Запорожский курень, зимовник, паланка.

Семьей и домом запорожца был его курень. Когда он поступал в Сечь, ему по­казывали место в курене длиною в три аршина (2м 10см) и шириною в два аршина (1м 40см) и говорили: "Вот тебе домовина (т.е. гроб), а когда помрешь зробим ще короче".

Курень сичевой обычно 30 м в длину и 4 м в ширину. Строился он из рубленого дерева с 4 окнами и 1 дверью. Внутри его лишь одна перегородка, отделявшая жилое помещение от сеней. Печ­ка ("груба") топилась из сеней, а тепло отдавала в комнату. От порога до покута, (то есть "красного" угла, где висели иконы) стоял большой, наподобие монастырского стол -"сырно".Вокруг сырна ставились узкие скамьи.

Вдоль стен настилался стоявшим на стол­бах помост. Он служил казакам постелью. Спали они всегда на жестком, кладя под за­тылок валик из войлока. Из украшений, кроме развешанного по стенам оружия и при­крепленного к потолку паникадила, в курене - ничего. В курене свободно могли разместиться до 60 человек.

Но курень это не только помещение, а еще и объединение казаков. Число куреней в Сечи всегда было постоянным и равнялось 38.Вероятно, это число родов или племен у предков запорожцев составлявших какой-то военный союз. Названия их проис­ходили от имен атаманов-основателей или городов, из которых вышли первые казаки того или другого куреня. Например, Уманский, Батуринский, Полтавский, Переяс­лавский курени названы, как легко догадаться, по имени украинских городов, тогда как Незамайковский, Ивановский, Рашковский и многие другие запорожские курени своим названием обязаны легендарным атаманам городов.

В курене казак, как бы, рождался для новой героической жизни, крестился огнем и кровью и умирал, как православный подвижник и мученик. Тут от­крыто на виду у всех проходила вся его жизнь, полная тревоги, опасности, разгула и веселья. Запорожец, как и монах, не имел собственности; он пользовался тем, что имел курень: лавки, шин­ки, земли, рыбные ловли, табуны лошадей и отары овец. Куренной атаман считался отцом этой семьи и главным распорядителем, но не владельцем ее имущества. Если казак никогда не избирался куренным атаманом, он не мог подняться по старшинской иерархической «лествице» выше, ни в кошевые, ни на какую другую войсковую должность. И наоборот: бывшие куренные атаманы, по увольнении со своей должности, оставались в силе, сохраняя почет до смерти под именем «стариков», их голос часто бывал решающим на сходках.

Впрочем, когда говорилось: казак Незамайковского куреня, совсем не обязательно, чтобы им был непременно сичевик (запорожец войскового товаритства), проживающий в Незамайковском курене. Казаком названного ку­реня мог быть и житель зимовника или одной из паланок, припи­санных к незамайковцам. Кроме Сечи, где обитала «гвардия» казачества, казаки проживали еще в паланках и зимовни­ках, занимаясь там хозяйством. Пахотной и покосной земли имелось множество, хозяйство велось на широкую ногу. Скажем, казачьи табуны в среднем состояли из 5-6 сотен коней и таких табунов у запорожцев было немало.

Хозяева зимовников получали из коша особые билеты, по ним они и пользовались землей в награду за долгую и верную службу. Население зимовника достигало иногда 30-40 казаков. По обычаю зимовники укреплялись наподобие небольших крепостей. Посередине стояло 3-4 хаты, амбар, погреб, конюшни, клуня, а кругом "шанцы," или редуты с глубокими рвами и высокими ва­лами. Из зимовников впоследствии часто вырастали города. Запо­рожец Ус имел зимовник там, где сейчас стоит г. Александрия, ка­зак Петрик считается основателем Петриковки.

Название «зимовники» калька слова «вежи» – это половецкие склады сена и скотных дворов, конюшен и кошар, где зимой содержался скот и зимовали половецкие роды.

Кроме зимовчан в Запорожье жили еще и посполитые люди, т.е. поселяне, сбежавшие от панского ига, ведущие хозяйство на запорожских землях и за это платившие войску небольшую дань крупой и салом. Посполитые люди жили семьями, хуторами или даже целыми большими селениями. Кстати сказать, нынешний Днепропетровск во времена запорожцев прозывался селом Поло­вицею, Никополь - Никитиным перевозом, а Новомосковск - Самарчиком.

Кроме посполитых, зависимым населением были холопы – крепостные казаков.

