Отец Федор снова бухается на колени и начинает по-черепашьи гоняться за инженером.

БРУНС — Почему, почему я должен продать свои стулья? Сколько вы ни бухайтесь на колени, я ничего не могу понять!

ОТЕЦ ФЕДОР — Да ведь это мои стулья!

БРУНС — То есть как это ваши? Откуда ваши? С ума вы спятили? Мусик! Теперь для меня все ясно! Это явный псих!

ОТЕЦ ФЕДОР — Мои…мои…

БРУНС — Что ж, по-вашему, я у вас их украл? Украл? Слышишь, Мусик? Это какой-то шантаж!

ОТЕЦ ФЕДОР — Ни боже мой.

БРУНС — Если я их у вас украл, то требуйте судом и не устраивайте в моем доме пандемониума! Слышишь, Мусик! До чего доходит нахальство! Пообедать не дадут по-человечески!

ОТЕЦ ФЕДОР – Что вы, конечно, вы не крали мои стулья… Но они все-равно мои! Те до революции пренадлежали мне! И они бесконечно дороги и мне и моей жене, умирающей сейчас в Воронеже! И только исполняя ее волю, я позволил себе узнать местонахождение стульев и явиться к гражданину Брунсу. Я не прошу подаяния. О, нет! Я достаточно обеспечен (небольшой свечной заводик в Самаре), чтобы усладить последние минуты жены покупкой старых стульев. Я готов не поскупиться и уплатить за весь гарнитур рублей двадцать.

БРУНС — Что? Двадцать рублей? За прекрасный гостиный гарнитур? Мусик! Ты слышишь? Это все-таки псих! Ей-богу, псих!

ОТЕЦ ФЕДОР — Я не псих. А единственно выполняя волю пославшей мя жены…

БРУНС — О, ч-черт, опять ползать начал. Мусик! Он опять ползает!

ОТЕЦ ФЕДОР (продолжая биться головой) — Назначьте же цену!

БРУНС — Не портите стены, чудак вы человек! Мусик, он, кажется, не псих. Просто, как видно, расстроен человек болезнью жены. Продать ему разве стулья? А? Отвяжется? А? А то он лоб разобьет.

МУСИК — А мы на чем сидеть будем?

БРУНС — Купим другие.

МУСИК — Это за двадцагь-то рублей?

БРУНС — За двадцать я, положим, не продам. Положим, не продам я и за двести… А за двести пятьдесят продам.

Страшный удар головой отца Федора о стену.

БРУНС — Ну, Мусик, это мне уже надоело. Во-первых, отойдите от стены не менее чем на три шага. Во-вторых, немедленно встаньте. В-третьих, мебель я продам за двести пятьдесят рублей, не меньше. Такую и за триста не купишь.

ОТЕЦ ФЕДОР — Не корысти ради, а токмо во исполнение воли больной жены.

БРУНС — Ну, милый, моя жена тоже больна. Правда, Мусик, у тебя легкие не в порядке. Но я не требую на этом основании, чтобы вы… ну… продали мне, положим, ваш пиджак за тридцать копеек…

ОТЕЦ ФЕДОР — Возьмите даром.

БРУНС — Вы ваши шутки бросьте. Ни в какие рассуждения я больше не пускаюсь. Стулья оценены мною в двести пятьдесят рублей, и я не уступлю ни копейки.

ОТЕЦ ФЕДОР — Пятьдесят!

БРУНС — Мусик! Позови Багратиона. Пусть проводит гражданина!

ОТЕЦ ФЕДОР — Не корысти ради…

БРУНС — Багратион!

Отец Федор в страхе убегает, а инженер садится за гусика.

В тот момент, когда инженер, подносит гусиную ножку к розовому рту,

В окне появляется умоляющее лицо отца Федора.

ОТЕЦ ФЕДОР — Не корысти ради… Пятьдесят пять рублей.

Инженер, не оглядываясь, зарычал. Отец Федор исчез.

В тот момент, когда инженер, второй раз иподносит гусиную ножку к розовому рту,

в окне снова появляется умоляющее лицо отца Федора, и снова, и снова…

ОТЕЦ ФЕДОР — Сто тридцать восемь!

ОТЕЦ ФЕДОР — Сто сорок один, не корысти ради, господин Брунс, а токмо…

ОТЕЦ ФЕДОР - Сто сорок четыре! Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя супруги!

БРУНС — Черт с вами! Двести рублей! Только отвяжитесь.

Брунс прислушивается… Тишина…

БРУНС — Ну и гусики теперь пошли!

 

МАТУШКА (читая письмо Федора) - «Товар нашел вышли двести тридцать телеграфом продай что хочешь Федя».

ОТЕЦ ФЕДОР (читая письмо матушки) - «Продала все осталась без одной копейки целую и жду. Катя».

 

ОТЕЦ ФЕДОР — Я принес деньги, уступили бы малость.

БРУНС — Мусик, я не могу больше.

ОТЕЦ ФЕДОР — Да нет, я деньги принес, двести рублей. Как вы говорили.

БРУНС — Мусик! Возьми у него деньги! Дай ему стулья! И пусть сделает все это поскорее. У меня мигрень!..

МУЗЫКАНТЫ:

5 - Цель всей жизни была достигнута. Свечной заводик в Самаре сам лез в руки. 2 -Бриллианты сыпались в карманы, как семечки.

