Установка на стимул и установка на ответ. Д. Бродбент

Во всех экспериментах по селективному вниманию испытуемому задается словарь допустимых ответов, и затем предъявляются стимулы, только часть которых должна вызвать ответ. Существуют два способа. Поредством которых можно различать релевантные и нерелевантные стимулы. В одних экспериментах отбор определяется словарем ответов. Поскольку нерелевантные стимулы не соответствуют ни одному из допустимых ответов (установка на ответ). При втором типе отбора нерелевантные стимулы соответствуют допустимым ответам, но характерезуются некоторыми чертами, которые не связаны с классом допустимых ответов (установка на стимул). Эти два типа функций существенно различны.

Когда несколько сигналов одновременно достигает органов чувств, они попадают прежде всего в буферный склад, в котором они могут удерживаться все сразу. Однако в течении лишь некоторого ограниченного времени. В течении этого времени часть информации может передаваться к следующему перерабатывающему механизму. Который обладает ограниченной пропускной способностью и действует последовательно, т.е часть информации, поступающей от буферного склада, не упеет пройти этого этапа обработки, пока не иссяк временной лимит буферного склада, и те элементы, которые будут при этом утеряны. Уже не смогут повлиять на поведение.

Можно выделить четыре основные линии развития.

· Во-первых, была выполнена серия экспериментов в области зрения. В этих экспериментах использовалась установка на стимул:предъявлялся набор букв или анологичных элементов, и испытуемому давалась инструкция воспроизвести один из рядов набора. Когда Сперлинг попытался использовать установку на ответ, давая испытуемому инструкцию воспроизводить буквы из смешанного набора букв и цифр, то даже при предъявлении ориентиров до подачи основной стимуляции воспроизведение было столь плохим, что постстимульное указание оказывалось неэффективным. Представляется правдоподобным, что переход информации от параллельной к последовательной обработке включает перекодирование, которое повышает ее устойчивость во времени и может переводить ее из зрительной формы в слуховую.

· Результаты второй группы исследований. Эксперименты Морея и Трейсмана показывают, что жесткая установка на ответ может пересилить инструкцию действовать в соответствии с установкой на стимул: испытуемый будет реагировать на свое имя, даже если он слушает при этом речь, исходящую от другого источника. Двигательный ответ на отдельные слова с меньшей готовностью следует на слово, подоваемое в то ухо, стимуляция которого не привлекала внимания: установка на симул не может быть редуцирована к той или иной форме установки на ответ.

Не требуется полного анализа всех стимулов. В некоторой центральной точке организма находится «словарь», содержащий класс возможных состояний, причем одновременно может осуществлятся толко один из них. В том случае, когда используется вербальный материал, каждое из этих состояний соответствует слову. Вероятность того, что из словаря будет выбрано данное слово, может быть увеличенна двумя способами: с помощью внутренних факторов, таких, как субъективная вероятность слова, предписываемая ему значимость и т.д., а также с помощью внешней информации, приходящей от органов чувств. Эта информация может распределяться по отдельным каналам, и в каждый момент времени информация. Поступающая от одних каналов, оказывает меньшее действие на словарь, чем от других. Таким образом, существует нечто такое, что описывается как «затухание» сигналов от отдельных каналов; тем не менее такие сигналы могут передавать еще достаточно информации, чтобы осуществилось соответствующее им состояние словаря, если существует достаточно сильная тенденция, исходящая от внутренних фукторов и действующая в том же самом направлении. Точка зрения Трейсман допускает как установку на стимул благодаря ослаблению некоторых входных каналов, так и установку на ответ, посредством предварительного предрасположения к определенном единицам словаря.

· Третья группа работ относится скорее к области памяти, а не внимания. Группа элементов, меньшая объма памяти и достигающая нескольких различных каналов одновременно, обнаруживает тенденцию к воспроизведению от канала к каналу, таким образом,избирательно поступая на «склад памяти». Ряд исследователей обнаружили, однако, что если на вход каждого из каналов подаются элементы смешанного типа, например, буквы и цифры, то воспроизведение может не обнаруживать особой тенденции к такому воспроизведению от канала к каналу. Это можно объяснить, предположив, что селективный прием информации происходит как благодаря установке на ответ,так и при установке на стимул в соответствии с идеей, подсказанной Трейсман. Селективное восстановление, несомненно, происходит, но оно несовместимо с некоторыми чертами этих конкретных экспериментов.

