Об универсальности или общечеловечности разума

Как представители рода Homo sapiens, мы все - разумные существа. Разум, надо полагать, наша универсальная ценность, общечеловеческая способность. Почему же он так часто нас не объединяет, а разобщает, разводит по разным «видам»: политическим лагерям, идеологическим системам, религиозно-культурным сообществам и т. д.? Это тем более удивляет, что по определению, данному ему еще древними греками, разум обязывает человека «выносить прекрасные решения, безошибочно говорить и делать то, что следует» (Демокрит). Или разум (что-то в разуме) может быть и неразумным? В духе Маркса, например: разум был всегда, но не всегда в разумной форме. И действительно, обратившись к литературе, мы найдем, что разум может быть путаным, разбросанным, жадным, ограниченным, слабым, худым, диктаторским, но и гибким, тонким, глубоким, мужественным... Выходит, амбивалентным, двусмысленно-разным.

Разный разум - это прежде всего разные словесные или понятийно-терминологические «оболочки» его содержательной субстанции. Неопределенность здесь огромная даже среди профессионалов. Судите сами. Под разумом понимается: способность логически и творчески мыслить, мышление как таковое; интеллект в отличие от чувства; ум, умственное развитие (а это, оказывается, основа сознательной, разумной жизни); ступень познания, отличная от рассудка; и еще многое другое. Ясно, что до понимания здесь еще очень далеко. Но мы не будем углубляться в данный аспект проблемы - он вполне самостоятельный. Выделим то, что в разуме является наиболее ясным и инвариантным - его логику (логическую стройность и организованность).

Хотя логику тоже понимают по-разному. Как разумность (греч. logos - слово, мысль, речь, разум), как внутреннюю закономерность (логика истории), ход рассуждения (детская логика), как науку о законах и формах мышления. Нам, естественно, больше подходит последнее понимание или определение, тем более что профессионально его уточняют как науку «об общезначимых формах и средствах мысли, необходимых для рационального познания в любой области знания».

Логический строй, логическую изотропность мышления, в свете сказанного, можно с полным основанием считать общечеловеческой ценностью. Но только, подчеркнем это еще раз, универсальность или общечеловечность логики нужно и будем понимать в одном, может быть и узком, но зато вполне определенном смысле - как универсальность основных законов логики. Их не так уж и много, чаще всего ограничиваются четырьмя: законом тождества, законом противоречия, законом исключенного третьего и законом достаточного основания. Закон тождества запрещает подменять понятия, т. е. нарушать определенность (устойчивость, постоянство, содержательное «равенство») мысли о каком-либо предмете в процессе рассуждения о нем. Закон противоречия (непротиворечия) говорит о том, что две противоположные мысли не могут быть истинными в одно и то же время и в одном и том же отношении. В трактовке Аристотеля: «Невозможно, чтобы одно и то же вместе было и не было присуще одному и тому же и в одном и том же смысле». Закон исключенного третьего гласит, что в одно и то же время и в одном и том же отношении истинной оказывается одна из двух отрицающих друг друга мыслей. В соответствии же с законом достаточного основания, всякая истинная мысль должна обосновываться лишь такими мыслями, истинность которых уже доказана. Лейбниц Г.В., который и открыл этот закон, выразился на сей счет так: «Все существующее имеет достаточное основание для своего существования».

Несоблюдение или нарушение законов логики в процессе коммуникации делает нас непонятными не только для других, но и для самих себя. И наоборот, при соблюдении законов логики наш мыслительный процесс обретает должную последовательность и стройность, наши мысли, доводы, аргументы становятся более четкими и убедительными, повышается вероятность быть понятыми и принятыми другими. Разумеется, логические законы - не гарантия и не панацея. Понимание и взаимопонимание, успех коммуникации в целом зависят от многих факторов. Логика - один, хотя и очень важный среди них. Это, скажем так, формально-правильная сторона, а лучше - опора человеческой коммуникации. Здесь можно провести прямую аналогию с правилами грамматики. Их соблюдение необходимо в любом литературном творчестве, но вряд ли там они значимая составляющая.

