День седьмой. В психиатрической клинике

 

«Вы верите в реинкарнацию? Было время в моей жизни, когда мне пришлось всерьёз задуматься: а может, разговоры о реинкарнации – это не выдумка? Ну откуда в моей голове появилась эта ненормальная идея - искать свою Женщину? Будто бы она уже была со мной… но когда же она успела быть, если такие мысли приходили ко мне ещё в самом раннем детстве? Временами навязчивая мысль пульсировала в сознании: ОНА была, и я знаю, КАКОЙ она была, и увидев ЕЁ, я тут же вспомню и узнаю Мою Любовь… Может, боги пошутили надо мной, не уничтожив в моей бессмертной душе некоторые воспоминания о той - прошлой жизни?»

Эти строки доцент кафедры органической химии Ольга Серафимовна Деревяшкина, ставшая накануне пациенткой психиатрической больницы города Л, успела прочитать в потрёпанной тетради, которая была ею тайком выужена из-под матраса своей соседки по палате. Чтение чужих дневниковых записей настолько захватило Ольгу Серафимовну, что она едва не пострадала от своего чрезмерного любопытства.

- Деревяшкина! – грозно рявкнула в дверях палаты медсестра, фурией прилетевшая с другого конца больничного коридора. – На укол!

Ольга Серафимовна поспешно засобиралась, сунула чужой дневник себе подмышку, второпях запахнула халат и вставила ноги в тапочки.

- Кто разрешил в палату заходить? Поднимайся с кровати! – назойливо подгоняла медсестра.

- Я устала, - нарочито жалобно протянула пациентка. – Подремать бы ещё…

- До обеда - не положено! – сурово отрезала фурия в белом халате.

Распорядок дня умалишённых был таков: в 6 утра по коридору разносился зычный и настойчивый рёв санитарки: «Па-а-дъём!» Первыми подхватывали и разносили суету по всему отделению самые беспокойные пациентки из «наблюдалки» (так называлась палата для новичков и буйных). К этому моменту они зачастую уже бодрствовали, ворочались в койках и нетерпеливо дожидались сигнала побудки, чтобы поскорее вынырнуть из-под одеяла. Причиной такой неуёмной активности являлся галоперидол – лекарство, от которого больные мучались неусидчивостью и навязчивой потребностью находиться в постоянном движении. «Ходун» - так называли это состояние сами пациентки - вынуждал ёрзать на стуле, шаркая по полу ногами, или переминаться с ноги на ногу и раскачиваться всем корпусом, стоя на одном месте. Но лучше всего, конечно, ходить, ходить и снова ходить.

После утренних процедур больные приступали к уборке: они мыли полы, подметали ковровые дорожки в отделении, чистили раковины и кафель в умывальной, драили туалеты. В 8 утра происходил всеобщий врачебный обход. Завтракали больные в 10.00. До наступления «тихого» часа им не разрешалось заходить в палаты, поэтому в ожидании обеда все бесцельно слонялись взад-вперёд по узкому коридору, ограниченному с обеих сторон железными решётками.

Минувшей ночью Ольга Серафимовна так и не сомкнула глаз – не помогли ни успокаивающие уколы, ни снотворное. Со вчерашнего вечера женщину не покидало смутное ощущение, что всё это происходит с ней по какой-то чудовищной ошибке и вот-вот должно разрешиться, проясниться и распутаться само собой. Именно по этой причине она безропотно подчинилась санитарам, которые препроводили её под белы рученьки прямиком из собственного дома в приёмное отделение психиатрической больницы.

Все последующие события казались ей какими-то нереальными – словно это не она сама сидела перед грозной женщиной в белом халате, которая безжалостно кромсала её наманикюренные ногти тупыми ножницами. Словно это не к ней были обращены слова, доносившиеся как бы сквозь сон: «Раздевайтесь, целиком и полностью переодевайтесь в больничное». И будто бы это не она смиренно напялила на себя линялую казённую ночнушку, а поверх неё – старенький штопаный халат, от которого пахло хлоркой и сухофруктами.

После всех этих подготовительных процедур уже ближе к полуночи свежеиспечённой пациентке предписано было в сопровождении санитарки отправиться во второе женское отделение. Внимательный взор Ольги Серафимовны не упускал ни единой мелочи – следуя по длинному больничному коридору, она мельком прочитывала многочисленные надписи на дверях и заголовки плакатов на стенах. «Это знаки! – почему-то подумалось в тот момент пациентке Деревяшкиной. – Если расшифровать эти надписи, я спасу планету!»

