Робеспьер (вперебой, о своем)

 

Вспомнил!

 

Сен-Жюст

 

Брось. И я

Об этом думал.

 

Робеспьер (свое)

 

Вспомнил. На мгновенье!

Минуту!

 

Сен-Жюст

 

Брось. Не стоит. Между тем

Я тоже думал. Как могло случиться.

 

Робеспьер (желчно)

 

Ведь я прошу! За этим преньем слов...

Ну так и есть.

 

Пауза, в течение которой коффингаль, леба

И другие уходят, и задний план пустеет,

Исключая анрио, который спит и не в счет.

 

Робеспьер (хрипло, в отчаяньи)

 

Когда б не ты. Довольно

Я слушаю. Ну что ж ты? Продолжай,

Пропало все. Ведь я сказал, что сдался.

Ну добивай. Прости. Я сам не свой.

 

Сен-Жюст

 

А это так естественно. Ты с мышью

Сравнил меня и с крысой мысль твою.

Да, это так. Да, мечутся как крысы

В горящем доме мысли. Да, они

Одарены чутьем и пред пожаром

Приподымают морды, и кишит

 

Не мозг не он один, но царства мира,

Охваченные мозгом беготней

Подкуренных душком ужасной смерти

Зверьков проворных: мерзких, мерзких дум.

Не мы одни, нет, все прошли чрез это

Ужасное познанье, и у всех

Был предпоследний час и день последний,

Но побеждали многие содом

Наглеющих подполий и всходили

С улыбкою на плаху. И была

История республики собраньем

Предсмертных дней. Быть может, никого

Не посетила не предупредивши

И не была естественною смерть.

 

Робеспьер (рассеянно)

 

Где Огюстен?

 

Сен-Жюст

 

С Кутоном.

 

Робеспьер

 

Где?

 

Сен-Жюст

 

С Кутоном.

 

Робеспьер

 

Но это не ответ. А где Кутон?

 

Сен-жюст

 

Пошли наверх. Все в верхнем зале. Слушай.

Во Франции не стали говорить:

"Не знаю, что сулит мне день грядущий",

Не стало тайн. Но каждый, проходя

По площади - музею явных таинств,

По выставке кончин, мог лицезреть

Свою судьбу в бездействии и в деле.

 

Робеспьер

 

Ты каешься?

 

Сен-Жюст

 

далек от мысли. Нет.

Но летопись республики есть повесть

Величия предсмертных дней. Сама

Страна как бы вела дневник загробный,

И не чередование ночей

С восходами бросало пестрый отблеск

На Францию; но оборот миров,

Закат вселенной, черный запад смерти

Стерег ее и нас подстерегал...

 

Любовь Фауста

 

 

Все фонари, всех лавок скарлатина,

Всех кленов коленкор

С недавних пор

Одно окно стянули паутиной.

 

Клеенки всех столовых. Весь масштаб

Шкапов и гипсов мысли. Все казармы.

Весь шабаш безошибочной мечты.

С недавних пор

К violette de parme.[17] (*)

 

Весь душный деготь магий. Доктора

И доги. Все гремучие загрузки

Рожков, кружащих полночь - со вчера

К несчастной блузке.

 

Зола всех июлей, зелень всех калений,

Олифа лбов; сползающий компресс

Небес лечебных. Все, что о галене

Гортанно и арабски клегчет бес

и шепчет гений.

 

Все масло всех портретов; все береты,

Все жженой пробкой, чертом, от руки,

Чулком в известку втертые

поэты.

и чудаки.

С недавних пор.

 

1917?

 

Голос души

 

 

Все в шкафу раскинь,

И все теплое

Собери, - в куски

Рвут вопли его.

 

Прочь, не трать труда,

Держишь, - вытащу,

Разорвешь - беда ль:

Станет ниток сшить.

Человек! Не страх?

Делать нечего.

Я - душа. Во прах

Опрометчивый!

Мне ли прок в тесьме,

Мне ли в платьице.

Человек, ты смел?

Так поплатишься!

Поражу глаза

Дикой мыслью я -

- это я сказал!

- нет, мои слова.

Головой твоей

Ваших выше я,

Не бывавшая

И не бывшая.

 

 

Голод

 

 

 

Во сне ты бредила, жена,

И если сон твой впрямь был страшен,

То он был там, где, шпатом пашен

Стуча, шагает тишина.

То ты за тридцать царств отсель,

Где Дантов ад стал обитаем,

Где царство мертвых стало краем,

Стонала, раскидав постель.