Третья группа экспериментов указывает,таким образом,на сходство между установкой на стимул и установку на ответ.

· Четвертая группа обнаруживает существующие между ними различия. Уствнока на ответ вместе с приростом правильных ответов должна давать прирост ложных реакций того же типа,поскольку преимущества, выпадающие на долю некоторых элементов в словаре, благодаря внутренним факторам не будет стоять ни в какой связи с наличием или отсутствием соответствующих стимулов; установка же не стимул должна давать рост правильных реакций вместе с одновременным уменьшением ложных тревог для одного и тогоже канала,поскольку установка на стимул увеличивает действие объктивной ситуации.

Важным приемом при исследовании селективного внимания было сравнение пред-и постстимульных инструкций.Т.е., в случае,когда испытуемому сообщили о том,что от него требуется,до предъявления стимуляции, сопоставляя с теми, когда это говорилось ему после. Отсутствие различий исталковывалось, как довод против селективности в приеме информации. С теперешней точкт зрения ожидается, что ограниченность пропускной способности канал в системе делала бы полезной способность к отсеиванию нерелевантной стимуляции вместе с поступлением от нее после анализа возможно меньшего колличества информации.

Это оказывается возможным при установке на стимул. Установка на стимул должна давать большее различие между пред- и постстимульными инструкциями. А установка на ответ – незначительные. Факты из области перцептивного поиска потверждает этот анализ.

Виды внимания по Ланге

Николай Николаевич Ланге стал рассматривать различные явления внимания непроизвольного и произвольного как различные уровни, среди которых он выделил сразу же рефлекторный, имея в виду простые рефлексы, которые подчиняются этим элементарным законам, которые интерпретируются по-разному. Затем он выделил инстинктивный уровень(нас сейчас шокирует эта терминология: собственно, почему инстинктивный противопоставляется рефлекторному, имея в виду безусловно-рефлекторному, правда?). для Ланге термин «инстинктивный» значил несколько другое, чем, например, этот ж термин в школе Павлова. В школе Павлова, попросту говоря, это сложные, врожденные, то есть безусловные, рефлексы, с некоторыми модификациями, которые они способны приобрести под влиянием индивидуального, то есть онтогенетического, опыта. Для Ланге это понятие более широко. Оно отвечало известным воззрениям на инстинкты того времени, то есть второй половины XIXвека. Главная работа Ланге, была опубликована в 1888 году, впервые – на немецком, и в 1889 уже на русском в более широком изложении- в виде книги.

Итак, инстинкт здесь понимается широко. В частности, в него включается такие понятия, как влечение, вся сфера аффективности, поэтому такие факторы, как эмоциональная значимость раздражителя, напряжение потребности, что, скажем, заставляет голодного человека особенно обращать внимание (то есть ему «бросаться в нос») на запахи, скажем, булочной.,Вот это все относиться к какому уровню? У Ланге – это уровень инстинктов.

И, наконец, третий уровень. Это волевое внимание. В современной терминологии лучше звучит «произвольное внимание». Этот уровень качественно отличается от других, более элементарных уровней, причем для Ланге очень характерна одна характеристика этого уровня. Это уровень, который по типу объяснения должен укладываться в биологический, то есть жизненный, подход но по происхождению это не приспособительный эволюционно-биологический уровень, а уровень, скорее всего, социальный. Но в книге Ланге это обстоятельство им редко подчеркивается. Но тем не менее оно высказано очень прямо в полемике с его критиками, например.

Оно также было воспроизведено и следовавшим за Ланге Т. Рибо. Вообще публикация Ланге привлекла к себе всеобщее внимание психологов, среди которых были такие, которых сам Ланге называл корифеями психологии. Имелись в виду Вундт, Джемс, имена в то время гремевшие, так сказать, патриархи психологии того времени. Поэтому, хотя я и говорю, что это не взрывная реакция, но все-таки книга произвела большое впечатление. В числе этих патриархов или ведущих психологов того времени уже упоминался Рибо. Нужно сказать, что сам Ланге очень скромно представил свою идею и указывал на целый ряд предшественников той теории, которую он дальше развил с очень большим блеском.