Со вчерашнего вечера Ольга Серафимовна была твёрдо убеждена в том, что на Земле началась война между добром и злом. Весть об этом она получила случайно – по дороге домой. Выйдя из института, преподавательница обдумывала планы на завтра. Во-первых, ей не терпелось поделиться с деканом важной информацией – проморгали педофила! Во-вторых, надо было вывести на чистую воду коллегу Сонечку и вынудить её признаться в порочной связи с женатым мужчиной. Кроме того, многие мелкие проблемы овладевали её сознанием, как вдруг совершенно неожиданно для себя она услышала отчётливый мужской голос:

- Ангелы вострубят! А-мэнь!

Ольга Серафимовна оглянулась по сторонам и, не заметив кого-либо рядом с собой, прибавила шагу.

- Вострубят в свои трубы! – настойчиво повторил таинственный Голос и обратился уже с вопросом: - Узрит ли твое око?

«Что за чёрт! - подумалось Ольге Серафимовне. – Кто это за мной увязался? А может, показалось?». Однако она тут же мысленно себя успокоила: «Вероятно, какой-то охламон из студентов решил меня разыграть»

- Судный день пришёл! – опять раздался Голос из ниоткуда.

Ольга Серафимовна в нерешительности остановилась, переминаясь с ноги на ногу, и более пристально всмотрелась в окружавшую её темноту. Фонари тускло мерцали между кронами деревьев, и ветви отбрасывали на землю причудливые безобразные тени. А зимнее солнце, не дожидаясь вечера, давно уже трусливо сбежало за горизонт, уступив звёздное небо остро наточенному полумесяцу.

- Кто здесь? – строго спросила преподавательница, пытаясь выцепить взглядом хоть какой-нибудь одушевлённый предмет.

- Се грядет! – грозно крикнул ей кто-то в спину.

Ольга Серафимовна засуетилась, занервничала и быстрыми шагами посеменила к остановке, пытаясь оторваться от неприятного Голоса. Миновав университетскую аллею, она нырнула в незнакомый дворик, намереваясь срезать путь и побыстрее выйти в людное место.

Ольга Серафимовна изо всех сил старалась не волноваться и привести свои мысли в порядок, но что-то сбивало их, как будто кто-то намеренно вселял в неё страх. Спустя какое-то время неукротимое беспокойство овладело её разумом. Преподавательнице стало казаться, что Голос не преследует её, а напротив - направляет и подгоняет, заставляя невольно повиноваться ему.

Вот-вот впереди должны были появиться дорога и автобусная остановка, однако ожидания Ольги Серафимовны не оправдались. Тропинка, по которой она спешно пробиралась сквозь незнакомый двор, резко вильнула в сторону и оборвалась, уткнувшись в пустырь.

- Тьфу ты, итиё мать! – выругалась преподавательница и остановилась как вкопанная.

- Тупик, – поддержал её негодование Голос, захрустев сухими ветками.

Ольга Серафимовна вздрогнула и обернулась.

- Заплутали? – сочувственно поинтересовался позади неё чей-то силуэт. - Дороги здесь не ахти какие…

Преподавательница попятилась и, издав истошный крик, бросилась наутёк - не разбирая дороги, напрямик через рытвины и кустарник, пока не выбежала обратно к университетской аллее. И здесь с ней произошло совершенно необъяснимое с научной точки зрения явление.

Сначала она услышала щелчок, затем в ушах напряжённо загудело, и в голове у преподавательницы кто-то часто-часто захлопал в ладоши. Хлопки стали раздаваться всё отчётливее, резонируя, впечатываясь в мозг, не давая проходу ни иным звукам, ни даже собственным мыслям. Ольга Серафимовна тряхнула пару раз головой – явление не проходило. И в этот момент её внимание привлёк яркий золотистый сгусток, зависший в воздухе прямо над деревьями. Преподавательница застыла, ни жива, ни мертва.

- Грядет! – снова сурово произнёс чей-то Голос, и сгусток сию же секунду словно развернулся перед ней огромным экраном, на котором как из тумана появились Святая Мария с младенцем на руках, обнажённые ангелы с трубами, несметное воинство вооружённых до зубов крылатых существ, а посреди всего этого - всадник на коне.

- Веруешь? – строго поинтересовался он, вонзив в пространство указательный палец.

- Ой, Господи… – невнятно пролепетала ссохшимися от волнения губами Ольга Серафимовна.

- Бог тебе судья… - разочарованно махнула рукой в её сторону Святая Мария.

- Будут двое на одной постели: один возьмётся, а другой останется! – назидательно произнёс всадник, и слова его эхом закрутились в пространстве: «возьмётся - останется».

После чего странное явление вмиг исчезло, а перепуганная насмерть преподавательница очнулась и, сама не ведая, каким образом, оказалась на пороге своего дома...

 

Уже в больнице, ворочаясь под сырым казённым одеялом, Ольга Серафимовна снова и снова переживала эти страшные минуты и всё больше убеждалась в том, что она вошла в число избранных, на которых возложена великая миссия спасти мир. Посему преподавательница решила ожидать, когда вскроется врачебная ошибка и её освободят из этого злополучного учреждения, поверив в рассказ про Ангела.

