Волшебный сгусток путешествует по городу

 

На пересечении Большой Немытой улицы и Куличкина переулка стоял большой частный дом. От возраста он немного покосился, стены его потрескались, но изо всех сил крепились, пытаясь не упасть в грязь лицом.

В этом старом доме жила обычная семья – мама, дочка и бабушка. Они друг друга очень любили, жили в мире и согласии, но был у них единственный камень преткновения, который время от времени служил причиной разладов. Спорить, а вернее, ругаться между собой они начинали обычно с фразы: «Ну, дай то Бог!»

- Ну, дай то Бог, - вздыхала бабушка, пытаясь перевести разговор в нужное русло.

- Мама, при чём здесь Бог? – раздражённо откликалась её дочь.

- Он всё видит, - нарочито строго отвечала бабушка.

- А что с него толку - видит? Что ж никому не поможет? Почему не вмешается, если видит? Его всё устраивает?

- Ой, доченька, грех какой – так говорить, - в том же дидактическом тоне продолжала пожилая обитательница дома.

- Мама, опять ты за своё? Мы в каком веке живём? Заладила – Бог да Бог…

Спор затягивался, высказывания становились всё жарче. Пожилая женщина стояла на своём. Она пыталась держать себя в руках и говорить убедительно, для чего в качестве веских аргументов упоминала апостолов, конец света и антихриста. Дочь же – наоборот, заводилась, переходила на крик и не стеснялась в самых безбожных выражениях.

- Слышать не хочу о твоей церкви. Что ты мне нотации читаешь? Я деньги зарабатываю, а ты несёшь их в эту богадельню! Мы разве в достатке живём? Вот, что толку с твоей молитвы? Это же не молитва, а утренняя зарядка какая-то…

Обычно после таких слов у пожилой спорщицы не выдерживали нервы. Она хоть и старалась держать радушную мину, сохраняя внешнее спокойствие, но в душе нарастала обида, и женщина удалялась в другую комнату со словами:

- Бог тебе судья…

Самая маленькая обитательница этого дома – девочка Настенька – никогда не могла понять, из-за чего же ссорятся её мама и бабушка. Единственное, что она уяснила: когда в их доме звучит слово «Бог» - жди больших неприятностей. После ссоры мама, как всегда, уйдёт к соседке, хлопнув дверью. А бабушка будет молчать и украдкой утирать слёзы.

 

«Что же они ругаются из-за этого Бога? И кто же из них прав? - думала Настенька. – Раньше они ссорились из-за папы. Но его-то я знаю – он хороший, хоть бабушка на него и сердилась… А кто такой Бог? Может он тоже раньше с нами жил, а потом ушёл?»

Она улеглась в свою постельку и отвернулась к стене, на которую был навешен огромный персидский ковёр в замысловатых узорах. Сначала перебранка в соседней комнате не давала ей заснуть. Но вскоре тёплое облако подхватило её, понесло ввысь, и девочка провалилась в сон. Ей казалось, что она летит. Вот так, отталкиваясь от какой-то невидимой почвы под ногами, она запросто пролетала сотни метров. И не нужно было никаких усилий. Так просторно и свободно.

- Значит, из-за меня все неприятности? – вдруг спросило окутавшее её облако.

- Ты кто? – оглянулась девочка, но никого рядом с собой не обнаружила.

- Ты опять не узнаешь меня?

- Нет…

- Ты становишься взрослой…

- Бог? Это ты?

- Ты вспоминаешь о наших разговорах только во сне…

- А сейчас я сплю?

- Ты спишь и разговариваешь со мной.

- Значит, ты мне всего лишь снишься… А на самом деле ты существуешь?

- Как может сниться то, чего не существует?

- Сны – это то, чего нет.

- А ты? Ты же себе сейчас снишься?

- Я себе снюсь, - подтвердила девочка.

- Значит, тебя нет? – рассмеялось облако.

- Я есть. А ты мне просто снишься. Я придумываю тебя во сне.

- Как же ты можешь выдумать того, кого не знаешь?

Настенька никого не видела, но ощущала чьё-то присутствие рядом с собой. Как будто живое облако несло её над землёй и разговаривало с ней.

- Как же я выгляжу? Вот так? – опять спросил её кто-то.

Облако вдруг немного расступилось, а из него посреди бесконечного космического пространства появилась седая голова с нимбом. Густая белая борода, запутавшись в тумане, свисала в бездну.

- Или вот так?

Седая голова мгновенно слилась с туманом и растворилась, а вместо неё появилась огромная человеческая фигура, держащая в одной руке Солнце, а в другой – Землю.

- Я не знаю, как ты выглядишь, - призналась девочка.

- А я никак не выгляжу. Я же не человек.

- Тогда какой же ты?

- Вот скажи мне, как выглядят твои мысли?

- Никак.

- Тогда какие же они?

- Они во мне, - ответила Настенька.