Итак, третий уровень, который интересовал собственно Ланге, – это уровень того, что он называл волевым вниманием. Само определение или, вернее, само описание этого уровня, которое дается автором, сводится к тому, что вот это внимание есть целенаправленная реакция или целенаправленный процесс моментального улучшения условий восприятия. Здесь очень важно каждое слово. Прежде всего слово «целесообразное». Что значит целесообразное? Целеподчиненное. Значит, вводится категория цели. То, что он называет волевым, мы можем легко переводить как «целеподчиненное», паравда? – или «целенаправленное». Это и есть волевое, но не в смысле произвольности, порождения из волнения. Как раз Ланге резко критикует все эти теории, считая их ненаучными, за их спиритуальный, спиритуалистический характер. Он очень подчеркивает, что волевое внимание есть лишь целеподчиненное. То есть процесс всегда целенаправленный. В наших терминах это есть действие. Потому что действие – это и есть целеподчиненный, целенаправленный процес. Процесс, направленный на то, что как бы ранее дано в виде результата. То есть в форме цели. Но когда человек ставит перед собой цель – это и есть ожидаемый результат, к которому стремится процесс и, в нормальных случаях, которого он достигает (то есть когда нет препятствий и когда есть соответствующие условия для реализации этого процесса, внешние и внутренние). При этом Ланге приписывает цели ту сознательность. Таким образом, здесь полностью сливается понятие волевого внимания с понятием целенаправленного внимания. То есть с понятием внимания как действия, как акта целевого, целенаправленного. Тогда понятно, прочему включается понятие социальной детерминированности этого уровня, то есть волевого внимания: потому что есть сознательная цель, она ставится в условиях общественной жизни человека. Так и говорит Ланге. И естественно, что этот уровень отрывается от биологического, но что сохраняется? В широчайшем смысле слова биологический, то есть жизненный подход. Только теперь жизнь, осложняясь, становится жизнью человеческой. Отсюда и возникает та разгадка воли. Воля не есть другое начало, чем то, которое выражается в непроизвольных, биологических физиологических механизмах непроизвольного внимания. Это и есть то же начало, только развитое! Вот здесь истинный уровневый подход, когда уровни рассматриваются как уровни организации жизненных процессов, среди которых, естественно, выделяется и высший уровень. То есть той организации жизненных процессов, того образа жизни, говоря иными словами, который присущ человеку и который не наблюдается у высших животных. Это социальный уровень.

Нужно сказать, что вот эта формула целеподчиненности, целенаправленности волевого внимания, это волевое или произвольное внимание, его целеподчиненность показывается Ланге, а не декларируется просто. Оно показывается в одном тезисе, который можно пониматьи в очень большом упрощении, плоско, и в очень большом усложнении. и вот в этом втором случае этот тезис порождает грандиозную по своему объему и острую по своему психологическому интересу проблематику, которая, конечно, Ланге не было обозначена. Она была намечена только имплицитно, то есть она заключалась внутри этих положений. Не было выделена, эксплицирована, то есть объяснена, распространено изложена.

Его идея состоит в том, что внимание (произвольное, волевое внимание) необходимо предполагает предварительное знание. Или идею, или концепцию объекта внимания. Это и есть что? То, на что направлено, чем управляется процесс, это и есть форма, в которой выступает в данных условиях цели. Ланге выражает это очень просто. мы видим, мы слышим(в смысле направления произвольного внимания) то, что мы ожидаем или хотим увидеть или услышать. Значит, речь идет о переходе от некого схематического, «тощего» знания того, что мы откроем восприятием, к конкретному и наполненному знанию этого чувственного воспринимаемого объекта. Очень интересный термин вводит в этой связи Ланге. Он первое знание называет «значковым», это очень хорошо. Это общезнаково даже. Значковое. Здесь как-то схватывается функция без подчеркивания символического аспекта, так сказать, условности. Ланге все время оперирует с материалом не условным, а как бы с тощим, значковым, схематизированным, которое потом наполняется «сенсорным образом», то есть ощущениями. Он употребляет этот последний термин. Ланге надо было бы как-то обозначить это предварительное знание, которое выполняет роль гида, направляющего процесса, цели. Отсюда целеподчиненность внимания, и он взял тот термин, который был распостранен в психологии его времени в 80-х, даже 70-х годах прошлого столетия: образ памяти, представление. Он даже чаще говорил «образ памяти». Опять по известным ассоциациям того времени.

