Религиозный фанатизм. Психологическая природа. Религиозный фанатик как объект политических манипуляций

ПСИХОЛОГИЯ РЕЛИГИОЗНОГО ФАНАТИЗМА http://www.tolerance.ru/VT-3-4-psihologiya.php?PrPage=VT

ГЕОРГИЙ ЧИСТЯКОВ

"Фанатизм (от лат. fanatismus) – исступленная, доведенная до крайней степени приверженность к каким–либо верованиям или воззрениям, нетерпимость к любым другим взглядам, например, религиозным". Так определяет фанатизм вовсе не краткий словарь иностранных слов и не какое–либо другое краткое руководство для студента, но последнее издание БСЭ. Уже сам объем этой статьи ярче, чем что–либо другое, показывает, что в отечественной науке это понятие крайне мало осмыслено и разработано. И это при том, что само слово "фанатизм" весьма широко употреблялось в атеистической литературе 20 – 80 гг., когда религиозными фанатиками объявлялись и Франциск Ассизский, и преп. Серафим Саровский, и святая Тереза из Лизье, и папа Иоанн Павел II, и отец Александр Мень, и многие другие. Под фанатизмом тогда понималась, в сущности, всякая религиозность, в особенности, не совсем ординарная и поэтому связанная с религиозной одаренностью и проявлением в вере того или иного человека личного начала. Так, Тереза из Лизье представлялась фанатичкой именно в силу того, что не просто жила согласно правилам своего ордена, но написала знаменитую "Историю одной души" и была замечательной поэтессой. Из практически любого контекста понятно, что словом "фанатизм" обозначается какая–то экстремальная форма религиозности. Но каково же на самом деле место, занимаемое термином "фанатизм" в ряду таких понятий, как аскетизм, религиозный фундаментализм или экстремизм, изуверство и т.д.? Впервые в оборот это понятие ввел Ж.Боссюэ (1627 – 1704), католический епископ, бывший одним из главных идеологов французского абсолютизма и видевший в католичестве, достаточно резко обособившемся от Рима и по сути превращенном в национальную религию, официальную систему взглядов для монархической Франции. Для него фанатиками были протестанты, поскольку они полагают, что все их "мечтания" вдохновлены Богом. Для Боссюэ фанатики – это не парижские буржуа, которые в 1572 г., в ночь на 24 августа, когда празднуется день апостола Варфоломея, "со всех ног", – как напишет потом Вольтер, – "бросились убивать, перерезать горла, выбрасывать из окон и рубить на куски своих сограждан только за то, что они не ходили к мессе". Фанатики для Боссюэ – именно протестанты, ибо они ощущают, что их вера зависит только от Бога, но никак не от церковных установлений или утвержденных правил, принятых и одобренных кем бы то ни было. Рационалист и непосредственный предшественник эпохи Просвещения, лишенный какого бы то ни было мистического чувства, Боссюэ сводил религию к одной морали и дисциплине. В христианстве он видел высокую мораль и образец нравственного поведения, но при этом всякое проявление личного горения, чувства Бога и мистического начала он воспринимал как "духовную чуму" (la peste spirituelle) и в каждом носителе такой религиозности видел фанатика, сектанта и еретика. В сущности, фанатиком для Боссюэ является каждый некатолик, упорствующий в своем протестантизме. При этом имеет смысл вспомнить, что Боссюэ был последовательным пропагандистом религиозной нетерпимости, ибо именно он вдохновил Людовика XIV разорвать в 1685 г. Нантский эдикт, которым Генрих IV ввел в 1598 г. полное равноправие для протестантов и католиков. Этот первый в истории документ, закреплявший веротерпимость как принцип сосуществования католиков и протестантов во Франции, действовал в течение 87 лет. Кардинал Ришелье во времена Людовика XIII ограничил политические права протестантов, но принцип веротерпимости остался в силе, и только Людовик XIV полностью отменил Нантский эдикт, за что Боссюэ назвал его новым Константином. П.