Свет в палатах психиатрической больницы не выключался круглосуточно – не положено! Это мешало спать, но зато позволило Ольге Серафимовне бдительно наблюдать за происходящим. Впрочем, бессонницей в её палате минувшей ночью мучились ещё трое из двенадцати умалишённых. Каждая – по своей причине.

Одна время от времени укладывала рядом с собой на подушку связанное в узел полотенце, ласково общалась с ним, называя его то «барабулькой», то «дурашкой». Полотенце каким-то таинственным образом отвечало на её вопросы, но иногда, судя по всему, пыталось диктовать женщине свою волю. Это сильно раздражало умалишённую. Она громко возмущалась и с воплями «не буду я этого делать!» колотила по свёртку кулаками, грозилась задушить его или бросить под поезд. Дело кончилось тем, что проснувшиеся от криков санитарки прибежали из коридора и отобрали у неё тряпичного собеседника, после чего женщина успокоилась и стала мирно общаться с краешком пододеяльника.

Другая помешанная мучилась от собственного храпа – она то и дело сворачивалась калачиком, поудобнее укладывала руку под голову, но как только впадала в дрёму, издавала ужасающий, леденящий душу полу-всхлип, полу-рык, сама же пугалась этого звука и вскакивала, боязливо озираясь и вращая глазами.

Соседка Ольги Серафимовны по больничной койке – девушка со странным именем Инсайт – была задумчива и немногословна. Её внешность показалась пациентке Деревяшкиной весьма подозрительной. Бледное, отдающее в желтизну лицо, отёчный синяк на переносице, сползающий лиловыми щупальцами под раскосые глаза, рассечённая нижняя губа с запёкшейся бурой коркой и в довершение ко всему – гипсовый кокон на всю правую руку.

Кровати их стояли параллельно, почти встык друг к другу. «Двое будут на одной постели… - почему-то вспомнилось Ольге Серафимовне пророчество Ангела, - возьмётся – останется». Она бросила косой взгляд на свою соседку: «Это знак - меня заберут, а вот эта точно останется. Охламонка в гипсе! Наверняка затеяла какую-нибудь драку и получила по заслугам».

Следуя своей старой университетской привычке, преподавательница решила на всякий случай взять хулиганку «на заметку» и стала наблюдать за её действиями – мало ли что. Девушка долго что-то чирикала карандашом на полях толстой книги (её название Ольге Серафимовне так и не удалось разглядеть), затем открыла старую потёртую тетрадь, немного полистала и с раздражением вырвала из неё несколько исписанных небрежным мелким почерком страниц. Они упали прямо «на меже» - приземлившись сразу на обе койки. Ольга Серафимовна косилась на эти застрявшие меж двух одеял измятые листы, но опасалась проявить явный интерес к чужой рукописи. Как назло, текст был таким мелким, что как она ни силилась, не смогла распознать ни слова. Однако внутреннее чутьё подсказывало: написанное непременно поможет спасти мир! Поэтому преподавательница насилу дождалась утренней побудки и, едва улучив момент, тут же похитила из-под матраса соседки заветную тетрадь...

 

- Ну, что там у тебя? – рявкнула на Деревяшкину медсестра, держа в руках шприц и теряя терпение в ожидании, когда больная поднимет подол и подставит свою румяную ягодицу.

Ольга Серафимовна засуетилась, пытаясь незаметно поправить рукопись, которая предательски сползала вниз из-под халата. Затем кое-как обнажила предназначенное для инъекции место и после укола направилась искать укромный уголок, где она могла бы без опаски продолжить своё увлекательное чтение.

 

«…Моя Божественная женщина, моя Богиня…

Я точно помню, что тогда мы были вместе, и теперь безумно по ней тоскую…

И, похоже, мы жили в эпоху матриархата, потому что она владела мной, и это было настоящей радостью для меня, подарком судьбы. Моя власть над ней не принесла бы даже мимолётного впечатления от того вожделения, которое переполняло нас в минуты моего полного повиновения и её абсолютного господства. Она была возведена мною лично на заслуженный пьедестал и получила от меня все полномочия. И это было для меня счастьем – покориться её воле и занять место у подножия её королевского трона.

Кажется, мы были счастливы вечно… Но… как же мы встретились?

Мы встретились взглядами, и это произошло. Ощущение кратковременного отключения сознания – стремительно проносящийся в голове бешеный звуковой поток… и яркая вспышка… Вот так примерно всё и случилось. Мы почувствовали друг друга на каком-то биохимическом уровне. Наши желания моментально притянулись и сложились вместе, как недостающие фрагменты пазла.