Села и зимовники, в свою очередь, входили в состав паланок ("паланка" в переводе с турецкого, буквально, означает крепость), или запорожские уезды. Во главе паланки, обычно, ставился пол­ковник и под его началом находились семейные казаки. Всех па­ланок в Запорожье было восемь. Это Бугогардовская (район Новой Одессы), Перевязская или Ингльская (район нынешнего Херсона), Самарская (современный Новомосковский район), с ними со­седствовали Кодаковская, Орельская и Протовчанская паланки, Кальмиусская паланка располагалась в районе нынешнего Мари­уполя, Прогнойская (от слова "прогнои" - соленые озера, где запорожцы добывали соль) находилась на Кинбурнской косе и имела особое стратегическое значение, так как служила казакам ключом к "синю морю".

В Сечи можно встретить всякие народности и выходцев из разных сословий: украинцев, русских, поляков, литовцев, болгар, молдаван, татар, турок, евре­ев, немцев, французов, итальянцев, испанцев, англичан. Вот несколько характерных биографий, какие приводит в своей "Истории Новой Сечи" Скальковский:

«Родился я в Литве, в воеводстве Новгородском, от дому шляхетского. Когда же, будучи уже взрослым парнем по Киеву шатался, подловили меня казаки сичевые, с кото­рыми, севши в дуб, поехал до Сечи. Приехавши, пристал в курень Каневский, где и на­звали меня Иваном Ляхом».

«Родился он, казак Василий Перехрист, от еврейка Айзика в местечке Чигрине... Оттоль с Чигрина, с добровольно­го его желания в Сечь запорожскую привезен, где в Сечи, будучи в то время начальни­ком Киево-Межигорского монастыря, в церкви сичевой окрещен и к присяге на вер­ность в той церкви приведен».

Но все эти, хотя и очень яркие, все же эпизоды в этнической картине Сичи, потому они и упомянуты письменно, что скорее это исключение, чем правило. Примерно так же учитывались проходившие через пограничные пункты «ухожаи» на Дон, что сильно искажает подлирнную этническую картину. Так и в сичи основную массу составляли «природные козаки», из «старых козацких родов», с детства воспитанные в казачьих традициях и «приохоченные к воинскому ремеслу».

Приходили в Запорожье, разумеется, и люди с темным про­шлым - разные убийцы, преступники, проходимцы. Но на характер «товариства» они никакого влияния оказать не могли: как не прошедшие казачью воинскую науку они либо погибали в бесконечных боях, либо им приходи­лось в корне изменяться, либо принимать лютую казнь от за­порожцев. Всему ж миру было известно, что законы в Запорожье чрезвычайно строги и расправа быстра.

Обычное право у запорожцев.

Войско запорожцев управлялось "по свое­му умоположению" и "собственными порядками". В основе власти на Запорожье лежала «громада», «мир», «товариство казаков». Когда требовалось решать какие-то важные вопросы, ли­тавры созывали всех казаков на Сичевую площадь, где и происхо­дила Рада (от слова "радиться" - т.е. совещаться, по-русски «рядиться» - спорить) или войсковой со­вет.

На Раде каждый казак, вне зависимости от звания и состояния, мог открыто высказать свое мнение, особые соображения и имел право только одного голоса. После того как решение большинством голосов бы­ло принято, каждый запорожец и все войско в целом обязаны были ему следовать и исполнять.

Атаман в Сечи был пер­вым лицом среди равных, и не мог ничего важного решать без това­рищества и Рады, а на Дону, Тереке и Яике без Круга.

Не следует думать, что в Запорожье была безбрежная вольни­ца, близкая к анархии. У казаков, на самом деле, всегда существо­вала четкая иерархическая лестница, на вершину которой мог взойти каждый кого громада признавала достойным. Ни знатность рода, ни сословное происхождение, ни старшин­ство лет не имели в Сечи никакого значения. Одни личные достоин­ства, т.е. храбрость, опыт, ум, находчивость брались в расчет.

На первой ступени ее стояли молодики, проходив­шие казацкую выучку (каждый опытный казак имел при себе по 2-3 таких молодца), затем шла сичевая масса - сиромашня, выше ко­торой стояли старшины - заслуженные воины, прославившие себя подвигами. На вершине казацкой пирамиды стоял кошевой атаман и его окружение. Вся эта невидимая в мирное время иерархия в слу­чае войны становилась жесткой структурой. Глава ее - кошевой атаман, которому во время боевых действий обязаны были подчи­няться все и каждый в отдельности, наделялся безграничными пол­номочиями и волен был распоряжаться жизнью любого самого заслуженного казака.