Бейль (1647–1706), а вслед за ним и "Французская энциклопедия" (1777 г.), вернее, автор статьи о фанатизме М.Делейр, бывший специалистом по философии Ф.Бэкона, дают принципиально иное определение фанатизма. Это "введенное в действие суеверие" или плод незнания, примитивной души, иррационального или, вернее, предрационального (prerationel) сознания. "Фанатизм родился в лесах среди ночной темноты и панических страхов и воздвиг первые языческие храмы". Если Боссюэ дает католическое, хотя, разумеется, не разделяемое католическими учеными сегодня, толкование термина "фанатизм", то Бейль и "Французская энциклопедия" предлагают под фанатизмом понимать все, что касается ранних форм религии, а шире – религиозного чувства вообще. Однако как Боссюэ, так и Бейль связывают фанатизм с теми ощущениями, которые переживает верующий. В сущности, при всей кажущейся несовместимости двух определений фанатизма и в том, и в другом случае речь идет о самостоятельном религиозном чувстве, не регулируемом никакой богословской системой или церковной структурой. Что же касается самой этимологии термина "фанатизм", то довольно редко встречающееся у римских авторов латинское слово fanatici употреблялось в классической латыни исключительно применительно к жрецам Беллоны, Кибелы, Великой Матери и других божеств восточного происхождения, которые практиковали экстатические культы. С бубнами и тамбуринами, одетые в черное, они проходили по улицам города, затем падали на землю и, впав в экстаз, раздирали себе грудь до крови, предсказывали будущее и т.д. При этом само это слово, скорее всего, является производным от fanum – святилище, хотя один из известнейших историков античных религий, Буше–Леклерк, производит латинское слово fanaticus от греческого (что вполне логично, ибо все эти культы происходят из Малой Азии, т.е. из того ареала, где был распространен греческий язык, но никоим образом не латынь) отглагольного прилагательного phainetikos ("являющий") и глагола phainomai ("являться"), ибо, как говорит Буше–Леклерк, "par eux dieux se manifestent", т.е. "боги являют себя через экстаз таких жрецов". Таким образом, он связывает само слово fanaticus с представлениями об эпифании, или о богоявлении. Именно на этот аспект культа Кибелы или Беллоны обратил внимание хорошо знакомый с античной литературой Боссюэ, когда впервые употребил слово "фанатик" в новоевропейском контексте. Протестанты или, к примеру, английские квакеры, о которых он упоминает в речи, сказанной на похоронах английской королевы, кажутся ему фанатиками именно по той причине, что считают все свои мечтания богодухновенными, или внушенными им самим Богом. Кстати говоря, в этом значении слово "фанатик" довольно быстро начинает употребляться не только католиками применительно к протестантам, но и самими протестантами. Так, в 1723 г. реформатский пастор Тюрретен выпускает книгу под названием "Предупреждение против фанатизма", в которой к фанатикам причисляются те, кто выходит за рамки кальвинистской ортодоксии и проявляет духовную самостоятельность. Фанатиком кажется Тюрретену не Кальвин, безжалостно преследовавший Сервета, но именно Сервет как автор "Восстановления христианства", поскольку тот отказался от догмата троичности и не только обличал папство, но и отрицал также учение о предопределении и о "спасении верой", на которых базируется кальвинизм. Вступив в острую полемику с Кальвином, он подвергался преследованиям со стороны как католиков, так и кальвинистов. В 1553 г. по доносу Кальвина был сначала арестован инквизицией, но, когда ему удалось бежать, схвачен в Женеве, обвинён кальвинистами в ереси и, после отказа отречься от своих взглядов, сожжён. Однако не его палачей, но самого Сервета считает фанатиком Тюрретен, поскольку Сервет руководствовался не установками своей религии, но личным религиозным чувством. Принципиально новое определение