Глава 3. Биографический метод

Определение и истоки биографического

Метода в социологии

Биографические данные в социологии — это основной источник детальных и мотивированных описаний «истории» отдельной личности. И значимые соци­альные связи, и мотивы действий получают здесь убедительное освещение «с точки зрения деятеля». Чаще всего источником биографических данных ста­новятся личные документы (мемуары, записки, дневники и т. п.) либо материа­лы интервью и бесед.

Лишь в очень редких случаях исследователь имеет дело с жизнеописанием, включающим в себя все события «от первого крика до последнего вздоха». Обыч­но основное внимание уделяется конкретным аспектам или стадиям жизни — карьере, межличностным отношениям и т. п. Некоторые авторы даже предлага­ют взамен широко употребляемых терминов «биографический метод» или «ис­тория жизни» использовать термин «история отдельного случая» («individual case history»), подчеркивающий избирательный, селективный характер жизне­описания[83].

В социологии «истории жизни» чаще всего использовались для изучения соци­альных меньшинств — тех групп, которые довольно трудно поддаются простран­ственной и временной локализации (и, следовательно, менее доступны для мас­штабных выборочных обследований).

В 1920—1940-х гг. биографический метод широко применялся представителя­ми Чикагской школы. Так, например, в 1920-е гг. чикагский социолог К. Шоу изучал подростковую преступность, используя написанные по его просьбе ав­тобиографические заметки юного правонарушителя, дополненные полицейс­кими и судебными документами, результатами медицинских освидетельство­ваний и т. п. Всю совокупность этих данных он рассматривал как «историю случая»[84].

Биографический метод имеет очень много общего с методом включенного на­блюдения и по сути является еще одной разновидностью этнографического подхода к «анализу случая». Отличием биографического метода можно считать большую сфокусированность на уникальных аспектах истории жизни человека (иногда — группы, организации) и на субъективном, личностном подходе к опи­санию человеческой жизни, карьеры, истории любви и т. п. В центре внимания социолога здесь оказывается документальное, или устное, описание событий с точки зрения самого «случая», т. е. те сведения, которые в медицине называют субъективным анамнезом. Как и метод включенного наблюдения, биографический метод имеет «этнографические» корни. Культурные антропологи и ис­торики часто опирались (и опираются) на «устные истории» или дневниковые записи и мемуары, когда им приходится изучать соответственно «доисторичес­кие», не имеющие письменной традиции сообщества, либо «закулисные» по­литические механизмы. Еще очевиднее тот вклад, который внесли в развитие биографического метода документальная журналистика и мемуаристика. (Дос­таточно вспомнить о столь раннем примере использования сравнительно-био­графического метода, как «Жизнеописания» Плутарха.)

Первой собственно социологической работой, «узаконившей» использование личных документов, писем и автобиографий в анализе социальных процессов, стала опубликованная в 1918—1920 гг. книга У. Томаса и Ф. Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и в Америке». Один из томов этой книги соста­вила автобиография польского эмигранта Владека, описавшего свой путь из провинциального Копина в Чикаго. Этот путь включил в себя и учебу в дере­венской школе, и работу помощником в лавке, и выезд в Германию в поисках заработка, предшествовавшие эмиграции в США. Томас и Знанецки первыми выступили с обоснованием использования биографического метода в рамках интерпретативного подхода в социологии (о чем уже говорилось в главе 2, по­священной методу включенного наблюдения). Они полагали, что социальные процессы нужно рассматривать как результат постоянного взаимодействия сознания личности и объективной социальной реальности. В этом взаимодей­ствии личность и «ее» определения реальности выступают и как постоянно действующий детерминант, и как продукт социального взаимодействия. Следова­тельно, изучение сознания и самосознания — необходимое условие анализа со­циального мира. Кроме того, Томас и Знанецки предполагали, что исследование, базирующееся на «историях жизни», позволит выйти к более широким обоб­щениям, касающимся социальных групп, субкультур, классов и т. п.

Н. Дензин дал одно из самых популярных определений биографического мето­да (метода «историй жизни», «жизнеописаний»): «...биографический метод представляет переживания и определения одного лица, одной группы или од­ной организации в той форме, в которой это лицо, группа или организация ин­терпретируют эти переживания. К материалам жизненной истории относятся любые записи или документы, включая „истории случая" социальных органи­заций, которые проливают свет на субъективное поведение индивидов и групп. Такие материалы могут варьировать от писем до автобиографий, от газетных сообщений до протоколов судебных заседаний»[85].

Предположение о необходимости учета «перспективы деятеля», его смыслово­го горизонта и определения ситуации играет ведущую роль при использовании биографического метода. Так как целью здесь в конечном счете оказывается понимание тех или иных аспектов «внутреннего мира» субъекта, необходимым становится и предположение о том, что исследуемые располагают достаточно сложной структурой субъективного опыта и способны отделить собственный «образ Я» от образа окружающего мира, способны «воспринять себя в качестве активного субъекта своей собственной истории жизни, отличного от социаль­ного мира»[86].