Сечь была открытой в полном смысле этого слова. Насильно здесь никто никого не держал. За вся­ким добровольно вступившим в ее ряды железный занавес не закрывался и каждый казак мог по своему желанию оставить "свою мати" и на время или даже навсегда. Перед выходом он пол­учал на руки аттестат за свою службу, где подробно перечис­лялись его деловые и воинские качества. Исключение составляло военное время, когда ввиду "немаловажных заграничных обстоя­тельств" выезд казакам из Сечи без специального письменного раз­решения войсковой канцелярии строго-настрого воспрещался.

Обычно уходили казаки с Сечи, когда задумывали жениться и обзаводиться собственным хозяйством. Были и такие, кому надо­едала запорожская вольница. Про них товарищи обычно говорили "зажирив от казацького хлиба". Узнав на стороне «яка в хамов життя, почем ковш лиха и хватив шилом патоки», как правило, возвращались че­рез некоторое время обратно и их, посмеявшись, вновь принимали.

Общевойсковые рады происходили всегда в строго определен­ные дни, а именно: 1 января (по старому стилю, т.е. через 7 дней после Рождества Христова); 1 октября (по старому стилю, т.е. в день Покрова Богородицы, который являлся основным храмовым праздником Сечи и казаков всех войск) и на третий день после Великодня, т.е. после Пасхи; кроме того, Рады могли собираться во всякий день по жела­нию товарищества.

На январской раде обычно решались наиважнейшие для каза­ков вопросы: О разделе земель и угодий и о выборе войсковой старшины.

На радах решали быть ли миру или розмиру с тем или иным государством и надо ли собираться в поход.

За несколько дней до Рады все казаки, где бы они не находи­лись, спешили собраться в столицу своей общины - Сечь. В самый день ее запорожцы вставали чуть свет, выряжались в свои лучшие платья и направлялись в сечевую церковь, где торжественно слу­жили утреню и затем сразу обедню. Вернувшись из храма в курень, они молились на иконы, поздравляли друг друга с праздником, сни­мали с себя дорогие платья и садились за стол обедать. Отобедав, они благодарили Бога, затем атамана, куренного кухаря, кланялись друг другу и, снова облачившись в праздничные одежды, готови­лись к выходу на площадь, которая специально по этому случаю усыпалась песком.

После пушечного выстрела, довбыш выносил из церкви литавры и ударял в них один раз, извещая о начале рады, затем поочередно появлялись: войсковой есаул с большим войско­вым знаменем в руках, простые казаки, вслед за которыми на пло­щадь выступала старшина - кошевой атаман с булавой в руках, вой­сковой судья с большой серебряной печатью, войсковой писарь с се­ребряной чернильницей, каламарью и гусиным пером за ухом и 38 куренных атаманов с тростями (насеками) в руках. Вся старшина без шапок (с открытыми головами), ибо она шла на площадь как на судное мес­то. Старшина выходила на средину огромного казацкого круга (коло) и кланялась на все четыре стороны славному сечевому товари­ществу. Казаки снимали шапки и на поклоны старшины отвечали поклоном. После чего, как бы открывая Раду, настоятель Сечевой церкви служил молебен. По окончании молебна кошевой атаман обращался к собравшимся: ''Паны-молодцы, теперь у нас Новый год и надлежит по древнему нашему обычаю произвести раздел между товарищами всех рек, озер, урочищ, звериных доходов и рыбных ловель."

- "Да, следует, следует," - кричали в ответ казаки и начи­налась жеребьевка. Войсковой писарь выносил шапку, в которой лежали ярлыки с расписанными на них угодьями. После того как ярлык был вынут, писарь зачитывал вслух, что и кому досталось. Сперва к шапке подходили представители сичевиков - куренные атаманы, затем войсковая старшина, потом духовенство и только после них женатое население запорожских вольностей. Товариство в Сечи и в бою, и при дележе пользовалось преимущественным правом быть первым.

После того как угодья были разделены, начинались выборы ко­шевого атамана и всего войскового управления.

- "Паны-молодцы, - обращался к казакам атаман, - не желаете ли по старинному обычаю переменить свою старшину и вместо нее выбрать новую?

Если товариство было довольно своею старшиною, то казаки обычно отвечали: "Вы - добрые паны, пануйте еще над нами!" В этом случае атаман, судья, писарь и есаул кланялись каза­кам, благодарили за честь, им оказанную, и все расходились по ку­реням.

