Устное народное творчество - первичная форма сохранения и передачи исторических знаний русского народа

ПРЕДИСЛОВИЕ

Перестроечные процессы, начатые в нашей стране в середине 80-х годов XX века, способствовали важным переменам не только в социально-экономической и политической, но и в духовной, в том числе научной сферах. Показателем решительных сдвигов в исторической науке стало падение авторитета господствовавшей прежде марксистской теории общественно-экономических формаций. Оно породило ситуацию методологической растерянности, поиск новых идейно - теоретических ответов на вызов времени. Результатом становится развитие междисциплинарных исследований, исторический синтез и альтернативное, а не инвариантное видение истории.

Исчезновение идеологической зашоренности привело к переосмыслению достижений предшествующей отечественной и зарубежной историографии. Работы дореволюционных и западных ученых наконец-то перестали рассматриваться как преднамеренная фальсификация и искажение исторической действительности в угоду каким-либо и чьим-либо интересам. Изменились многие, казалось бы, устоявшиеся оценки и самого исторического прошлого.

Все это потребовало переосмысления и обновления различных учебных курсов, читаемых в вузах страны, важнейшее место среди которых принадлежит дисциплине “Историография отечественной истории”. Серьезная проблема, которая встает в этой связи перед обучающимися, заключается в отсутствии доброкачественных учебных пособий, отвечающих потребностям и запросам современной исторической науки.

Данное пособие подготовлено на основе курса лекций по историографии, прочитанных автором студентам 4-го курса исторического факультета Комсомольского-на-Амуре педагогического университета в 1997-1998 учебном году. Оно охватывает в своем изложении многовековой процесс развития исторического сознания в России от первичных форм до научно обоснованного историзма. Таким образом, хронологические рамки пособия ограничиваются периодом от древнейших времен до рубежа XIX - XX веков, то есть включают в себя так называемый дореволюционный этап развития отечественной историографии.

Структура пособия отражает постепенное накопление исторических знаний русского народа, первоначально в виде различных фольклорных, а затем и письменных форм. Наконец, в XVIII-начале XIX веков наблюдается зарождение истории как науки, и с этого времени лекционный материал становится более информативным, объемным и насыщенным. В пособии нашли освещение основные направления, научные школы и проблемы отечественной историографии названного периода.

Впрочем, в курсе лекций не отражено научное творчество таких корифеев российской исторической науки, как Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев и В.О. Ключевский. Анализ их исторических воззрений требует особой тщательности и научной добросовестности. Поэтому в ходе учебного процесса он осуществляется на семинарских занятиях, для которых отведено 28 часов на одну группу (см.: “Методические рекомендации и планы семинарских занятий по историографии отечественной истории”).

Автор надеется, что учебное пособие вызовет интерес не только у студентов исторического факультета педуниверситета, для которых оно предназначается в первую очередь, но и у всех интересующихся историей России и историей отечественной исторической науки.

ТЕМА № 1

ПРЕДМЕТ И ЗАДАЧИ КУРСА "ИСТОРИОГРАФИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ

ИСТОРИИ"

 

"Историография" буквально означает письменный рассказ о прошлом. "История" – наука о прошлом, "графо" – пишу. Поэтому долгое время историков в России называли историографами. Например, Н.М. Карамзина - придворным историографом. Сейчас историография - это история изучения прошлого, этапов развития исторической мысли, изучения отечественной истории в исторической науке. Историографии как одному из компонентов теоретической и методологической подготовки будущих специалистов-историков принадлежит особо важное значение. Историк должен знать ту эпоху, о которой идет речь в концепции, а также время, в котором создавалась эта концепция. Мы не можем составить представление о взглядах того или иного ученого по отдельной работе, надо обращаться ко всем его работам, так как взгляды исследователя могли эволюционировать, меняться с течением времени. Характеризуя развитие отечественной исторической науки, советские ученые выделяли обычно три этапа: 1) дворянский; 2) буржуазный; 3) советский. Теперь, очевидно, можно говорить уже и о постсоветском периоде отечественной историографии, становление которого происходит на наших глазах.