В те минуты у меня ещё не было чёткого понимания, чего именно хотела она. Но возникла какая-то подсознательная уверенность в том, что больше мне не придётся плутать по лабиринтам, подстраиваясь под желания других женщин. Она хотела именно того, чего требовала моя индивидуальность, и того, о чём мне давно уже мечталось…

Играя со мной, как хищная тигрица с наивным хомячком, она окончательно завладела моими мыслями, моими желаниями, моей жизнью. Хотелось сделать всё возможное, чтобы в поисках других развлечений для себя она не увлеклась кем-либо ещё. Хотелось вылезти из кожи вон – только бы никогда не потерять её.

Мне не нужно было притворяться или прилагать усилия, чтобы получать сверхудовольствие от её власти над моими чувствами. Рядом с ней меня бросало то в жар, то в холод, кровь приливала к голове и бешено стучала в висках. Какой-то эйфорический спазм в горле мешал нормально, не сбиваясь с ритма, дышать и разговаривать. Руки становились как будто чужими. Словом, все признаки безудержной страсти и тайного желания овладевали мной, когда она была рядом.

Она прекрасно понимала моё состояние, посмеивалась, хитро щурилась или откровенно хохотала над моим неловким поведением - ей доставляло удовольствие хладнокровно наблюдать за моей робостью и стеснением. Но её надменность и эти чёртики в глазах ещё больше выбивали меня из колеи – она лишь подливала масла в огонь.

Она всегда требовала внимания прежде всего к себе, к своим желаниям, своим эмоциям и ощущениям. Поэтому ей было абсолютно безразлично, выпрыгнет ли у меня сердце из груди, пока я общаюсь с ней, или что-либо ещё случится со мной от восторга и счастья быть рядом – главной персоной всегда оставалась ОНА».

 

Прочитав ещё одну страницу текста, Ольга Серафимовна невольно стала строить догадки о том, кто же писал эти строки:

«Видимо, молоденький юнец. Достаются же кому-то вот такие милые романтичные мальчики! Ох, есть на свете счастливые женщины! Носят их всю жизнь на руках, а сами они наверняка из себя ничего не представляют – крокодилицы какие-нибудь. Что же эти романтики так и вьются около стервозин? Ищут себе вторую мамочку? Вот ведь, мужики пошли – воспитывай их всю жизнь, держи на коротком поводке, только и успевай направлять и контролировать. Хотя… кого винить? Видимо, генетически так было заложено – ещё со времён Адама. Тот тоже бабьим желаниям потакал. Дала ему Ева яблоко – откусил послушно, как ребёнок, ей Богу! А потом – не виноват, мол, я. Это всё она… А у самого где мозги были? Э-эх!»

Женщина перевернула страницу и продолжила чтение.

 

«Безумно приятно было угождать ей. Она же могла либо пожелать моего присутствия рядом, либо уйти, унося с собой моё сердце и надежду встретиться ещё раз. Но мне не приходилось ломать себя, принимая такие «правила игры» - для меня это была отнюдь не игра. В этом правиле послушания желание покориться воле другого человека было абсолютно добровольным, чего практически никогда не случалось со мной в обычной жизни. Может быть, поэтому мне не казалось странным, что Моя Любовь имеет право подавлять мою волю и даже причинить мне боль, если я того заслуживаю. И если она этого хочет. А она этого хотела, и это нравилось ей…»

 

«Тьфу ты, Господи, - разочарованно вздохнула Ольга Серафимовна. – Любовь должна приносить радость, а не боль!»

- Деревяшкина, вот ты где! – прервала её размышления медсестра, распахнув дверь туалета. – Ну-ка быстро – на капельницу! Чего высиживаешь?

Ольга Серафимовна поднялась с корточек, сунула тетрадь за пазуху и рефлекторно дёрнула за старую поржавевшую цепь смывного бачка.

 

***

Доигрались!

 

- Свершилось! – восторженно воскликнул Милогубов, освобождая свои уши от специального оборудования, которое, по замыслу учёных, должно было преобразовать световые импульсы в слова. – Мне наконец удалось ясно услышать эту фразу!

- Я не понимаю – почему же я ничего не слышу? – вслед за ним снимая наушники, обиженно произнёс Владимир Леонардович.

- Может, в дискретном времени сгусток одновременно выходит на связь только с одним сознанием? – предположил старший научный сотрудник.

- Иван, следуя нашей теории, он способен общаться с миллионами людей, беседуя в один и тот же момент на совершенно различные темы.

Райдуга встал из-за стола и подошёл к плазменному экрану, занимавшему чуть ли не четверть стены в лаборатории. Он коснулся пальцем сенсорной панели и продолжил:

- Итак, наш сгусток снова в единственном экземпляре. Полагаю, что мгновенное размножение – это была шутка с его стороны. По всей видимости, он показывает нам свои возможности. Его изображение на нашем экране – это тоже подвох. Он здесь, но в то же самое время – везде!