- И я в тебе. И поэтому я знаю, о чём ты думаешь.

- Бог, почему же тогда мама говорит, что…- начала спрашивать девочка.

- …что Бога не существует? – тут же продолжило облако.

- Да… А откуда ты знаешь?

- Ты же только что подумала об этом, а потом задала мне вопрос. Правильно?

- Да.

- А я знаю все твои мысли.

- Все-все? – недоверчиво подумала Настенька.

- Да. Все-все.

- Ой! Он и вправду знает всё, о чём я думаю, - опять про себя удивилась она.

- Знаю, – подтвердило облако.

- Значит, с тобой можно разговаривать молча?

- Можно.

- Ну, ты даёшь, богадельня! – пронеслось в голове у Настеньки, отчего она тут же замялась и добавила вслух: - Ой, извини.

- За что?

- Я знаю, что это плохое слово. Ты не обиделся?

- Нет.

- Но моя мама…

- Я всё знаю, повторюшка, - прервало её облако. – Но иногда ты сама ругаешься куда более дурными словами. Ведь так?

 

Как только облако упомянуло о более дурных словах, они сразу же, как назло, стали приходить Настеньке на ум - самые неприличные слова, которые она только знала. «…жопа, какашка, писька…».

Девочка попыталась не думать об этом и не вспоминать их, но они, как нарочно, буквально врывались в голову. И чем сильнее Настенька заставляла себя не думать о плохих словах, тем настырнее они вспоминались:

-…сиська, жопа… Ну нет, только не по второму кругу!...

- Достаточно, - опять вдруг заговорило с ней облако. - Достаточно.

- Достаточно… переходим к водным процедурам… дурам… - подхватили Настенькины мысли и, обрадованные удачно найденному продолжению, понеслись дальше. - …Овцам и коровам… будь здорова…

- Достаточно, - повторило облако.

- Ой, разговаривай со мной, пожалуйста, - попросила Настенька, - а то пока ты молчишь, в мою голову лезут плохие слова. Я этого не хочу, честно. А они сами собой вспоминаются.

- Подумай о чём-нибудь другом.

- А о чём?

- О чём угодно, - ответило облако. – Да хотя бы о бананах.

Настенька тут же нарисовала в своем воображении остров, где живут негритята и вместо одежды носят юбки из бананов.

- Жуй кокосы, ешь бананы, чунга-чанга, - завертелась в её голове строчка из песни.

- Крокодил, - опять произнесло облако.

- Крокодил наше солнце проглотил, - не задумываясь продолжила Настенька, представив зелёного зубастого аллигатора.

- А может быть, вот такой? – предложило облако, и девочка увидела перед собой улыбающегося жёлтого крокодильчика с яблоком в лапе.

- Так весело с тобой… А почему ты не снишься мне каждую ночь?

- Просто ты не помнишь своих снов.

- А я хочу помнить.

- Нельзя, а то запутаешься и потеряешься между сном и не сном….

- Почему?

Облако промолчало.

- Ты приснишься мне завтра?

- Когда ты засыпаешь, всегда приходишь ко мне.

- Значит, ты живёшь только во сне?

Облако опять промолчало.

- Не уходи… пожалуйста… - попросила девочка. - Ты ещё здесь?

Но никто не ответил ей. И тогда Настенька попыталась закричать, что есть силы:

- Не уходи-и-и!

Но её собственный голос не слушался её. Чем громче она надрывалась, тем тише звучали слова.

Потом закружился какой-то неведомый вихрь, замелькали разноцветные звёздочки. Девочка вздрогнула и открыла глаза. Что это было? Сон? Но она всё ещё продолжала ощущать ЕГО присутствие рядом с собой. ОН был где-то рядом.

- Ты здесь? – шёпотом позвала Настенька.

Она попыталась «ухватиться» за краешек ускользающего сна.

- Что-то хорошее сейчас мне приснилось, - подумала девочка. - Но… не могу припомнить…

 

- А-мэнь, - услышала она до боли привычное слово, которое бабушка нараспев произносила во время своей ежедневной молитвы.

Настенька уже привыкла к тому, что каждое утро и каждый вечер в одно и то же время бабушка закрывалась в своей комнате. Последующие десять минут она посвящала молитве и сильно нервничала, если её каким-то образом отвлекали от этого очень важного занятия. Да и действительно – как же можно было оставаться спокойной, если именно в этот момент, словно сговорившись, все её приятельницы и знакомые будто бы нарочно начинали трезвонить по телефону, чтобы спросить у бабушки какую-нибудь незначительную ерунду.

- Черти их разбирают! – сокрушалась она, прерывая церемонию и волочась к телефонному аппарату.

Такие несвоевременные звонки приводили к тому, что бедной женщине приходилось по нескольку раз заново начинать чтение одной и той же молитвы. Однако привычный график уже ломался – ведь обычно вся церемония занимала строго определённое время, которого по бабушкиному расчёту хватало ровно на то, чтобы каша, поставленная ею на огонь, успевала свариться. Таким образом, лишние минуты, потраченные на прочтение молитвы заново, приводили к величайшей трагедии – каша подгорала и портила бабушке всё настроение!