Сильный интерес к истории нашего Отечества возник на рубеже XVIII – XIX веков и большую роль в этом сыграла "История государства Российского" Н.М. Карамзина. Внутри каждого из томов материал был расположен по княжениям и царствованиям. Ученый придерживался несложной исторической концепции. Суть ее заключалась в том, что дворянство и самодержавие – это две силы, которые обеспечивали независимость страны и ее движение по пути прогресса. Поэтому утрата самодержавия вела к несчастьям для России. Карамзин, однако, делал исключения из общего правила. Например, решительно осуждал кровавую деспотию Ивана Грозного. Движущей силой истории Карамзин считал личные качества, характер князей, царей, их прихоти и желания. На сегодняшний день концепция Карамзина устарела и представляет собой только историографический интерес.

Логическое развитие отечественная историческая наука нашла в трудах С.М. Соловьева, прежде всего в его "Истории России с древнейших времен". Концепция Соловьева выглядит сложнее и научно обоснованнее. Он учитывает различные факторы, оказывающие воздействие на ход истории. Среди них: природа страны, природа племени и внешнеполитический фактор. Все это дополняется у ученого так называемой “родовой теорией”. Согласно ей вся русская история характеризуется борьбой родового и государственного начал. Постепенно государственное начало берет верх над родовым. С этого времени государство становится творцом русской истории, ее движущей силой. Соловьев обращал пристальный интерес к XVII – первой четверти XVIII вв., особенно к Петровской эпохе. Известна, например, его работа "Публичные чтения о Петре Великом", в которой дается высокая оценка личности первого русского императора и его преобразованиям.

На смену Соловьеву выдвинулась фигура В.О. Ключевского. Главная работа ученого - "Курс русской истории". По сравнению с предшественниками Ключевский предложил оригинальную историческую концепцию, в основу которой был положен проблемно-тематический принцип. Поэтому у Ключевского роль личности в истории оказалась полностью нивелированной. Он понимал этот недостаток и вынужден был давать портреты исторических деятелей в отдельных статьях. Значительное внимание, больше чем Соловьев, Ключевский уделяет роли географического фактора и колонизационного процесса в истории нашей страны. Колонизацию он считает главным фактором русского исторического процесса. Три этих историка наметили ориентиры развития будущей исторической науки, каждый из них явился основоположником научного направления.

Для XIX - начала XX вв. ведущей методологической основой исторических исследований был позитивизм. Смысл позитивистской методологии заключался в представлении о существовании неких всеобщих законов мирового развития, действующих как в органическом мире, так и в общественном процессе. Вся история человеческого общества, с точки зрения позитивизма, развивается согласно этим законам.

XX век оказался весьма знаменателен для исторической науки. Начало его ознаменовалось признанием ученых в том, что история вступила в полосу кризиса. Кризис, прежде всего, проявился в расщеплении некогда целостного исторического взгляда на прошлое. Например, историк А.Е. Пресняков указывал, что в данный период “ характерной чертой русской истории была ее эклектичность, сущностная разорванность”. Наиболее выразительные формы указанные черты приобрели в трудах В.О. Ключевского. По мнению П.Н. Милюкова, “основной недостаток Ключевского заключается в отсутствии того коренного нерва ученой работы, который дается цельным философским или общественным мировоззрением и которого не может заменить величайшее мастерство схематизации”.

Наряду с разрушением целостности представления о прошлом, кризис сопровождался нарастанием индивидуализации исторического мышления. Историк С.Ф. Платонов подчеркивал, что “у нас теперь нет “истории”, что “у нас теперь пора исследований, не более”.