Рассматриваемые нами законы логики элементарны. То есть они относятся к основам, которые должен знать и, главное, соблюдать каждый независимо от расовой, национальной, религиозной или любой иной принадлежности. Это как дважды два - четыре. Во всех умах и культурах такое сложение-умножение непременно дает четыре, а не, скажем, пять или семь.

Упор, который создают логические законы для человеческой коммуникации, сам в свою очередь подпирается предметной логикой практического бытия людей. Эти законы и появились (закрепились) в сознании человека в результате аксиоматического отражения каких-то постоянных зависимостей его практической деятельности. У предметной логики человеческого бытия могут быть, да и есть свои культурные нюансы. Где-то больше сотрудничества, синергии, а где-то - конкуренции, стремления к индивидуальному успеху. Однако прямая противоположность, как у тех, кто, скажем, разводит по разные стороны баррикад практику Запада и практику Востока, ей просто противопоказана. «Все наоборот» - это для Зазеркалья, а не для реального жизненно-практического мира человека. Зазеркальная логика, стань она логикой практики, напрочь перечеркнула бы всякую коммуникацию между людьми. Но ведь этого не происходит. Напротив, потенциал общения в современном мире даже возрастает.

Конечно, можно все оспаривать. И вслед за О. Шпенглером, считавшем, что каждая культура имеет свою собственную математику, настаивать на различных для разных культур логиках (законах логики). Но, видимо, это идея слишком радикальна, чтобы быть реальной, да и пример несостоявшегося заката Европы по Шпенглеру заставляет нас быть в своих предположениях более сдержанными, не столь категоричными.

В основе универсальности и единства логики, логических законов лежит не только сходная жизненная практика, но и номологическое (гр. nomos - закон) единство мира. В конечном счете логика его и отражает. Закономерную внутреннюю сцепленность или интегрированность мира трудно отрицать. В действительности связаны, и очень прочно, даже полюса. Пропастей и пустот, не подвластных действию законов, мир, в котором мы живем, скорее всего, не содержит. Да и как бы мы о них узнали, если бы даже захотели. Ведь по-настоящему узнать - значит, объяснить. А объясняем мы, лишь подводя под какие-то законы.

Номологическое единство мира можно, следуя Хабермасу, назвать «мировой перспективой», в рамках которой самоопределяется важная для коммуникативного взаимопонимания система отсчета, состоящая из «существующих обстояний вещей»¹¹.

Ближайшим образом опора на логическую универсальность (логическое единство) разума оборачивается рационализацией, рациональной мотивированностью действий и взаимопонимания субъектов коммуникации. В более отдаленной перспективе рационализация освобождает коммуникативные интеракции, т.е. общение между людьми, от всех форм принуждения, кроме одной - принудительной силы аргументации.

8. Общечеловеческие ценности - из чего и как они растут

Не отказывая в праве на существование рассмотренным выше подходам и интерпретациям (в каждой из них есть свои привлекательные стороны), мы в то же время намерены предложить собственную точку зрения на формирование и обоснование общечеловеческих ценностей, их социально-онтологического статуса. И не просто собственную, но иную. Надеемся, не наоборот: любую иную, чтобы только собственную. На макро-, хотя, видимо, точнее было бы сказать мегауровне социального бытия общечеловечность зачинается, растет и вырастает в точках взаимопонимания двух и более культур, цивилизаций. Это взаимопонимание как раз и принимает форму общечеловеческих ценностей.

В так понимаемых общечеловеческих ценностях нет и не может быть никакой предзаданности или положенности, никакой внешней, направляющей и подтверждающей, инстанции. Они устанавливаются на манер правил игры, но не до, а в процессе самой игры. Игра здесь - диалог. И даже не диалог (гр. di - двойной: две цивилизации), а, в перспективе, полилог (poly - много: более двух цивилизаций). От точки (точек) к узлу (узлам) взаимопонимания - такова в первом приближении схема генезиса общечеловеческих ценностей.