Вот и сейчас Настенька уже чувствовала доносившийся из кухни запах сбежавшего молока.

- А-мэнь! – протяжно завершал каждую новую фразу бабушкин голос за стенкой. – И дай ты, Боженька, здоровья моей доченьке Олюшке! А-мэнь! И счастья дай моей внученьке Настюшеньке! А-мэнь!

Женщина старалась проговаривать положенный текст вдумчиво и выразительно, с разными интонациями - как артист, читающий со сцены. Но мысль о подгорающей каше подгоняла молившуюся, заставляя еле-еле переводить дух и выпаливать оставшиеся слова скороговоркой.

- … И внуку моему Алёшеньке - здоровьичка, а-мэнь!

После перечисления любимых родственников ей оставалось упомянуть, как положено, и остальных - вот тут уж дело пошло куда быстрее.

- …Снохе Ирине, свояченице Дарье, зятю Михаилу, - застрекотала она пулемётной очередью, опустошая всю обойму родственников, – этим тоже дай ты, Господи, здоровья, и брату Виктору, и всем православным христианам. А-мэнь!

Наскоро перекрестившись, бабушка выбежала из своей комнаты.

- Ох, ох, ох! – запричитала она, шкрябая ложкой по дну кастрюли. – Вот чтобы тебе пусто было! Чтобы у тебя язык отсох с твоими беседами! Опять всю кашу испортила мне! Вот дал же мне Бог соседку – так и лезет со своими разговорами, когда у меня молитва! Больше позвонить как будто некому…

 

Настенька ворочалась в постельке и почему-то стала думать о том, что когда-то она, как и все люди, умрёт, и её совсем-совсем не будет. И тогда она уже никого не увидит и ни с кем не сможет поговорить? Все будут жить, а от неё ничегошеньки не останется? Значит, она - такая красивая и умная девочка Настенька - бесследно исчезнет? И уничтожится всё, о чём она сейчас думает, все мысли и вся она? Зачем же тогда жить?

В эту минуту девочка впервые поняла, что смерть – это что-то очень страшное. Это то, что ждёт каждого человека. И каждый на этой планете когда-то рождается, взрослеет и исчезает. Но думать об этом было неприятно. Поэтому Настенька решила, во что бы то ни стало, жить и не умирать до тех пор, пока люди не придумают какие-нибудь таблетки от смерти…

 

***

Кто влез в чужие мысли?

 

- Но если я остановлю свои мысли – я же попросту умру! – с досадой подумала Илона.

- А зачем останавливать? – спросило её внутреннее «радио».

- Как зачем? – удивилась девушка. – Я слышала, что для йоги так делают. Может, попаду в нирвану…

- А что это?

- Если вы действительно Людмила Васильевна, то должны знать об этом.

«Радио» примолкло.

- Обиделись? – спросила Илона, пытаясь вернуть к себе расположение внутреннего собеседника. – Ну извините. Я же непроизвольно думаю обо всём, что приходит в голову. Это в обычном разговоре я могу что-то утаить и не сказать вслух. А здесь так само собой получается, что вы всё сразу слышите.

- Почитай книгу, - опять коротко отозвалось «радио».

- Ну, хорошо. Я почитаю. Только уж не взыщите, если при этом я буду возмущаться, психовать и материться, когда что-то покажется мне чушью.

«Радио» снова рассмеялось голосом Допекаевой Л.В.

- Да-да, - продолжила Илона. – Потому что я не могу усилием воли заставить заткнуться своё собственное Я. Мне не под силу остановить свои мысли.

- Разве?

Журналистка представила, как целительница хитро прищуривает глаза и произносит вот это своё фирменное словечко - «разве?».

- Если не будет моих мыслей, то вместе с ними исчезну и я... исчезну как личность... Потому что я и есть совокупность моих мыслей.

Допекаева Л.В. молчала, словно требуя более серьёзных доказательств.

- Смотрите! – продолжила Илона. – Допустим, поток моих размышлений можно как-то остановить. Возможно, я сейчас несколько секунд смогу ни о чём таком конкретном не думать… Но этот непрерывный конвейер по производству мыслей в моей голове – его не остановить. Он постоянно будет что-то перерабатывать… Он обязательно будет хвататься за любой внешний или внутренний раздражитель… И цепляться за какие-то воспоминания, стереотипы, мелодии… и думать, думать…

Илона попыталась продемонстрировать только что сказанное, для чего сосредоточилась, закрыла глаза и принялась «тормозить» поток мыслей в своей голове. Но они как нарочно стали возникать ещё быстрее. Как будто почуяли свой последний шанс быть услышанными.