3 -Двенадцать стульев один за другим были погружены в фургон.

4 -Нетерпение охватывало отца Федора. Под полою у него за витой шнурок был заткнут топорик.

Минуту он находится в сомнении —с какого стула начинать.

ОТЕЦ ФЕДОР — Ага! Я т-тебе покажу!

И он бросается на стул, как на живую тварь.

ОТЕЦ ФЕДОР — Ага! Ага! Ага!

МУЗЫКАНТЫ:

2 - Стулья выходили из строя один за другим. Ярость отца Федора все увеличивалась. Увеличивался и шторм.

3 - От Батума до Синопа стоял великий шум. Шторм вертелся в Черном море, выбрасывая тысячетонные валы на берега Трапезонта, Ялты, Одессы и Констанцы.

4 - За тишиной Босфора и Дарданелл гремело Средиземное море.

5 - За Гибралтарским проливом бился о Европу Атлантический океан. Сердитая вода опоясывала земной шар.

6 - А на батумском берегу стоял крохотный алчный человечек и, обливаясь потом, разрубал последний стул.

8 - Через минуту все было кончено. Отчаяние охватило отца Федора. Бросив остолбенелый взгляд на навороченную им гору ножек, спинок и пружин, отец Федор завизжал и, бросился прочь.

СЦЕНА 31

Землятресение

ОСТАП - Театр Колумба выехал в Тифлис по железной дороге. Но денег у нас Киса –нет! Так что придется идти в Тифлис пешком. Очаровательные виды. Захватывающий пейзаж. Чудный горный воздух! Нам повезло, Киса, ночью шел дождь, и нам не придется глотать пыль. Вдыхайте, предводитель, чистый воздух. Пойте. Вспоминайте кавказские стихи. Ведите себя как полагается!..

МУЗЫКАНТЫ: 10 - Опять идти! На этот раз в Тифлис, на этот раз по красивейшей в мире дороге. Но Ипполиту Матвеевичу было все равно. Он не смотрел по сторонам, как Остап. Он решительно не замечал Терека, который начинал уже погромыхивать на дне долины. И только сияющие под солнцем ледяные вершины смутно напоминали ему блеск бриллиантов.

1- На четвертый день, концессионеры спустились по зигзагам шоссе в Кайшаурскую долину. Тут было жаркое солнце, и кости компаньонов, порядком промерзшие на Крестовом перевале, быстро отогрелись.

2 -Дарьяльские скалы, мрак и холод перевала сменились зеленью и домовитостью глубочайшей долины. Путники шли над Арагвой, спускались в долину, населенную людьми, изобилующую домашним скотом и пищей. Здесь можно было выпросить кое-что, что-то заработать или просто украсть. Это было Закавказье

3 - На третий день, путники подошли к Мцхету — древней столице Грузии.

4 - Здесь, концессионеры свели дружбу с крестьянином, который привез их на арбе в Тифлис к одиннадцати часам вечера.

5 - Там концессионеры узнали – что Московский театр Колумба, закончив гастроли в Тифлисе, выехал на гастроли в Ялту. Придется перебрасываться на Крымский полуостров.

6 - Были куплены билеты в Батум и заказаны места во втором классе парохода «Пестель», который отходил из Батума на Одессу.

7 - Не заходя в Анапу, из-за шторма, «Пестель» повернул в открытое море и взял курс прямо на Ялту.

8 - К Ялте подошли в штилевую погоду, в изнуряющее солнечное утро, и друзья первыми сошли на раскаленную набережную. Казалось, что Ялта растает и стечет в море.

9 -Весь день концессионеры провели в гостинице, сидя голыми на полу и поминутно бегая в ванную под душ. Но вода лилась теплая, как скверный чай и от жары не было спасения.

10 -К восьми часам вечера, проклиная все стулья на свете, компаньоны напялили горячие штиблеты и пошли в театр Колумба, где шла все та же «Женитьба».

 

ОСТАП — Кажется спектакль закончился. За мной, Киса! В случае чего мы — не нашедшие выхода из театра провинциалы. Идите сюда! (посветив фонарем) Видите? Вот! Вот он – одинадцатый стул! Вот наше будущее, настоящее и прошедшее! Держите фонарь, Киса, а я его вскрою! Ну-с… (тянется к стулу)

Гаснет свет. Шум и гам, звук битого стекла. Луч фонаря прыгает по сцене и вскоре гаснет.

ВОРОБЬЯНИНОВ - Мама! Товарищ Бендер! Что это такое? Куда провалился стул? Что это?

ОСТАП – Это то, что нам нужно немедленно удирать на улицу, пока нас не завалило стеной. Скорей! Скорей! Дайте руку, шляпа!..

ВОРОБЬЯНИНОВ – А! Вот он! Целый и невредимый стул! Давайте плоскогубцы!

ОСТАП - Идиот вы паршивый! Сейчас потолок обвалится, а он тут с ума сходит! Скорее на воздух.

ВОРОБЬЯНИНОВ - Плоскогубцы!

ОСТАП - Ну вас к черту! Пропадайте здесь с вашим стулом! А мне моя жизнь дорога как память!

- Было двенадцать часов и четырнадцать минут. Это был первый удар большого крымского землетрясения 1927 года. Удар в девять баллов, причинивший неисчислимые бедствия всему полуострову.