Следующая фундаментальная особенность биографического метода — его на­правленность на воссоздание исторической, развернутой во времени, перспек­тивы событий. Используя биографический метод, социолог становится в неко­тором роде социальным историком. История социальных институтов и соци­альных изменений здесь раскрывает себя через рассказы людей об их собственной жизни. Это открывает дополнительные возможности для пересмот­ра «официальных» версий истории, написанных с позиций властвующих клас­сов и групп и сопоставления этих версий с основанным на повседневном опыте знанием социальной жизни, которым располагают непривилегированные и «без­гласные» социальные группы. «Кто говорит и кого слушают — это политичес­кие вопросы; факт, становящийся особенно очевидным, когда голос получают люди, обладающие низким статусом и властью»[87].

Вот, например, как описывает свои отношения с начальством женщина-работ­ница, проинтервьюированная Дж. Уитнер в ходе исследования «биографии» игрушечной фабрики в Чикаго (эта работа, кстати, может служить примером использования биографического метода в исследовании организаций):

«Один мастер — он прежде служил лейтенантом или еще кем-то там в армии — все время доводил работавших на его участке контролеров качества до слез, потому что он кричал на них и они расстраивались. (Вопрос: Почему он кричал на них?) Потому что они отказывались что-нибудь делать, а он не терпел, чтобы кто-то отказывался на его участке, и мы тушевались. Он накричал на меня. Я сказала ему, что мне наплевать. Тогда он побежал к начальству, чтобы пожаловаться, что я вела себя непочтительно. Он хотел от меня объяснительной. Но разве кто-то не покрикивал на меня? Я не собака»[88].

Особое внимание проблеме предоставления права голоса «безгласным» уделя­ет традиция символического интеракционизма. Здесь эта проблема рассматри­вается не столько в политическом, сколько в теоретическом аспекте. Предпола­гается, что во всяком обществе существует определенная «иерархия правдопо­добия» в производстве и распространении значений и социального знания. Те, кто находятся на «верхнем этаже» этой иерархии, имеют преимущество в формулировке правил, используемых для приписывания смысла действиям и определения ситуации. В результате кто-то диктует правила и нормы в соответ­ствии со своими интересами, а кто-то, также следуя своим интересам, нару­шает эти правила и нормы, оказываясь в положении аутсайдера, маргинала или преступника. Если социолог принимает одну, господствующую точку зрения при описании фрагмента социальной реальности, он заведомо игнорирует те интересы, знания и смыслы, которые определяют поступки другой стороны. Биографический подход с точки зрения символического интеракционизма уве­личивает шансы исследователя в понимании нестандартных или «отклоняю­щихся» от общепринятого смысловых перспектив, хотя именно в этом случае его нередко обвиняют в одностороннем или тенденциозном анализе:

«Когда мы обвиняем себя или коллег-социологов в необъективности? Я думаю, что рассмотрение типичных примеров показало бы, что эти обвинения возни­кают — если обратиться к одному важному классу таких случаев, — когда исследователь оказывает сколько-нибудь серьезное доверие перспективе подчиненной группы в некоем иерархическом отношении. В случае девиантов таким иерархическим отношением оказывается отношение морали. Здесь в положении превосходства оказываются те участники отношения, которые представляют силы официальной и одобряемой морали, а подчиненными становятся те, кто якобы нарушил эту мораль... (другими словами), обвинения в предвзятости, относящиеся к нам или к другим, провоцируются отказом проявлять доверие и почтение к сложившемуся статусному порядку, где право быть услышанным и доступ к истине распределены неравномерно»[89].

Естественно предположить, что направленность биографического метода на то, чтобы представить субъективный опыт деятеля через его собственные катего­рии и определения, требует какого-то переосмысления критериев объективно­сти исследования. Действительно, социолог здесь должен прежде всего опре­делить, какова «собственная история», личная трактовка субъекта. То, как субъект сам определяет ситуацию, в данном случае важнее, чем то, какова ситу­ация «сама по себе» (мы уже говорили об этом в главе 2). Эта «собственная история» может и должна быть дополнена сведениями о том, как определяют ситуацию другие участники. Сопоставление точек зрения и сведений, получен­ных с помощью разных методов и (или) из разных источников, позволяет полно и достаточно объективно воссоздать не только внешнюю картину событий, но и их субъективный смысл для участников. Такой тип исследовательской стратегии в социологии принято обозначать как множественную триангуляцию [90]. (Термин «триангуляция» призван подчеркнуть сходство со способом определе­ния удаленности или месторасположения некоторого объекта, используемым в геодезии или радиопеленгации.) Множественная триангуляция помогает в ана­лизе различающихся определений ситуации, относящихся к одним и тем же элементам опыта.