фанатизма, ставшее классическим, дает Вольтер в вышедшем в 1764 г. в Женеве "Философском словаре". Он выдвигает следующее положение: "Тот, кому свойственны экстазы и видения, кто принимает свои сны за нечто реальное и плоды своего воображения за пророчества, того можно назвать энтузиастом, но тот, кто поддерживает свое безумие, убивая, фанатик". Суть фанатизма по Вольтеру заключается в том, что фанатик, отстаивая ту ортодоксию, хранителем которой он себя считает, готов казнить и убивать, при этом он всегда и исключительно опирается на силу. "Наиболее отвратительным примером фанатизма" является для Вольтера Варфоломеевская ночь. Вольтер говорит и о фанатиках с холодной кровью, это "судьи, которые выносят смертные приговоры тем, кто думает иначе, чем они". Вольтер, однако, не акцентирует внимание своего читателя на том, что фанатик (как, например, Кальвин в случае с Серветом) действительно видит в себе носителя высшей правды, считает себя sui generis оружием в руках Бога. Но именно в этом смысле то определение фанатизма, которое было некогда дано Боссюэ, при всей его конфессиональной ограниченности и явной антипротестантской направленности, не вполне утратило смысл. Фанатики всегда убеждены в том, что toutes leur reveries leur sont inspirees, т.е. "все их идеи внушены им свыше". Вольтер определяет и некоторые черты психологии фанатизма. Это не просто "плод незнания и примитивной души", как утверждает "Французская энциклопедия", но он всегда тесно связан с психологией толпы: "книги гораздо меньше возбуждают фанатизм, нежели собрания и публичные выступления". Фанатизм всегда sombre et cruel, то есть "мрачен и жесток", это одновременно superstition, fievre, rage et colere (суеверие, лихорадка, бешенство и злоба). Если вспомнить о том, что Буше–Леклерк считал не вполне надежной общепринятую этимологию слова fanaticus от fanum, то разумно будет предположить, что вольтеровское определение фанатизма базируется и на том, что каждый, кто знает греческий язык, несомненно, услышит в латинском слове fanaticus отголосок греческого прилагательного thanatikos – смертоносный. Фанатику всегда свойственно пренебрежительное отношение к жизни, как к чужой, так и к своей собственной. Как для пилотов–террористов, что направили пассажирские самолеты на здания Всемирного торгового центра в Нью–Йорке, погибли сами и погубили тысячи человеческих жизней. Несколько лет тому назад в интернете на одном из православных форумов появился целый ряд реплик по поводу того, что страдающим онкологическими заболеваниями детям, которым помогает группа учеников отца Александра Меня, лучше и полезнее в духовном плане было бы умереть, нежели принимать помощь от еретиков. Ибо именно еретика видят в отце Александре многие православные неофиты, разумеется, имеющие с Православием очень мало общего. Вот еще один вполне современный и на самом деле не менее страшный, чем 11 сентября 2001 г., пример пренебрежительного отношения к жизни, увы, типичного для фанатика. При этом фанатик как бы замещает Бога, который с его точки зрения медлит, и начинает судить и действовать вместо Бога. Вот почему Н.Бердяев в написанной в 1937 г. статье "О фанатизме, ортодоксии и истине" подчеркивает, что "нетерпимый фанатик совершает насилие, отлучает, сажает в тюрьмы и казнит, но, в сущности, слабый, а не сильный, он подавлен страхом, и его сознание страшно сужено, он меньше верит в Бога, чем терпимый" (Бердяев, 1997). Для Бердяева ясно, что "пафос ортодоксии, питающий фанатизм, ничего общего не имеет с пафосом истины, он как раз ему противоположен". "Ортодоксия, – пишет далее Бердяев, – образуется вокруг темы спасения и гибели, ортодоксы сами испуганы и пугают других. Истина же не знает страха". Далее он говорит о том, что "фанатик... ищет власти, а не истины". Это, на наш взгляд, уже не вполне верно. В том и заключается