Но так было далеко не всегда, нередко недовольные своим ата­маном казаки кричали: "Покинь, скурвый сыну, свое кошевье, бо ты вже казацького хлиба наився!" "Иди себе прочь, негодный сыну, ты для нас не способен! Положи свою булаву, положи!"

Кошевой немедленно повиновался этому грозному требованию: бросал на землю шапку и поверх ее клал булаву, затем он кланялся всему товариству и уходил с площади в свой курень. После ухода кошевого тоже самое должны были сделать судья, писарь и есаул.(Чтобы не видели и не слышали, что о них говорят казаки и не мстили бы в случае возвращения в должность.) Если, ко­нечно, казаки не обращались к ним с просьбой, чтоб они не скиды­вали своего чина. Бывало, что на Раде старшина изобличалась в преступлении против войска. Тогда она казнилась за то всенарод­ной смертию. После удаления старой старшины приступали к из­бранию новой и этим делом руководили простые казаки - "сирома". Если кандидатов оказывалось двое или больше, начинался спор. Перед этим кандидаты обязаны были разойтись по куреням, дабы не участвовать в нем. Если спор не разрешался мирно, то раз­ные партии шли друг на друга стенкой на стенку, - пока не победит сильнейший.

Таким образом, когда вопрос с победителем решался, 10 выборных казаков шли в тот курень, где сидел избранник, толка­ли его в бока и вели на площадь со словами: "Иды, скурвый сыну, бо тебе нам треба, ты теперь нам батька, ты будешь у нас паном". Рада вручала ему булаву и объявляла желание всего войска видеть его кошевым атаманом; по древнему обычаю избранный должен был два раза отказаться и только после третьего предложения взять в руки булаву. По этому случаю довбуш бил в литавры, а старые заслуженные сичевики по очереди подходили к атаману и сыпали на его бритую голову песок или мазали его макушку грязью в знак того, чтоб он не забывал откуда пришел. Кошевой кланялся на все четыре стороны и благодарил за честь, на что товариство отвечало ему дружным криком: "Дай тебе Боже лебединый(!) вик и журавли­ный крык!"*) В том же порядке происходило избрание судьи, есаула и куренных атаманов. Второго января избирали довбуша, пушкаря, писаря, кантаржея и других.

*) Весьма многозначительное пожелание постоянно помнить о своем происхождении от лебедей (каз-ак) и о Родине, символом привязанности., к которой был журавль.

Международные договоры.

Запорожцы осознавали себя прежде всего воинами и главной своею жизненной целью видели постоянную войну. Отсутствие энергичных военных действий могла привести к внеочередной раде и смене старшины. Казаки кричали, что кошевой "обабывся" и сделался ганчиркою (т.е. тряпкою), поэтому нужно нового кошевого, который бы поча­ще водил казаков в бой.

Когда ставился вопрос о походе против неприятеля, казаки проводили раду иначе.

Сначала они давали аудиенцию послу государя, приглашавшего запорожцев на войну. В ходе беседы казаки требовали условий похода в письменном виде, после чего просили объявить казачье коло. На нем они изучали предлагаем) громко высказывали свое мнение. В итоге товариство предложение принимало или отрицало. Определить это можно сколько шапок бросалось вверх в знак согласия. После товариства избирали 20 депутатов. Они приглашали посла в коло(круг) и начинали обсуждать сним каждый пункт, в конце концов запорожцы высказывали свое согласие.:били барабаны, трубили трубы, стреляли пушки.

Но на следующий день послу сообщалось, что казаки думали и решили все-таки от похода отказаться. Посол начинал упрашивать казаков пуще прежнего и обещал большую награду за понесенные труды. Старшина в свою очередь также уговаривала товариство не отказываться от лестных условий. Однако казаки стояли на своем. Тогда кошевой, разгневавшись, складывал полномочия атамана. После чего коло расходилось, а собиралась третья рада. На ней кошевого просили принять должность снова и когда он, наконец, соглашался, предъявлялись письменные условия похода послу. Посол, прочитав являлся в коло и объявлял, что он на все согласен и вручал казакам подарок в несколько тысяч золотых. Запорожцы расстилали на земле кобенки (т.е. плащи): пересчитывали. Затем товариство дарило посла шубою и посылало собственных послов с грамотою «к почтившиму их приглашением на службу», государю.

Кроме общевойсковых рад были у запорожцев «рады куреней», или как их еще называли, - "сходки". Куренные сходки происходили только в тех случаях, когда требовались решения невозможные на общей раде. Тогда к куреню кошевой только куренные атаманы и старшина, таким образом проходило строго между избранными.