 

 

 

 

Страшись меня как крыжака,

Держись как чумного монгола,

Я ночью краем пиджака

Касался этих строк про голод.

Я утром платья не сменил,

Карболкой не сплеснул глаголов,

Я в дверь не вышвырнул чернил,

Которыми писал про голод.

Что этим мукам нет имен,

Я должен был бы знать заране,

Но я искал их, и клеймен

Позором этого старанья.

 

 

 

Gleisdreieck

 

Надежде Александровне Залшупиной

 

 

Чем в жизни пробавляется чудак,

Что каждый день за небольшую плату

Сдает над ревом пропасти чердак

Из Потсдама спешащему закату?

 

Он выставляет розу с резедой

В клубящуюся на версты корзину,

Где семафоры спорят красотой

Со снежной далью, пахнущей бензином.

 

В руках у крыш, у труб, у недотрог

Не сумерки, - карандаши для грима.

Туда из мрака вырвавшись, метро

Комком гримас летит на крыльях дыма.

 

30 января 1923

Берлин

 

Мая

 

 

О город! О сборник задач без ответов,

О ширь без решенья и шифр без ключа!

О крыши! Отварного ветра отведав,

Кыш в траву и марш, тротуар горяча!

 

Тем солнцем в то утро, в то первое мая

Умаяв дома до упаду с утра,

Сотрите травою до первых трамваев

Грибок трупоедских пиров и утрат.

 

Пусть взапуски с зябкостью запертых лавок

Бежит, в рубежах дребезжа, синева

И, бредя исчезнувшим снегом, вдобавок

Разносит над грязью без связи слова.

 

О том, что не быть за сословьем четвертым,

Ни к пятому спуска, ни отступа вспять,

Что счастье, коль правда, что новым нетвердым

Плетням и межам меж людьми не бывать,

 

Что ты не отчасти и не между прочим

Сегодня с рабочим, - что всею гурьбой

Мы в боги свое человечество прочим.

То будет последний решительный бой.

 

 

Морской штиль

 

 

Палящим полднем вне времен

В одной из лучших экономий

Я вижу движущийся сон, -

Историю в сплошной истоме.

 

Прохладой заряжен револьвер

Подвалов, и густой салют

Селитрой своды отдают

Гостям при входе в полдень с воли.

В окно ж из комнат в этом доме

Не видно ни с каких сторон

Следов знакомой жизни, кроме

Воды и неба вне времен.

Хватясь искомого приволья,

Я рвусь из низких комнат вон.

Напрасно! За лиловый фольварк,

Под слуховые окна служб

Верст на сто в черное безмолвье

Уходит белой лентой глушь.

Верст на сто путь на запад занят

Клубничной пеной, и янтарь

Той пены за собою тянет

Глубокой ложкой вал винта.

А там, с обмылками в обнимку,

С бурлящего песками дна,

Как кверху всплывшая клубника,

Круглится цельная волна.

 

 

Стихотворенье

 

 

Стихотворенье? - Малыши!

Известны ль вам его оттенки,

Когда во всех концах души

Не спят его корреспондентки?

И пишут вам: "Среда. Кивач.

Встаю, разбуженная гулом,

Рассвет кидается кивать

И хлопает холстиной стула.

Как глаз усталых ни таращь,

Террасу оглушает гомон,

Сырой картон кортомных чащ,

Как лапой, грохотом проломан.

И где-то выпав из корыт,

Катясь с лопаты на лопату,

Озерный округ сплошь покрыт

Холодным потом водопада".

 

 

Трепещет даль. Ей нет препон

 

 

Трепещет даль. Ей нет препон.

Еще оконницы крепятся.

Когда же сдернут с них кретон,

Зима заплещет без препятствий.

 

Зачертыхались сучья рощ,

Трепещет даль, и плещут шири.

Под всеми чертежами ночь

Подписывается в четыре.

 

Внизу толпится гольтепа,

Пыхтит ноябрь в седой попоне.

При первой пробе фортепьян

Все это я тебе напомню.

 

Едва распущенный Шопен

Опять не сдержит обещаний,

И кончит бешенством, взамен

Баллады самообладанья.

 

 

Осень

 

 

Ты распугал моих товарок,

Октябрь, ты страху задал им,

Не стало астр на тротуарах,

И страшно ставней мостовым.

 

Со снегом в кулачке, чахотка

Рукой хватается за грудь.

Ей надо, видишь ли, находку

В обрывок легких завернуть.