Сказанное, однако, не означает, что кризисные тенденции в исторической науке обнаружились на рубеже прошлого и нынешнего столетий исключительно в России. По признанию крупнейшего немецкого ученого начала века Эрнста Трёльча, “сегодня мы постоянно слышим о кризисе исторической науки”. Речь, - считал он, - идет не столько об историческом исследовании ученых - специалистов, сколько о кризисе исторического мышления людей вообще”. Совершенно естественно, по мнению ученого, что выросла опасность специализации. Она неизбежна в каждой расширяющейся и углубляющейся науке. Однако этой опасности может противостоять воля к концентрации и планомерная организация работы, объединение исследовательских усилий ученых. Конечно, в этом случае наука становится несколько безличной, но такова ее сущность. Кризис заключается, по мнению Э.Трельча, не в этом, а в том, что наступил “кризис в общих философских основах и элементах исторического мышления, в понимании исторических ценностей”. Особенно тяжело этот кризис проявился в Германии и России, которые в наибольшей степени оказались подвержены тяготам мировой войны и революции.

В целом, анализируя ситуацию в исторической науке в начале века, следует отметить, что кризис был вызван падением авторитета господствовавшей прежде позитивистской методологии. XX век вынес позитивизму окончательный приговор. Заимствованные его сторонниками из биологии идеи об эволюционном, органичном, прямолинейном и поступательном развитии человечества рухнули под напором изменившейся действительности. Бесконечная череда войн и революций, неотступный призрак скорой вселенской катастрофы окончательно дискредитировали старую концепцию непрерывного прогресса мировой цивилизации. В сложившихся обстоятельствах человек не просто терял веру в разумный характер общественного развития, он переставал видеть развитие как таковое. Суть кризиса, таким образом, заключалась в том, что в реальной истории отдельная личность начинала играть все более возрастающую роль, но выявить и описать ее деятельность предельно обезличенная наука не могла. Гегельянство и позитивизм, нацеленные на изучение массовидных явлений, были не в состоянии уловить такие уникальные движения исторического процесса.

Решение задачи выхода из кризиса взяли на себя представители неокантианского направления. Постижение новой, заметно усложнившейся действительности велось историками-неокантианцами путем сознательной индивидуализации изучения прошлого (Лаппо-Данилевский, Кареев, Виппер).

По свидетельству видного американского историка Л. Стоуна, из идейно-теоретического кризиса первой четверти XX в. историческая наука вышла изрядно помолодевшей: “Новая историческая наука - направление, возникшее в промежутке между мировыми войнами - омолодила историческое знание и привела к тому, что этот период, вместе... с предшествующим первой мировой войне, стал наиболее продуктивным и творческим периодом во всей истории нашей профессии” (Stone L. The Past and The Present Revisited.-Lnd., 1987.). Теперь историки задают вопросы: “Почему” произошло то или иное событие?, “Каковы” его последствия?, - вместо того, чтобы спрашивать как прежде “Что” и “Как” произошло? Этот переворот в науке связан, прежде всего, с именами М. Блока и Л. Февра, которые резко противопоставили традиционную “историю-повествование” “истории-проблеме”. Историки-позитивисты, приверженные к “истории-повествованию”, были склонны пересказывать содержание исторических памятников, демонстрируя тем самым полнейшую зависимость от них. Их девиз: “тексты, все тексты, ничего кроме текстов!” (Фюстель де Куланж). Там, где источники молчат, должен быть нем, по их убеждению, и историк. В противовес этому Февр, Блок и их единомышленники выдвинули иную концепцию деятельности историка. По их мнению, историк не должен быть рабом источника, он действует максимально активно и суверенно.

Как возникают научные проблемы? М. Блок и Л. Февр всегда подчеркивали, что вопросы, с которыми историк обращается к источникам, продиктованы современной ему жизнью. Речь, разумеется, не идет о служении конъюнктуре и “подгонке” истории под современность, а о глубинных проблемах культуры, о том, что общество в своем стремлении дать себе отчет о самом же себе неизбежно обращается к прошлому, и историк служит посредником в этой культурной коммуникации.

Сказанное выше показывает, что кризис как научное понятие далеко не обязательно обозначает стагнацию, застой исторической мысли. Напротив, по мнению некоторых ученых, кризис - это естественное и перманентное состояние науки, свидетельствующее о ее творческих силах и потенциях. Кризис, иначе говоря, это болезнь роста.