Суд и наказания

Все суды были гласными и прилюдными, а решения только по общему приговору Рады. С годами судебная практика совершенствовалась и в Сечи появилась должность Войскового судьи.

Смертью каралось:

предательство, – за это полагалась лютая смерть без покаяния (без права на исповедь и отпущение грехов), на железном крюке на ребро или на колу,

убийство товари­ща: (братоубийц закапывали в землю живого в одном гробу с убитым.),

воровство и укрывательство краденой ве­щи, (вора обычно приковывали к позорному столбу, где пре­ступника забивали киями (палками) или побивали камнями,

за великое воровство или как бы мы сегодня ска­зали - "хищение в особо крупных размерах" виновных ждала шибеница (виселица). Позорная смертная казнь.

«Кривые, хромоногие и почти безногие кале­ки, просившие в Сечи милостыню ни к кому в глаза не лезли, а "си­дели в градских воротах с молчанием, в ожидании от доброхотных дателей милостины, якую им и давано было щедрою рукою набож­ных, хотя и веселых казаков".

Единственно, что требовало от калек запорожское правительст­во, так это снимать с шибеницы повешенных и погребать их на вы­гоне. С последними нищие часто менялись одеянием, без угрызения совести раздевая мертвых разбойников, "хотя тем дать выразумить живым, яко всегда лучше просити, нежели, однажды, умерети на ви­селице".

От шибеницы можно было избавиться толь­ко в том случае, если какая-нибудь девушка изъявляла желание выйти замуж за осужденного. Однажды, когда коня с преступником уже подводили к висели­це, навстречу ему вышла девушка под белым покрывалом, в знак того, что она готова выйти за приговоренного замуж. Процессия ос­тановилась и тогда осужденный на смерть казак попросил девицу снять покрывало с лица. Когда же он увидел, что она сильно обезображена оспой, он всенародно отказался от нее, заявив: "Як иматы таку дзюбу, лепше на шибеници дать дубу" и последовал даль­ше навстречу своей смерти»,

За связь с женщиной или содомский грех. Казнь полагалась и просто за привод женщины в Сечь, будь это даже мать или сестра казака. Одинаково с этим кара­лась, впрочем, и обида женщины, если казак посмеет опорочить ее, ибо, как справедливо полагали запорожцы: "подобное деяние к обесславлению всего войска запорожска простирается».

насилие в христианских селениях,

самовольная отлучка, пьянство и дерзость против начальства во время похода и за

не возвращение долга товарищу приковывали цепью к пушке.

Войсковой есаул обычно исполнял роль следователя, исполнителями же приговоров всегда были сами осужденные, обя­занные поочередно казнить друг друга.

После уголовного суда все казаки держали двухнедельный покаянный пост, за нарушение заповеди: «Не судите, да не судимы будете»

 

Евстафий Дашкевич

Принявший христианство та­тарский князь из рода хана Тохтамыша; (скорее всего имя Дашкевич происходит от тюркского «дешт» - степь.Ср. Дешти кыпчак - Половецкое поле.) в Литве считал­ся старостой Тройским и пе­чатался гербом «Лелива». Бу­дучи подданным Великого князя Ли­товского, он вместе с Крым­скими Татарами, неоднократ­но, предпринимал набеги на московские пограничные об­ласти, а услугами запорожских днепровских казаков пользовался и при столкновениях с Кры­мом и при нападениях на Московию.

Князя Дашкевича ошибочно считают первым гетманом Днепровских Казаков; в действительности же, он только организовал и снабжал казачьи отряды в интересах Литвы и Польши, а при этом принимал на себя роль протектора некоторых казачьих общин перед Польско-литовским королем.

Образцы по­добных отношений известны со времен Черных Клобуков и Золотой Орды, когда ка­зачьи общины привлекались на службу Рюри­ковичами, отдельными хана­ми и царевичами Чингизидами, которые нанимали казаков на службу в своих войнах, считая их, однако, отдельной, полу вассальной Золотой Орде, общиной. Одновременно с Дашкевичем пользовался услугами каза­ков и другой польский вельмо­жа, зять князя Острожского рыцарь Предслав Ланцкоронский.

Попытка Дашкевича ор­ганизовать из казаков по­стоянный заслон для оборо­ны литовских и польских границ окончилась неудачей. Дашкевич умер в 1536 году, но попытки привлечь казаков на службу Великому княжеству Литовскому, а затем Речи Посполитой, продолжились. Однако, результаты оказались прямо противоположны первоначальным целям. Когда казачье войско сформировалось, оно стало во главе движения за независимость православного населения и от Польши, и от Крыма, а впоследствии, и от России.