 

А ты глядишь? Беги, преследуй,

Держи ее - и не добром,

Так силой - отыми браслеты,

Завещанные сентябрем.

 

 

Перелет

 

 

А над обрывом, стих, твоя опешит

Зарвавшаяся страстность муравья,

Когда поймешь, чем море отмель крешет,

Поскальзываясь, шаркая, ревя.

 

Обязанность одна на урагане:

Перебивать за поворотом грусть

И сразу перехватывать дыханье,

И кажется, ее нетрудно блюсть.

 

Беги же вниз, как этот спуск ни скользок

Где дачницыно щелкает белье,

И ты поймешь, как мало было пользы

В преследованьи рифмой форм ее.

Не осмотрясь и времени не выбрав

И поглощенный полностью собой,

Нечаянно, но с фырканьем всех фибров

Летит в объятья женщины прибой.

Где грудь, где руки брызгавшейся рыбки?

До лодок доплеснулся жидкий лед.

Прибой и землю обдал по ошибке...

Такому счастью имя - перелет.

 

 

Стихи для детей

 

Карусель

 

 

Листья кленов шелестели,

Был чудесный летний день.

Летним утром из постели

Никому вставать не лень.

Бутербродов насовали,

Яблок, хлеба каравай.

Только станцию назвали,

Сразу тронулся трамвай.

У заставы пересели

Всей ватагой на другой.

В отдаленьи карусели

Забелели за рекой.

И душистой повиликой,

Выше пояса в коврах,

Все от мала до велика

Сыпем кубарем в овраг.

За оврагом на площадке

Флаги, игры для ребят,

Деревянные лошадки

Скачут, пыли не клубят.

Черногривых, длиннохвостых

Челки, гривы и хвосты

С полу подняло на воздух,

Опускает с высоты.

С каждым кругом тише, тише,

Тише, тише, тише, стоп.

Эти вихри скрыты в крыше,

Посредине крыши - столб.

 

Круг из прутьев растопыря,

Гнется карусель от гирь.

Карусели в тягость гири,

Парусину тянет вширь.

 

Точно вышли из токарни,

Под пинками детворы

Кони щелкают шикарней,

Чем крокетные шары.

 

За машиной на полянке

Лущит семечки толпа.

На мужчине при шарманке

Колокольчатый колпак.

 

Он трясет, как дождик банный,

Побрякушек бахромой,

Колотушкой барабанной,

Ручкой, ножкою хромой.

 

Как пойдет колодкой дергать,

Щиколоткою греметь,

Лопается от восторга,

Со смеху трясется медь.

 

Он, как лошадь на пристяжке,

Изогнувшись в три дуги,

Бьет в ладоши и костяшки,

Мнется на ногу с ноги.

 

Погружая в день бездонный

Кудри, гривы, кружева,

Тонут кони, и фестоны,

И колясок кузова.

 

И навстречу каруселям

Мчатся, на руки берут

Зараженные весельем

Слева роща, справа пруд.

 

С перепутья к этим прутьям

Поворот довольно крут,

Детям радость, встретим - крутим,

Слева - роща, справа - пруд.

 

Пропадут - и снова целы,

Пронесутся - снова тут,

То и дело, то и дело

Слева роща, справа пруд.

 

Эти вихри скрыты в крыше,

Посредине крыши - столб.

С каждым кругом тише, тише,

Тише, тише, тише, стоп!

 

 

Зверинец

 

 

Зверинец расположен в парке.

Протягиваем контрамарки.

Входную арку окружа,

Стоят у кассы сторожа.

Но вот ворота в форме грота.

Показываясь с поворота

Из-за известняковых груд,

Под ветром серебрится пруд.

Он пробран весь насквозь особым

Неосязаемым ознобом.

Далекое рычанье пум

Сливается в нестройный шум.

Рычанье катится по парку,

И небу делается жарко,

Но нет ни облачка в виду

В зоологическом саду.

Как добродушные соседи,

С детьми беседуют медведи,

И плиты гулкие глушат

Босые пятки медвежат.

Бегом по изразцовым сходням

Спускаются в одном исподнем

Медведи белые втроем

В один семейный водоем.

Они ревут, плещась и моясь.

Штанов в воде не держит пояс,

Но в стирке никакой отвар

Неймет косматых шаровар.

Пред тем как гадить, покосится

И пол обнюхает лисица.

На лязг и щелканье замков

Похоже лясканье волков.

Они от алчности поджары,

Глаза полны сухого жара, -

Волчицу злит, когда трунят

Над внешностью ее щенят.