Общечеловеческие ценности - яркий пример переворачивания макро-микроуровневых детерминационных зависимостей истории. Взаимопонимание является основой общечеловеческих ценностей (они им взращиваются) - это, естественно, макроуровень. На микроуровне же все обстоит с точностью до наоборот: общечеловеческие ценности выступают в качестве основы-единства взаимопонимания (как сущностной характеристики индивидуально-человеческой коммуникации). Иначе говоря, продукт производства макроуровня уходит в основание, становится основой воспроизводственного процесса микроуровня.

Полилогическое взаимопонимание цивилизаций, конституирующееся как общечеловеческие ценности, мощно подстегивается в последнее время рядом факторов. Остановимся только на двух из них. Для прояснения вопроса этого вполне достаточно.

Фактор первый - экологический. За ним стоят уже обозначившаяся исчерпаемость многих природных ресурсов, бурный рост населения Земли, предельно (на пределе) опасное загрязнение окружающей среды, вирусная «бомбардировка» иммунной системы человеческого организма, и многое-многое другое. Но в нашем контексте важно подчеркнуть другое: экология высветила или обозначила перспективу пределов человеческого развития в целом. Прежде всего, конечно, развития материального, но и духовного тоже. По отношению к экологии можно судить об исторической серьезности (зрелости и перспективности) любой цивилизации. Не пройдя тест на экологию, можно не беспокоится уже обо всем остальном: конец в любом случае один - печальный. Наши экологические опасения тем более оправданы, что, с известными оговорками, экология может рассматриваться как парадигма всех так называемых глобальных проблем: войны и мира, демографической геополитики, терроризма и т. д. Хотя не будет преувеличением сказать, что глобальны все фундаментальные проблемы человеческого бытия.

Фактор второй - эпистемологический или когнитивный. Это историческая востребованность сознания, сознательности, сознательного отношения к жизни. Дело в том, что человечество, кажется, уже не может позволить себе роскошь - развиваться стихийно, а следовательно безоглядно, нет - бесперспективно, так как оглядываться теперь нужно больше на будущее, чем на прошлое. Право на ошибку было у человечества, когда оно сидело в разных (многих) лодках. Ну, подумаешь, одна перевернулась. Остальные же могут продолжать движение вперед. А теперь лодка одна, притом явно не Ноева. И потому нет права на ошибку - перевернемся сразу все и навсегда. Нужно переломить, срочно и решительно, сложившуюся бездумную тенденцию развития - она ведет нас в тупик.

Основной итог нашего анализа общечеловеческих ценностей, видимо, таков: никто не сможет убедить нас, что их нет или не должно быть, что они нереальны, что это выдумка просветителей и гуманистов. Более того, именно современный мир стал ближе к ним. Ближе - по сравнению с предыдущими эпохами или стадиями развития. Планка общечеловечности уже не кажется сегодня непокоримой. Хотя по-настоящему мир общечеловеческой размерности только-только зарождается.

Социально-онтологический ресурс общечеловеческих ценностей, несмотря на непроявленность многих его генетических и структурно-содержательных элементов, вполне достаточен для формирования надежного коммуникативного взаимопонимания между людьми.

9. Общечеловеческий потенциал толерантности

Не соглашаясь с радикальной (потерявшей всякое чувство меры) релятивизацией ценностей, мы в то же время понимаем, что унификация плоха, что стричь всех под одну гребенку нельзя, что взаимопонимание, о котором шла речь выше, - это всегда диалог различий. Но как быть, как вести себя в тех случаях, когда, как говорится, с души воротит - и слышать не хочется ни о каких различиях, внутри кипит, «Я» протестует. Вот тут на помощь и приходит, должна прийти толерантность. Но что это такое - толерантность?

Уточним поначалу семантику термина. Тем более, что с ней у нас целая проблема. Нет, не с семантикой (смысл, значение) самой по себе, а с ее переводом на русский язык. Парадоксально, но факт: толерантность на русский язык вообще не переводится. Самое удачное ее отечественное переложение, на наш взгляд, и есть «толерантность». Но ведь это калька? Совершенно верно?! Ни благородная латынь, ни наш «великий и могучий» тут ни при чем. И перевод не буквология. Видимо, в нашей жизни, в нашей культуре нет соответствующих реалий. Вот и повторяем. Нет, почему же, переводим - «терпимость». Да, такой перевод на русский язык единственно пока возможный. Но в действительности так переводится нечто другое, не собственно толерантность. А в буквальном смысле - претерпевание, терпение.