 

Вишневецкий Дмитрий (Байда)

Разумеется рассказ об украинских или, как их называют еще Днепровских или Малороссийских казаках, не совсем правильно начинать с рассказа о двух литовско-польских вельможах, потому что история казачества, как народа, много старше, чем история этих родовитых магнатов, но уж больно они типичны для времен Ивана Грозного, Годунова и Самозванца. Это люди ренессансных характеров и шекспировских страстей. Они - современники Ермака, но сильно разнятся судьбы героя русский истории и польско-литовских «крулевят».

Один Вишневецкий Дмитрий (Байда) принял мученическую смерть и до сих пор воспевается в казачьих думах, а другой Иеремия Вишневецкий упоминается потомками запорожцев не иначе, как с плевком под ноги, на символичном языке средневековья, это означает, что он осквернял даже землю, по какой ходил, и эта земля до сих пор нечиста.

Кроме того, вся обстановка, все проблемы того времени в Приднепровских степях, при всем кажущимся внешнем несходстве, такие же как и в степях Донских и даже Яицких. Это время, когда два окрепших государства Польско- Литовское королевство и Царство Московское начали поглощать, никогда им ранее не принадлежавшую, Великую степь, оставленную разгромленной Золотой Ордой.

Орда пала, но степняки, населявшие ее просторы, остались. Вернулись в Поднепровье, к своим оставленным братьям и родовым землям из Литвы и Крыма, с Кавказа и Карпат потомки бежавших туда православных торков, гузов, черкасов и черных клобуков, составив новое единое племя с общим названием «казаки».

Вернулись и возвращались с Русского Севера из Азова и Крыма, из Мещерких лесов казаки донские.

Московские князья и князья польско-литовские в конце 14 века обнаружили, что между ними и мусульманским югом стоит мощный православный степной заслон – казаки. Кочующие или живущие на реках оседло, от Днестра до Днепра, от Днепра до Дона, и от Дона до Волги и Яика. При всей этнической и родоплеменной пестроте, они представляют собою некое единство, объединенное не столько тем, что они, в большинстве, потомки порабощенных монголами степных тюрок, с общей ордынской судьбой, но Православной верой. Она то и отделила их от тюрок мусульман Крыма и Поволжья и тенгрианцев Заволжских степей и заставила видеть родство с Православной Московской Русью.

Особые отношения складывались с Польшей. Собственно, в 14 - 15 веках, Польша поглощала Днепровскую степь, вытесняя оттуда наследников Золотой Орды - Крымских ханов, как сделает это Россия в 17 веке воюя с Ногайской ордой..

Вернее, отношения между Речью Посполитой и Днепровскими казаками в 15-16 века были точно такими же, как между Царством Московским и донскими казаками, времен первых Романовых в веке ХУ!! –том.

Точно так же, как польские воинские люди шли казаковать на Украину, как, воспетый Сенкевичем пан Владыевский и другие шляхтичи, так «убегали казаковать» в донские степи и русские дворяне. Правда, среди них не оказалось личностей равных Вишневецким. Характеры сходны, но масштаб помельче. Да и заселенность Днепровских степей на порядок выше, чем Донских.

Оба Вишневецких, как бы предтечи Мазепы и других «козацких гетьманив»…

Но начинать рассказ о них следует с 1505 года, когда польское правительство в лице Дашкевича и Ланцкоронского заключило договор с днепровскими казаками о службе по защите своих южных границ. Они как и у России, проходили с мусульманским миром неизвестно где. Где-то в степях. Собственно, и понятия граница, в современном смысле этого слова, не существовало.

Дмитрий Иванович Вишневецкий - князь из литовского рода Геднминовичей. Его отец был правителем степных окраин Великого княжества Литовского со званием старосты Черкасского и Каневского.

Его можно сравнить с детьми английских офицеров времен Киплинга, выросших в Индии. Безусловно, он ощущал себя знатным польским шляхтичем, но ему очень близки казаки, среди кого он вырос и жил. Собственно, Днепровские степи были польской колонией. Их власти старались изо всех сил полонизировать (ополячить), поэтому всячески поощрялись польские и литовские военачальники, что командовали козаками – «туземными иррегулярными войсками из районов военной колонизации», как назовут казаков позднейшие военные историки

Князь Дмитрий, выросши среди казаков, во многих из них нашел своих верных спод­вижников. С 1550 он ходил с казаками в сте­пи на ратные подвиги. Киевские летописи литовской эпохи счи­тают его вторым по счету исто­рическим гетманом Среднеднепровских Запорожцев, но это едва ли соответствует его ис­тинной роли в казачьей жизни.