феномен фанатизма, что, несомненно, опирающийся на силу и на власть фанатик убежден в том, что спасает мир, человечество, своих собратьев или истину от врагов. Вот почему фанатизм всегда агрессивен и дефенсивен и, главное, не может существовать без образа врага. "Фанатизм, – пишет об этом Бердяев, – не допускает сосуществования разных идей и миросозерцаний. Существует только враг. Силы враждебные унифицируются, представляются единым врагом". И далее: "Коммунисты, фашисты, фанатики "ортодоксального" Православия, Католичества или Протестантизма ни с какими идеями не спорят, они отбрасывают противника в противоположный лагерь, на который наставляются пулеметы" (Бердяев, 1997). Фанатик, как правило, не осознает, скорее, лишь ощущает слабость своей позиции, но при этом мобилизует все свои силы именно на беспощадную защиту исповедуемой им истины. Было бы неверным утверждать, что фанатизм есть род коллективного безумия, а все фанатики психопаты. На это недавно справедливо указал А.Асмолов (Век толерантности, 2001, №1). Скорее, фанатизм является вполне закономерным "побочным" продуктом развития религиозного сознания в переломные эпохи. Не случайно же для Вольтера это еnfant denature de la Religion – "извращенное дитя религии". Фанатизм выходит на авансцену истории в эпохи, во–первых, упадка живой веры и кризиса религиозного миросозерцания, во–вторых, в моменты смены духовных ориентиров, когда большинство верующих крайне слабо представляют, во что они верят, и, наконец, в те периоды, когда в жизни общества вообще начинает преобладать новое. Именно поэтому религиозный фанатизм, инквизиционные процессы, "ауто–да–фе" (португальское выражение auto da fe происходит от латинского actus fidei, т.е. "акт веры"), те костры, в огне которых погибли Ян Гус, Джироламо Савонарола, Мигель Сервет, Джордано Бруно и многие другие, и, наконец, Варфоломеевская ночь стали, если так можно выразиться, тенью Возрождения. Бурное развитие национальных языков и литературы, а затем и изобразительных искусств (Леонардо да Винчи, Рафаэль, Микеланджело), невероятно быстрое распространение книгопечатания по всей Европе и последовавший за этим книжный бум XVI века, великие географические открытия (Васко да Гама, Колумб и Магеллан) и революция в области классической науки (Коперник, Браге и Кепплер) менее чем за сто лет изменили мир до неузнаваемости. Все это спровоцировало тот гигантский кризис в области религиозного миросозерцания, который вылился в реформацию и контрреформацию. Появляются переводы Библии на все языки Европы, рождаются новые, порою совершенно немыслимые прежде богословские и философские идеи. Это не может не вызвать реакции не только у среднего верующего, который в новых условиях оказывается полностью дезориентированным и начинает яростно защищать свою истину, правду былых времен, унаследованную от предков и уже поэтому священную, но порою и у яркого мыслителя. Так было с Томасом Мором, который оказался среди тех, кто добился казни автора английского перевода Священного Писания Вильяма Тиндэла. Именно в эпоху Возрождения по всей Европе запылали костры, именно в это время начинает борьбу против культуры Джироламо Савонарола, всем сердцем ненавидевший Данте и Петрарку и считавший, что поэты развратили верующий народ Италии. Фанатик Савонарола многим кажется симпатичным, но только потому, что он сам в конце концов погиб на костре и был, по выражению Макиавелли, "невооруженным пророком", но, если бы сила оказалась на его стороне, он бы без всяких размышлений сжег бы и Декамерон, и Божественную Комедию, и Книгу Песен Петрарки. Достаточно вспомнить, как христиане сжигали в IV в. свитки со стихами античных поэтов в Константинополе, а мусульмане знаменитую библиотеку в Александрии при халифе Омаре. ХХ век во многом похож на эпоху Возрождения. Телефон, радио и телевидение, научно–техническая революция в целом, ядерная физика и атомная бомба, авиация, космические полеты, наконец, интернет и исследования в области клонирования – все это до неузнаваемости изменило жизнь вокруг нас подобно тому, как это было в XVI веке. Человек, исповедующий традиционные ценности, не успевая осмыслить все, что происходит вокруг него, с легкостью попадает в ловушку фанатизма. Это почти всегда происходит в том случае, если (используем евангельский образ) суббота, т.