События Октября 1917 года провели искусственную грань в развитии отечественной исторической науки. Советская историография, руководствуясь жесткими схемами и догмами, недооценивала вклад своих предшественников. Оценка достижений дореволюционной историографии была однозначной. Признавались накопленные ими факты, но отвергалась интерпретация этих фактов, не принимались суждения концептуального характера. В советской исторической науке с самого начала стал утверждаться ряд стереотипов. Например, они выражались в неизменно положительной оценке внешнеполитической деятельности правительства, в утверждении об исконной дружбе русского народа со всеми другими народами в составе России, в утверждении о добровольном вхождении этих народов в состав русского государства. По этой причине долгое время была не востребована мысль В.И. Ленина: "Россия - тюрьма народов". Было непонятно, почему же все народы добровольно шли в эту тюрьму.

Генетически эти стереотипы восходили к основным положениям исторического материализма. Три из них наиболее важны:

1. Что-то развивалось, а что-то разлагалось (например, в недрах разлагавшегося феодализма развивались предпосылки перехода к капитализму).

2. Положение трудящихся изначально было тяжелым, а со временем оно все более и более ухудшалось.

3. Обострение классовой борьбы по мере развития исторического процесса.

Истоки этих стереотипов в исторической науке во многом были связаны с деятельностью М.Н. Покровского – первого русского историка-марксиста. Основные работы: "Русская история с древнейших времен"; "Русская история в самом сжатом очерке". Покровский с самого начала Советской власти занимал высокие административные должности в сфере исторической науки: зам. наркома народного просвещения, директор Института Красной Профессуры, руководитель Главархива. Покровский отказался от услуг наиболее квалифицированных историков с дореволюционным стажем. По его инициативе многие из этих ученых подвергались преследованиям и репрессиям (Академическое дело 1929 года: С. Ф. Платонов, С.В. Бахрушин, М.К. Любавский, Е.В. Тарле и др.). В итоге развитие исторической науки у нас задержалось на десятилетия.

На смену взглядам Покровского пришла концепция "Краткого курса истории ВКП (б)", которой все многообразие исторического процесса было сведено на нет. В исторической науке пышным цветом расцвели догматизм, цитатничество, начетничество, историки были низведены до положения простых иллюстраторов (толкователей) основных положений “Краткого курса”. Отпала необходимость в анализе исторических источников, поисках доказательств. Все это обрекло советскую историческую науку на застой. На страже марксистско-ленинских принципов стояли идеологические органы партии, цензура, что порождало методологическое единомыслие.

Советская историческая наука вынуждена была развиваться изолировано от мировой исторической науки. Иногда, правда, появлялись обзоры-рецензии англо-американской историографии. Однако лейтмотив их был неизменен: вся она объявлялась фальсификацией. Американский историк Л. Стоун писал в 1980 г., что последние три-четыре десятилетия могут по праву считаться золотым веком исторической науки, но этот век прошел мимо нас.

В отличие от советской историографии, основанной на позитивистском видении истории, на Западе господствующим направлением на протяжении большей части XX столетия было неокантианство. Смысл неокантианства заключается в утверждении, что человеческому развитию присущи свои собственные законы, отличные от законов естественных, нельзя отожествлять мир органический и мир человеческий. К концу века заговорили о междисциплинарных исследованиях, а значит о преодолении методологической односторонности.

Абсолютизированная же в советской историографии марксистская методология истории к концу века выявила свою несостоятельность. Произошло падение авторитета теории формаций, было признано, что она не в состоянии объяснить все многообразие исторического процесса, так как обращает преимущественное внимание на социально-экономические процессы в ущерб всем остальным. В связи с этим в отечественной научной среде развернулись идейно-теоретические искания, все чаще стали обращаться к опыту западной историографии, набирают вес постмодернистские подходы.

Если уподобить исторический процесс дереву, то можно было бы сказать, что прежняя, традиционная историческая наука изучала ствол дерева, в лучшем случае – ветви, постмодернизм (новое теоретическое направление в науке) призывает копаться в листьях, то есть обратиться к микроистории. Однако большинство историков сегодня справедливо признают, что отбрасывать марксистскую методологию нельзя, необходим синтез формационного и цивилизационного подходов. Это позволит воссоздать более полную картину исторической действительности, потому что какова методология, таковы и исторические исследования, новая методология дает новые знания, которые по мере накопления влияют на дальнейшее совершенствование методологических принципов.