Претерпевать можно лишения, крайнюю нужду, бедствие, поражение. Терпят всегда что-либо неприятное, тяжкое, противное. В лучшем случае что- или кого-либо терпят по милосердию и снисхождению. Терпеть - значит, поневоле допускать, мириться с существованием кого- или чего-либо. Претерпевают то, что претит, что доставляет страдание.

Толерантность же есть признание и уважение иных взглядов, убеждений, привычек, вообще образов жизни без необходимого (в других случаях) внутреннего согласия с ними. «Признание и уважение» может заменяться на «терпеливое внимание и благожелательное отношение». Несовпадение, внутреннее противопоставление сохраняется, как видим, и здесь. Но оно как бы на втором плане, не выпирает и не подрывает в целом положительный настрой, благожелательность, в нем нет, по сути, отрицательного плана или фона.

«Страдательная» валентность была у толерантности в прошлом, когда под ней понимали свободу придерживаться религиозных взглядов, отличных от общепринятых или господствующих, когда толерантность совпадала с (веро)терпимостью. Но прошло время, изменились во многом краски истории, другой - «толерантной» стала сама веротерпимость. В толерантности теперь на первом плане, «в акценте» - осознание ценности культурного многообразия, признание за человеком неотчуждаемых прав и свобод, поощрение инициатив и альтернатив, уважительное отношение к другому. Терпимость тождественна толерантности только в одном случае - в ее исходном, зачаточно-эмбриональном состоянии.

Разграничение терпимости и толерантности, как видим, отнюдь не педантично-семантическое, а предметно-проблемное. Им фиксируется переход от напряженного и внутренне не заинтересованного к спокойному и внутренне заинтересованному отношению к другому (отличному, иному, чужому). Суть толерантности можно было бы проиллюстрировать следующим монологом: «Если честно, то это другое - не мое, не родное, я лично с ним согласиться не могу. Но я понимаю, что живу среди людей, и у них, возможно, такое же понимание «моего другого». Значит, нужно искать согласия. Понимая все это, следует с пониманием относиться друг к другу. А вообще другое - это интересно. Оно расширяет сознание, приобщает к новым идеям, открывает неожиданные ракурсы и перспективы».

Подытожим сказанное в виде краткого определения. Толерантность - это положительное отношение к различиям, это, более конкретно, открытость другому, охватывающая собой весь спектр значений в промежутке между полным неприятием и полным принятием его (другого). Подчеркнем некоторые принципиальные моменты.

Другое здесь следует понимать предельно широко. И как другой человек, другие люди, обобщенно - Другой, и как чужие, иные ценности, идеи, взгляды, мысли и действия, верования и практики.

Толерантность касается не всех и не всяких различий (различных ценностей). Хотя при желании ее можно пристегнуть к любому из них. Толерантность нужна и реально работает только там, где без нее никак нельзя. Иначе говоря, в непосредственном «ведении» толерантности находятся только значимые, существенные, принципиальные различия. И безусловно конструктивные - деструктивные различия относятся к социальной патологии и подлежат лечению другими средствами.

До толерантности далеко там, где люди не готовы даже слушать, не говоря уже - вникать в услышанное, понимать и принимать проблемы другой стороны. Толерантность изживает самое себя там, где люди готовы полностью согласиться друг с другом, найти (выработать) и разделить общие нормы, ценности, идеалы.

Толерантность достаточно динамична. Исторически это выражается в нарастании полноты принятия другого и готовности «идти дальше».

10. Наука и ценности

Чаще всего вместо «и» ставят versus («против») - если и не явно, графически, то неявно, концептуально-логически. Наука тем самым отлучается от мира ценностей, гуманитарной, если не вообще культуры. Это, конечно, крайность. Одна из двух, ибо одной крайностью дело здесь не ограничивается. Другая крайность видит в науке, ее понятиях и принципах одни только ценности, не различает должным образом фактуальные (факт) и ценностные суждения.