- То есть, как сказал бы Турунда, он просто явился нам? Стал видимым нашему глазу?

- Кстати, с батюшкой нужно быть поаккуратнее, - понизил тон Райдуга. - Как выяснилось, он делает электронную рассылку для прихожан с предупреждением о том, что антихрист уже явился в мир.

- Но мы же взяли с него распис… - начал было сокрушаться Милогубов, но Владимир Леонардович вдруг резко дёрнул рукой, полоснув ею воздух:

- Тихо!

Учёные напряжённо замолчали.

Прищурившись, Райдуга внимательно всмотрелся в пространство прямо перед собой и сию же минуту кинулся к компьютеру:

- Вы видели? Вся комната – бах! Вспышка! – восклицал он, ликуя. – Это должны были зафиксировать камеры! Я хочу посмотреть это в записи!

- Звуки были? – уточнил Милогубов.

- Само пространство! Оно произнесло! – сбивчиво начал объяснять Райдуга, постукивая дрожащими то ли от счастья, то ли от волнения пальцами по сенсорной панели видеоаппаратуры. – Я чётко услышал фразу: И последние станут первыми!

- А о чём вы думали за секунду до этого? - допытывался Милогубов, делая записи в блокноте.

- Не помню – мысли пронеслись…

- Вот! И со мной – так же! – возбуждённо подхватил Милогубов. - Я шёл какой-то логической цепочкой… А потом вдруг – рассеянное внимание… и р-р-раз! Я услышал отчётливую фразу!

- Получилось! - довольно констатировал Райдуга, кивнув на монитор. – Приборы зафиксировали яркую световую вспышку, - и он жадно впился взглядом в экран, как будто пытаясь разглядеть нечто большее, чем показывала видеозапись.

 

***

 

- Кто вы? Кто? Откуда в моей голове появилось это радио? Людмила Васильевна, скажите, кто посылает мне чужие мысли? Вы? – терялась в догадках Илона, сидя в кресле перед фотографией целительницы и вглядываясь в изображение. - Я так больше не могу! За что же мне всё это? Это наказание за мою любовь? Или за то, что я не верю в Бога? Неужели вы имеете право распоряжаться чужой судьбой?

Илона уже почти физически ощущала присутствие где-то рядом с собой или в самой себе невидимого собеседника, к которому она, по правде сказать, успела привыкнуть. Вот и сейчас он позволил Илоне как следует выплакаться, время от времени бросая в сознание: «спокойно», «не всё так плохо», «а если Люся увидит это зарёванное лицо?», «она никогда не будет больше общаться с таким нытиком».

- Ну и что? Пусть увидит! – как бы в ответ на эти замечания утешала сама себя журналистка. – Влезла в чужие мозги – пусть видит всё! Ведь нет такого места, где я могла бы от неё утаиться! Она теперь запросто может подслушать, о чём я думаю, например, сидя в туалете!

- Хахахахахаха, - снова расхохоталось «радио».

- Людмила Васильевна, если это действительно ваши фокусы, то как вам не стыдно! - не на шутку встревожилась Илона. – Давайте договоримся, что вы будете внедряться в мои мысли только тогда, когда я сама этого захочу! И вот ещё… Я запрещаю вам заглядывать в мои сексуальные фантазии!

И как только она подумала об этом, подробности её интимной жизни невольно начали всплывать в памяти. Осознав, что они тут же становятся доступными не только ей, но и кому-то ещё, Илона занервничала ещё сильнее, вскочила и одним махом прикрыла лежавшую на столе фотографию Допекаевой Л.В. первой попавшейся под руку книгой.

- Спряталась? – снова рассмеялось «радио».

- Вот уж действительно «допекаева»! Как же вы внедрились в мои мысли? Или это всё-таки не вы? Но кто… кто вообще мог додуматься, что я буду рассматривать сейчас влюблёнными глазами вашу фотографию? Кто?

- Ты не догадываешься? – вкрадчиво поинтересовалось «радио» голосом целительницы.

Илона на сей раз умышленно не стала ничего отвечать, и ей даже на секунду показалось, что сейчас она взяла верх над своим невидимым собеседником, перехитрила его. И уж теперь-то настал черед незнакомцу показать своё истинное лицо, признаться, кто он и зачем вселился в её сознание. Журналистка безмятежно и игриво улыбнулась и продолжила нарочно путать свои мысли, чтобы не отвечать на вопрос. Но тут…

- Ты не догадываешься??? – переспросили её совсем чужие интонации незнакомого голоса.