Не останавливаясь, львица

Вымеривает половицу,

За поворотом поворот,

Взад и вперед, взад и вперед.

Прикосновенье прутьев к морде

Ее гоняет, как на корде;

За ней плывет взад и вперед

Стержней железных переплет.

 

И той же проволки мельканье

Гоняет барса на аркане,

И тот же брусяной барьер

Приводит в бешенство пантер.

Благовоспитаннее дамы

Подходит, приседая, лама,

Плюет в глаза и сгоряча

Дает нежданно стрекача.

На этот взрыв тупой гордыни

Грустя глядит корабль пустыни, -

"на старших сдуру не плюют",

Резонно думает верблюд.

Под ним, как гребни, ходят люди.

Он высится крутою грудью,

Вздымаясь лодкою гребной

Над человеческой волной.

 

Как бабьи сарафаны, ярок

Садок фазанов и цесарок.

Здесь осыпается сусаль

И блещут серебро и сталь.

Здесь, в переливах жаркой сажи,

В платке из черно-синей пряжи,

Павлин, загадочный, как ночь,

Подходит и отходит прочь.

Вот он погас за голубятней,

Вот вышел он, и необьятней

Ночного неба темный хвост

С фонтаном падающих звезд!

 

Корытце прочь отодвигая,

Закусывают попугаи

И с отвращеньем чистят клюв,

Едва скорлупку колупнув.

Недаром от острот отборных

И язычки, как кофе в зернах,

Обуглены у какаду

В зоологическом саду.

Они с персидскою сиренью

Соперничают в опереньи.

Чем в птичнике, иным скорей

Цвести среди оранжерей.

 

Но вот любимец краснозадый

Зоологического сада,

Безумьем тихим обуян,

Осклабившийся павиан.

То он канючит подаянья,

Как подобает обезьяне,

То утруждает кулачок

Почесываньем скул и щек,

То бегает кругом, как пудель,

То на него находит удаль,

И он, взлетев на всем скаку,

Гимнастом виснет на суку.

 

В лоханке с толстыми боками

Гниет рассольник с потрохами.

Нам говорят, что это - ил,

А в иле - нильский крокодил.

Не будь он совершенной крошкой,

Он был бы пострашней немножко.

Такой судьбе и сам не рад

Несовершеннолетний гад.

Кого-то по пути минуя,

К кому-то подходя вплотную,

Идем, встречая по стенам

Дощечки с надписью: "К слонам".

Как воз среди сенного склада,

Стоит дремучая громада.

Клыки ушли под потолок.

На блоке вьется сена клок.

Взметнувши с полу вихрь мякины,

Повертывается махина

И подает чуть-чуть назад

Стропила, сено, блок и склад.

Подошву сжал тяжелый обод,

Грохочет цепь и ходит хобот,

Таскаясь с шарком по плите,

И пишет петли в высоте.

И что-то тешется средь суши:

Не то обшарпанные уши,

Как два каретных кожуха,

Не то соломы вороха.

Пора домой. Какая жалость!

А сколько див еще осталось!

Мы осмотрели разве треть.

Всего зараз не осмотреть.

В последний раз в орлиный клекот

Вливается трамвайный рокот,

В последний раз трамваиный шум

Сливается с рычаньем пум.

 

 

 

Асееву

 

(надпись на книге "Сестра моя-жизнь")

 

 

Записки завсегдатая

Трех четвертей четвертого,

Когда не к людям - к статуям

Рассвет сады повертывает,

Когда ко всякой всячине

Пути - куда туманнее,

Чем к сердцу миг, охваченные

Росою и вниманием.

 

На памяти недавнего

Рассвета свеж тот миг,

Когда с зарей я сравнивал

Бессилье наших книг.

 

Когда живей запомнившись,

Чем лесть, чем ложь, чем лед,

Меня всех рифм беспомощность

Взяла в свое щемло.

 

Но странно, теми ж щемлами

Был сжат до синяков

Сок яблони, надломленной

Ярмом особняков.

 

 

Мороз

 

 

Над банями дымятся трубы

И дыма белые бока

У выхода в платки и шубы

Запахивают облака.

 

Весь жар души дворы вложили

В сугробы, тропки и следки,

И рвутся стужи сухожилья,

И виснут виэга языки.

 

Лучи стругают, вихри сверлят,

И воздух, как пила, остер,

И как мороженая стерлядь

Пылка дорога, бел простор.

 

Коньки, поленья, елки, миги,

Огни, волненья, времена,

И в вышине струной вязиги

Загнувшаяся тишина.