До 1576 г. в Великом княжестве Литовском (так тогда именовалась Польша) титул казачьего гетмана еще не был введен, но среди польско - литовской знати уже из­вестны несколько организато­ров казачьих боевых предприя­тий, как Язловецкий, Ланцкоронский и другие знатные рыцари, которые не были этническими казаками. За исключением татарина (казака) Дашкевича, хотя и он постоянно жил Польше.

Время от времени, они приходили на Низ, как воеводы, со своими планами, получали поддержку казаков. Казаки получали за это «поминки» или жалование и часть добычи. К таким польским «военспецам» следует отнести и Дмитрия Вышневецкого и его предков, которые за службу Польше получали огромные наделы в украинских землях.

К середине 16 века вся территория Украины, фактически находилась в распоряжении Польши. И никто из прежних польских магнатов не имел столько собственности на Украине как род Вишневецких, в частности князь Дмитрий Иванович.

Еще до смерти своего отца он получал доходы с Вишневца, (родовое имение, по нему он и носил то, что мы нынче считаем фамилией, Вишневецкий. Он, первоначально звался Князь Дмитрий Владетель Вишевецкий) владетель Окнина, Кумнина, Лопушна, Таражи, Камарина, Крутова, Вонячина и многих других местечек (городков) и сел.

В 1551г., по «королевскому привилею», он унаследовал после отца староства Черкасское и Каневское

По размерам и богатству его владения превосходили иные удельные княжества.

Сложно догадываться,что думал и кем себя ощущал Дмитрий Вишневецкий. Вероятно, срабатывал психологический мотив, который много лет спустя будет проявляться и у американских и у австралийских колонистов. Вишневецкий, все более становился Байдой. («Байда» у казаков плоскодонная лодка. По тюркски «Байда» – утка. Вишневецкий мог получить такое прозвище за важную, кавалерийскую, в раскачку, походку). То есть он все меньше чувствовал себя обязанным Польше и все больше самостоятельным правителем. Этому способствовало в полной мере козацкое окружение. Казаки то уж никак не считали себя поляками, с теми их разнили язык, вера, этническое происхождение и менталитет степняков. Временами они, в большей степени, чувствовали свое родство с крымцами, турками и считались братьями с донскими татарами-казаками, чем со славянской, европейской, спесивой и заносчивой Польшей. Поляк и шляхтич Вишневецкий, если не разделял эти чувства, то вполне понимал их. Не поляков, а казаков, оказавшихся в границах его владений, он считал, ну если не своим народом, и не своей семьей, то своими поддаными, кого любил.

Казаки платили ему тем же. Его уважали за храбрость и прочие рыцарские достоинства. Это у Запорожцев он получил про­звище Байды и что, именно, о нем, как о Байде, пели еще при его жизни Казаки

Человек середины шестнадцатого столетия, он не мог не быть авантюристом. Вишневецкий Байда – по характеру - родной брат неистовым Медичи и прочим европейским, в первую очередь с итальянским, героям.

Он чувствует себя вполне независимым владетелем. И кто знает! Может быть, он своим неистовым поиском союзников в борьбе за собственную независимость от королевской власти, в своем неистовом стремлении к неограниченной свободе и власти, породил в казаках мысль о том,что Польша к ним относится несправедливо, и что они Польше ничем не обязаны! Разумеется, казачье стремление к независимости никогда не умирало, и сопротивление поляком росло прямо пропорционально давлению со стороны польских католиков и сторонников полонизации, кто объяснял «козакам днепровским», что казаки – беглые, «плохие, неправильные поляки», точно так же как позднейшие думные дьяки и бояре будут объяснять донским, яицким и терским казакам, что они «плохие русские» – беглые разбойники, и только примерной службой могут заслужить прощение всех вин и возможность стать великороссами. То же самое предлагалось индийским сипаям, правда, чернокожим бенгальцам трудно поверить, что они станут белокожими англичанами, но зато им обещали привилегированное положение в Индии и полные права подданных Владычицы морей.

Для обретения независимости, разумеется для себя, а не для своих хлопов (к чести сказать, Байда их себя от казаков не отделял) он начинает судорожно искать союзников.