Мысли пытались как можно скорее «продуматься» Однако этот процесс занимал некоторое время, поэтому они гурьбою толпились у входа в сознание, вытесняли друг друга, а самые нетерпеливые и настырные норовили прошмыгнуть туда без очереди.

- Я абсолютно спокойна, - думала Илона. – Ничто меня не отвлекает. Я не хочу ни о чём думать. Я сейчас ни о чём не думаю. Ни о чём…

Шальные мысли ещё немного покуролесили в её голове и иссякли.

- Я ни о чём не думаю... Представить себе, что ли, какой-нибудь огненный шар, как это проделывают индусы… Или кто там? Ай, не важно… Тишина. Я не думаю… А, это психологи заставляют представлять шар… Ну, всё-всё, успокаиваюсь и не думаю… Дыхание ровное… Нога чешется! Чёрт! Ну вот, сбилась из-за ноги… Всё. Тишина… Представлю-ка я лучше синее море. Всё… Синее-пресинее… У мо-о-ря, у синего мо-о-ря… Да что ж такое? Теперь привязалась глупая песня… Нет, пожалуй, лучше ничего не представлять… влять… млять… Ну, вот, опять... пять… млять… - сознание оживилось, по всей видимости, предлагая поиграть хотя бы в эхо, но только бы не замолкать вовсе.

– Я ни о чём не думаю. Всё! – прикрикнула на него Илона, выйдя из роли стороннего наблюдателя. – Тишина.

- Тишина, - покорно отозвалось сознание. – Ни одной мысли на горизонте… Насильственным образом… Т-ссс… Голова кружится… Т-ссс… Так можно заснуть… Или потерять сознание… Точно, когда человек останавливает мысли, он теряет сознание… Или рассудок… Ой, я, кажется сейчас ни о чём не думаю… Или нет… Думаю?

 

Илона так сильно желала абсолютно ни о чём не думать, что даже задерживала дыхание. Ей казалось, что таким образом достичь этого будет намного легче.

- А почему не дышишь? – рассмеялось «радио».

- Чтобы прислушаться к своим мыслям, - обиженно ответила Илона. - Вы же видите, что мне не удаётся прервать логическую цепочку. Сознание само собой, как бы мимоходом, подмечает всё происходящее во мне и вне меня. Эта цепочка похожа на застегивающуюся молнию – её крючки так и цепляются то за одно, то за другое слово, ощущение, эмоцию...

«Радио» замолчало, а журналистка продолжила попытки остановить свои мысли.

- Спокойствие. Я ни о чём не думаю… И не дышу! Блин! Опять я задерживаю дыхание! При чём здесь дыхание… Но ладно… Молчок! Т-ссс… Вот сейчас пронеслось много мыслей одновременно, но я их не продумала… Я даже не поняла – о чём они… Ура! Я ни о чём не думаю! Ура!! Или нет? Стоп!... Как же я ни о чём не думаю, если только что я об этом подумала?...

Илона сделала ещё парочку неудачных попыток укротить свой рассудок, но сдалась.

- Даже если из моей головы исчезнут все до единой мысли, то всё равно одна из них точно останется: «А вот сейчас, сейчас - я думаю или нет?». И если хоть в какую-то долю секунды мне удаётся ни о чём не думать, то мой мозг тут же подмечает: «Вот, сейчас я ни о чём не думала». А моё внутреннее молчание опять нарушается.

- Не понимай всё буквально, - подсказало «радио».

- А как?

- Отбрось лишнее.

- Но как мне узнать, что лишнее?

- Думай ни о чём.

- Так думать или не думать?

- Всё равно.

- Тьфу ты, бестолковее совета мне ещё не давали! Всё равно – это в смысле пофиг? Или это означает, что в равной мере?

- Читай книгу, - посоветовало «радио».

- Надо же! Никогда бы не подумала, что меня заинтересуют вопросы мироздания, - Илона взглянула на фотографию целительницы, которая неизменно уже стояла на журнальном столике. – Если это на самом деле вы, то я хочу научиться всему, что вы знаете и умеете.

Журналистка взяла книгу и открыла её на первой попавшейся странице. Взгляд как бы сам собой выхватил из текста предложение: «На фотографии запечатлевается человеческая аура».

- Ого! – удивилась Илона. – Только бы ещё понять, что такое аура.

Она чувствовала, что внутреннее «радио» (была ли это душа Людмилы Васильевны или же её собственная – Илона пока ещё не разобралась в этом) внимательно следит за ходом её размышлений, дожидаясь, когда девушка сделает для себя определённые выводы.

- Астральная материя – проводник для наших эмоций и страстей. Ментальная материя – проводник для наших мыслей, - прилежно вчитывалась в текст журналистка, хотя ровным счётом ничего не понимала. – На первом этапе необходима сосредоточенность, наблюдательность. На втором этапе – медитация, углубленное размышление над определённой мыслью... Какая ещё медитация? Да ну… К чертям собачьим!

