Концепт как категория лингвокультурологии

 

С позиций культурологически ориентированной лингвистики сделан целый ряд весьма успешных попыток осмыслить специфическую фиксацию культурно значимых явлений и характеристик бытия в форме языковых знаков. В этом смысле особую значимость имеют исследования по лингвострановедению, прежде всего известная книга Е.М.Верещагина и В.Г.Костомарова «Лингвострановедческая теория слова» (1980). Рассматривая языковые единицы как органическую часть естественного бытия человека в его социальной и природной среде, лингвисты исходят из тезиса о том, что лингвокультурное освещение языка есть сопоставительное изучение этого языка в сравнении с иностранным либо родным. Поэтому в качестве единиц изучения фигурируют реалии, т.е. те факты действительности, которые объективно присущи только данной этнокультурной общности (наименования одежды, строений, еды, обрядов и т.д.), лакуны, т.е. "минус-факты" действительности, значимые отсутствия определенных обозначений, как правило, в лексической системе одного языка по сравнению с другим, и, разумеется, фоновые значения, т.е. содержательные характеристики конкретных и абстрактных наименований, требующие для адекватного понимания дополнительной информации о культуре данного народа.

Лингвострановедческий подход к слову выражается в виде комментария: то или иное явление аксиоматически квалифицируется как культурно значимое и объясняется с привлечением данных из истории, мифологии, фольклора. В этом смысле особенно важны учебные словари, включающие такие комментарии (Тульнова, 1996).

Обычно в качестве лингвокультурной координаты языка выступает идиоматичность языкового знака. В этом смысле внутренняя форма слова является наиболее ярким показателем этнокультурного своеобразия соответствующего коммуникативного коллектива. Но этот тезис наиболее уязвим в спорах о своеобразии менталитета того или иного народа, поскольку вычленяемые фрагменты действительности многомерны, а в основу номинации может быть положен лишь один признак. Элемент случайности выбора того или иного признака, несомненно, имеет место. Вместе с тем вся целостность случайных наименований уже не является случайной: во-первых, эти наименования прошли естественный отбор и закрепились в коллективной коммуникативной практике как наиболее удобные, подходящие для данного языкового коллектива способы обозначения действительности, во-вторых, в единой системе наименований образуются своеобразные силовые линии, привычные способы выделения признака, образующие смысловой каркас познаваемого через язык мира. Речь идет о моделируемой идиоматичности (Савицкий, 1993). Например, в современном русском языковом сознании с разной степенью частотности и узнаваемости живут образные идиоматические выражения, исходным моментом для которых послужила идея шитья: " шито белыми нитками " (неумело скрыто что-либо), " шито-крыто " (в полной тайне), " не лыком шит " (не хуже других), " криво скроен, но крепко сшит " (некрасив, но силен и вынослив), " из этого можно шить шубу " (получить пользу), " шить дело кому-либо / на кого-либо " (необоснованно заводить уголовное дело), " пришей кобыле хвост " (быть неуместным), " расшивать узкие места " (решать проблемы), " рот до ушей, хоть завязочки пришей " (не к месту улыбаться и смеяться) и т.д. На мой взгляд, все эти выражения идиоматичны по-разному: сама идея шитья как действия, в результате которого меняется качество предмета, осмысливается с точки зрения эффективности (с различным оценочным знаком), целесообразности (бессмысленности), символизации (метонимический перенос в сфере судопроизводства), гиперболизации (завязать рот). Для русского крестьянского быта лыко (внутренняя часть коры молодых деревьев, из которой плели лапти, вязали корзины) ассоциировалось с простотой и незатейливостью выполнения дела (если о ком-то говорилось "лыка не вяжет", значит, он был сильно пьян). Шуба — это дорогая теплая меховая одежда, очень нужная зимой, отсюда и акцентированное понятие пользы (вариант: "Из "спасибо" шубы не сошьешь"). В английском языке идея шитья выливается в другие идиомы: A stitch in time (saves nine) — своевременная мера ("Один стежок, сделанный вовремя, стоит девяти"); Don't stitch your seam before you've tacked it — Не зашивай шов без наметки, т.е. сначала прикинь, а потом берись за дело основательно; without a stitch to one's back — голышом (без стежка на спине). Английские выражения менее привязаны к ежедневному быту носителей языка, чем приведенные русские, более дидактичны, в меньшей мере насыщены юмором или иронией. Вероятно, для английского языкового сознания сфера шитья не представлялась столь значимой для сравнений.

Сравнивая конкретные идиоматические выражения в разных языках, мы неизбежно констатируем наличие определенного мыслительного конструкта, объединяющего эти выражения, и специфическое различие в форме, привязывающей соответствующую идею к реальности. Например, не следует принимать желаемое за действительное: "Не скажи "гоп", пока не перепрыгнешь", "Never cackle till your egg is laid" ("Не кудахтай, пока не снес яичка"), "(Не следует) делить шкуру неубитого медведя", "Цыплят по осени считают", "Хвали день вечером" и т.д. Эти выражения постоянно создаются и проходят своеобразную обкатку в соответствующих ситуациях, например, в анекдотах: Человек покупает лотерейный билет, мечтая выиграть автомобиль, и представляет себе ситуацию, когда все, кто не верил в его удачу, придут покататься на его машине, и, увлекшись, говорит: "Вон с моей машины!" Эта фраза встраивается в приведенный выше фразеологический ряд. Отсюда следует, что конкретное изолированное выражение вряд ли свидетельствует о специфике менталитета народа, но совокупность этих выражений может дать нам основания для определения тех или иных тенденций в картировании реальности.

Более информативным для моделирования лингвокультурной специфики того или иного сообщества представляется понятие картины мира, в том числе языковой картины мира, mapping of the world (в англоязычной традиции — картирования мира). Имеется в виду не своеобразное обозначение того, что уже выделено и расклассифицировано (там мы сталкиваемся с языковой техникой, со способами номинации, уникальная совокупность которых составляет специфику языковой формы), а собственно выделение, фрагментация, освоение действительности.

 

Основной единицей лингвокультурологии является культурный концепт – многомерное смысловое образование, в котором выделяютсяценностная, образная и понятийная стороны.

К числу онтологических характеристик языковой картины мира в данной работе предлагается отнести следующие признаки: 1) наличие имен концептов, 2) неравномерная концептуализация разных фрагментов действительности в зависимости от их важности для жизни соответствующего этноса, 3) специфическая комбинаторика ассоциативных признаков этих концептов, 4) специфическая квалификация определенных предметных областей, 5) специфическая ориентация этих областей на ту или иную сферу общения.

Мы говорим о наличии имен концептов в том случае, если концептуализируемая область осмыслена в языковом сознании и получает однословное обозначение. Концептуализация действительности осуществляется как обозначение, выражение и описание.

Обозначение есть выделение того, что актуально для данной лингвокультуры, и присвоение этому фрагменту осмысливаемой действительности специального знака. В предметном мире обозначение выделяет предмет, устанавливая его место в окружающей действительности. Обозначение может иметь различные степени точности. Например, если кто-либо хочет сказать, что у него болит зуб, он может уточнить это следующим образом: 1) стандартное обозначение предмета (зуб); 2) генерализирую–щее обозначение (костный орган); 3) уточняющее обозначение (клык); 4) специальное уточняющее обозначение (нижний левый клык). Стандартное и уточняющее обозначения относятся к наивно-языковой концептуализации, генерализирующее и специальное уточняющее – к специальной сфере общения. Обозначение в сфере непредметных сущностей – это выделение качеств и процессов и присвоение им имен. Например: procrastination – откладывание на потом, перенесение на более позднее время, промедление.

Выражение концепта – это вся совокупность языковых и неязыковых средств, прямо или косвенно иллюстрирующих, уточняющих и развивающих его содержание. Проиллюстрирую приведенный концепт'откладывание на потом':

Я хорошо помню мою первую педпрактику – волнение перед пробными уроками, лица веселых шестиклассников, их каверзные вопросы, беседы с учителем-методистом. Но еще была отчетная документация, конспекты, педагогический дневник, который надо было регулярно вести… Как мне не хотелось заниматься этим бумаготворчеством! Когда до конца практики осталась неделя, я сказал себе: все, дальше тянуть некуда, но потом решил, что добрые однокурсницы, прилежные отличницы, не оставят меня в беде. Но не тут-то было! Девушки, сославшись на разные причины, в этот раз мне не помогли. Я помню, как я писал этот дневник всю ночь. Это было не самое удачное мое произведение. Но все же мне было немного обидно, когда я узнал, что моя итоговая оценка за педпрактику снижена из-за "двойки" за этот дневник. Преподаватель кафедры педагогики сухо констатировал: "Есть требования для всех". А потом добавил: "Вам будет очень трудно работать в школе, если Вы не поймете, насколько важна правильно оформленная документация".

В этом тексте нет обозначения концепта, о котором идет речь, но приводятся ситуативные характеристики, раскрывающие его суть: необходимость выполнения действия, неинтересное занятие, нежелание выполнять действие, надежда на то, что удастся в последний момент выполнить работу, отрицательный результат. Сочинение на тему или составление учебного "топика" на иностранном языке – это типичная иллюстрация выражения концепта. Следует заметить, что концепт может находить выражение, даже не имея специального словесного обозначения.

Описание концепта – это специальные исследовательские процедуры толкования значения его имени и ближайших обозначений. Например: 1) дефинирование (to procrastinate – fml to delay repeatedly and without good reason in doing something that must be done (LDELC); delaying something that must be done, often because it is unpleasant or boring (CIDE); выделяются смысловые признаки: категориальный статус – "действие", тематическая конкретизация – "перенос на более поздний срок", характеристика – "неоднократность", внешняя отрицательная оценка – "отсутствие уважительной причины", внутренняя отрицательная оценка – "неприятно", "скучно", модальность долженствования – "необходимость выполнения действия"); 2) контекстуальный анализ (" As we do this we are less and less able to act positively as we resort to distractions and procrastination to prevent us dealing with what we have suppressed and keep our minds as quiet as possible " (BNC); выделяются ассоциативно связанные смысловые признаки "неспособность действовать", "отвлечение, помеха", "покой"); 3) этимологический анализ (Latin procrastinare procrastinat- (as pro-1, crastinus ‘of tomorrow’ from cras ‘tomorrow’) (COD); корень слова – "завтра"); 4) паремиологический анализ (Procrastination is the thief of time; Never put off till tomorrow what you can do today; Time is money; нормы поведения: следует ценить время, не следует откладывать дела на потом); 5) интервьюирование, анкетирование, комментирование (Procrastination or Rat Race – what would you choose and why? What would you name next to procrastination?).

Неравномерная концептуализация различных фрагментов действительности проявляется в виде номинативной плотности – одни явления действительности получают детальное и множественное однословное наименование, между лексическими и фразеологическими выражениями соответствующих концептов устанавливаются различные системные отношения уточнения, сходства и различия, в то время как другие явления обозначаются общим недифференцированным знаком. Так, применительно к концепту "путешествие" в русской и китайской лингвокультурах (китайский материал представлен в диссертационном исследовании Лю Цзюань) можно установить определенную асимметрию в уточнении аспектов действия: в китайском языке детально охарактеризованы на лексическом уровне в однословном выражении различные типы путешественников, например, путешествующие императоры или аристократы. В русском языке этого нет. С аналогичным примером асимметрии мы сталкиваемся при концептуализации запахов: в китайском языке однословно зафиксировано гораздо больше конкретных разновидностей запахов, чем в русском (Сунь Хуэйцзе, 2001).

Специфическая комбинаторика признаков, выделяемых у различных концептов, связана с различной практикой освоения действительности (например, голубь – съедобная либо несъедобная птица, веер – аксессуар сугубо женского либо женского и мужского использования). Комбинаторика концептов уточняется идиоматичной комбинаторикой лексических единиц, выражающих соответствующие концепты (приведем русские и эквивалентные им английские и китайские словосочетания в словарной интерпретации и буквальном переводе: рус. крепкий чай – англ. strong tea – "сильный", кит. густой чай; рус. черствый хлеб – англ. stale bread – затхлый, пахнущий сыростью и плесенью (не удивительно в условиях английского климата), кит. твердый хлеб; рус. вилять хвостом – англ. wag – быстро и энергично махать хвостом, кит. махать хвостом; рус. поставить плохую оценку – англ. give – давать оценку, кит. ударить плохой оценкой; рус. привлечь к ответственности – англ. to make answer for – заставить отвечать, кит. доискиваться).

Специфическая квалификация концептов объясняется культурными доминантами поведения, исторически закрепленными ценностными ориентациями, принятыми в соответствующей лингвокультуре. Например, во всех сообществах дети с любовью и уважением относятся к своим родителям, но степень привязанности взрослых детей к своим старым родителям в традиционной китайской культуре отличается от образцов поведения, принятых в других этнических сообществах: любое желание родителей является законом для детей, и такое поведение получает одобрительную оценку в Китае. В Китае принято оказывать уважение людям старшего возраста, при этом статусный знак уважения направлен не только на повышение статуса того, кому оказывается уважение (это свойственно всем лингвокультурам), но и на принижение собственного статуса говорящего (это характерно для культур Юго-Восточной Азии). Паремиологические единицы в китайском языке подчеркивают необходимость такой маркированной индикации собственного статуса в разных сферах, в том числе и применительно к ситуациям путешествия. Показательна китайская пословица: Чем чаще будешь называть кого-нибудь старшим братом, тем меньше тебе придется карабкаться в гору.

Специфическая ориентация определенных концептов на ту или иную сферу общения выражается в том, что определенные смысловые образования оцениваются в той или иной лингвокультуре как относящиеся к высокому либо нейтральному, либо сниженному регистру общения. Применительно к концепту "путешествие" можно заметить, что в русском языке осуждается хождение без цели (слоняться, шататься, болтаться, таскаться, шляться, шлёндать), и все эти единицы употребительны в сниженном регистре общения. Скорость передвижения также оценивается относительно приемлемой нормы: плохо " тащиться ", т.е. двигаться чересчур медленно, но плохо и " шнырять ", т.е. двигаться слишком быстро, при этом данные слова также являются стилистически сниженными. В китайском языке осуждается праздное путешествие, характерны следующие комбинации компонентов соответствующих иероглифов: you yan – путешествие + пир, you pan – путешествие + обвивать что-либо, you dang – путешествие + распущенность, yi you – праздный + путешествие.

Полное отсутствие концепта в той или иной лингвокультуре – явление весьма редкое, более редкое, чем отсутствие однословного выражения для определенного концепта. Различие между культурами проявляется в количественном и комбинаторном предпочтении признаков при концептуализации мира. Объяснение таких предпочтений требует обращения к истории, психологии, философии того или иного народа.

Подчеркнем, что важнейшим объективным показателем актуальности той или иной сферы действительности для конкретного сообщества является понятие номинативной плотности, т.е. детализация обозначаемого фрагмента реальности, множественное вариативное обозначение и сложные смысловые оттенки обозначаемого. В качестве хрестоматийных примеров обычно говорят о снеге у эскимосов и песке – у арабов. Показателем номинативной плотности является, в частности, однословное обозначение некоторого понятия в одном языке по сравнению с неоднословным обозначением в этом же языке и в других языках (например, мы говорим по-русски о коровьем, козьем, кобыльем, верблюжьем молоке, при этом обозначение без определения, как и положено наиболее частотному, т.е. немаркированному обозначению, относится к коровьему молоку; у тюркских народов есть однословные обозначения кисломолочных напитков из кобыльего и верблюжьего молока: кумыс и шубат). Речь идет о выделении признаков, свидетельствующих об этнокультурном своеобразии народа.

Некоторые признаки лежат на поверхности, например, ясно, что исходя из островного положения Англии, высокой занятости населения в области мореплавания, важности приливов и отливов для ежедневной жизни англичан, а также большого удельного веса рыбы и рыбопродуктов в их рационе, соответствующие стороны действительности получат детальное наименование. Сравним в русском плыть — о живом существе, о корабле, о щепке в воде и на поверхности воды (дрейфовать — специальный термин) и в английском — to swim, to sail, to navigate, to float, to drift, где выделяются признаки живого существа (контролируемости действия), плавания на корабле, управления кораблем, плавания как удерживания на поверхности воды, плавания как бесконтрольного движения в толще воды. В русском языке идея контролируемости плавания находит тонкое различие в глаголах: затонуть – о предмете, о корабле и утопать – о живом существе (отсюда утопающий и утопленник), в английском есть очевидное различие между погружением предмета в воду или иную среду (to sink) и затоплением живого организма (to drown). Вместе с тем любая конкретная предметная область раскрывается в прямых и метафорических обозначениях с неизбежным выделением этнокультурно значимых моментов.

При осмыслении и языковой фиксации понятия "рыба" получают освещение различные объективные признаки рыб — рыбы живут только в воде, не издают звуков, они годятся в пищу, их ловят специальными приспособлениями, будучи пойманы, они скоро портятся и т.д. Сравнивая качества людей с характеристиками рыб, представители разных культур неизбежно выделяют универсальные и этноспецифические признаки, по которым проходит сравнение. Например, в английском и русском языках совпадают сравнения "нем как рыба" — "as dumb as a fish". По-видимому, достаточным признаком для того, чтобы говорить о лингвокультурной специфике обозначения мира, является способ экземплификации (конкретизации): какие конкретные явления или предметы приходят в голову носителям данной культуры в первую очередь и, повторяясь, фиксируются в языке для того, чтобы обозначить в переносном смысле более абстрактные вещи? Ясно, что это будут те явления и предметы, с которыми люди чаще всего сталкиваются в повседневной жизни. Например: To venture a small fish to catch a great one (fish — ценность) — "пожертвовать малым, чтобы получить большое"; The great fish eat up the small (fish – агрессор и fish — жертва) — "большие рыбы пожирают маленьких".

Помимо функции экземплификации важным показателем культурной специфики является функция квалификации. В русском языке получают квалификацию определенные качества людей, сравниваемых с рыбами ("рыбья кровь" — холодный, бесчувственный человек), в английском некоторые рыбы оцениваются иначе: he is fighting like a pike — дерется, борется за жизнь, как щука, которую вытаскивают из воды; в русском языковом сознании очень актуален образ "биться как рыба об лед" — идея безысходности, в английском этого нет. Понятие fish в английском языковом сознании весьма размыто: He is a queer fish. — Странный он человек. В английском и русском подчеркивается естественность водной среды для рыбы — "как рыба в воде" в русском и like a fish out of water в английском. Идея целесообразности усилий прослеживается в русской поговорке "Не учи рыбу плавать" — не следует учить экспертов делать свое дело или прилагать усилия для мобилизации того, что функционирует по своей природе. Для англичан важно выделение интеллектуальных качеств человека через сравнение с рыбой (It is a silly fish that is caught twice with the same bait. — Только глупую рыбку можно дважды поймать на одну и ту же наживку, по-русски мы предпочитаем обозначать эту ситуацию через выражение "наступить на те же грабли"; That fish will soon be caught that nibbles at every bait — Рыбка, которая клюет на каждую приманку, скоро будет на крючке); для русских на первый план выходит идея усилий и трудностей в связи с ловлей рыбы, для англичан — идея изобретательности: "Без труда не вытащишь рыбку из пруда", "Чтобы рыбку съесть, надо в воду лезть" и The fish may be caught in a net that will not come to a hook — "Сетью можно поймать ту рыбу, которая не пойдет на крючок" и наоборот: Fish will not enter the net, but rather turn back — "Рыба не пойдет в сеть сама, а скорее всего повернет назад".

В русском языке излюбленным приемом является контрастное очевидное (до абсурдности) сопоставление, например, "нужен, как рыбе зонтик" (совершенно не нужен), "на рыбьем меху" (не предохраняющий от холода); годится любое нелепое сравнение: "Лучше маленькая рыбка, чем большой таракан" — это высказывание функционирует, по-видимому, как ответная реплика в оправдании тех или иных действий. Англичане любят иной прием ведения беседы — перевод сообщения в намек: "I have other fish to fry". — "У меня есть другая рыба для поджаривания", сравним: It's not my cup of tea. — "Это не моя чашка чая", т.е. не то, что мне нравится. Весьма актуальная для русского языкового сознания тема коррумпированности всякой земной власти отливается в формулу "Рыба гниет с головы" (эта сентенция фигурирует во многих языках), англичане делают иные выводы, отталкиваясь от того, что рыба скоро портится: Fish and company stink in three days — "Рыба и компания протухают за три дня", для англоязычного сообщества очень важна идея сознательного поддержания хороших отношений между людьми, учет и упреждение возможных конфликтов. Следует отметить еще один прием осмысления ситуации: He has well fished and caught a frog — "(Он) неплохо порыбачил — лягушку поймал", это ироничное высказывание легко обращается в самоиронию. Впрочем, следует отметить и полный параллелизм образов "Ловить рыбку в мутной воде" и "Ни рыба, ни мясо" в русском и английском. Англичане предпочитают говорить не о рыбе вообще, а о породе рыб, например, red herring — обман, "копченая селедка", которую протаскивали на веревке по тропинке, чтобы собака потеряла след.

Эти и многие другие примеры свидетельствуют о том, что при всей внешней хаотичности образов, эмоциональных оценок, связанных с конкретными предметными ситуациями, в лингвокультуре объективно выделяются и верифицируются комплексные знаки особой природы — культурные концепты. В.Г.Зусман справедливо отмечает, что "концепт всегда представляет собой часть целого, несущую на себе отпечаток системы в целом. <…> Концепт – микромодель культуры, а культура – макромодель концепта. Концепт порождает культуру и порождается ею" (Зусман, 2001, с.41). Очевидна параллель между человеком как микрокосмом и космосом, с одной стороны, и концептом и культурой, с другой стороны. Такая параллель интересна и в эвристическом отношении: отталкиваясь от анализа одного культурного концепта, мы в принципе можем реконструировать при последовательном развертывании всю систему концептов определенной культуры.

Если при анализе идиоматичности мы должны отталкиваться от формы знака, от языковой данности, то изучение культурных концептов — это движение от психических, социально-культурных образований в сторону их вариативной фиксации в языке и не только в языке. Понимание концептов весьма вариативно в современной лингвистике. Не вызывает споров лишь то положение, что концепт принадлежит сознанию и включает, в отличие от понятия, не только описательно-классификационные, но и чувственно-волевые и образно-эмпирические характеристики. Концепты не только мыслятся, но и переживаются (Степанов, 1997, с.41).

Если не принимать во внимание те работы, в которых концепт и понятие отождествляются, то существующие в лингвистике подходы к пониманию концепта сводятся к лингвокогнитивному и лингвокультурному осмыслению этих явлений (Воркачев, 2002).

Концепт как лингвокогнитивное явление – это единица "ментальных или психических ресурсов нашего сознания и той информационной структуры, которая отражает знания и опыт человека; оперативная содержательная единица памяти, ментального лексикона, концептуальной системы и языка мозга (lingua mentalis), всей картины мира, отраженной в человеческой психике” (Кубрякова, 1996, с.90). Часть концептов имеет языковую “привязку”, другие концепты представлены в психике особыми ментальными репрезентациями — образами, картинками, схемами и т.п. (Там же).

Для психолингвиста концепт – это "спонтанно функционирующее в познавательной и коммуникативной деятельности индивида базовое перцептивно-когнитивно-аффективное образование динамического характера, подчиняющееся закономерностям психической жизни человека и вследствие этого по ряду параметров отличающееся от понятий и значений как продуктов научного описания с позиций лингвистической теории" (Залевская, 2001, с.39). При этом подчеркивается принципиально невербальная природа концепта, с одной стороны, и сложное строение концептов, с другой стороны: каждый концепт, как отмечает К.Харди, является "констелляцией элементов и процессов всех возможных видов (поэтому любое самое абстрактное понятие увязано со своими чувственными корнями)" (цит. по: Залевская, 2001, с.39). А.А.Залевская проводит четкое различие между концептами как достоянием индивида и конструктами как редуцированными на логико-рациональной основе продуктами научного описания концептов, таких как значения и понятия. Соглашаясь с тем, что образ мира значительно богаче языковой картины мира и непременно включает перцептивные и аффективные составляющие, я бы хотел подчеркнуть включенность языковых знаков в сеть многомерных смыслов, образующих как индивидуальное достояние личности, так и коллективную систему социально транслируемого опыта.

Принципиально иное понимание концепта предлагает А.Соломоник, который считает, что концепт – это абстрактное научное понятие, выработанное на базе конкретного житейского понятия (Соломоник, 1995, с.246). Такой подход согласуется с позицией С.Д.Кацнельсона, противопоставлявшего формальные и содержательные понятия, первые соотносимы с обиходными знаниями и фиксируются в обычных толковых словарях, вторые – с научными и объясняются в энциклопедических справочниках. Такая дифференциация понятий базируется на известном противопоставлении ближайшего и дальнейшего значения слова, по А.А.Потебне. Принятая в когнитивной лингвистике модель "представление – понятие" уточняется в таком случае как "представление – обыденное понятие – научное понятие". Разница между обыденным и научным понятием заключается в стихийном обобщении своего опыта на уровне обыденного понятия и использовании дедукции и индукции на уровне научного понятия. Бесспорно, между любыми уровневыми образованиями можно найти промежуточные явления, есть ментальные сущности, которые можно было бы определить как не совсем представления или уже не представления, но еще не понятия. Такое понимание концепта по своей сути является логико-семантическим и, следовательно, лингвокогнитивным.

С позиций когнитивной лингвистики концепт понимается как заместитель понятия, как “намек на возможное значение” и как “отклик на предшествующий языковой опыт человека” (Лихачев, 1997, с.282), т.е. концепт трактуется как индивидуальный смысл в отличие от коллективного, словарно закрепленного значения. Совокупность концептов образует концептосферу данного народа и соответственно данного языка, что имеет непосредственное отношение к языковой картине мира.

Лингвокультурный подход к пониманию концепта (= культурного концепта) состоит в том, что концепт признается базовой единицей культуры, ее концентратом. Ю.С.Степанов (1997, с.41) пишет, что “в структуру концепта входит все то, что и делает его фактом культуры — исходная форма (этимология); сжатая до основных признаков содержания история; современные ассоциации; оценки и т.д." Концепты в этом понимании часто соотносятся с наивной картиной мира, противопоставляемой научной картине мира, исследователи говорят о “понятиях практической философии”, таких как “истина”, “судьба”, “добро” и т.д. “Обыденная философия есть результат взаимодействия ряда факторов, таких как национальная традиция и фольклор, религия и идеология, жизненный опыт и образы искусства, ощущения и системы ценностей” (Арутюнова, 1993, с.3).

По мнению В.П.Нерознака, мы можем говорить о концепте национальной культуры в том случае, если при переводе на другой язык в том языке нет дословного эквивалента соответствующего концепта: "безэквивалентная лексика, или то, что обычно называют "непереводимое в переводе" и есть тот лексикон, на материале которого и следует составлять списки фундаментальных национально-культурных концептов" (Нерознак, 1998, с.85). Этот подход к изучению концептов весьма интересен и в максимальной степени объективен. В самом деле, можно вести дискуссии, является ли Гамлет концептом русской культуры, но, например, понятия "порядочность" и "пошлость" с трудом поддаются переводу на другие языки.

Лингвокогнитивный и лингвокультурный подходы к пониманию концепта не являются взаимоисключающими: концепт как ментальное образование в сознании индивида есть выход на концептосферу социума, т.е. в конечном счете на культуру, а концепт как единица культуры есть фиксация коллективного опыта, который становится достоянием индивида. Иначе говоря, эти подходы различаются векторами по отношению к индивиду: лингвокогнитивный концепт – это направление от индивидуального сознания к культуре, а лингвокультурный концепт – это направление от культуры к индивидуальному сознанию. Это различие сопоставимо с генеративной и интерпретативной моделями общения, при этом мы понимаем, что разделение движения вовне и движения вовнутрь является исследовательским приемом, в реальности движение является целостным многомерным процессом.

Развиваемый в данной работе лингвокультурный подход представляет собой конкретизацию изучения культурных концептов с точки зрения их ценностного компонента. Имеется в виду сопоставление отношения к тем или иным предметам, явлениям, идеям, которые представляют ценность для носителей культуры. Ценности, высшие ориентиры, определяющие поведение людей, составляют наиболее важную часть языковой картины мира. Эти ценности не выражены явно в каком-либо тексте целиком. Хотя и существуют этические кодексы типа Десяти Заповедей, но они охватывают ничтожно малую часть ценностей. Ценности существуют в культуре не изолированно, а взаимосвязанно и составляют ценностную картину мира (часть языковой картины мира). Лингвистически они могут быть описаны в виде культурных концептов, т.е. многомерных, культурно-значимых социопсихических образований в коллективном сознании, опредмеченных в той или иной языковой форме. Главное в концепте — это "многомерность и дискретная целостность смысла, существующего тем не менее в непрерывном культурно-историческом пространстве и поэтому предрасположенного к культурной (и культурогенной!) трансляции из одной предметной области в другую" (Ляпин, 1997, с.19). В культурных концептах выделяются по меньшей мере три стороны — образ, понятие и ценность. В этом смысле можно сказать, что культурные концепты соответствуют тем базовым оппозициям, которые определяют картину мира. Различие заключается в количестве этих единиц: число базовых оппозиций весьма ограничено, а число культурных концептов может быть достаточно большим. Обратим внимание на то, что ценностный подход к изучению и описанию концептов учитывает важность аффективной стороны концепта в психолингвистическом понимании этого явления. Образная составляющая культурного концепта коррелирует с перцептивной и когнитивной сторонами концепта как психолингвистического феномена, а понятийная составляющая представляет собой выход на языковое воплощение рассматриваемого явления (в этом плане понятийную сторону концепта можно было бы назвать фактуальной – Карасик, Слышкин, 2001, с.78). Предлагаемый интегральный подход к пониманию концепта позволяет систематизировать различные понимания этих ментальных сущностей.

Необходимо отметить, что культурные концепты — явление неоднородное. Прежде всего, они различаются по принадлежности тому или иному социальному слою общества. Иначе говоря, можно утверждать, что если в обществе выделяются четко очерченные социальные группы, то и существуют концептосферы этих групп. Этническое не проявляется изолированно, но находит выражение через социальное. Строго говоря, существует социоэтническое самосознание индивидуума, и в этом самосознании выделяются культурные концепты. Разумеется, речь не идет о вульгарной социологизации языка, мы не утверждаем, что английские рабочие и английские банкиры говорят на разных языках, их концептосферы в значительной мере пересекаются применительно к понятиям, выражаемым основным словарным фондом, но есть и области несопоставимых концептов. Измерение индивидуальных, микрогрупповых, классовых (и других макрогрупповых) и общенациональных концептов — это перспективная задача социолингвистики. С позиций социолингвистики, таким образом, можно противопоставить, по меньшей мере, три типа культурных концептов: этнокультурные, социокультурные и индивидуально-культурные. Иначе говоря, существуют ментальные образования, актуальные для этнокультуры в целом, для той или иной группы в рамках данной лингвокультуры и, наконец, для индивидуума. Такое понимание концептов позволяет совместить различные подходы к их интерпретации.

Примером русского этнокультурного концепта является 'щедрость' – способность охотно делиться с другими своими средствами, имуществом и т.п. (БТС); это качество характера есть и у других народов, но степень важности этого качества и отсутствие ограничений в тех ситуациях, когда трезвый расчет диктует такие ограничения ввести (это особенно характерно для ритуала гостеприимства), превращает данный концепт в особый опознавательный знак русской культуры. По мнению О.А.Леонтович (2002), к числу важнейших концептов, определяющих сущность современной американской лингвокультуры, относятся ментальные образования 'self', 'privacy', 'challenge', 'efficiency'. Например, слово challenge определяется в лингвострановедческом словаре "Жизнь и культура США" следующим образом: 1) задача, 2) проблема, 3) испытание, 4) вызов. Это слово – одно из ключевых для понимания американского национального характера; оно выражает отвагу, готовность рисковать, чтобы испытать себя, дух авантюризма, стремление к соперничеству и т.д. (Леонтович, Шейгал, 1998).