Что же поисходит в процессе внимания? Ланге отвечает на этот вопрос так. Просходит прибавление к представлению реальных ощущений. Вот она, чувственная ткань. Здесь, в этом контексте, он прямо пользуется термином реальных ощущений. То есть тех, которые вызываются. Поэтому то, что нам дает внимание, целенаправленное восприятие – это работа, это всегда процесс, который включает в себя, с одной стороны, то. Что дает актуальное воздействие актуального предмета (актуального, то есть в данную минуту воздействующего), а с другой стороны, что? Вот этот образ-представление. Первое он называет объективным, реальным ощущением, второе– образом памяти. Это не схема, это не врожденные идеи, потому что сами эти образы памяти, представления образов памяти имеют тоже реальный смысл. Это накопление. Почему появился термин «память» – это очень ясно обозначает тоже чувственную, в конечном счете, эмпирическую природу этих образований. Поэтому мысль Ланге не должна интерпретироваться ни в какой мере идеалистически. В ней заключено не больше идеализма, чем в знаменитой формуле Павлова, который говорит, что и есть опыт, особое образование, которое приобретается.

Ланге совершенно не занимается вопросом, как приобретается, что это: гальтоновская фотография, наслаивание ощущений и образов, или это другая организация, более сложная? Если вчитаться в Ланге, то оказывается, что этот вопрос не рассматривается, но допускается очень разная природа этих образов памяти. Например, вдруг неожиданно открывается, что они могут иметь уже действительно знаковое основание, потому что Ланге иногда вдруг начинает говорить о явлениях внутренней речи, внутреннего языка. То есть допускается, что на разном уровне могут строится эти вот сенсорные образования, которые выступают в виде представлений, образов памяти, этих значковых образований.