е. следование религиозным нормам и букве закона, той или иной идеологии или догме и т.п., оказывается для него ценнее живого человека. В сущности именно об этой ловушке Иисус многократно говорит на страницах Нового Завета, обличая книжников и фарисеев. И тут включается, как говорит Асмолов, "фабрика фанатиков": разум идеологов, для которых все формы фанатизма "выступают, прежде всего, как рациональные средства борьбы за власть", начинает "технично эксплуатировать предрассудки". Именно такова природа так называемого исламского, вернее, квази–исламского фанатизма, ужас встречи с которым все человечество пережило 11 сентября 2001 г. Исламский ученый из Казахстана Али Апшерони в статье "Ислам против фанатизма", опубликованной в интернете, говорит, что фанатизм – это "нелепая ярость людей, которых ослепила злоба", он подчеркивает, что фанатик "обычно не ведает, что творит, вменяя в заслугу себе то, что делает гадости и поступает неправосудно... его поразительная твердолобость, помноженная на неверно понятое им учение Ислама... очень скоро приводят фанатика к тому, что он просто теряется в темном лабиринте дикого невежества". Необходимо понимать, что фанатизм сегодня дает о себе знать не только в исламском мире. Разумеется, в условиях современного общества у адептов фанатизма, как правило, хотя и не всегда (вспомним Мартина Лютера Кинга и отца Александра Меня!), нет возможности убивать или сжигать на кострах во имя своего представления об истине, однако и к этой ситуации они легко приспосабливаются, переходя в сферу средств массовой информации, в газеты, радио, в особенности, в интернет, где в форумах и чатах зачастую формируется настоящая зона ненависти. Фанатик, вернее, зараженный бациллой фанатизма неофит начинает выявлять и разоблачать врагов и, прежде всего, еретиков, католиков, протестантов и т.д., борется с культурой, создает не только вокруг себя, но и в целом в обществе накаленную обстановку страха, нетерпимости и ересемании. Удивительно, что нечто подобное предвидела еще в марте 1936г. мать Мария (Скобцова), православная монахиня, философ и поэтесса, погибшая в фашистском концлагере за то, что в оккупированном гитлеровцами Париже спасала евреев. Она считала, что религия в России непременно возродится, но тогда в Церковь естественно придут люди, воспитанные советской властью. "Сначала они, – продолжает мать Мария, – в качестве очень жадных и восприимчивых слушателей будут изучать различные точки зрения, воспринимать проблемы, посещать богослужения и т.п. А в какую–то минуту, почувствовав себя, наконец, церковными людьми по–настоящему, по полной своей неподготовленности к антиномическому мышлению, они скажут: вот по этому вопросу существует несколько мнений – какое из них истинно? Потому что несколько одновременно истинными быть не могут. А если вот такое–то истинное, то остальные подлежат истреблению, как ложные....