- Ты не догадываешься?! – прогромыхало, как тысячи молний, в её сознании – да так, что у девушки от неожиданности выступили на коже сантиметровые мурашки и каждый волосок на её теле, как намагниченный, встал дыбом.

В голове успела промелькнуть одна-единственная мысль:

- ДОИГРАЛАСЬ!

И всё как будто рухнуло. Перед глазами тотчас же потемнело. Ноги стали ватными и чужими. Тело словно решило отречься от своей провинившейся хозяйки, чтобы заодно с ней не подвергнуться наказанию. Чтобы не оказаться в мгновение ока уничтоженным, расплющенным в лепёшку, испепелённым, растёртым в порошок и размазанным по Вселенной.

В груди, в висках и даже в кончиках пальцев напряжённо застучало:

- Сам? Бог? Бог! Бог?

- Не веришь? – всё так же грозно потребовала ответа всемогущая, как показалось Илоне, и настолько величественная СИЛА, что девушка тут же почувствовала себя немощной, мелкой, ничтожной, малюсенькой песчинкой.

- Ты - Бог? – только и смогла конфузливо выдавить из себя перепуганная журналистка.

- Я – ВСЁ! – коротко, но громогласно подтвердило сознание.

В этот момент Илона каждой клеточкой, каждой хромосомой своего существа прочувствовала, что ей никуда – НИКУДА! – не скрыться. Время как бы замерло. Какие-то небесные засовы отворились, и вот стоит она перед живым повелителем Вселенной, перед его ясным взором - одна одинёшенька, окружённая бесконечностью, погружённая в неё и насквозь пропитанная ею.

Илона бухнулась на колени. И тут ей стало неимоверно стыдно. Стыдно за всё – за своё неверие, за свою самонадеянность, за то, что ей всю жизнь казалось, что она сама является вершителем своей судьбы. Слёзы навернулись на глаза. Неужели всё это не сон?!

Но волнение вдруг странным образом отступило.

- Встань с колен! – услышала она уже не так отчётливо, где-то в глубине своего сознания.

- Всё в нём! И он – во всём! – судорожно закружились её мысли, чуть было не сошедшие с ума от радости, что их миновала небесная кара. Ещё секунда, и они готовы были восторженно грянуть хором «Аллилуйя!», но запамятовали мотив и не решались сфальшивить. - Он может разговаривать с кем угодно! Какими угодно интонациями! Потому что ВСЁ – от него! И все интонации – и мысли, и души, и переживания – всё в нём!

«Почему же я раньше этого не понимала? – отчаянно корила себя Илона, поднимаясь с колен и трепетно принимая в руки лежавший на столе Закон Божий. Она раскрыла книгу и принялась бережно перелистывать страницы, прикасаясь к ним онемевшими от волнения губами. – Мне никто раньше не говорил о тебе, прости, прости… Прости!»

 

***

 

- Мне необходимо покаяться, срочно! Вы не представляете, какую я совершила ошибку! – вне себя от горя сокрушалась женщина, пришедшая на приём к биоэнерготерапевту Допекаевой Л.В..

Взгляд у женщины был рассеянный, потускневший, впалые глаза оттеняли синие круги. Она сидела в кресле, отрешённо уставившись в стену и то и дело скорбно заламывая руки. Казалось, она была убита, повержена каким-то чрезвычайно неприятным известием и в то же время крайне встревожена и напряжена.

- Все мы в жизни совершаем ошибки, - спокойным тоном убеждала её целительница, зажегши свечу, и плавно водя ею в воздухе над головой скорбящей женщины. – Сонечка, исправить их никогда не поздно. У каждого свой час для покаяния. Для того нам и дана жизнь, чтобы осознать свои заблуждения.

- Мне уже поздно каяться! – заявила женщина. – Я совершила самый тяжкий грех!

Свеча легонько потрескивала, то угасая, то вспыхивая ярким пламенем. Но вдруг фитилёк напряжённо изогнулся, издал свербящий звук и прыснул во все стороны расплавленным воском. Вслед за этим бурая, мутная капля образовалась под ним и тяжело, нехотя покатилась вниз по свече.

- Грех – это и есть заблуждение. Заблуждение в рассуждениях. И ты сейчас именно заблуждаешься, говоря мне о том, что дело непоправимо.

- Есть семь смертных грехов, - угрюмо перечила женщина, нервно теребя ладони. – А я виновна в самом смертельном.

- Успокойся, Сонечка, ты очень эмоциональна. Что ты там надумала себе, а? – строго, но достаточно благодушно поинтересовалась целительница.

Женщина подняла к ней измождённое горем лицо, печально и безнадёжно посмотрела прямо в глаза и на выдохе произнесла:

- Я убила человека.

Свеча ещё раз пыхнула, на этот раз извергнув бугристую, неприглядно повисшую чёрную каплю.