Книга, неуклюже хлопая страницами, полетела в угол комнаты.

- Ладно, ладно, извините, – тут же остыла Илона. – Но меня всегда раздражало это модное и растиражированное словечко – медитация. Хотя точно также можно злиться и на любое другое слово, когда им называют что попало… Взять, к примеру, слово «любовь». Его может подхватить кто угодно и прилепить к чему вздумается… И что же теперь – ненавидеть слова за то, что люди бросаются ими, не понимая истинного смысла? Слово – это всего лишь отпечаток. Слова слишком плоские, чтобы описать ими какое-то объёмное понятие. Это всё равно, что попытаться изобразить на плоскости шар. Как ни рисуй – выходит круг.

Илона бережно подняла книгу и удивилась:

- Как я красиво размышляю! Кому же и каким образом удаётся подбрасывать мне в голову такие полноценные и мудрые рассуждения? Неужели со мной действительно разговаривает моя собственная душа? Или…

И вдруг внезапное предположение тяжёлым якорем рухнуло в сознание, положив конец бесконечной веренице вопросов:

- А может - БОГ?

Вот тут-то мысли её действительно остановились. Они вытянулись по струнке, как гвардейцы на плацу, а Илону охватил ужас. Что же теперь делать? Как вести себя, если это действительно ОН?

- Страшно? – поинтересовалась Людмила Васильевна.

- Уф-ф-ф… - напряжённо выдохнула Илона. – Опять вы шутите?

- Я – нет, - возразила целительница.

- А вас там сколько?

- Где?

- Ну… там, в моей голове?

- Я – одна.

- А с кем вы ещё так разговариваете?

- Ни с кем.

- А почему со мной?

- Ты же хочешь?

- Кто это вам сказал? – начала было возмущаться Илона, но, прислушалась к себе. – Да… вы знаете… действительно хочу… Но…

- Что?

- Мне страшно.

- Не бойся.

- А вы не причините мне вреда?

- Как?

- Ну… вдруг я с ума сойду… или умру… или…

- Что?

- Ослепну… - почему-то подумалось Илоне. – Потом сойду с ума и умру…

Целительница вновь расхохоталась.

- Это всё, чего ты боишься?

- Да, - кивнула журналистка. – Мне действительно безумно интересно с вами. Мне нравятся ваши фокусы. Вот только…

- М-мм?

- Зачем мне всё это? Если вы таким образом общаетесь только со мной – кто я? Почему выбор пал именно на меня?

- Ты Фома… неверующий… - рассмеялась целительница.

Илона вспомнила, как в детстве, бывало, мама вертит в руках какой-нибудь вкуснятиной, а она бежит: «Мам, это кому?»… Та в ответ: «Тому, кто любит Фому»…

- Людмила Васильевна… Я обычный человек… Едва ли вам удастся перевернуть мои представления о жизни. Скажите… что вам нужно от меня взамен?

- На что?

- На то, что я поверю в ваши чудеса?

- Ничего.

- Тогда зачем вы постоянно внушаете мне мысль о какой-то душе с какими-то окнами? О каком-то Боге? Я махровый материалист!

- А почему боишься? Махровый…

- Чего боюсь?

- Всего!

- Потому что фиг его знает, что там - в потустороннем мире…

- Ты же не веришь?

- А вдруг? Ведь, не сама же я сейчас с собой разговариваю?

- Значит, веришь?

- Не знаю… - сдалась Илона. – А скажите… Это что же получается – любая колдунья может запросто влезть в какие-нибудь мозги и вклиниться в чужую жизнь?

- Нет.

- А как?

- Есть закон.

- Какой еще закон?

- Нет ничего случайного!

- Это закон?

- Их много.

- А откуда вы всё это знаете?

- Ведаю.

- Вы… правда ведьма?

- Нет.

- А кто вы?

- Твоя душа.

- О-ой… ну, нет же… опять вы со своими форточками… Ну, сколько можно? – мысленно захныкала Илона.

- До встречи в эфире... – попрощалось «радио».

 

Журналистка закурила сигарету, которая уже привычно пахла благовониями, и стала выискивать в своей сумке записную книжку с телефоном Допекаевой Л.В. Девушка поняла, что если она сию же минуту не выведет своего тайного собеседника на чистую воду, дальше будет хуже.

Она мигом спустилась по лестнице и пулей вылетела из подъезда по направлению к ближайшему телефону. Набрав на диске положенный номер, Илона вслушалась в свои мысли.

«Я жду-у», - тут же отозвалась целительница.

- Я уже звоню!

- Аллё, - пропели в трубку на другом конце провода.

- Людмила Васильевна! – выпалила Илона.

- Да, Илоночка, добрый вечер…

- Людмила Васильевна! Вы… узнали меня?

- Что-то случилось? – поинтересовалась целительница.