Шаржируя, можно сказать, что за неправильно положенное крестное знамение они будут штрафовать, а за отказ от исповеди ссылать на Соловки" (Мать Мария, 1992). Советская идеология, если так можно выразиться, канонизировала насилие и несвободу. В новых условиях воспитанный еще советской школой человек, усваивая традиционные ценности, как религиозные, так и политические, впитывая их в себя и восхищаясь ими, очень быстро начинает защищать их, используя ту методику, которую он усвоил, выражаясь фигурально, из газеты "Правда". Врага необходимо найти, разоблачить, обезвредить и уничтожить. Врагом же в этой ситуации оказывается каждый, кто представляется этому человеку инакомыслящим. Таким образом, религиозный фанатизм, всегда выраставший из стремления защитить старое, традиционное, освященное временем и памятью о прошлом, в постсоветской реальности обретает новое дыхание. При этом нужно помнить, что фанатизм (вопреки общепринятому мнению) не нуждается даже в сильной личности, но только в "сильной" идее, которая быстро овладевает массами. Так было, например, с истерической кампанией, развязанной вокруг ИНН, провозглашенного числом Антихриста, когда на околоцерковное общество, заведенное разного рода листовками, прокламациями и проповедями малообразованных или же, наоборот, "технологически" продвинутых и преследовавших какие–то свои цели священников, уже не действовали обращения ни Святейшего Патриарха, ни одного из старейших священнослужителей России знаменитого отца Иоанна (Крестьянкина). Вспышки фанатизма приводят к весьма серьезным последствиям, о которых предупреждал еще Вольтер, когда писал, что фанатизм rompt tous les liens de la societe, т.е. "разрывает все связи в обществе", иными словами, обладает огромной деструктивной силой, разрушающей общество. Что же представляет собою ответ одного из московских священников на вопрос радиослушательницы о том, что делать жителям города, в котором баптисты построили молитвенный дом, если не типичный пример разжигания фанатизма и межрелигиозной вражды. На этот вопрос священник отвечает, что им надо набирать побольше камней и идти бить окна у баптистов, пока они сами не уберутся оттуда. Имеет ли этот ответ хотя бы что–то общее с Православием, которое по всему миру известно как религия жертвенной любви? Где можно найти выход из создавшейся ситуации? По мнению процитированного выше Апшерони, фанатики, "односторонне понимая терпимость, ратуют за справедливость лишь по отношению к себе". Другими словами об этой же особенности фанатизма говорил Бердяев, указывая на то, что фанатику всегда присущ эгоцентризм. "Вера фанатика, его беззаветная и бескорыстная преданность идее нисколько не помогает ему преодолеть эгоцентризм... фанатик какой–либо ортодоксии отождествляет свою идею, свою истину с собой". Отсюда Бердяев делает чрезвычайно важный вывод: "Эгоцентризм фанатика... выражается в том, что он не видит человеческой личности, невнимателен к личному человеческому пути". Аналогичные идеи высказывает и Апшерони. "Ислам, – пишет он, – не нуждается в фанатичных революционерах, он нуждается в благочестивых и набожных людях, обладающих глубокой и искренней верой, которым, напротив, присущи терпимость и открытость по отношению к людям, мыслящим иначе, говорящим на иных языках или же иначе верующим". Об этом же пишет и православный священник из Киева отец Андрей Дудченко. "Фанатизм несовместим с подлинной верой во Христа. Очень легко, – говорит отец Дудченко, – закидать противника камнями, очень легко считать, что для спасения необходимо сделать всего лишь тот или иной набор поступков, будь это самосожжение или смерть от истощения, исполнение директив руководителя или, напротив, руководство своими последователями. Гораздо сложнее жить во Христе. Сложнее быть чутким, сложнее прислушиваться к братьям по вере и к тем ближним, которых Господь сегодня посылает мне навстречу. Но именно такой, смиренной, подлинной любви Христовой и жаждет от Церкви и христиан современный мир". ЛИТЕРАТУРА 1. Апшерони А. www.nets.kz/alihajj.nets.kz/anti1.htm 2. Бердяев Н.А. Русские записки // Человек. 1997. №9. 3. Век толерантности. Научно–публицистический вестник. М.: МГУ, 2001, №1. 4. Дудченко А. www.kiev–orthodox.com/apology/religions.htm 5. Мать Мария. Воспоминания. Статьи. Очерки. – Париж, 1992. Т.2. С. 248–249.

Вопрос №7