В 1553 г. он посетил Стамбул и виделся там с султаном. Поезд­ка, совершенная без видимого согласия короля, не была по­ставлена ему в вину. Король уже не очень много значил в стареющей аристократично-демократичной Польше. Шляхта вертела государством, как хотела. И одним из этой шляхты был Вишневецкий. Он собирался уплыть с тонущего корабля Польско-Литовского королевства на плоту козацкой Украины. Когда дружба со Стамбулом не получилась, Байда попро­бовал завязать дружбу с Москвой.

В апреле 1556 r. его люди служили проводниками для царских войск в крымских сте­пях. Война с историческим врагом –другом «вильного запорижкого козацства» – Крымом особенно расположила к Байде козаков. Вскоре после этого, с ка­зачьим отрядом Вишневецкий спустился по Днепру за порог, то есть вышел из Гетманщины, из земель, формально, принадлежавших Польше, в земли запорожцев, и построил замок на Малой Хортице. Запорожцы - низовцы в том ему не препятствовали.

Польша с Литвою разумеется этот шаг приветствовали, расценив его как еще один шаг к колонизации диких схизматов. Примерно это же делали русские правители, двигая города все дальше и дальше в казачьи земли.

В то время у Литвы с казаками еще не случалось столкновений. Король Польский и Великий князь Литовский Сигизмунд Август надеялся, что этот замок будет служить форпостом Лит­вы в обороне от татар.

Однако, Вишневецкий считал этот замок только своим, и в сентябре того же года сообщил Ивану Грозному, что он «из Литвы отъехал и постро­ил свой город на Хортице»-, не дрогнув, приравнивая укрепление к поселению.(Собственно ведь и крепость можно назвать городом, называли же казаки свои форпосты городками).

Вероятно, почувствовав себя королем, Байда 1 го октября с Казаками захватил Ислам Кермень, татарскую кре­пость на Нижнем Днепре, вывез оттуда несколько пушек и вооружил ими свой замок. В ответ на это, крымцы, вместе с турка­ми, осадили Малую Хортицу, и в кон­це концов, принудили Вишневецкого уй­ти назад в Черкасы.

Неистовый поляк, во имя своих амбиций, лишний раз столкнул казаков с крымцами. Заполыхали хаты, и, в ответ на это, крымские аулы. Полилась родственная казачья и татарская кровь. А ведь крымцы выделяли казаков из других жителей степи. Между ними складывались сложнейшие отношения вражды-побратимства. Так, крымцы охотно принимали казаков, бежавших от царя или короля, четверо казачьих атаманов стали крымскими ханами, в случае возникновения раздоров в Крыму крымские ханы обращались к казакам и всегда получали помощь. Естественно, и казаки принимали крымцев и других татар в свои общины невозбранно, сохраняя за ними даже право вероисповедания. Удивительно, но по крымской традиции, ханы, придя к власти, первого мальчика, какой рождался, после того, как хан воцарился в Крыму, крестили! Вообще отношения казаков и крымцев резко отличаются от отношений Крыма и России и Крыма и Польши. Это еще совсем не исследованная область истории. Она еще ждет своих первооткрывателей.

Осенью 1557 г. Вишневецкий, вдруг, отъехал в Москву. Иван Грозный был рад привлечь на свою сторону знатного воина, имевшего к то­му ж; большие связи с Запорожцами. Не следует забывать, что мать Ивана Грозного - литовская княжна Елена Глинская, внучка «козака Мамая», кто, в свою очередь, был сыном хана Мамая – запорожца. Таким образом, русский царь, одновременно, правнук хана Мамая и князя Дмитрия Донского.

Грозный наградил Вишневецкого круп­ной суммой денег (10000 руб.) и дал в "кормление" г. Белев со многими подмосковными села­ми. По царским поручениям Вишневецкий ходил с русскими войсками и казачьим отрядом на крымских татар и ездил от царя для пе­реговоров с Кабардой.

Но вме­сте с тем, он узнал о Московии и ее царе все то, что издали ви­деть не мог. Перед взором степного рыцаря московская жизнь выступила во всей своей неприглядной наготе, с крова­вым и юродствующим тираном, с холопствующей знатью, с бесправием и нуждой в народе. А самое главное Вишневецкий понял, что абсолютный тиран, доведший идею самовластия до кровавого абсурда, не годится ему в союзники, да и вассалах-то его недолго потерпит. Идея воссоединения славянских Украины с Россией, когда-то разрозненных татарами, едва родившись, умерла. Наглядевшись на сильного царя, Вишневецкий, рванул назад на Низ к казакам и, на всякий случай, задержался у них на Монастырском острове. Слабый, либеральный король и тут не упрекнул его в измене, а похвалил за решение оста­вить Москву в преддверии ее войны с Литвой.