- Случилось? М-мм… Да, нет… - промямлила Илона, начиная понимать, что Допекаева Л.В., как говорится, ни сном, ни духом…

- Кстати, Илоночка, спасибо тебе за статью. Огромное!

- Людмила Васильевна, мне нужно с вами встретиться…

- А ты до понедельника потерпишь? Или у тебя что-то срочное?

- У меня что-то странное!

- Ну, так потерпишь? – переспросила целительница.

- Значит, это не вы…

- Что? Илона, говори громче, у меня внучка балуется – ничего не слышу…

- Потерплю… - без энтузиазма ответила Илона, едва скрывая своё разочарование. Как можно было поверить в то, что эта глухая тетеря умеет улавливать чужие мысли, если она даже по телефону не слышит?

Однако следующая фраза неожиданно пробудила крохотную надежду на то, что Допекаева Л.В. всё-таки чего-то знает и не договаривает.

- Илона, я тебя забыла в прошлый раз попросить – оставь мне, пожалуйста, свой адрес…

«А, может, она действительно проводит какой-то эксперимент? И зачем ей нужен адрес? Чтобы поточнее направлять свои мысли?»

- Аллё, Илона… я записываю…

- Садовый тупик, дом восемь…

Илона продиктовала свой адрес и пообещала целительнице, что непременно дождётся понедельника. Та же заверила, что всё будет хорошо, обронив на прощание:

- До встречи в эфире!

«Ого! – возликовала девушка. – Это не может быть случайным совпадением! Она произносит точно такие же фразы, что и радио в моей голове… Но почему же тогда не сказать мне об этом напрямую? Мол, не волнуйся и не переживай – я просто исследую на тебе свои телепатические способности... Мда-а… Но в начале-то она удивилась моему звонку совершенно искренне… Значит, ничего не подозревала?».

Илона перебирала в своей голове мельчайшие подробности разговора с целительницей и никак не могла прийти к однозначному выводу: знает Допекаева Л.В. обо всём, что с ней происходит, или же нет?

Итак, телефонный звонок не только не расставил все точки над «ё», но и привнёс ещё больше вопросов.

 

***

Эксперт по бесовским делам

 

- Да… Вопросы, вопросы… - покачал головой Владимир Леонардович.

- Сплошные загадки! – сокрушался Милогубов. – Чем больше я понимаю, тем меньше знаю…

- Чем больше мы пытаемся узнать, тем острее чувствуем, как мало мы знаем, - задумчиво подытожил рыхлый мужчина с бородавкой на носу.

Он сидел в сверхсекретной лаборатории и нетерпеливо барабанил пальцами по столу. Владимир Леонардович, задумавшись, устремил взор на потную лысину Милогубова, который делал какие-то расчёты в компьютере. Рыхлый тоже с интересом посмотрел на Милогубова и полюбопытствовал:

- Иван, а вы крещёный?

- Что? – переспросил тот, не отрывая глаз от экрана монитора.

- Мы же договорились, отец Лука! - пресёк продолжение диалога Владимир Леонардович, обращаясь к тому, что с бородавкой. – Никаких личных вопросов!

- В миру я Михаил Фёдорович Турунда, - отрекомендовался рыхлый, намеренно подчеркнув, что ударение в его фамилии обязано падать на последний слог.

«Ну и фамильица!» – усмехнулся про себя Милогубов и добавил вслух. – Да не крещёный я, Михал Фёдорыч…

Рыхлый обиженно поджал тонюсенькие губы. Конечно, ему было с чего дуться – за всю свою длительную церковную карьеру он, будучи духовным отцом самых высоких чинов в городе, был избалован уважением и ни разу ещё его не пресекали таким хамским, можно сказать, образом. Как это - никаких личных вопросов? Сами же пригласили на консультацию…

- Не обижайтесь, отец Лука, - успокоил его Владимир Леонардович. – Но мы здесь тоже, так сказать, присягнувшие и помазанные…

 

Между тем отец Лука смутно понимал, зачем вообще потребовалось его присутствие в этой лаборатории, где, как ему сказали, учёным удалось уловить импульсы, исходящие от какого-то тонкоматериального существа. На всякий случай Михаил Фёдорович прихватил с собою псалтырь, требник, распятие и кадило, но выжидал.

Он готов был уже развернуться и откланяться, так как, по его собственному впечатлению, дело пахло керосином. Но мысленно, осенив себя крестом, начал читать «Отче наш». И вот тут-то, именно на словах «…не введи нас во искушение…», Милогубов вдруг произнёс:

- А как вы считаете, Бога можно увидеть?

- Если только духовным зрением – очами сердца, - елейным голосом ответствовал отец Лука, хотя в ту же самую секунду ему захотелось бежать прочь из этого «нечистого» заведения.

Однако он снова взял себя в руки, решив, что Господу стало угодно проверить твёрдость его духа очередным искушением. «Господь, укрепи меня в мыслях и дай мне силы наставить эти заблудшие души на путь истинный!», – возведя глаза к потолку, беззвучно взмолился отец Лука.