Из этого Ланге выводит очень жесткое различие между непроизвольным и произвольным вниманием. Это жесткое различие он формулирует следующим образом. В одном случае, в случае произвольного внимания, наоборот, эти ощущения ищу себе, возбуждают некоторые представления. Мелькнуло что-то: сильный звук, цвет, событие, что-то отвечающее потребностям – и вот эти актуальные воздействия, эти реальные объекты, воздействия, идущие от предметного мира, как-то вызывают к жизни некоторые более обобщенные образы. Здесь напротив. Я имею этот обобщенный, схематизированный, тощий в сенсорном смысле образ, и он как бы начинает обогащаться за счет сенсорного материала, отыскиваемого субъектом, подчиняющим этот процесс цели (которая выступает в виде этого первоначального, схематического представления). Вот эти ощущения выбираются, включаются в него, создают эту ткань, делают его конкретным, придают ему чувственность. Очень четкое различие, впервые в науке прозвучавшее; открыто не только различие, но какое-то даже и противоположное движение, и тогда так ясно, почему мы переживаем явления внимания даже и по самоотчету, даже интроспективно как совершенно другой класс явлений, чем, например, установка глаз на мелькнувший свет, поворот головы в сторону сильного раздражителя. Они какие-то мимовольные, сами по себе идущие; все, что мы можем делать произвольно,– это бороться с этими рефлекторами, приспособительными движениями. Трудно удержать внимание, внимание направить, осуществить акты произвольного внимания, но это как бы совсем другое. Это действительно совсем другое. Это даже процессы, идущие в обратном направлении, говорит Ланге. И здесь большая правда, большой кусок истины. Вот в этой связи Ланге затрагивает очень интересную проблему. Дело все в том, что в ту эпоху, когда писал Ланге, были распространены воззрения на механизмы внимания, на детальные процессы внимания, двух разных видов. Две разные концепции образовались. Одна настаивала на том, что внимание – это селекция на основе дифференциации, различения. Другая настаивала на другом положении: это, прежде всего, интенсификация некоторых раздражителей по отношению к другим, попросту говоря. Возник вопрос о первичности. Что прежде всего? Эффекты внимания – это эффекты различные или эффекты интенсивности, интенсификации воздействия? В соответствии с тем, что говорилось о непроизвольном внимании, об его механизмах, понятно, что это, прежде всего, явление интенсификации. Сама идея активации, борьба за общее двигательное поле – это, скорее всего, энергетический язык, чем язык, чем язык дифференциации. Надо сказать, что Ланге, анализируя весь доступный в его время материал (он очень широко брал его, очень полно зная этот материал, и экспериментальный, и теоретический), становится решительно на точку зрения интенсификационную. Он с этой точкой зрения трактует ряд явлений. Он трактует с этой точки зрения, в частности, очень интересное явление колебания внимания. Он трактует с этой точки зрения последовательность выделений, компликацию, иначе говоря. Наконец, он обрушивает теоретический аргумент, почти афористически выражаясь. Он говорил о том, что, вообще говоря, в основании никогда не может лежать разложение, дифференциация, потому что разложение, и в этом заключается афористичность его формулировки, – это исчезновение, это такое уничтожение, при котором что-то исчезает, а что появляется? Порождаются части. Разложение есть уничтожение целого и порождение частей. Это как раз то, чего мы не наблюдаем в результате «обращения внимания на». Если бы опыты Рево д’Аллона, были сделаны при Ланге или перед Ланге, он бы, конечно, их привлек. Некоторые клеточки шахматной доски приобретают силу… Крест ярче или рамка ярче… раздражители ровны по силе и равны по интенсивности окраски, светлоте и т.д., по модальности цвета, то есть качеству цвета. Что нужно? В опытах Рево д’Аллона точная инструкция, она действует безотказно. Представьте себе крест, а теперь посмотрите. Представьте себе рамку, а теперь посмотрите. Значит, вы что имеете? Сначала абстрактный крест, абстрактную рамку. Это представление. В чем заключается акт произвольного выделения этих рамок? Да в том, что этот абстрактный какой-то крест, какая-то рамка получают свое чувственное наполнение реальными раздражителями. Они ведь совершенно одинаковые, точно одинаковые, и одни вдруг кажутся ярче, сильнее. Трудно даже сказать, в каком смысле сильнее. Но сильнее. Вот эффект наложения, эффект усиления. Они теперь неравноправны в нашем сенсорном поле, в этой борьбе за общее двигательное поле. А вот те, которые апперципированные в смысле Ланге, то есть по отношению к которым есть эти представления значковые, они, выстроились теперь перед вами в виде объекта. Они его только представили этими чувственными элементами, этими реальными ощущениями, пользуясь терминологией Ланге, которые создают эффект вроде описанного Рево д’Аллоном и многими другими авторами.

Надо сказать, что дальше удается объяснить, немножко делая шаг вперед, и такие явления, как колебание внимания, и такие явления, как это самое чередование. И, наконец, довольно любопытное объяснения получают яваления профессионального внимания и даже явления инерционных эффектов в связи с установкой. В латинском алфавите этот знаменитый «пектопа» получается. Это делают представления: объединяют ощущения в какие-то группы в соответствии с этими значковыми представлениями.

«не существует для субъекта, – писал Ланге, – никакого отличия и никакого отдельного существования тех двух компонентов, которые открывают научный анализ и научное исследование». То есть реальных ощущений от объекта и вот этого представления, значкового, схематического, еще не конкретизировавшего себя в реальной чувственной ткани. И самое сильное положение Ланге в этой связи состоит в том, что этот субъективный (в смысле Ланге, «субъективный» не значит откуда-то с неба упавший, субъектом порождений, а субъективный в смысле воспроизведенный субъектом в данный момент) образ памяти неотделим от объективного, имеется в виду от всех физических параметров, воздействию которых в данный момент подвергаются органы чувств, анализаторы человека.