- Ты? – стараясь не показать своих эмоций, ровным тоном переспросила Людмила Васильевна.

- Я! – судорожно вздыхая, подтвердила женщина.

- Как?

- Руками…

- Руками? Ты, такая хрупкая, и… руками?

- Понимаете, это произошло давно… год назад… А может, и больше… – возбуждённо зашептала женщина.

- Не волнуйся. Может, тебе показалось?

- Да как же, показалось! Я знаю наверняка, что он умер! А теперь… после вашего сеанса – ожил!

- Ты выдумщица! – улыбнулась целительница.

- Да нет же! Он пришёл ко мне… Он разговаривает со мной!

- Успокойся. Значит, он сам хотел уйти из этого мира…

- Но я не хотела этого. Всё произошло так внезапно. Он кинулся на меня… В этот момент я думала только о том, как спасти свою жизнь!

- Вот видишь…

- Но это же грех! И я поставила на себе крест! – обречённо вынесла себе приговор кающаяся женщина. После этих слов она ещё больше почернела, осунулась, а глаза её сделались дикими, как у пойманного в ловушку и обезумевшего со страху зверька.

- В чём же ты виновата? Ты защищала свою жизнь…

- В том, что я оказалась сильнее в тот момент …

- Так кто же дал тебе силы?

- Я не знаю… - женщина опустила голову и смахнула покатившуюся по щеке слёзу.

- Не кори себя. Этот случай был послан тебе судьбой.

- За что? Мне никогда теперь не расплатиться за это…

Женщина вжалась в спинку стула и, монотонно раскачивая взад-вперёд головой, продолжила свою исповедь. Она рассказала целительнице обо всём, что случилось с ней накануне вечером. О том, как неотвратимо и навязчиво ворвался в её жизнь покойник. О том, какую судьбу он предвещал ей в отместку за то, что она когда-то стала его невольной убийцей. О том, как ядовито-зелёное облако странного происхождения невесть откуда появилось в её квартире и всю ночь летало по комнате, внушая ей мысль о бессмертии человеческой души и пугая рассказами о тайнах загробной жизни.

- Это точно он! Я слышу его голос. Мне страшно, Людмила Васильевна. Он убьёт меня! – заключила она.

Целительница тяжело вздохнула и окунула догоревшую почти до конца, обезображенную чёрной накипью свечу в крохотную пиалку с водой.

- Он угрожает тебе? Что он говорит?

- Он смеётся… как будто издевается в предвкушении моей смерти… как только он начинает разговаривать со мной, мне становится жутко… – София замолкла и судорожно вздохнула, будто бы не в силах надышаться. - Скажите, как это могло случиться? Я слышу голос из преисподней? Он рассказывает мне, что было с ним после смерти!

- У тебя открылись чакры… - заключила целительница, поводя около неё рукой и как бы пытаясь что-то нащупать или обнаружить в пространстве.

- Прошу вас! Закройте во мне это! – запаниковала София, машинально скрестив на груди руки.

- Не могу.

- Как не можете? А зачем же вы их открыли?

- Не бойся! – решительно заявила Допекаева Л.В., присаживаясь в кресло напротив. – Ничего не бойся! Ты же в силах отвечать за свои поступки?

- Он убьёт меня…

- Какой ему смысл убивать тебя?

- Чтобы отомстить мне…

- Ты разве не знала о том, что после смерти душа человека продолжает жить?

- Нет, - отчаянно замотала головой Соня, - я не хочу, чтобы он жил! Пусть он уничтожится, сгорит в аду!.. Он посягал на мою жизнь и на мою свободу! Он твердил мне о том, что убьёт меня, если я не буду с ним… Я защищалась… я сделала это, потому что у меня была безвыходная ситуация!

- Соня! – оборвала её истерику целительница. – Послушай меня. Человек вправе совершить тот или иной поступок или воздержаться от него. Но когда душа покидает тело, она не имеет возможности вершить самосуд с того света! Там всё подчинено законам бытия! И судьбе…

- Судьба - это лотерея… - грустно и отрешённо произнесла София.

- Нет! Судьба - суд Бога. Суд-бо-га… Каждому достаётся то, что он заслужил.

- Кому-то всё, а кому-то ничего… - шмыгнув носом, упрямилась Соня.

- Каждое новое воплощение даёт человеку шанс продвинуться на ступеньку выше. За несколько жизней мы оттачиваем, филируем каждую грань своей души и духовно растём. Если в прошлой жизни мы были алчными и ненасытными, то в следующий раз обязательно побываем в шкуре бедняка. Как ты думаешь, отчего нищий презирает толстосумов? Да просто в его подсознании сохранилась память о своём прошлом воплощении. И о последовавшем наказании за свою чрезмерную жадность и сребролюбие. А олигархи и прочие казнокрады – почему они как огня боятся обнищания? Да просто предчувствуют свою будущую судьбу! Это им душа подсказывает, бьёт тревогу... Ведь противоположности неуклонно следуют друг за другом! Если ты был в прошлой жизни мужчиной и кичился своей силой, своим превосходством над женщиной, то в следующий раз обязательно родишься в женском обличии. И будешь подсознательно стремиться к подчинению, пока не вытравишь из себя гордыню и желание возвышаться над другими. Пока не отработаешь свою карму.