 

 

ТЕМА №2

ТЕМА № 3

ТЕМА № 4

МЫСЛИ В XVII ВЕКЕ

 

ГОСУДАРСТВЕ

XVII век, по справедливому и давно устоявшемуся мнению, открывал "новый период русской истории". Начиналась постепенная трансформация традиционного общества. Это определило изменения в развитии исторической мысли, изменения в форме, жанре исторических сочинений в XVII веке.

Это столетие открывается знаменательными событиями: обострение социально-политического кризиса в стране, острые социальные конфликты, выливающиеся в народные движения, которые стали симптомами неудовлетворенности низов своим положением, борьба за власть, иностранная интервенция. Неслучайно, они были названы Смутой в Московском государстве. В этой ситуации внимание современников было приковано к происходящим событиям. Они нашли отклик в произведениях, созданных по горячим следам до середины XVII века. Все эти сочинения можно разделить на две большие группы:

1. Летописи и другие русские нарративные произведения.

2. Сочинения иностранцев.

Первая группа произведений включает в себя ряд крупных летописных памятников, охватывающих в своем изложении события от конца XVI до середины второго десятилетия XVII века. Преобладающей формой русских повествовательных произведений являются повести и сказания. В литературе они, обычно, рассматривались в двух аспектах: как источник по политической истории, и как памятник “идеологии феодального класса”. В связи с этим в данных произведениях отмечали идеи патриотизма, гражданского долга, право народа строить свою судьбу, идеи моральной ответственности за судьбу страны. Особое внимание уделялось вопросам интерпретации идей самодержавия, взаимоотношения сословий и отношения к народным движениям. Во всех этих случаях повести и сказания о Смуте – произведения исторические, но исторические с точки зрения того времени, которое описывают, а не того времени, когда они создавались. Это позволяет углубить наше представление о сущности общественно-политических и культурных процессов, протекавших в Московском государстве в тот период. По времени создания эти повести и сказания делят на несколько групп:

1. Повести и сказания, появившиеся в первые годы после окончания Смуты (например, Хронограф (изложение всемирной истории от сотворения мира) 1617 года; Сказание Авраамия Палицына, келаря Троице-Сергиева монастыря; Временник Ивана Тимофеева; 1620 год - Хронограф третьей редакции).

2. Группа сочинений, созданных в двадцатые годы XVII века – это произведения Хворостинина, Шаховского; “Повесть книги сея” Катырева-Ростовского; рукопись Филарета; “Повесть о князе Скопине-Шуйском”; “Повесть о победах Московского государства”; “Иное сказание” и “Новый летописец”.

3. Произведения, созданные в середине пятидесятых годов: “Сказание о начале патриаршества”; “Сказание о царствовании царя Федора Иоанновича”; “Житие царевича Дмитрия”, внесенное в Минеи Тулупова; “История о первом патриархе Иове московском”; “Повесть о разорении Московского государства”.

В жанровом отношении эти произведения представлены статьями летописца и хронографа, произведениями житийного характера и историческими повестями. При этом жанр исторической повести является основным. Исторические повести совмещают в себе черты собственно исторических трудов, публицистических произведений, а в некоторых случаях и мемуаров. Их отличительными чертами являются тематическое единство, частые нарушения хронологического принципа изложения, интерес к историческим деятелям. Эти черты были новыми для средневековой русской литературы. Повести и сказания о Смуте объединяет общность происхождения; все они тяготеют к Москве, написаны московскими дворянами либо являются официальными памятниками. Особенности данного типа произведений - в прагматическом интересе к событиям начала XVII века, которые важны не сами по себе, а с точки зрения возможности использовать их в современной для авторов политической ситуации.