Так, Ланге предложил классификацию, которая предусматривала как явления так называемого «непроизвольного внимания», так и явления «внимания произвольного», которое Ланге обозначал термином «волевое внимание». Для Ланге волевое внимание означало внимание целеподчиненное, целевое. Поэтому важнейшее понятие, которое было введено Ланге в учение о внимании, было понятие цели. Надо сказать, понятие, в те годы не слишком часто включающееся в систему психологических понятий и терминов. Итак, волевое внимание есть внимание целеподчиненное. Значит, чтобы получить эффект волевого внимания, нужно как бы наперед иметь то, что и найдет свое место, займет – образно говоря – наше внимание, то есть наше сознание, что окажется особенно ясно воспринятым, что вступит в это относительно узкое поле сознаваемого. Это положение прозвучало в известном смысле даже парадоксально. Чтобы очень ясно увидеть, то есть ясно воспринять, нужно иметь подлежащее восприятию. Оно должно быть дано как бы наперед. Отсюда и введение понятия цели. Ведь есть нечто, что нам дано до достижения эффекта, результата.

Если мы возьмем понятие действия применительно прямо к выполняемому процессу, то, собственно, цель и выступает как результат, который задан наперед в действии. А затем этот результат сопоставим с действием, то есть цель может быть достигнута или не достигнута, достигнута в большей степени или в меньшей степени. Но вот то, что должно быть достигнуто, дано наперед, дано как известное представление в голове человека, в актах восприятия. Мы хотим получать отчетливый образ данной вещи, данного воздействия, отчетливое его восприятие. Хотим мы его иметь – обращаем произвольное, волевое внимание, ставим перед собой такую цель. «Но – замечает Ланге, – желая чего-либо, мы уже должны знать, что мы желаем». Вот в этом-то и заключается парадокс.

И этот парадокс решается Ланге введением категории цели в акты восприятия, в процесс восприятия. И тогда, как вы понимаете, восприятие на этом уровне произвольного внимания выступает как настоящее действие, то есть процесс, по определению, целеподчиненный целенаправленный. Получается то же самое, что в известном выражении Маркса, «цель определяет как закон».

Но только здесь нет внешнего действия, вносящего изменения в предмет. Здесь есть другое. Здесь есть очень своеобразное действие, которое завершается вот этим очень ясным видением и только. «Ясным» в смысле –это Ланге очень часто подчеркивает – усиленным. Вот так и усиливается действие в квадратах на доске Рево д’Аллона. Вот крест выступает. Я жду этот крест, и крест делается ярче, чем другие поля. Или рамка делается как бы сильнее, выступает среди других квадратиков. Но для этого нам нужно иметь представление этой рамки или этого креста.

Можно еще долго дискутировать по этому поводу, но лучше обратиться к оригиналу – работе Ланге и почерпнуть идеи, которые был уточнены и доказаны временем.

 

 

Определение видов внимания

по Н. Ф. Добрынину

Одним из определений внимания в психологии является предложенное Н. Ф. Добрыниным понимание внимания как направленности и сосредоточенности психической деятельности человека. При этом под направленностью понимается избирательный характер активности, а под сосредоточенностью углубление в данную деятельность. Подобно памяти внимание относится к сквозным психическим явлениям, поэтому, если опираться на структуру психической организации человека, возможно рассмотрение внимания и как процесса (или стороны какого-либо психического процесса: например, сенсорное, перцептивное, интеллектуальное внимание), и как состояния (например, состояние сосредоточенности), и как свойство личности (например, внимательность).

 

В отличие от памяти, регулирующая функция внимания выступает более отчетливо, что дает основание для классификации его видов в зависимости от уровней психической регуляции. Такая классификация предусматривает разделение внимания на непроизвольное, произвольное и послепроизвольное. Если направленность и сосредоточенность непроизвольны, то говорят о непроизвольном внимании. Непроизвольное внимание обусловлено как физическими характеристиками стимула (интенсивностью, контрастностью, длительностью, внезапностью и т. п.), так и значимостью стимула для человека. Если направленность и сосредоточенность внимания человека связаны с сознательно поставленной целью, то говорят о произвольном внимании. Наряду с этими двумя видами внимания различают и третий – послепроизвольный. В этом случае сознательное выполнение какой-либо задачи сопровождается, как говорит Добрынин, поглощением личности данной деятельностью и не требует волевых усилий.