- Михаил Фёдорович, я обязан ввести вас в курс дела, - приступил к объяснениям Владимир Леонардович.

«И избави мя от лукавого… И ныне, и присно…», - второпях доглатывал окончание молитвы священник.

- Если вы готовы, - оглянулся на него Милогубов, – подсаживайтесь к монитору.

Священник кинул взгляд на экран, и сердце его затрепетало ещё сильнее. Он прямо-таки нутром почуял, что дело это точно нечистое.

«Здесь от меня не потребуют духовных наставлений, - с огромной жалостью к себе обдумывал Михаил Фёдорович обстоятельства, в которые закинула его судьба. – Тёмные людишки – эти учёные. Чего они хотят от меня? Этот – с лысиной – отвратнейший тип. Бога захотел увидеть! Ишь ты! Я, вон, сколько лет служу – и то никакого откровения не дадено было. А этому - так сразу и в святые записаться? Шиш вам с маслом! Только избранные узреют!»

- Ну? Вы готовы? – поинтересовался Владимир Леонардович.

«А этот – гусь холёный! – продолжал негодовать Михаил Фёдорович. - Небось, не один десяток баб перепортил. У-ух, как дал бы тебе по башке!»

- Может быть, вам необходимо сосредоточиться? – предложил руководитель НИИ, ничуть не подозревая о том, что в мыслях собеседника его голове была уготована такая плачевная участь.

- Да, пожалуй… – согласился отец Лука. – А… где у вас… нужник?

 

Зайдя в отдельную кабинку, он принялся прикладывать к ниточке своих губ нательный крест, шепча какую-то молитву. Разобрать слов было практически невозможно – сквозь шёпот и свист, как пузырьки газа в бокале с шампанским, вырывались:

- С-с… С-с…С-свят… С-сын… С-спас-си…С-сс…

Да и сам священник, надо признаться, вовсе не вдумывался в смысл отлетавшего от зубов текста. Его заботили совсем другие мысли.

«Господи, - думал он в это же самое время. – Так много испытаний возложил ты на меня. Но я не ропщу. Нет! С молитвой приступаю я к делу, которое ты дал мне… Но сколько же можно испытывать меня? Вон, отцу Филимону уже предложили в столицу… А мне? Я же больше его заслуживал этот пост… Но знаю, знаю… Стадо моё здесь. Не должно мне жаловаться… А я и не жалуюсь. Вот только хочу обратить взор твой на меня. Дай же мне шанс достичь большего! А ты меня испытываешь по мелочам… Прости за дерзость…»

Слова, обращённые к Всевышнему, уже начинали выдавать корыстные помыслы Михаила Фёдоровича и мелочность его натуры. Поэтому он решил закругляться и, наконец, со словами «Прости, Господи» облегчил свою душу.

 

***

 

- На улицу Космонавтов, дом 29, - скомандовала таксисту женщина лет тридцати, усаживаясь на заднее сиденье.

- Сделаем, - охотно отозвался шофёр и завёл машину.

Он помчал ночную пассажирку по тёмным, замороженным улицам. Добравшись до места, женщина порылась в карманах:

- Командир, червонца не хватает… Простишь?

- А, может, чайком угостишь, хозяйка? – в таком же панибратском тоне ответил таксист.

- Да пошёл ты!

- Ну, ладно… что с тобой делать, – хмыкнула его голова и, повиснув в чёрном прямоугольнике лобового стекла, проводила её взглядом до подъезда.

Открыв ключом входную дверь своей квартиры, женщина сняла каблуки и прямо в шубе проследовала в комнату.

- Свобода-а вас встретит радостно у входа-а… - нараспев протянула она и плюхнулась в кресло.

Поводов для счастья у неё было целых три: во-первых, сегодняшняя зарплата, во-вторых, расставание с очередным любовником, а, в-третьих – выпитая с подругами бутылка водки. Женщина эта вовсе не была задрыгой или алкоголичкой – она преподавала в университете и любила свою работу. Обладая природным обаянием, шикарной грудью и красивым именем София, ей ничего не стоило уже дважды выйти замуж, развестись и снова находиться в поиске своего единственного мужчины.

Соня, сколько себя помнила, мечтала о высоком интеллигентном и самостоятельном джентльмене. Однако ей не везло, и мужчины её мечты при рассмотрении сквозь лупу семейного быта оказывались гнусными и эгоистичными занудами, либо маменькиными сыночками. Ей не хватало широты души, масштабов романтики и просто человеческих отношений. А причиной этих неудач, наверное, действительно оказывалось то, что друзья называли «неумением ценить себя».

Хотя, собственно, выбирать наиболее подходящий вариант для замужества ей было попросту некогда. Она надевала фату с одним только стремлением - поскорее уйти из дома, где ей туго жилось под гнётом родителей. Маму её даже малознакомые люди считали домашним тираном. А папа… Тот безумно любил свою супругу и, как обычно это случается с чрезмерно влюблёнными и мягкими мужчинами, оказался у неё под каблуком.

