Трагедия реформатора Бориса Годунова

Федор Иванович занимал царский престол четырнадцать лет, но из них, по меньшей мере, 12, а то и 13 лет фактически правителем страны был Борис Годунов.

В 1598 г., после смерти Федора, Земский собор избрал Бориса царем (1598-1605 гг.). Иначе и быть не могло, он блестяще провел «избирательную кампанию», умело, используя «административный ресурс». За предшествующие четырнадцать лет фактического правления он сумел заручиться поддержкой церкви, младших бояр, а главное - им же самим назначенных руководителей приказов и посадников. Более половины делегатов Земского собора, на котором избирали царя, были сторонниками Годунова. В случае избрания на престол другого лица их пребывание на занимаемых должностях становилось проблематичным, поэтому они проголосовали за Годунова. Борис Годунов вел себя как типичный публичный политик, на время работы Земского собора он демонстративно удалился в Новодевичий монастырь к вдовствующей царице, своей сестре Ирине. Всем своим видом он показывал, что власть его не интересует, что шапка Мономаха не по нему, и лишь на третий раз, когда вся коленопреклоненная Москва распласталась перед ним, он милостиво согласился воздеть ее на себя. Обращаясь к патриарху и народу, рванув при этом рубаху на груди, он сказал: «Отче, не будет в моей стране ни нищих, ни обездоленных, последнюю рубашку и ту разделю с бедными!».

Можно по-разному относиться к личным качествам Бориса Годунова, но даже самые строгие критики не могут отказать ему в государственном уме. Он был талантливым политическим деятелем, несомненно, реформатором. И судьба его трагична, как судьба большинства реформаторов.

Удивительный парадокс: Иван Грозный привел страну даже не к краю пропасти, а просто в пропасть. И все же в народной памяти он остался порой внушающим ужас, отвращение, но ярким и сильным человеком. Борис же Годунов пытался вытащить страну из пропасти. И поскольку ему это не удалось, он оказался устраненным из фольклора, а в массовом сознании сохранился лишь своим лукавством, изворотливостью и неискренностью.

Методы Годунова резко отличались от методов царя Ивана. Борис был беззастенчив и жесток в устранении своих политических противников, но только реальных, а не выдуманных. Его врагов тихо арестовывали, тихо отправляли в ссылку или монастырскую тюрьму, а там они обычно тихо и быстро умирали.

Вместе с тем Годунов стремился к сплочению, к консолидации всего господствующего класса. Это была единственно правильная политика в условиях всеобщего разорения страны.

Внутренняя политика Годунова была направлена на стабилизацию положения в стране. При нем идет строительство новых городов, особенно в Поволжье. Именно тогда возникли Самара, Саратов, Царицын, Уфа. Облегчилось положение посадского населения: крупные феодалы больше не имели права держать в своих «белых», не обложенных податями слободах ремесленников и торговцев; все, кто занимался промыслами и торговлей, должны были отныне входить в посадские общины и вместе со всеми платить государственные налоги – «тянуть тягло».

Во внешней политике Борис Годунов стремился к победам не столько на поле брани, сколько за столом переговоров. Хорошо развивались отношения с государствами Средней Азии, удалось продлить перемирие с Речью Посполитой. Укрепилась оборона южных границ. В результате войны со Швецией (1590-1593 гг.) был подписан Тявзинский мирный договор (1595 г.), вернувший России (после неудачной Ливонской войны) Ивангород, Ям, Копорье и волость Корелу.

Борис Годунов сделал первую до Петра попытку ликвидировать культурную отсталость России от стран Западной Европы. В страну приезжает много иностранных специалистов – военных, врачей, разведчиков полезных ископаемых и мастеров. Впервые «для науки разных языков и грамотам» было отправлено в Англию, Францию, Германию несколько молодых дворян. В смутное время они не решились вернуться на родину и остались за границей.

Вероятно, если бы в распоряжении Годунова оказалось еще несколько спокойных лет, Россия более мирно, чем при Петре, и на сто лет раньше пошла бы по пути модернизации. Но этих спокойных лет не было. Три года (1601-1603 гг.) в стране бушевал страшный голод.

Разумеется, причиной его была не только погода. Расшатанное тяжелыми налогами и сильной феодальной эксплуатацией крестьянское хозяйство потеряло устойчивость, не имело резервов. Но все же голода можно было избежать, если бы хоть погода была немного получше.