Авторы исторических повестей были идеологами своего сословия. Наибольшее внимание они уделяли массовым народным движениям начала XVII века, которые представляли для всего их сословия серьезную опасность, угрозу. Эти народные движения воспринимались авторами как самое большое зло, как абсолютное разрушение сложившейся системы отношений. Они понимали их так: рабы не слушаются и не служат своим господам, а вместо этого чинят своим господам насилие, мучают, убивают, разоряют их. Таким образом, восставшие забывают свой социальный статус и присваивают себе новый. Господа при этом становятся на место холопов, и возникает новая система отношений, как перевернутое отражение существовавшей. Поэтому в борьбе с восставшими господа принимают новые законы, которые диктуются новыми отношениями. Однако с подавлением восстаний, снова начинают действовать обычные отношения господ и холопов. Одним из наиболее важных и полных произведений о событиях начала XVII века был “Новый летописец”. Его составили на основе документов государственных архивов в конце двадцатых годов XVII века при дворе патриарха Филарета.

На страницах “Нового летописца” получила отражение официальная версия событий с точки зрения правящей династии Романовых. Он характеризует все этапы народной борьбы в ходе Смуты (в том числе - восстание Хлопка), освещает ход военных действий между правительственными войсками и восставшими. По материалам этого произведения можно судить о масштабе народных движений, об их социальной направленности. В “Новом летописце” приводятся сведения о составе участников повстанческого движения, о расправах крестьян и холопов со своими угнетателями. Излагаются события от смерти Ивана IV до возвращения из польского плена патриарха Филарета. Составители “Нового летописца” пытались провести главную идею - обосновать законность избрания династии Романовых на московский престол. “Новый летописец” был одним из последних среди русских летописей. Эта форма изложения исторического материала начинала себя изживать. Распространяются исторические повести и сказания.

“Казанское сказание” найдено в сборнике XVII века М.Н. Тихомировым. Оно было написано не позднее 1611-1612 годов. Тихомиров полагал, что автор его был выходцем из западных или юго-западных областей государства и принадлежал к духовенству. Другой историк И.И. Смирнов считал, что автор происходит из приказных кругов. Бесспорной остается хорошая осведомленность этого человека. В “Казанском сказании” впервые приводятся цифры о количестве правительственных войск и сил повстанцев, об их потерях, дается материал о социальной направленности восстания Болотникова: оно было направлено против “доброродных господ”. Согласно “Казанскому сказанию”, восставшие в Москве намеревались “разделить дома вельмож и сильных” людей. Хотя в сочинении высказывается резко отрицательное отношение к участникам восстания, автор отмечает широкий размах движения, что способствует более объективному освещению событий восстания И.И. Болотникова.

В 1620 году было закончено сказание Авраамия Палицына (“История в память предыдущим родам”) – это сочинение представляет собой интерес как источник, характеризующий положение в стране накануне грозных потрясений. Оно обнажает причины народных восстаний начала XVII века: стихийные бедствия 1601-1603 годов, голод, массовые закабаления господами свободных людей, катастрофическое положение холопов, изгнанных господами. Все это вело к разбойничеству по всей России. Осмысливая происходящие события, Палицын считал, что главной причиной всех бед, выпавших на Московское государство, было стремление людей повысить свой социальный статус. В центре внимания находится оборона Троице-Сергиева монастыря от интервентов. Описывая все эти события, Сказание возвеличивает роль церкви, церковных деятелей начала XVII века и проводит идею, что внутренние смуты и иностранная интервенция стали следствием забвения русскими людьми догм русской православной церкви.

Во второй половине двадцатых годов появляется полемический ответ на труд А. Палицына, который ученые назвали “Иное сказание”. В нем, в противовес отрицательной оценке Палицына, идеализируется царь Василий Шуйский. По своей структуре “Иное сказание” представляет компилятивное произведение, опирающееся на многочисленные предшествующие источники и рассказы очевидцев в авторской обработке. Однако в отношении к восставшим и Палицын, и “Иное сказание” солидарны. Автор “Иного сказания” относится к восставшим также с ненавистью. Он называет их “плотоядные звери”, “разбойники”.