Других родственников у Сони не было, поэтому приходилось считаться с капризами и характером тех, с кем она жила под одной крышей. Совсем недавно родители купили для неё квартиру. Соне почему-то казалось, что она имеет полное право на самостоятельную жизнь. И в свои тридцать ей хотелось наконец-то начать обустраивать отдельное гнёздышко.

Однако родители выдвинули своё требование – выйти замуж. Да не лишь бы за кого (так как проще простого было подыскать какой-нибудь фиктивный вариант) - нет! Мама требовала найти идеального зятя. Но такового не находилось. А время шло. И мечта съехать на отдельную жилплощадь обрастала паутиной.

 

Опасаясь, как бы родители совсем её не затюкали, да и жизнь не прошла бы стороной, однажды София набралась храбрости и стала перечить желаниям мамы. Та, конечно, подняла большой скандал и, будучи от природы тонким психологом, решила давить на самые болевые точки своей дочери. Однако Соня стойко выдержала психологическое давление и без капли сожаления самовольно вселилась в купленную родителями квартиру.

Поняв, что дочь перестала беспрекословно повиноваться её воле, мама Софии ненадолго отступила. Так уже случалось и раньше, когда непокорный ребёнок выскочил замуж за первого встречного. И каков же был финал? Через год она снова вернулась под мамино крыло. Ну и поделом этому вечно сонному бурундуку! Нет, не любил он Сонечку так, как может любить одна только мама… Ничего, ничего – и на этот раз дочь перебесится, да и поймёт, что с мамой жить намного лучше, чем с каким-нибудь очередным недоразумением в штанах.

 

Пока Соня, вытянув ноги, мечтательно сидела в кресле, за дверью её квартиры послышались шаги и через минуту в неё требовательно постучали. Женщина прислушалась. Кто это? Вариантов могло быть два: либо пьяный сосед опять припёрся за солью, чтобы заодно одолжить денег, либо - мама с дозором. Но в глазок смотреть не пришлось, потому что тут же раздался папин недовольный бас:

- Звонок не работает… Да с чего ты взяла, что она вернулась?

- Здрасте, а свет сам собой загорелся? – вступил мамин голос.

- Мы уже два часа тут караулим, как придурки…

- Тебе что – всё равно, что ребёнок совсем от рук отбился?

- Да пусть живёт себе, как знает… Что ты свои нервы на неё тратишь?

- Да, вот и всё твоё воспитание… Побольше самостоятельности… Вместо того, чтобы вышивать или вязать научиться, как все нормальные девочки, она только и умеет по кабакам шляться, - кипятилась мама.

Дверь опять вздрогнула от стука.

- Кто? – зачем-то спросила Соня, хотя и так всё было ясно.

- София, открывай немедленно.

То, что мама назвала её полным именем – София – уже предвещало что-то нехорошее. Когда родители собирались всыпать своей дочери по первое число, они всегда обращались к ней именно так.

«Вот чёрт, даже жвачки нет!» - спохватилась Соня, но было уже поздно – родители стояли на пороге.

- Ты где шлялась? – сразу же с претензий начала мама.

- Мам, мне тридцать лет. Почему я тебе должна отчитываться? У меня может быть личная жизнь?

- Личная?! Ты не замужем. А живёшь отдельно от родителей. Что люди скажут?

Соня ненавидела эту фразу - «а что скажут люди?». Но мама в любом споре размахивала ею как красным стягом, по поводу и без повода – будто это было неопровержимое доказательство её правоты.

- Да мне плевать, что скажут твои люди! Вот ты же ушла от своих родителей в 20 лет – и что сказали люди? – кипятилась Соня.

- Я – это другое дело, - тут же вступилась за себя мама. – Я вышла замуж. И уехала с мужем.

- Я тоже замуж выходила!

- Ну, и как сходила? – съехидничал папа.

- У меня, может быть, судьбой запланировано в сорок лет встретить своё счастье. И что же – я должна под твоим бдительным контролем до сорока сидеть?

- Я тебя рожала не для того, чтобы ты по мужикам таскалась!

- А как же я познакомлюсь иначе? По-твоему, в дверь постучат, когда я буду кружева на коклюшках вывязывать? И спросят – не тут ли замечательная девушка на выданье сидит скучает?

- Да, постучат.

- Можно в библиотеку сходить, - присоветовал папа. - Может, там с кем-нибудь умным познакомишься…

«Да я уж познакомилась однажды с таким умным… Из-за него всё наперекосяк и пошло…» - подумала Соня, но промолчала.

Родители стояли в коридоре, как будто что-то мешало им пройти в комнату - словно невидимая стена преградила дорогу. Мама покопалась в своей сумочке и достала сложенную вчетверо газету.