Не только погода и неустойчивость крестьянского хозяйства привели к голоду. У многих бояр и монастырей лежали запасы зерна. По словам современника, их хватило бы всему населению страны на четыре года. Но феодалы прятали запасы, надеясь на дальнейшее повышение цен. А они выросли примерно в сто раз. Люди ели сено и траву, доходило до людоедства.

Отдадим должное Борису Годунову: он боролся с голодом как мог. Бедным раздавали деньги, организовывали для них платные строительные работы. Но полученные деньги мгновенно обесценивались: ведь хлеба на рынке от этого не прибавлялось. Тогда Борис распорядился раздавать бесплатно хлеб из государственных хранилищ. Он надеялся подать добрый пример феодалам, но житницы бояр, монастырей и даже патриарха оставались закрытыми. А тем временем к бесплатному хлебу со всех сторон в Москву и в крупные города устремились голодающие. Хлеба не хватало на всех, тем более что им спекулировали раздатчики. Рассказывали, что некоторые богачи не стеснялись переодеваться в лохмотья и получать бесплатный хлеб, чтобы продать его втридорога. Люди, мечтавшие о спасении, умирали от голода прямо на улицах. Только в Москве было похоронено 127 тысяч человек, а хоронить удавалось не всех. Современник говорит, что в те годы самыми сытыми были собаки и воронье: они поедали не похороненные трупы. Пока крестьяне в городах умирали в напрасном ожидании уды, их поля оставались необработанными и незасеянными. Так закладывались основы для продолжения голода.

В чем причины провала всех попыток Бориса Годунова преодолеть голод, несмотря на искреннее желание помочь людям? Прежде всего, в том, что царь боролся с симптомами, а не лечил болезнь. Причины голода коренились в крепостничестве, но даже мысль о восстановлении права крестьян на переход не приходила в голову царя. Голод погубил царя Бориса. Волнения охватывали все большие территории.

Однако, трагедия Годуновых, а с ними и всей страны была вызвана не только чудовищным голодом 1601-1603 гг. (экая невидаль голод на Руси), а в первую очередь тем, что Борис Годунов был низкого рода и происхождения.

Не случайно Пушкин устами Василия Шуйского в известной драме бросает в адрес Годунова слова: «Татарин, зять палача и сам в душе палач!» Род Годунова вел свою родословную от Чета, татарского мурзы, приехавшего из Орды и служившего московским князьям еще при Иване Калите, а род Шуйских - от самого Рюрика. А если мы учтем, что решающим фактором при занятии должностей была родовитость, то Годунов в соответствии с законами местничества занимал место не по праву. Поэтому за его спиной спесивые бояре постоянно плели интриги, распускали слухи о том, что он не «природный царь, но на его руках якобы кровь природного царевича Дмитрия».

Народ, в свою очередь, раздражало и продолжение крепостнической политики: в 1592-1593 гг. принимается указ об отмене Юрьего дня, а в 1597 г. устанавливается пятилетний срок сыска беглых крестьян. Освоение южных окраин привело к появлению там государевых воевод и помещиков. Свободное население и беглые «казаки» вновь попадали в крепостную зависимость или должны были пахать «государеву десятинную пашню». Гнев и недовольство, которые таились внутри народа, в условиях голода, вырвались наружу, вызвав чудовищные социальные потрясения. Они и стали гибельными для новой династии Годуновых.

Царь катастрофически терял авторитет. Те возможности, которые открывало перед страной правление этого талантливого государственного деятеля, оказались упущены. Победа самозванца была обеспечена, по словам Пушкина, «мнением народным».

Самозванцы и избранные цари

О Лжедмитрии I накопилось и в литературе, и в массовом сознании много ложных стереотипов. В нем видят обычно агента, марионетку польского короля и панов, стремившихся при его помощи захватить Россию. Совершенно естественно, что именно такую трактовку личности Лжедмитрия усиленно внедряло правительство Василия Шуйского, севшего на престол после свержения и убийства «царя Дмитрия». Но сегодня можно более беспристрастно отнестись к деятельности молодого человека, год просидевшего на русском престоле.