Одна из самых репрезентативных концепций «воздержания от оценки» принадлежит Максу Веберу. Наука для немецкого мыслителя едина, везде - и в естествознании, и в обществознании (истории, социологии) - действуют одни и те же критерии научности, восходящие в конечном счете к каузальному объяснению. Самое большее, что может оценка, - это указать, и то очень приблизительно, направление поиска причинных объяснений.

Наука, по Веберу, должна (кстати, вот вам и оценка) быть ценностно нейтральной, свободной от оценок. При этом защищаются: научная мысль - от «несанкционированного» вторжения идеологии, религии, политики, а университетское преподавание - от кафедральных демагогов, несущих в аудиторию не истины (строгое научное знание), а свои мировоззренческие взгляды, партийно-политические пристрастия, вообще «практические советы» (разговоры «за жизнь»). Вебер настаивает на том, «что действительно значимое воздействие на слушателей достигается сегодня в университетских аудиториях только посредством специальных знаний, сообщаемых квалифицированными специалистами, и что единственной специфической добродетелью, которую следует воспитывать в студентах, является «интеллектуальная честность».

[Воздержание от оценок по Веберу]

«Под воздержанием от оценок Вебер понимает следующие моменты.

1. Профессор обязан отделять в себе ученого от политика.

2. Поскольку слушающий студент пассивен, то ученый, высказывая политические убеждения с кафедры, не должен злоупотреблять своим положением. Было бы слишком удобно демонстрировать свои партийные убеждения там, где присутствующие - в том числе, возможно, инакомыслящие - вынуждены молчать.

3. Установив различие между наукой и политикой, Вебер поясняет, что, например, анархист, принципиально отрицающий ценность конвенций и права, может быть блестящим профессором права именно в силу своей способности ставить под сомнение понятия, кажущиеся очевидными юристам.

4. Нельзя терпеть, когда за научные истины преподаватель выдает свои субъективные мнения.

5. Наличие университетской специализации и свободы мнений исключает ситуацию, когда к предмету преподавания примешивают пророчества и глобальные оценки. Не существует такой специализации, как преподавание пророчеств.

6. Профессор, смешивающий строгий анализ с ценностными суждениями, завоевывает успех сомнительным способом. В самом деле, нет ничего проще, как играть роль реформатора там, где никто не задумывается о требуемых силах и практических путях реформирования.

7. Студенты из-за страха перед экзаменами и неясности собственных предпочтений вынуждены молчаливо принимать то, что произносится с кафедры.

8. Простая порядочность поэтому требует для пропаганды своих взглядов использовать не кафедру, а общественные трибуны.

9. Служение истине, а не группам давления, начальникам, друзьям и сватам составляет суть профессии преподавателя.

10. Если аудитория становится местом идеологических баталий, то необходимо дать слово и оппонентам, не занимающим важные посты.

11. Если профессор во время лекции не смог удержаться от оценочных суждений, он должен иметь мужество указать публично, что логически или эмпирически обосновано, а что является оценкой, или субъективным убеждением.

12. Преподаватель не должен использовать свое положение для пропаганды собственных предпочтений. Из этого следует, что у преподавателя две обязанности: а) быть ученым и научить других, как им стать; б) иметь мужество подвергнуть обсуждению свои личные ценности там, где они могут встретить компетентную критику.

13. Наука отличается от ценностей, но и пропасти между ними нет. Раз обозначив цель, ученый может сказать, какие средства необходимы для ее достижения, какие будут последствия, близкие и дальние, какова цена реализации желаемой цели, какие моменты достижимы, какие нет, с какими другими ценностями столкнется наше устремление. Но никакая наука не скажет, что нужно делать. Что делать? Кто виноват? Как дальше жить? Научного ответа не будет, ибо мы стучимся не в ту дверь. Ответ должен искать каждый из нас, рассчитывая на собственные силы. Врач может вылечить, но не он решает, стоит ли вообще жить».

Реале Д., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Т. 4. От романтизма до наших дней. СПб., 1997. С. 304-305.