При всей своей тенденциозности и пристрастии “Иное сказание” имеет большое значение для изучения событий 1606-1607 годов (восстание Болотникова), содержит богатый фактический материал. В “Ином сказании” сохранилось изложение крестоцеловальной записи, данной Шуйским при вступлении на царский престол. Важными представляются и рассказы об осаде болотниковцами Москвы, о боях у Симонова монастыря и Красного села, об обороне Калуги и т.д.

Дьяк Иван Тимофеев (Семенов) написал знаменитый “Временник”. С его точки зрения, политический кризис в стране возник потому, что было допущено выступление народных масс. Важными причинами бессилия власти он считает события середины XVI века. Тимофеев осуждает Ивана Грозного за его преследование бояр, опричнину. Все это привело к подрыву государства и государственной власти, в то время как истинные цари должны знать, какому роду какую честь оказывать; худородным же никакой чести оказывать не следует. А Иван Грозный и Борис Годунов от этого правила часто отступали. Иван Грозный, в изложении Тимофеева, был расположен к ярости, жесток и порочен.

Только законная династия может обеспечить благоденствие страны. Отсюда - резко отрицательная оценка и отношение к деспоту Годунову, который достиг власти преступным путем. Такое же отношение у Тимофеева и к Шуйскому, не имевшему законных царских прав. С другой стороны, автор “Временника” осуждал московскую знать за непротивление Годунову, тем самым намекая на необходимость активной борьбы московской аристократии против посягательств царской власти на ее положение и права. “Временник” Ивана Тимофеева был выдержан в духе религиозной идеологии, написан тяжелым языком. Несмотря на это, “Временник” в осторожной форме выражал недовольство той части старомосковской аристократии, которая с воцарением династии Романовых вынуждена была отойти на второй план.

Среди авторов иностранных сочинений о московской Смуте - представители различных государств Западной Европы. Начало XVII века – время широкого развития наемничества на Западе. Наемные войска имела и Россия. Таким образом, к привычным уже русскому взору иностранным купцам примкнули широкие массы авантюристов всех мастей и рангов. И иностранцы в массовом количестве стали не только свидетелями, но и участниками событий Смутного времени, которые вызвали их повышенный интерес. В результате многие взялись за перо. Всего насчитывается более пятидесяти западных книг о московской Смуте. Большая часть этих произведений принадлежит полякам: дневник Вацлава Диаментовского, Записки о Московской войне Станислава Жолкевского, дневник московского похода Яна Петра Сапеги, дневник Марины Мнишек и др.

В иностранных произведениях можно выделить некоторые общие моменты, характерные для всей этой группы.

Во-первых, по своей методологии сказания иностранцев представляют собой далеко не передовое явление тогдашней мысли Западной Европы. Их авторы были профессиональными солдатами, купцами, дипломатами, и все достижения гуманистической мысли на Западе, как правило, прошли мимо них. Поэтому методология этих авторов не выходит за пределы представлений, распространенных в средневековой анналистике. Надо учитывать, что мы имеем дело не с историческими произведениями в полном смысле слова, а с мемуарами, дневниками, письмами, в которых описано то, что автор наблюдал и слышал.

Во-вторых, по сравнению со временем Ивана Грозного, Сказания XVII века содержат материал не только более обширный по объему, но и более разнообразный по характеру. Сказания в большей степени охватывают область социальных отношений и социальной борьбы, и эту струю, несомненно, внесли народные движения начала века. Более отчетливо зазвучала тема борьбы внутри господствующего класса, обострившаяся в связи с иностранной интервенцией.

В Сказаниях иностранцев можно найти сведения о положении в любом из борющихся в то время лагерей. Авторами большинства иностранных сочинений были наемники, основным делом жизни которых являлась война, из нее они пытались извлечь выгоду для себя. Поэтому нередко наемники переходили из одного враждующего лагеря в другой. Например, Жан Маржерет - личный телохранитель Лжедмитрия I, жестоко подавлял восстание москвичей против интервентов, и вместе с поляками оборонял Москву от земского ополчения. Когда же Москва была взята русскими войсками, Маржерет предложил свои услуги князю Пожарскому. К тому же в иностранных Сказаниях можно найти сведения, которых нет в русских источниках.

В-третьих, по своему отношению к России авторы Сказаний обычно продолжают предшествующую традицию, т.е. к русским они относятся свысока. Особенно этим отличались иностранные наемники, которые грабили Россию. Неудивительно, что рассказ о грабежах, убийствах мирного населения в Сказаниях играет особую роль.

Смутное время в России запечатлено во многих сочинениях иностранцев. Они отличаются между жанрами (дневники, мемуары, письма, донесения), социальной принадлежностью авторов, их политической ориентацией. При всем этом общим для них остается пристрастность и тенденциозность оценок происходящего в России, особенно это характерно для польских авторов.

Незаменимым источником для изучения событий Смуты является сочинение голландского купца Исаака Массы “Краткое известие о Московии в начале XVII века” (написано в 1610-1611 годах). Он долго жил в Московском государстве, был на Руси с 1601 по 1608 годы, и в 1612 году. Исаак Масса отличался природной любознательностью, хорошим знанием русского языка, общался с широкими слоями московского общества. Все это в сочетании с собственными наблюдениями и позволило ему написать о событиях начала XVII века в яркой и увлекательной форме. Сочинение И. Массы ценно авторскими оценками, оно дополняет некоторые известные факты о голоде 1601-1603 годов, описания конкретных ужасов, страданий, содержит критические замечания в адрес русского духовенства и землевладельческой аристократии, которые укрывали хлеб в ожидании еще большего повышения цен. Другое сообщение И. Массы касается восстания Болотникова. Автор приводит ценные биографические сведения о Болотникове, относится к нему с симпатией, называет “главным атаманом”, подчеркивает его смелость, полководческий талант. И. Масса нарисовал картину начального этапа Смуты и остановился на апогее этой социально-политической борьбы, связанной с восстанием Болотникова.

Другим иностранным сочинением о Смуте стала “Московская хроника” Конрада Буссова, саксонского наемника на русской службе, написанная в 1612 году. Он не скрывает своего враждебного отношения к Шуйскому и к деятелям его правительства. Когда Лжедмитрий I был убит, и царем выкликнули Шуйского, К. Буссов переметнулся на сторону Болотникова (1606 год). Поэтому он имел возможность лично наблюдать за действиями восставших, проделал весь путь болотниковцев вплоть до осады и падения Тулы. Обо всем этом написано в яркой форме. Известия “Московской хроники” имеют особую ценность. Для Буссова характерно доброжелательное отношение к Болотникову. Именно ему посвящены лучшие страницы “Московской хроники”. Здесь важны свидетельства автора о заграничном периоде жизни Болотникова. Он дает высокую оценку предводителю народного движения, подчеркивает смелость, благородство, называет его верным рыцарем, опытным витязем. Буссов далек от понимания социальной сущности событий на Руси.

В начале XVII века всех волновал вопрос о личности Лжедмитрия I. Его обычно отождествляют с Гришкой Отрепьевым. Однако К. Буссов высказал отличную от официальной точку зрения. Центром самозванческого заговора был, по его мнению, Кремлевский Чудов монастырь. Его монахи давно уже были активными участниками всех придворных интриг. Они отправили Отрепьева в Польшу с поручением отыскать там юношу подходящего возраста и наружности и убедить его выдать себя за царевича Дмитрия. Отрепьев с этой задачей превосходно справился. Мнение К. Буссова было поддержано в XIX в. историком Н.И. Костомаровым.

Буссов описывает стремление Шуйского разоблачить самозванца с помощью канонизации Дмитрия и перенесения его мощей из Углича. По приказу Шуйского был убит девятилетний мальчик, на несколько дней его тело закопали в землю, после чего извлекли и демонстрировали в качестве нетленных мощей Дмитрия. Поскольку, подчеркивает Буссов, подлог был очевиден, это привело к еще большей дискредитации Шуйского.

Для “Московской хроники” характерны многочисленные диалоги, речи исторических персонажей – это своеобразный литературный прием автора. “Московская хроника” изобилует ошибками в цифрах, датах и именах, сведения Буссова надо проверять по другим источникам.