Судя по воспоминаниям современников, Лжедмитрии I был умен и сообразителен. Его приближенные поражались, как легко и быстро он решил запутанные вопросы. Похоже, он верил в свое царское происхождение. Современники единодушно отмечают поразительную, напоминающую петровскую смелость, с какой молодой царь нарушал сложившийся при дворе этикет. Он не вышагивал степенно по комнатам, поддерживаемый под руки приближенными боярами, а стремительно переходил из одной в другую, так что даже его личные телохранители порой не знали, где его найти. Толпы он не боялся, не раз в сопровождении одного-двух человек скакал по московским улицам. Он даже не спал после обеда. Царю прилично было быть спокойным и неторопливым, истовым и важным, этот действовал с темпераментом своего названого отца, но без его жестокости. Все это подозрительно для расчетливого самозванца. Знай, Лжедмитрии, что он не царский сын, он уж наверняка сумел бы заранее освоить этикет московского двора, чтобы все сразу могли сказать о нем: «Да, это настоящий царь». К тому же «царь Дмитрий» помиловал самого опасного свидетеля – князя Василия Шуйского, который руководил в Угличе расследованием дела о гибели подлинного царевича и своими глазами видел его мертвое тело. Шуйского, уличенного в заговоре, Собор приговорил к смерти, «царь Дмитрий» помиловал.

Не готовили ли несчастного молодого человека с детства к роли претендента на престол, не воспитали ли его в убеждении, что он законный наследник московской короны? Недаром, когда первые вести о появлении самозванца в Польше дошли до Москвы, Б. Годунов, как говорят, сразу сказал боярам, что это их рук дело.

Во всяком случае, само появление Лжедмитрия никак не связано с иноземными интригами. Прав был В. О. Ключевский, когда писал о Лжедмитрии, что «он был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве».

Польше не только не принадлежала инициатива авантюры Лжедмитрия, но, напротив, король Сигизмунд III Ваза долго колебался, стоит ли поддерживать претендента. Он лишь разрешил польским шляхтичам, если пожелают, вступать в войско Лжедмитрия. Их набралось чуть больше полутора тысяч. К ним присоединились несколько сотен русских дворян-эмигрантов да еще донские и запорожские казаки, видевшие в походе хорошую возможность для военной добычи. Претендент на престол располагал, таким образом, всего горсткой воинов – около четырех тысяч. С ними он и перешел через Днепр.

Без официальной поддержки польского короля Лжедмитрий тайно принимает католичество, обручается с католичкой Мариной Мнишек, дочерью польского воеводы и начинает раздавать щедрые обещания в случае своего восшествия на престол:

– Сигизмунду – отдать Смоленск и северские земли на юго-западе России

– Ю. Мнишек (отцу невесты) – Новгород, Псков и 1 млн. золотых

– Польскому духовенству обещал сделать католичество государственной религией в России.

Лжедмитрия уже ждали, но возле Смоленска: оттуда открывался более прямой и короткий путь на Москву. Он же предпочел путь подлиннее: через Днепр перебрался возле Чернигова. Зато войскам Лжедмитрия предстояло идти через Северскую землю, где накопилось много горючего материала: недовольные положением мелкие служилые люди, подвергающиеся особо сильной эксплуатации в небольших поместьях крестьяне, остатки разгромленных войсками Годунова казаков, поднявших под руководством атамана Xлопка восстание, наконец, множество беглых, собравшихся здесь в голодные годы. Именно эти недовольные массы, а не польская помощь, помогли Лжедмитрию дойти до Москвы и воцариться там. После внезапной смерти Б.Годунова в апреле 1605 г. на престол взошел его сын Федор. На сторону самозванца стали переходить высшие чиновники и московские воеводы. Царь Федор был убит, а самозванец в июне 1605 г. торжественно въехал в Москву и был помазан на царствие.

В Москве Лжедмитрий не превратился в польского ставленника. Он не торопился выполнять свои обещания. Православие оставалось государственной религией; более того, царь не разрешил строить в России католические церкви. Ни Смоленск, ни Северскую землю он не отдал королю и предлагал только заплатить за них выкуп. Он даже вступил в конфликт с Речью Посполитой. Дело в том, что в Варшаве не признавали за русскими государями царского титула и именовали их только великими князьями. А Лжедмитрий стал называть себя даже цесарем, то есть императором. Во время торжественной аудиенции Лжедмитрий долго отказывался даже взять из рук польского посла грамоту, адресованную великому князю. В Польше были явно недовольны Лжедмитрием, позволявшим себе самостоятельность.