[Описательно-истинностные и ценностные отношения]

«В обычном языке между истиной и ценностью имеется определенная асимметрия. Слово «истинный» употребляется, как правило, только применительно к утверждениям, слово же «хороший» многофункционально¹². Установление истинностного отношения чаще всего не отмечается, выражение ценностного отношения обычно требует специальных языковых средств¹³. Всякая оценка предполагает, помимо своего предмета и оценивающего субъекта, также определенное основание, т. е. то, с точки зрения чего производится оценивание. Нередко основание оценки только подразумевается и не находит явного выражения. Описательное утверждение также всегда имеет основание. Но основания всех таких утверждений совпадают, в этом смысле последние не зависят от точки зрения, являются, как говорят, интерсубъективными. Разные оценки могут иметь разные основания. Этим оценочные утверждения принципиально отличаются от описательных.

Все эти различия между истинностным и ценностным употреблениями языковых выражений затемняют параллель, имеющуюся между истиной и ценностью, но не разрушают и не устраняют ее¹⁴.

Всякий раз, когда объект сопоставляется с мыслью на предмет соответствия ей, возникает ценностное отношение. Далеко не всегда оно осознается, еще реже оно находит выражение в особом высказывании.

Формы явного и неявного вхождения ценностей в наши рассуждения, и в частности в научные теории, многочисленны и разнородны. Что касается языкового выражения ценностного отношения, то чаще всего оно фиксируется утверждениями с явным или подразумеваемым «должно быть»: «Ученый должен быть критичным», «Всякое явление должно иметь причину», «Металл должен быть ковким» и т. п. Явные абсолютные оценки обычно выражаются в форме «Хорошо (плохо, безразлично), что то-то и то-то» или опять-таки с «должно быть». В явных сравнительных оценках используются «лучше», «хуже» и «равноценно».

К выражениям оценочного характера относятся, помимо прямых оценок, также всякого рода стандарты, правила, образцы, идеалы, утверждения о целях, конвенции, аналитические высказывания, номинальные определения и т. п.

Очевиден оценочный характер традиций, советов, пожеланий, методологических и иных требований, предостережений, просьб, обещаний и т. п.

Ценностное отношение находит свое выражение также в разнообразных нормах. Их область крайне гетерогенна и включает законы (типа законов государства), правила всякого рода (правила игры, грамматики, ритуала и т. д.), команды, директивы, технические нормы, моральные нормы и т. д. Обычно нормы противопоставляются и описаниям и оценкам. Однако, если исходить из существа дела, нормы - это всего лишь частный случай оценок. Именно тот случай, который представляется нормативному авторитету настолько важным, что он находит нужным установить определенное наказание за приведение действительности в соответствие с оценкой¹⁵. <…>

Чистые оценки и чистые нормы почти не встречаются в теориях, которые не ставят своей специальной задачей их выработку и обоснование. В обычные научные теории оценки входят, как правило, только в виде «смешанных», описательно-оценочных утверждений. Обилие последних в науке создает иногда даже обманчивое впечатление, что в ней вообще нет чистых описаний и что в каждом дескриптивном утверждении имеется элемент оценки.

Очевиден, в частности, отчетливо двойственный, дескриптивно-прескриптивный характер наиболее общих принципов теории. Они описывают и объясняют некоторую совокупность фактов. В качестве описаний они должны соответствовать эмпирическим данным и эмпирическим обобщениям. Вместе с тем принципы являются также стандартами оценки как других утверждений теории, так и самих фактов.

Ценностно нагруженными являются не только общие законы (принципы), но в той или иной мере и все иные законы научных теорий. Научный факт и научную теорию невозможно строго отделить друг от друга. Факты истолковываются в терминах теории, их содержание определяется не только тем, что непосредственно устанавливается ими, но и тем, какое место в теоретической системе они занимают. Теоретическая нагруженность языка наблюдения и выражаемых на нем фактов означает, что и факты не являются ценностно нейтральными.