- Но мне-то за что всё это? – снова горестно вздохнула София. – Почему другие живут без проблем, а на меня - сразу тридцать три несчастья?

- Бог не даёт человеку испытания не по силам. Некогда один несчастный бросил свой крест и взмолился, упрекая Бога в том, что ему досталась самая тяжёлая ноша. Тогда ему предложено было самому выбрать себе крест по силам. Человек осмотрелся и указал на самый маленький – тот, что стоял в углу. Оказалось, что это и была его ноша, которую он бросил.

 

***

 

- Берите каждая по тюку и ждите меня у выхода! – приказала пациенткам второго женского отделения психиатрической больницы города Л сутулая санитарка, застёгивая фуфайку.

Несколько больных, выразивших желание нести тюки с грязным бельём в банно-прачечный корпус, столпились у железной решётки, перекрывавшей узенький коридорчик. За решётку могли проникнуть только врачи, медсёстры и санитарки, имевшие ключи от запертой на замок двери. Для душевнобольных это был рубеж, переступить который, а, следовательно, выйти за пределы отделения, могли только счастливчики. Таковыми являлись те, кому разрешались ежедневные получасовые прогулки под наблюдением санитарок и те, кого посещали родственники - свидания с ними проходили в крохотной комнатушке по соседству с пищеблоком.

Ежедневно в сопровождении санитарок больные, которым была прописана трудотерапия, конвоировались на «швейку» - отдельное здание, оборудованное под швейные мастерские. Здесь с утра и до позднего вечера, с перерывом на обед, пациенты строчили постельное бельё, шили пижамы, варежки и прочий ширпотреб. Кроме того, три раза в день за решётку, также под присмотром персонала, выпускали отряд из трёх-четырех пациенток, которые помогали сотрудникам кухни доставить из соседнего корпуса кастрюли с завтраком, обедом и ужином. Вот, пожалуй, и все случаи, когда пациенты могли оказаться «по ту сторону» решётки.

Многочисленные корпуса медицинского учреждения представляли собой двухэтажные домишки, разбросанные на сорока гектарах доброй плодородной земли, бывшей некогда родовым поместьем известного в этих краях революционера. Изрезанная ухоженными асфальтными дорожками и усаженная плодовыми деревьями территория больницы была обнесена невысокими столбиками с натянутой на них сеткой рабицей. Корпус женского отделения примыкал к административному – с парадным входом под толстым козырьком.

 

- Деревяшкина, а ты куда намылилась? – беззлобно прикрикнула на Ольгу Серафимовну санитарка в фуфайке, пробираясь сквозь толпу желающих нести тюки. – Ну-ка разошлись все! Я по перечнику вызывать буду!

Она достала из кармана измятый лист и зачитала фамилии больных, которым выпало счастье переступить рубеж и несколько минут подышать свободой. Везунчики восторженно засуетились и стали отбирать тюки у тех, кто уже успел в них вцепиться, но кого фортуна обошла стороной. Однако последние свою добычу упускать не хотели, надежды не теряли и вразнобой канючили у санитарки дозволения пойти вместе со всеми.

Возня и неразбериха у решётки привлекла внимание проходившей мимо медсестры, а уж та церемониться не стала. Она гаркнула на толпу, пообещав сейчас же отправить «на вязки» нарушителей порядка. Душевнобольные вмиг притихли и зашуршали тапочками по коридору – многие из них хоть и тронулись умом, но инстинкт самосохранения не потеряли. Кому же хотелось окончательно лишиться свободы, оказавшись на весь день привязанным по рукам и ногам к кровати?

- Вот, опять двадцать пять, муздыкайся теперь по коридору, - недовольно пробурчала косматая и седая, оттого похожая на бабу Ягу бабёнка, прихрамывая вдоль стены.

- И то правда! Калоши, калоши-то не дают – дырявые, сорокового размера! - заикаясь, но при этом делая важное лицо, поддакнула низенькая и с распухшим словно от водянки животом старушка.

- Нинка, ты-то хоть нервы не делай! Какие калоши-то? Речь не о калошах! – перекинула на неё своё негодование косматая бабёнка.

- Калоши-то не дают – украли вот, негодяи, украли у меня. Теперь не отпускают, - продолжила причитать старушка, часто моргая и нервно подёргивая губами