Раздумывая над возможной перспективой утверждения Лжедмитрия на престоле, нет смысла учитывать его самозванство: монархическая легитимность не может быть критерием для определения сути политической линии. Думается, личность Лжедмитрия была хорошим шансом для страны: смелый и решительный, образованный в духе русской средневековой культуры и вместе с тем прикоснувшийся к кругу западноевропейскому, не поддающийся попыткам подчинить Россию Речи Посполитой. И вместе с тем этой возможности тоже не дано было осуществиться. Беда Лжедмитрия в том, что он был авантюристом. В это понятие у нас обычно вкладывается только отрицательный смысл. А может, и зря? Ведь авантюрист – человек, который ставит перед собой цели, превышающие те средства, которыми он располагает для их достижения. Без доли авантюризма нельзя достичь успеха в политике. Просто того авантюриста, который добился успеха, мы обычно называем выдающимся политиком.

Средства же, которыми располагал Лжедмитрий, были, в самом деле, неадекватны его целям. Надежды, возлагавшиеся на него разными силами, противоречили одна другой. Мы уже видели, что он не оправдал тех надежд, которые возлагали на него в Речи Посполитой. Чтобы заручиться поддержкой дворянства, царь щедро раздавал земли и деньги. Но и то, и другое не бесконечно. Деньги Лжедмитрий занимал у монастырей. Вместе с просочившейся информацией о католичестве царя займы тревожили духовенство и вызывали его ропот. Крестьяне надеялись, что добрый царь Дмитрий восстановит право перехода в Юрьев день, отнятое у них Годуновым. Но, не вступив в конфликт с дворянством, Лжедмитрий не мог этого сделать. Поэтому крепостное право было подтверждено и лишь дано разрешение крестьянам, ушедшим от своих господ в голодные годы, оставаться на новых местах. Эта мизерная уступка не удовлетворила крестьян, но вместе с тем вызвала недовольство у части дворян. Короче: ни один социальный слой внутри страны, ни одна сила за ее рубежами не имели оснований поддерживать царя. Потому-то так легко и был свергнут он с престола. Бесчинства поляков в Москве вызывали острое недовольство посадских и служивых людей. В результате боярского заговора и восстания москвичей 17 мая 1606 г. Лжедмитрий был убит. Марине Мнишек удалось спастись и бежать из столицы.

На импровизированном Земском соборе (из случайно находившихся в Москве людей) царем был избран («выкликнут», как говорили презрительно тогда) князь Василий Иванович Шуйский (1606-1610 гг.). Трудно найти добрые слова для этого человека. Бесчестный интриган, всегда готовый солгать и даже подкрепить ложь клятвой на кресте,– таков был «лукавый царедворец» (Пушкин), вступивший в 1606 году на престол. Но независимо от личных качеств царя Василия его царствование тоже могло стать началом хороших перемен в политическом строе Русского государства. Дело в тех обязательствах, которые он вынужден был дать при вступлении на престол.

Шуйский впервые в истории России присягнул подданным: дал «запись», соблюдение которой закрепил целованием креста. Эту «крестоцеловальную запись» иногда трактуют как ограничение царской власти в пользу бояр и на этом основании видят в Шуйском «боярского царя». В самом ограничении самодержавия, хотя бы и в пользу бояр, нет ничего дурного: ведь именно с вольностей английских баронов начинался английский парламентаризм. Вряд ли необузданный деспотизм лучше, чем правление царя совместно с аристократией. Вступая на престол, В.Шуйский первым из российских правителей дал «крестоцеловальную запись», принес присягу «всей земле» никого не казнить без суда, не отнимать имущество у родственников осужденных и не слушать ложных доносов и решать дела только после тщательного расследования.

Историческое значение «крестоцеловальной записи» Шуйского не только в ограничении произвола самодержавия, даже не столько в том, что впервые провозглашен принцип наказания только по суду (что, несомненно, тоже важно), а в том, что это был первый договор царя со своими подданными. Bспомним, что для Ивана Грозного все его подданные были лишь рабами, которых он волен жаловать и казнить. Даже мысли, что не его «холопы» ему, а он им присягать, «целовать крест», не могло возникнуть у Ивана IV. Ключевский был прав, когда писал «Василий Шуйский превращался из государя холопов в правомерного царя подданных, правящего по законам». Запись Шуйского была первым робким и неуверенным, но шагом к правовому государству. Разумеется, к феодальному.

Правда, Шуйский на практике редко считался со своей записью: судя по всему, он просто не знал, что такое святость присяги. Но уже само по себе торжественное провозглашение совершенно нового принципа отправления власти не могло пройти бесследно: недаром основные положения «крестоцеловальной записи» повторялись в двух договорах, заключенных русскими боярами с Сигизмундом III, о призвании на русский престол королевича Владислава.