К числу основных характеристик внимания относят объем, избирательность, устойчивость, концентрацию, распределение и переключение.

Под объемом понимается то количество объектов, которые могут быть отчетливо восприняты в относительно короткий период времени. Ряд исследователей в понимании объема внимания предлагают исходить из объема информации, на котором может сосредоточиться сознание субъекта с тем, чтобы оперировать этой информацией. Введение в современные экспериментальные исследования субъективных критериев внимания (например, балльных оценок для уровня субъективной уверенности в ясном, быстром и точном ответе) позволило сделать вывод, что объем внимания определяется шестью элементами. При дальнейшем увеличении числа элементов происходит их структурирование (например, на основе двух-трех элементов, а именно: пара – линия, три – треугольник и т. д.). Поэтому ряд из десяти элементов, образующий те или иные структуры, воспринимаются столь же точно и отчетливо, как и ряд из одного-трех элементов. Явление структурирования обнаружено при исследовании объема внимания для разных сенсорных анализаторов, в том числе и для слухового. Объем слухового внимания зависит также от длительности, частоты и темпа предъявления звуковых стимулов. Например, всякое изменение оптимального темпа ведет к уменьшению объема слухового внимания.

Произвольная регуляция объема внимания при разрозненных стимулах ограничена. При смысловой организации стимулов она значительно выше. Ограниченность объема внимания требует постоянного выделения субъектом каких-либо объектов, находящихся в сенсорно-перцептивной зоне, а невыделенные объекты используются им как фон. Этот выбор из множества сигналов только некоторых из них носит название избирательности внимания. Количественным параметром избирательности внимания считается, например, скорость осуществления испытуемым выбора стимула из множества других, а качественным – точность, т. е. степень соответствия результатов выбора исходному стимульному материалу. Показатель успешности внимания является комплексной характеристикой. Он включает и количественные (скорость), и качественные (точность) параметры избирательности.

Устойчивость внимания – это способность субъекта не отклоняться от направленности психической активности и сохранять сосредоточенность на объекте внимания. Характеристиками устойчивости внимания являются временные параметры длительности сохранения направленности и сосредоточенности психической активности без отклонения от исходного качественного уровня. Концентрация внимания предусматривает также определение способности субъекта сохранять сосредоточенность на объекте внимания при наличии помех. Оценку концентрации внимания производят по интенсивности помех. Распределение внимания свидетельствует о возможности субъекта направлять и сосредоточивать внимание на нескольких независимых переменных одномоментно. Характеристиками распределения внимания в эксперименте являются временные показатели, полученные в результате сопоставления длительности правильного выполнения одной задачи и выполнения этой же задачи совместно с другими (двумя или более) задачами.

Переключение внимания представляет собой перемещение его направленности и сосредоточенности с одного объекта на другой или с одного вида деятельности на другую. Характеристиками переключения внимания является степень трудности его осуществления, измеряемая скоростью перехода субъекта от одного вида деятельности к другому. Установлено, что скорость переключения внимания зависит как от стимульного материала, так и от характера деятельности субъекта с ним. Легкость или трудность переключения внимания обусловливается также индивидуальными особенностями субъекта, а именно свойствами его нервной системы. У лиц, характеризующихся подвижной нервной системой (быстрым переходом от возбуждения к торможению и обратно), переключение внимания осуществляется легче. Не менее значимы при переключении внимания и личностные особенности испытуемых, а именно: их активность и заинтересованность, уровень мотивации и т. д.

Все перечисленные характеристики внимания представляют функциональное единство, и их разделение является чисто экспериментальным приемом. Наряду с ним в наши дни все более развивается системной подход к изучению внимания, который предусматривает использование методик других наук, смежных с психологией. Примером такой междисциплинарной интеграции может служить исследование особенностей внимания в связи с общей активацией деятельности мозга и континуумом уровней бодрствования.