Я и в голодный год есть буду калачи.

 

Сущность другого комического приема, используемого в шутотрагедии, состоит в «недовольной» подмене царского дворца крестьянским двором.

 

Русское село начинается сразу же за стенами дворца Вакулы – с «катаньями в масляну, качелями о святой»; с огородами, где Подщипа с нареченным крала огурцы; с рынком, на котором Дурдуран нанимает «на вечер гудок да две волынки»; с колокольней, откуда подкупленный звонарь следит, «когда воротится немчин»; с голубятней Слюняя и т.п. Сохранив перипетии классической трагедии, Крылов не просто травестирует последнюю: он пересказывает ее так, как мог бы это сделать зритель из райка – в соответствии со своими представлениями и здоровым юмористическим отношением ко всякой выспренности, неестественности. В своих персонажах драматург намеренно подчеркивает черты ребячливости, что особенно заметно в пристрастии Вакулы к кубарю и во всем облике Слюняя.

 

«Деевянная спага» героя, государственная пошлина на кашель, чудесное избавление от Трумфа с армией – все это, служа целям литературной пародии и острой политической сатиры, создает впечатление забавной нелепицы, «невсамделешности» происходящего – в духе балаганных игрищ. Сама же фигура Трумфа, в которой воплощен солдафонский «гатчинский» дух, рисуется в пьесе в тоне беспощадного сарказма. Недаром декабрист Д.И. Завалишин писал: «… ни один революционер не придумывал никогда злее и язвительнее сатиры на правительство».

 

Близка по поэтике к «Подщипе» и одноактная комедия «Пирог». В сущности, это история о сентиментальничающих барах, одураченных своими слугами, хотя и не повторяющая многочисленных народных фарсов на эту тему, но довольно к ним близкая. Если бы автору вздумалось (как это нередко в ту пору делалось) в самом заглавии комедии прояснить ее «нравственный» смысл, то она могла бы называться «Пирог, или Чем господа глупее, тем слугам прибыльнее» - по любимому присловью Ваньки, слуги Фатюева. Главным «действующим лицом» в ней и в самом деле становится пирог.

 

В «галантном» письме, чтение которого составляет кульминацию пьесы, достоинства будущих своих родственников и пылкость собственных чувств Фатюева сравнивает с порогом, и то, что ко времени чтения письма пирог оказывается пуст, лишь обнажает комизм подобного уподобления: здесь та же подмена выспренней фразеологии, как в «Подщипе», рассуждениями о еде, плотских удовольствиях.

 

Своеобразным откликом на события войны с французами 1805-1807 годов стали последние пьесы Крылова «Модная лавка» и «Урок дочкам», в которых сатирически высмеивалась галломания русского дворянства. Важно подчеркнуть, что в отличие от официальной пропаганды тех лет драматург оставался верным демократическим идеалам. Самобытность манеры Крылова особенно заметна в комедии «Урок дочкам», повторяющей сюжетную схему «Смешных жеманниц» Мольера. Фабула эта такова: слуга, появляющийся в доме жеманных барышень, выдает себя за маркиза – в конце пьесы самозванец разоблачается к посрамлению модных дочек, «просвещенность» которых – лишь неумное кривляние.

 

Расхождение Крылова с французским оригиналом заключается в трактовке главного героя. Во французской пьесе – это Маскариль, претенциозный франт, появляющийся в доме барышень по наущению господина. Вся интрига, таким образом, подстроена отвергнутым женихом, решившим проучить жеманниц. У Крылова иное. Его герой сам решает выступить в роли французского маркиза, чтобы, добыв денег, устроить свою женитьбу, и вовсе не на одной из жеманниц, а на равной себе. Характер Семена отнюдь не карикатурен (хотя, выступая в чужом обличье, герой и попадает постоянно в комические ситуации), в конце пьесы он не унижен.

 

Слуга в комедии Крылова выступает не в традиционной для комедии классицизма роли помощника своего господина, а как персонаж главный, вполне самостоятельный. Показательно, что хозяин Семена остается за сценой: в пьесе Крылова он не нужен.

 

Драматургическая деятельность Крылова обрывается неожиданно. Передав на сцену в 1807 году комедию «Урок дочкам», он окончательно оставляет театральное поприще, несмотря на небывалый, поразительный по тем временам сценический успех его последних пьес. К этому времени уже определился основной жанр творчества Крылова, принесший ему неувядаемую славу.

 

В 1809 году в петербургские книжные лавки поступила в продажу тоненькая книжка «Басни Ивана Крылова», которая стала самым выдающимся событием в истории русской литературы первого десятилетия ХIХ века. Книгу восторженно приветствовал В.А. Жуковский, особо отметивший поэтическое мастерство баснописца:

 

«он имеет гибкий слог, который всегда применяет к своему предмету: то возвышается в описании величественном, то трогает нас простым изображением нежного чувства, то забавляет смешным выражением или оборотом. Он искусен в живописи - имея дар воображать весьма живо предметы свои, он умеет и переселять их в воображение читателя; каждое действующее в басне его лицо имеет характер и образ, ему одному приличные; читатель точно присутствует мысленно при том действии, которое описывает стихотворец».

 

Так всерьез о поэтических достоинствах басенного жанра до тех пор еще не писали. Но разве кто- нибудь из русских поэтов до Крылова мог сказать столь просто и естественно: