Ценностный аспект языковой личности

 

Ценностный план коммуникативной личности проявляется в нормах поведения, закрепленных в языке. Нормы поведения обобщают и регулируют множество конкретных ситуаций общения и поэтому относятся к особо важным знаниям, фиксируемым в значениях слов и фразеологизмов. Эти нормы неоднородны, и их лингвистическое исследование представляет интерес как в практическом плане (для понимания инокультурных ценностей и обучения адекватному поведению на соответствующем иностранном языке), так и в теоретическом (для выявления природы сохранения разных типов знания в языке).

Нормы поведения имеют прототипный характер, т.е. мы храним в памяти знания о типичных установках, действиях, ожиданиях ответных действий и оценочных реакциях применительно к тем или иным ситуациям. Вместе с тем мы допускаем возможные отклонения от поведенческой нормы, причем такие отклонения всегда содержат дополнительную характеристику участников общения. Наконец, существуют поведенческие табу, нарушение которых вызывает отрицательную реакцию участников общения и прекращает общение. Например, в англоязычной среде существуют вариативные способы завершения диалога, в частности, представлено несколько типичных речевых клише для неформального окончания общения. Специфика англоязычного общения состоит, как известно, в выборе регионального варианта поведения: то, что приемлемо для британцев, может оказаться неприемлемым для американцев, и наоборот. В США можно часто услышать фразу: " Have a nice (good) day!" Вместе с тем в британском словаре содержится примечание, что такая фраза уместна прежде всего при общении продавца с покупателем: продавец желает покупателю всего доброго, прощаясь с ним: " When you are leaving someone, the most normal thing to say is ‘Goodbye’, but there are more informal alternatives like ‘See you’, ‘Bye’ and, most informal of all, ‘Cheers’. In the USA, shop assistants often add ‘Have a nice day’, but this is not common in Britain" (OALED). Тем самым можно сделать заключение, что эта речевая формула содержит для британцев дополнительную статусно-ролевую информацию об участниках общения.

Норма поведения предполагает определенную нормативную ситуацию, которая включает несколько типов участников, объект оценки и его идеальный (нормативный) прототип, нормативный модус и мотивацию. Можно выделить следующие типы участников нормативной ситуации, имея в виду прежде всего семантические падежи Ч.Филлмора: 1) Куратор (коллективный образ хранителя норм, знающего, как должен вести себя каждый); 2) Экспрессор (личность или группа, выражающая свое отношение к кому-либо или чему-либо на основании определенной нормы); 3) Респондент (личность или группа, к которой обращается экспрессор с ожиданием реакции на основании определенной нормы); 4) Публика (пассивные окказиональные участники нормативной ситуации). Объект нормативной оценки понимается нами как определенное качество Респондента, включающее его установки и действия, а прототип нормативной оценки — это соответствующее качество с позиций Куратора. Нормативный модус представляет собой комбинацию различных измерений нормативной ситуации, а именно: 1) нормативный знак (нормативный квадрат: «необходимо», «запрещено», «разрешено», «безразлично»); 2) нормативная шкала, включающая полярные и промежуточные степени определенного качества; 3) нормативное поле (сфера юридического, морального, утилитарного и т.д. суждения); 4) нормативная эксплицитность (степень вербального выражения нормы поведения: норма поведения может быть четко сформулирована в юридическом или дипломатическом кодексе либо может подразумеваться в бытовом общении). Нормативная мотивация — это обусловленность нормативной ситуации определенными культурными ценностями.

Нормативные ситуации отражены в языке и в наиболее эксплицитном виде представлены в пословицах, которые в сжатом виде содержат наиболее существенные предписания и оценки поведения людей. Разумеется, пословица как жанр словесного творчества свойственна прежде всего крестьянскому сословию и поэтому в современной культуре отражает ценностные установки не всего населения. Не случайно, в частности, то, что в англоязычном общении наблюдается тенденция избегать пословицы в общении, поскольку пословица содержит элемент поучения и ставит адресата в положение провинившегося или недостаточно опытного человека. Отсюда возникает соблазн шутливого или ироничного использования пословиц в видоизмененной форме либо с дополнением в виде присказки «Старый конь борозды не испортит» + «Но и глубоко не вспашет». Вместе с тем несомненно влияние пословиц на осознание ценностей культуры (и в том числе — норм поведения) в общении.

Наш анализ русских и английских пословиц позволил выделить два больших класса высказываний, различающихся по типу Куратора. К первому типу относятся речения, которые используются с дидактической целью («За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь»; «Hell is paved with good intentions»). Второй тип составляют те речения, которые используются для самооправдания («Конь о четырех копытах и то спотыкается»; «The spirit is willing, but the flesh is weak»). В первом случае Куратор критически оценивает людей, которые нарушили или могут нарушить правила поведения, либо демонстрируют свою несостоятельность в чем-либо. Отметим, что Куратор-Критик формулирует правила поведения как в моральном, так и в утилитарном плане («Я — последняя буква в алфавите» :: «Не рой яму другому — сам в нее попадешь»). Во втором случае Куратор-Апологет стремится объяснить, что не все зависит от усилий человека, что бывает плохое стечение обстоятельств, что человек по своей природе слаб. Апологет готов согласиться с тем, что критика его действия, бездействия или отношения к чему-либо имеет под собой основания, но не согласен с остротой критики. Грамматически второй тип пословиц в перефразированной форме выражается как сложноподчиненное предложение уступки («Хотя имеет место то-то, все-таки вина человека не столь велика»).

Характерной особенностью пословиц является то, что правила поведения в них выражены не прямо, а опосредованно. Пользуясь приемом перефразирования, нам удалось составить список норм поведения, вытекающих из пословиц. Эти правила весьма разнородны и включают около 200 поведенческих норм, таких как: «Следует быть честным», «Не следует торопиться, принимая важное решение», «Не следует (слишком) много говорить».

Существует определенная корреляция между нормами поведения, отраженными в пословицах, и коммуникативными постулатами П.Грайса (1985). Различие состоит в том, что коммуникативные постулаты относятся прежде всего к информационному обмену, в то время как нормы поведения — к поддержанию и сохранению «общественного лица» как самоуважения человека в том смысле, как это понятие трактуется в известной монографии П.Браун и С.Левинсона (Brown, Levinson, 1978, p.13). В социальном плане нормы поведения представляют собой механизм оптимальной регуляции межличностных и статусных отношений в обществе. В интерактивном плане такие нормы позволяют индивиду вести себя в соответствии с ожиданиями партнеров по общению, с принятыми (и положительно оцениваемыми в обществе) стереотипами поведения. Отметим, что существует известное сходство между понятиями общественного лица и репутации человека: и в том, и в другом случае имеется в виду его доброе имя, соответствие идеального и актуального «Я», различие же заключается в том, что репутация — это взгляд на человека со стороны, уважение, которым он пользуется у других людей, а общественное лицо — это самооценка и самоуважение. Боязнь потерять лицо проявляется подсознательно, в частности, в коммуникативной стратегии намека, когда говорящий оставляет за собой право в случае коммуникативной неудачи сделать вид, что он имел в виду вовсе не то, что подумал его партнер. Центральным принципом общения у П.Грайса является принцип кооперации, т.е. стремление к взаимодействию, свойственное нормальному общению людей. Дальнейшие исследования показали, что весьма часто этот принцип в реальном общении нарушается — намеренно, в случае коммуникативных манипуляций, и ненамеренно, в силу недостаточной коммуникативной компетенции участников общения. Эти моменты поведения также находят отражение в корпусе пословиц.

Нормы поведения актуализируются прежде всего тогда, когда возникает выбор между той или иной поведенческой стратегией. Важнейшим противопоставлением поведенческих стратегий является контраст между этическими (моральными) и утилитарными нормами поведения. В первом случае акцентируются интересы других людей, во втором случае — интересы индивида. Эти интересы взаимосвязаны и в известной мере находятся в гармоническом единстве, но возможен конфликт таких интересов, который, повторяясь, находит типичное решение, формулируемое в типовых оценочных суждениях, например: «Не плюй в колодец — пригодится воды напиться». — «Веди себя предусмотрительно, не порти отношений с людьми, ибо возможно, что в будущем тебе придется к ним обратиться». – «Контролируй себя, не будь эгоистичным и глупым». Осуждение эгоизма вытекает из норм морали, осуждение глупости — из норм рационального утилитарного поведения.

Нормы поведения, выводимые из пословиц, могут быть сгруппированы в следующие классы:

1) нормы взаимодействия («Нельзя причинять вред своим», «Люди должны помогать друг другу (особенно в трудное время)», «Нельзя бросать людей в беде», «Нельзя быть неблагодарным», «Нельзя быть трусом»);

2) нормы жизнеобеспечения («Следует трудиться», «Следует выполнять свое дело хорошо», «Нельзя терять время», «Следует поддерживать чистоту», «Следует надеяться на лучшее»);

3) нормы контакта («Следует быть честным», «Следует думать об интересах других людей», «Не следует (слишком) много говорить», «Не следует быть (чересчур) любопытным», «Не следует быть высокомерным»);

4) нормы ответственности («Нужно отвечать за свои действия», «Нужно признавать свои ошибки», «Нужно исправлять свои ошибки», «Не следует исправлять дурной поступок другим дурным поступком»);

5) нормы контроля («Следует быть справедливым», «Нельзя руководить, не имея на это права», «Следует контролировать подчиненных», «Не следует поручать одно дело (слишком) большому числу людей»);

6) нормы реализма («Следует знать правду», «Следует полагаться на себя», «Следует предпочесть наиболее реальное благо (и наименьшее зло)», «Не следует (слишком) рано подводить итоги»);

7) нормы безопасности («Следует быть осторожным», «Следует советоваться с людьми», «Следует быть экономным», «Не следует принимать необдуманное решение»);

8) нормы благоразумия («Нужно следить за своим здоровьем», «Не следует постоянно тревожиться», «Не следует работать без отдыха», «Не следует суетиться»).

Первые пять групп являются этическими нормами поведения. Они характеризуются одномерным измерением: критике подвергается тот, кто проявляет недостаток морального качества (невозможно быть чересчур честным, излишне справедливым, избыточно ответственным). Нормы взаимодействия являются наиболее важными для общества, их нарушение подрывает самые глубинные основания общественного устройства, именно поэтому к предателям и трусам повсеместно относятся с презрением. Эти нормы не только закреплены в неписаных моральных правилах поведения, но и фиксируются в юридических кодексах. Нормы жизнеобеспечения относятся к сфере морали, хотя их нарушители (лентяи, неряхи, паникеры) причиняют вред как окружающим, так и самим себе. Нормы контакта, ответственности и контроля представляют собой уточнения этических правил поведения в трех весьма важных для общества аспектах — в общении, адекватной самооценке и руководстве людьми. Эти нормы осуждают лжецов, болтунов, нахалов, упрямых и беспечных людей, несправедливых и некомпетентных руководителей.

Оставшиеся три группы — нормы реализма, безопасности и благоразумия — можно отнести к числу утилитарных. Нарушитель утилитарных норм демонстрирует свою несостоятельность и причиняет вред прежде всего себе. Утилитарные нормы допускают двустороннее измерение, осуждению подвергается как слишком малая, так и слишком большая степень качества: следует быть осторожным, и не следует быть как чересчур осторожным (это граничит с трусостью), так и недостаточно осторожным (это безрассудство). Отметим, что недостаточное проявление качества осуждается с утилитарных позиций, а избыточное проявление этого же качества — с моральных. Утилитарные нормы могут вступать в сложные отношения объяснительной уступки с моральными нормами в случае нормативного конфликта: «Береженого Бог бережет». — «Хотя следует уповать на Бога и надеяться на лучшее, необходимо предпринимать личные усилия для своей безопасности». Аналогичную структуру имеет толкование английской пословицы: «Discretion is a better part of valour». — «Although a brave man is better than a coward, caution is often better than rashness» (Ridout, Witting, 1969, p.47).

Наряду с утилитарными и моральными нормами существуют и другие нормы поведения. С одной стороны, выделяются самоочевидные витальные потребности людей, допускающие формулировку в виде норм: «Необходимо есть и спать», «следует отличаться от животных». Такие нормы можно трактовать как субутилитарные. Они усваиваются в раннем детстве и никогда прямо не формулируются в пословицах. С другой стороны, выделяются основные принципы человеческого поведения, закрепленные в догматах веры и юридических кодексах: «Нельзя убивать людей», «Нельзя красть», «Нельзя заниматься развратом». Такие нормы не объясняются, признаются высшими ценностями и поэтому могут рассматриваться как суперморальные нормы поведения. Отметим, что в языке есть целый ряд пословиц, в которых идет речь о людях, нарушающих суперморальные нормы поведения, например, «На воре шапка горит». Но выводимый смысл этой пословицы носит утилитарный характер: «Не стоит рисковать, совершая преступление, поскольку за ним последует наказание». Выводимый смысл может носить моральный характер: «Once a thief, always a thief». — «Не следует рассчитывать на то, что люди быстро забудут о твоем плохом поступке, нужно отвечать за свои дела».

Нормы поведения могут рассматриваться не только в аспекте сакрального и профанного отношения к миру, включающего моральные и утилитарные стереотипы поведения, но и в аспекте принадлежности человека, руководствующегося той или иной нормой, к определенной общности людей. Такой аспект позволяет выделить не только этническую специфику норм, но и групповые особенности осознания культурных ценностей. Выражая свое отношение к чему-либо, совершая определенный поступок, человек опирается на систему ценностей, которые разделяются его близкими, знакомыми и незнакомыми людьми. Представляется правомерным говорить в этом смысле об индивидуальных, групповых, этнических и универсальных ценностях. Как правило, речь идет о групповых и этнических ценностях, индивидуальные ценности в виде норм поведения формулируются как этические парадоксы («Любите мир как средство к новым войнам». — Ф.Ницше), а универсальные ценности являются общим знаменателем для типа цивилизации (ср.: «Этот человек стар и слаб, следовательно…» — а) «он не приносит пользу племени, и его нужно убить и съесть», б) «о нем нужно заботиться»).

Идея равенства и неравенства людей относится к числу суперморальных норм. Анализ пословиц свидетельствует о том, что их авторы-экспрессоры, будучи мужчинами, низко оценивали статус женщин: «Курица — не птица, баба — не человек», «Баба с воза — кобыле легче», «Посоветуйся с женщиной и сделай наоборот». Аналогичную отрицательную оценку получает в языке статус иностранца. Этнические предубеждения закреплены и в устойчивых словосочетаниях (to go Dutch — идти в ресторан на условиях, когда каждый платит за себя («по-голландски»), a French disease — «французская (венерическая) болезнь», to take a French leave — уйти "по-французски", не прощаясь, отметим, что французы, а затем и русские пользуются зеркально обратным выражением уйти по-английски с тем же значением). Коллективные предубеждения часто носят групповой характер. Р.Хоггарт отмечает, что в среде неквалифицированных британских рабочих распространены обобщения типа «You cannot get a better made thing than one made in England» (Hoggart, 1990, p.103). Выделяются типовые стратегии негативной оценки иностранца (представителя иного этноса), связанные с умственными способностями (глупые или хитрые), внешним видом (уродливые и грязные), с отношением к труду (ленивые), с боевыми качествами (трусливые), с темпераментом (чересчур возбудимые или флегматичные), с отношением к собственности (скупые или нечистые на руку) и т.д. В списке этнически маркированных пословиц отмечены единицы, отражающие в прошлом отношение русских мастеровых людей к приезжим немцам: «Родом не немчин, а указывать горазд» (Оболенская, 1991, с.181). Подразумевается, что немцам было свойственно критически оценивать работу тех, кто был им подчинен.

Для проверки полученных данных мы использовали результаты анализа слов с пейоративным значением в английском и русском языках (Карасик, 1992). Слова с пейоративным (отрицательно-оценочным) значением интересны для нашего анализа, поскольку если в языке есть слово с отрицательно-оценочным значением, то такое значение фиксирует некоторую нарушаемую норму поведения. Например, слово toady — «подхалим, льстец, низкопоклонник» – объясняется в толковом словаре следующим образом: «A toady is someone who flatters and is pleasant towards people who are important or in authority in the hope of being liked by them and of getting some advantage from them; used showing disapproval» (COBUILD). Лесть осуждается как неискреннее поведение (нарушение нормы контакта). Классификация человеческих недостатков, отраженных в значении пейоративов, может быть построена на различных основаниях.

По признаку социальной опасности противопоставляются вредные для общества самого человека качества (хитрец, предатель, развратник — дурак, тряпка, неряха), по признаку контролируемости мы сравниваем поступки (проявления характера), за которые человек должен или не должен отвечать (наглец, лицемер, пьяница — кретин, зануда, урод), по признаку универсальности разграничиваются характеристики, которые могут быть присущи большому классу либо малой группе людей (болтун, холуй, трус — крючкотвор, рифмоплет, шарлатан), по признаку инициативности контрастируют пороки, выделяемые обличителями либо ответчиками (лентяй, клоун, ничтожество — мегера, подлиза, обыватель).

Все пейоративы можно разделить на два класса — слова, обозначающие нарушение утилитарных и моральных норм поведения. В свою очередь, нарушение утилитарных норм поведения (демонстрация несостоятельности) может основываться на объективных и субъективных признаках. Мы говорим об объективном признаке несостоятельности, если объект оценки отличается недостатком ума, воли, а также имеет физические недостатки, которые отрицательно оцениваются окружающими. Это такие слова, как болван, рохля, дылда. Субъективный признак несостоятельности наличествует в значении двух подклассов пейоративов. К первому подклассу относятся общеоценочные слова типа негодяй (мы не уточняем, какой именно недостаток осуждается у человека, называемого этим словом, но показываем наше общее отрицательное отношение к этому человеку; ср.: негодяй и подхалим). Этот подкласс лексики включает экстремальные вульгаризмы и часто используется как средство эмоциональной разрядки. Второй подкласс субъективных пейоративов составляют этнические и групповые оскорбления. Этнические оскорбления основаны на национальных и расовых предрассудках, групповые пейоративы базируются на профессиональных, сословных, возрастных и прочих отличительных особенностях людей. Нарушения моральных норм поведения весьма разнообразны и могут быть объединены в два класса слов по признаку социальной опасности (активное и пассивное неуважение других людей). Активное неуважение к людям, проявляемое в действии, граничит с нарушением не только моральных, но и юридических норм поведения (мошенник, вымогатель, истязатель). Собственно неуважение, связанное с завышенной самооценкой и принижением статуса других людей, прослеживается в таких качествах, как «нахальство», «ханжество», «зазнайство». Мы считаем возможным выделить группу слов со значением пассивного неуважения к людям и разделить эти слова на два подкласса по признакам отношения к своим обязанностям и по отношению к общественному мнению. Это такие слова, как халтурщик и неряха. Анализ пейоративов свидетельствует о том, что в языке отсутствуют слова, осуждающие нарушение субутилитарных норм поведения, есть общий класс отрицательно-оценочных слов, характеризующих непонятное, странное, ненормальное поведение типа crank — чудак.

Следует отметить, что оценочная квалификация поведения может носить сложный характер. Окказиональный субъективно-положительный оценочный знак проявляется в контрастивном употреблении слов: «Я думал, что ты — моряк, а ты — трепач» (предполагается, что морякам не свойственна болтливость). Представляет интерес фраза: «Как можно учить детей по учебнику зоологии, который написан простым зоологом!» (говорящий считает, что автором учебника может быть только специалист в области методики преподавания предмета). В данном контексте нейтральное слово зоолог приобретает субъективно-отрицательный оценочный знак. В речи военных слово учебный может приобрести субъективно-отрицательную оценку («ненастоящий» — учебная граната). Студентка из большого города в разговоре с попутчиками в купе поезда дальнего следования сказала: «У нас нормальных парней нет, одни наркоманы и компьютерщики», — в таком сопоставлении слово компьютерщик, представитель очень престижной в нашем обществе профессии, приобретает явное отрицательно-оценочное значение. Эта гендерная отрицательная квалификация легко объясняется: не уделяют компьютерщики должного внимания девушкам!

В русском языке отмечено социолингвистически маркированное выражение дамская диссертация со значением «слабая, посредственная диссертационная работа». Данный пример свидетельствует о мужском шовинизме: говорящий ошибочно считает, что исследование, выполненное женщиной, должно быть по определению ниже качеством, чем аналогичная работа, сделанная мужчиной. В речи преступников слово вор не имеет отрицательного значения и выступает как идентификация. Возможно оценочное переосмысление данного слова с изменением нормативной сферы типа «Какой же ты вор!» (говорящий считает, что объект оценки проявляет свою несостоятельность, т.е. утилитарно оценивает то, что в общенародном языке имеет объективно-отрицательную моральную оценку). Переосмыслению подвергаются даже исходные оценочные понятия (ср.: злость и спортивная злость, в последнем случае для определенной группы людей (спортсменов) слово злость приобретает положительный смысл). Аналогичное переосмысление имеет место, на наш взгляд, в словосочетании здоровый национализм.

Прослеживается отчетливая дифференциация в оценочной квалификации понятия «приключение» и всего смыслового поля, связанного с этим понятием: с одной стороны, выделяются языковые личности, для которых это понятие (точнее говоря, концепт) символизирует встречу с неожиданными приятными событиями, с ветром странствий, с возможностью испытать свой характер и одержать победу, с другой же стороны, есть люди, для которых неожиданное, незапланированное событие — это опасное, рискованное предприятие, которого следовало бы избежать. Отношение к приключениям несколько меняется в зависимости от того, является ли участник ситуации, которую можно наделить признаками неожиданности и риска, действующим лицом либо зрителем. В качестве действующего лица коммуникант оценит ситуацию с позиций утилитарной пользы. Именно поэтому наиболее частотной ассоциацией в психолингвистическом эксперименте на данное слово является глагол искать (РАС). Искать приключений — значить сознательно и добровольно идти на риск, открывая для себя нечто важное в переживании такой ситуации. Рассматриваемое слово принадлежит к числу оценочных индикаторов личности: сравним понятие «искатель приключений» в романтическом духе (это «парус одинокий» М.Лермонтова, капитан у Н.Гумилева, тот, «кто иглой на разорванной карте отмечает свой дерзостный путь», это герой П.Когана, призывающий пить «за яростных, за непокорных, за презревших грошевой уют») и в определении В.И.Даля: «праздный шатун от нечего делать» (Даль). Люди, склонные к приключениям, испытывают необходимость ломать привычные обстоятельства. В списке ассоциаций на данное слово фигурирует слово жажда. В русском языке у слова приключение есть заимствованный синоним авантюра — «рискованное и сомнительное дело, предпринятое в расчете на случайный успех» (БТС).

Ценностные ориентиры языковой личности прослеживаются в любом из типов дискурса, будь то обыденное или институциональное общение. Вместе с тем в определенных сферах общения личностная специфика оценки проявляется более выраженно, чем в других. Например, политический дискурс весьма насыщен ценностными знаками. Политическая лексика обнаруживает значительную оценочную лабильность в зависимости от предпочтений и позиций тех, кто использует соответствующие слова. Так, слово демократ, имеющее объективно-положительную оценку в русском языке (понятие «народовластие» предполагает, что народ не может заблуждаться), могло ранее видоизменять оценочный знак при соотнесении с негативно оцениваемым явлением («так называемая "демократия"»), но затем в речи недостаточно образованных людей приобрело устойчивый отрицательный смысл (отсюда демокрады и дерьмократы). При разделении общественных мнений относительно особого пути страны либо универсальных законов развития общества слово патриот стало приобретать в речи сторонников рыночной модели общества устойчивый отрицательный смысл – «националист, шовинист». Словообразовательные потенции русского языка дают возможность выразить диаметрально противоположную оценку сторонникам того или иного политического курса – ленинцы и сталинцы (в прежнее время) в противоположность сталинистам сегодня.

Судьба оценочного знака в значении слова обнаруживает зависимость от предметной области соответствующего значения. Возможны три направления изменения оценочного знака: а) слово с оценочно нейтральным значением может получить оценочный смысл, который, повторяясь, закрепляется в этом значении; б) слово с оценочно закрепленным значением может потерять оценочный знак; в) слово с оценочно закрепленным значением может изменить оценочный знак, причем при такой мутации наблюдается своеобразная оценочная энантиосемия, т.е. сосуществование положительного и отрицательного оценочного знака в одном значении. В социолингвистическом плане важным является то обстоятельство, что оценочный смысл появляется, расщепляется и исчезает в речи группы людей, а не всего языкового сообщества. При этом наблюдаются отношения взаимного перехода между значениями утилитарной, моральной и суперморальной оценок.

Ценностный аспект языковой личности является одним из важнейших измерений зрелости того или иного человеческого сообщества. Известно, что моральные нормы возникли и сложились после того, как люди осознали утилитарные нормы. Один из своеобразных показателей степени архаичности поведения – это отношение к врагу. В архаичном мышлении враг принципиально не заслуживает того, чтобы по отношению к нему проявлялось благородство, напротив, такое поведение является социально осуждаемым, поскольку оно на определенной стадии развития человечества – на стадии почти животного – бессмысленно и вредно как для человека, так и для всего его племени. Показательна работа, посвященная исследованию социально закрепленных хитростей – стратагем (Сидорков, 1997), т.е. рекомендаций успешного поведения в условиях борьбы. Стратагемы формулируются как инструкции для успешной борьбы с превосходящим противником. Известен пример притчи об обезьяне, которой удалось стравить двух тигров и следить за их схваткой с высокой горы. С.В.Сидорков сумел установить виды стратагем как стереотипов поведения, определить их этническое своеобразие в противопоставлении западноевропейской и восточноазиатской культур, описать стратагемы в виде полевой структуры и охарактеризовать систему форм выражения этих поведенческих регулятивов.

Автор доказывает, что в языке фиксируется не только мудрость народа, но и целый спектр других характеристик поведения. В европейской культуре велика роль этических и религиозно-этических табу в отношении некоторых утилитарных правил поведения в борьбе. К числу наиболее значимых достижений указанного автора следует отнести сформулированные в работе стратагемные принципы (введение в заблуждение, экономия усилий, малая жертва и интрига) и основные разновидности стратагемных действий, группирующиеся вокруг указанных. В исследовании проанализированы образцы стратагемно маркированных текстов, взятые из разных областей жизни (военная стратегия, политическая мысль, обыденные взаимоотношения) и дается весьма информативное приложение, в котором приводятся китайские стратагемы (прототипные стратагемы как жанр), примеры пословиц стратагемного характера в языках народов Кавказа, Средней Азии, Ближнего и Дальнего Востока, а также выражения со стратагемной семантикой в русском жаргоне преступников.

Комментируя эту работу, я хотел бы отметить, что стратагемы не включают моральной квалификации действий в борьбе с противником, отсюда и высказывания: «В борьбе все средства хороши», «Цель оправдывает средства», «Победителей не судят». В этом плане интересно сопоставить описания поведения различных героев эпоса. Вспомним, например, поведение легендарного персонажа греческого фольклора Ахиллеса, который был неуязвимым и при этом храбро сражался с врагами, библейского Самсона, который сверхъестественным образом значительно превосходил силой своих врагов-филистимлян, героя «Саги о Нибелунгах» Зигфрида, ороговевшего в крови дракона и ставшего также неуязвимым. У адресатов, бережно хранивших и передававших потомкам тексты героического эпоса, не возникало и мысли о том, насколько соответствующие героические поступки были честными по отношению к противнику. Такова архаика морального сознания. Логика жизни, однако, отражена в эпосе – неуязвимые герои оказываются уязвимыми: одного смертельно ранят в пяту, другому остригают длинные волосы, тем самым лишая его сверхчеловеческих возможностей, третий становится мишенью для меткого стрелка, сумевшего попасть в то место на спине, где во время омовения в крови дракона случайно оказался кленовый лист, т.е. в самую уязвимую точку.

Резким диссонансом по отношению к этим героям служит реакция одного из персонажей рыцарского эпоса – легендарного короля Артура. Когда он ведет смертельный бой с Черным рыцарем, королем Пеллинором, и находится в полной власти противника, волшебник Мерлин помогает Артуру. Король Артур восклицает: «Что же ты сделал, Мерлин? Силой твоих чар ты убил моего противника, а это позор для меня». И далее в этом же повествовании рассказывается о новом поединке Артура с этим Черным рыцарем, в котором он побеждает противника, не зная, что защищен от ран волшебными ножнами своего меча. Узнав об этих обстоятельствах, король Артур опечалился, посчитав, что радость победы омрачена. Рыцарский эпос недвусмысленно свидетельствует о значительном движении вперед этических норм, т.е. о том, что перед нами тексты, созданные значительно позже по сравнению с приведенными выше фольклорными повествованиями. Ценностные характеристики поведения выступают, как можно видеть, в качестве меры прогресса человечества.

Говоря о ценностном аспекте языковой личности, я хотел бы подчеркнуть важность вербального коммуникативного выражения тех норм, которые определяют поведение человека как индивидуума и как представителя группы. Так, узнаваемым индексом новых непривычных межличностных отношений в современной России стала фраза «А кому сейчас легко?». Это высказывание фигурирует в диалоге, первая часть которого – это явное или завуалированное выражение потребности в сочувствии. Это выражение может быть различным, но оно безусловно предполагает получение сочувствия – вербального или невербального, в виде поддерживающей улыбки, утешения, подбадривания. Приведенная фраза резко диссонирует с таким ожидаемым коммуникативным ходом и может быть проинтерпретирована следующим образом: 1) ты не должен жаловаться на жизнь; 2) потому что всем плохо; 3) выставлять напоказ свою слабость стыдно; 4) я не хочу тебе сочувствовать; 5) я выражаю свое нежелание помогать тебе в насмешливой форме. Общий вывод – нужно самому справляться с собственными трудностями – соответствует нормам индивидуалистического поведения.