Существенно еще одно обстоятельство. До 1598 Россия не знала выборных монархов. Иван IV, противопоставляя себя избранному королю Речи Посполитой Стефану Батория, подчеркивал, что он – царь «по Божию изволению, а не по многомятежному человечества хотению». Теперь же один за другим на престоле появляются цари, призванные тем самым «многомятежным человечества хотением»: Борис Годунов избранный земским собором, Лжедмитрий, не избранно овладевший троном только по воле людей, Шуйский... А за ним уже маячат фигуры новых избранный государей – королевича Владислава, Михаила Романова. А ведь выборы монархов – это тоже своего рода договор между подданными и государем, а значит, шаг к правовому государству. Именно поэтому неудача Василия Шуйского, не сумевшего справиться с противоборствующими силами и с начавшейся интервенцией Речи Посполитой, его свержение с престола знаменовали собой, несмотря на всю антипатичность личности царя Василия, еще одну упущенную возможность.

В годы правления В.Шуйского начинается новый подъем народного движения на юге, где концентрировались антиправительственные силы.

Сложный конгломерат из разных сословий (казаки, холопы, крестьяне, посадские люди, мелкие, средние и даже крупные феодалы) возглавил бывший боевой холоп (т.е. холоп, несший военную службу) князя Телятевского Иван Исаевич Болотников. Он называл себя воеводой царя Дмитрия, так что движение вновь пошло под флагом восстановления на престоле законной династии.

В 1606-1607 гг. войска И. Болотникова двинулись к Москве, собирая под свои знамена различные силы. Однако осада Москвы кончилась поражением. Он отступил к Туле. После продолжительной осады Тулы правительственными войсками Шуйского восставшие капитулировали. И.Болотников был казнен.

Однако самозванство себя еще не исчерпало. Неудивительно, что в 1607 г. на Брянщине появился молодой человек, объявившийся спасшимся царем Дмитрием. В отличие от первого самозванца, с самого начала Лжедмитрий П был ставленником польских феодалов. Основную часть его военных сил составляли поляки.

Дойдя до Москвы, самозванец засел в Тушине, где начала действовать своя Боярская Дума и свой «патриарх» - ростовский митрополит Филарет. Туда же прибыла Марина Мнишек, признавшая в самозванце своего мужа, но на всякий случай еще раз с ним обвенчавшаяся.

Главную роль в тушинском лагере играли отряды шляхтичей из Речи Посполитой, занимавшиеся разбоем и грабежами по всей стране.

«Тушинский вор», Лжедмитрий II, унаследовавший от своего прототипа авантюризм, но не таланты, жалкая пародия на предшественника, нередко и впрямь игрушка в руках представителей короля Речи Посполитой, не олицетворял собой, как и Болотников, никакой серьезной альтернативы тому пути развития, по которому пошла Россия.

Но еще одной упущенной возможностью было, несостоявшееся царствование сына Сигизмунда III – королевича Владислава.

В феврале 1610 года, разочаровавшись в «тушинском царьке», группа бояр из его лагеря отправилась к Сигизмунду III, осаждавшему Смоленск, и пригласила на трон Владислава. Было заключено соответствующее соглашение. А через полгода, в августе, после свержения Василия Шуйского, уже московские бояре пригласили Владислава. И тушинцев, и московских бояр традиционно клеймят как изменников, готовых отдать Россию иноземцам. Однако внимательное чтение с соглашений 1610 года не дает оснований для таких обвинений.

В самом деле, в обоих документах предусмотрены разнообразные гарантии против поглощения России Речью Посполитой, и запрет назначать выходцев из Польши и Литвы на административные должности в России, и отказ в разрешении воздвигать католические храмы, и сохранение всех порядков, существовавших в государстве, в том числе крепостного права.

Впрочем, в обоих соглашениях остался несогласованным один существенный пункт – о вероисповедании будущего царя Владислава. И тушинцы, и московские бояре настаивали на том, чтобы он перешел в православие; воинствующий католик, потерявший из-за приверженности к римской вере шведский престол Сигизмунд III не соглашался. Признание Владислава царем до решения этого вопроса – тяжелая по последствиям ошибка московских бояр. Дело здесь не в сравнительных достоинствах и недостатках обеих конфессий, а в элементарном политическом расчете. По законам Речи Посполитой король должен был обязательно быть католиком. Православный Владислав лишался, таким образом, прав на польский престол. Тем самым устранялась бы опасность сначала личной, а потом и государственной унии России и Речи Посполитой, чреватой в дальнейшем утратой национальной независимости. Признание же власти «царя и великого Владислава Жигимонтовича всея Руси» открыло путь в Москву польскому гарнизону.

