, несмотря на желание матери; терся он потом по разным школам, ища профессии угодной глупому деду; ныне вот сам дед отпустил его, как больше никуда не годного, в Катихизаторскую школу.— Господи, зришь ли Ты поноше­ние мое? И когда же Ты дашь — из России и из Японии — людей достой­ных служения Твоей Церкви? — Впрочем, Господь ведает, что творит! Не нам вопрошать Его и унывать!

Августа 1900. Среда

В Семинарию уже набралось четырнадцать вновь поступающих, в Катихизаторскую школу — четыре.

Из Тоносава должны бы вернуться сегодня проводящие там канику­лы семинаристы, но почему-то произошла задержка в выдаче им на почте денег, посланных пять дней тому назад на расплату за пищу и на дорогу; сегодняшние телеграфные расспросы, вероятно, исправят дело, и завтра они прибудут.

Августа 1900. Четверг

Написано в Россию, к о. Феодору Быстрову, чтобы выслали парчи на шесть священнических облачений и прочее. Будем с этой поры выписы­вать материалы для риз и сами здесь шить, ибо всегда перешивать при­ходится пришедшее оттуда, по росту здешних служащих.

О. Мии из Кёото пишет, что место, которое мы хотим купить в допол­нение к нашему, никак не продается дешевле 37 ен зацубо, то есть нужно заплатить 6500 ен за 175 ¹ /2 цубо. Ответил ему — купить; нечего делать! Слишком уж тесно наше нынешнее: между алтарем и домом священника всего три фута приходится по плану, начертанному архитектором, и который сегодня же получен в письме о. Семена.— В плане я сделал некоторые поправки в домах и отослал обратно.

Из Хакодате вернулись учительницы Текуса Сакай и Надежда Такаха­си с кучей учениц. Из Тоносава в девять часов вечера вернулись ученики Семинарии, проводившие там каникулы.

Августа 1900. Пятница

Зашедши как-то в канцелярию, совершенно неожиданно увидел там оосакского священника о. Сергия Судзуки; позвал его в свою комнату для разговора без свидетелей, догадавшись, что у него случилось что-то неладное. Оказывается следующее:

— Что делать с катихизатором Ирино? Завел переписку с тринадца­тилетней девочкой. Некоторые из церковных старшин это узнали и требуют удаления его из Оосака.

— Ирино самому всего двадцать три года; это самый младший из катихизаторов прошлогоднего выпуска; он тоже почти ребенок; ведь между ними не было ничего серьезного?

— Конечно, не было. Родители девочки были ласковы к Ирино; он у них иногда ночевал, и они имели неосторожность класть его спать в одной комнате с дочерью; отсюда и началась близость Ирино с девоч­кой, и они ныне пишут письма один к другому.

— Все это показывает, что Вы не умеете беречь поручаемых Вам молодых катихизаторов. У Ирино отличное помещение в церковном доме; зачем же Вы позволяете молодому человеку ночевать вне дома? Впрочем, теперь поправить оплошность нельзя. Пока не сочинено что- нибудь очень скандальное, удалите Ирино из Оосака и довольствуйтесь остающимся там одним катихизатором, Фомой Танака, который, впрочем, по опытности и деятельности стоит двоих. Ирино же поместите в Вакая­ма, если Яков Адаци уйдет или будет удален со службы (смотря по его отношению к жене, ненавидящей службу своего мужа), или же пришлите сюда, в Токио.

— Еще дело: оосакские христиане просят Вас приехать туда для про­поведи.

— Этого обещать не могу; у меня здесь слишком много дела. В буду­щие каникулы, пожалуй, это можно.

Отпустивши о. Сергия (который на мое замечание, что он мог бы написать мне все то, что говорил, ответил, что у него еще есть дело к брату, живущему в Токио,— для какого дела собственно он, должно быть, и приехал), я позвал другого гостя, которого встретил в канцелярии: катихизатора Павла Цуда — не как о. Сергий, предварительно испросив­шего разрешение на отлучку с места своей службы в Мисима. Это из наших катихизаторов самый старый (шестьдесят один год ему) и по­чтенный — тридцать лет служащий Церкви, в Хакодате в тюрьме сидевший за веру при начале нынешнего правления. Давно бы быть ему священни­ком, если бы не был вдовец после двух жен, да еще, если б не имел пятна — возмущения против церковной власти в 1884 году вместе с о. Павлом Савабе и девятью другими катихизаторами. Бедный Павел Цуда вынес серьезную болезнь; сорок дней пролежал в постели, в Тоёхаси,— почему не мог ныне явиться на Собор; ныне поправился, но все еще слаб, а между тем в Мисима, в церковном доме, нет никого; сам он должен варить себе пищу, мыть свою одежду и прочее. Я сказал, чтобы непре­менно нашел он старика или старуху для должности «квайдомори»; обещал высылать по пять ен на содержание его.— Погостит Цуда здесь несколько дней, живя в одной из комнат второго этажа.