Можно предположить, что воцарение православного Владислава на Руси принесло бы хорошие результаты. Дело не в его личных качествах: став впоследствии польским королем, он ничем особенно выдающимся себя не проявил. Существенно другое: те элементы договорных отношений между монархом и страной, которые были намечены в «крестоцеловальной записи» Василия Шуйского получали свое дальнейшее развитие. Само воцарение Владислава было обусловлено многочисленными статьями соглашения. Сам же Владислав превратился бы в русского царя польского происхождения, как его отец Сигизмунд, был польским королем шведского происхождения.

Однако и эта возможность оказалась упущенной, хотя и не по вине России. После свержения Шуйского и убийства собственными сторонниками Лжедмитрия II началась реальная интервенция. Швеция, войска которой были приглашены Шуйским против Речи Посполитой, воспользовалась удобным случаем, чтобы захватить Новгород и значительную часть Севера. Польский гарнизон разместился в Москве, и наместник Владислава (королевичу было всего 15 лет, и любящий отец, естественно, не отпускал его без себя в далекую и опасную Москву, где совсем недавно один царь был убит, а другой сведен с престола) Александр Гонсевский самовластно распоряжался в стране. Под Смоленском, осажденным войсками Сигизмунда, русское посольство во главе с митрополитом Филаретом вело переговоры об условиях вступления Владислава на трон. Поскольку вопрос о вере будущего царя решить не удалось, переговоры провалились, а русская делегация оказалась на положении пленных.

Тем временем в Москве Гонсевский от имени Владислава раздавал земли сторонникам интервентов, конфискуя их у тех, кто не признавал чужеземную власть. Правда, все или почти все эти раздачи существовали лишь на бумаге.

Иностранный гнет не устраивал ни крестьянство, ни посадских людей, ни дворянство. В стране назревала идея всенародного ополчения для спасения России. Первое из них сформировалось в начале 1611 г. в Рязани под руководством воеводы Ляпунова. К нему присоединились казаки, служивые и посадские люди из других городов.

В марте ополчение осадило Москву, но освободить ее не смогло, захватив лишь Белый город. Положение в стране все более ухудшалось: поляки захватили Смоленск, шведы – Новгород. В этой ситуации в Нижнем Новгороде создается второе ополчение. По инициативе земского старосты Козьмы Минина, было принято решение о созыве ополчения: «Стоять за истину всем безизменно... На жалованье ратным людям деньги давать, а денег не достанет - отбирать не только имущество, а и дворы, и жен, и детей закладывать, продавать, а ратным людям давать...».

Жители Нижнего Норвгорода проявили то, что сегодня называется политической волей. Они не только страстные слова и призывы произносили, но и претворяли их в жизнь. Одно дело желать пятую часть имущества, пожертвовать, другое - ее отдавать. Приходилось буквально выбивать эти деньги, а порою, несмотря на слезы и мольбы, действительно жен и детей отбирать, закладывать их и в рабство туркам продавать. Зимой 1611-1612 гг. создается «Совет всея земли» - подобие Земского собора «из всех городов великих чинов выборные люди». Временное правительство сумело организовать сбор налогов, восстановило приказы (Поместный, Посольский, Разрядный). С раздачей жалованья и обеспечением служилых людей поместьями удалось создать боеспособную десятитысячную армию во главе с князем Д.М. Пожарским. В августе 1612 г. она вошла в Москву, а в октябре того же года польский гарнизон в Кремле капитулировал. Попытка Сигизмунда Ш вернуть себе русскую столицу не удалась, под Волоколамском он потерпел поражение и отступил. Гражданская война постепенно увядала.

Возникшие на фоне этой общей усталости силы порядка оказались, как часто бывает, довольно консервативными. Нельзя не восхищаться мужеством, самоотверженностью и честностью Минина и Пожарского. Но правы были дореволюционные историки, подчеркивавшие консервативное направление их деятельности. Общественному настроению отвечало воспроизведение тех порядков, которые существовали до смуты. Недаром второе ополчение, возобновив чеканку монеты, выбивало на ней имя давно умершего царя Федора – последнего из царей, чья легитимность была вне подозрений для всех.