Сложный, описательно-оценочный характер имеют и так называемые регулятивные принципы познания, подобные принципу соответствия, принципу наблюдаемости, принципу дополнительности, принципу простоты и т. д. Все они функционируют прежде всего как эвристические указатели, позволяющие сформировать и реализовать исследовательскую программу, как предписания, касающиеся конструирования и оценки теоретических систем. Вместе с тем они складываются и конкретизируются в самой практике научного исследования и являются попытками осознать закономерности познания. В связи с этим они выполняют и функцию описания. Ими систематизируется и очищается от случайностей долгий опыт научных исследований, выявляются устойчивые связи между теорией и отображаемой ею реальностью, и уже на этой основе выдвигаются определенные образцы и требования. Сопоставление теории с регулятивными принципами представляет собой подведение задаваемой ею «теоретической действительности» под некоторый стандарт или шаблон, т. е. является установлением ценностного отношения.

Имеются и многие другие разновидности описательно-оценочных утверждений¹⁶.

Если не только общие принципы теории, но и все ее законы и даже факты являются ценностно нагруженными, то ясно, что ценности неизбежны в структуре всех теорий, как гуманитарных, так и естественнонаучных. И поскольку ценности входят в теорию, как правило, не в виде явных оценок, а в форме дескриптивно-прескриптивных утверждений, невыполнимо не только требование устранять ценности из науки, но и более слабое требование отделять содержащиеся в теории оценки от чисто описательных утверждений».

Ивин А.А. Ценности и понимание // Вопросы философии. 1987, № 8. С. 33-36.

Стирание границ между строго научным и собственно ценностным знанием - давняя философская традиция. У нее много сторонников как в прошлом, так и в настоящем. Сошлемся на одного из самых бескомпромиссных - американского ученого М.Херсковица. Вот что он, в частности, пишет: «Даже факты физического мира видимы только через призму культуры, поэтому восприятие времени, расстояния, тяжести, размера и других «реальностей» опосредуется конвенциями данной группы». Получается, следовательно, что реальности, независимой и отличной от культурной, просто не существует. На спорности этого тезиса можно не останавливаться - она и так очевидна.

Как всегда, истину нужно искать где-то посередине. Наука не может функционировать вне общества, общественного контекста, безусловно насыщенного ценностями. Да, это контекстуальные, «внешние» по отношению к науке ценности. Но можно говорить и об «интекстуальных», внутренних, собственно научных ценностях, той же истине, критичности, интеллектуальной честности и т.д. Истина - это не только соответствие мыслей действительности. Есть в ней, скажем, и мировоззренческий аспект. Иногда он становится определяющим. Как в случае с Галилеем, например. Никого особенно не интересовало какое-то там соответствие; инквизицию беспокоило, что вместе с верчением Земли начнет «вертеться» что-то и в умах людей.

Особенно велика роль ценностей и оценок на переломных этапах развития науки, когда приходится искать совершенно новые решения, выбирать между конкурирующими подходами, намечать направления дальнейших исследований. Оценки незаменимы и при определении того, чем можно и чем нельзя заниматься в науке (нельзя ставить, например, эксперименты на людях, клонировать человека - пусть пока), а также при общественной экспертизе практического применения научных исследований (нельзя, к примеру, использовать какие-то мирные разработки в военных целях). Ценности и оценки являются важным фактором внутренней детерминации науки. Они помогают наладить и успешно вести научное исследование.

Перефразируя одно крылатое выражение, можно сказать, что у того, кто пренебрегает ценностями, нет сердца, а у того, кто игнорирует научные достижения, нет головы.

Рекомендуемая литература

1. Алексеев, П.В. Философия: учеб. Пособие: [Текст] / П.В. Алексеев. - М.: Проспект, 2005.

2. Спиркин, А.Г. Философия: учеб. пособие: [Текст] / А.Г. Спиркин. - М.: Гардарики, 2006.

3. Философия: [Текст] / Под. ред. В.П. Кохановского. - Ростов-на-Дону: Феникс, 2005.

4. Хрестоматия по философии: [Тексты] / Под. ред. В.П. Кохановского, В.П. Яковлева. - Ростов-на-Дону: Феникс, 2002.

5. Мир философии: [Тексты]. Ч. 1. / Сост.: П.С. Гуревич, В.И. Столяров. – М. Политиздат, 1991.

6. Мир философии: [Тексты]. Ч. 2. / Сост.: П.С. Гуревич, В.И. Столяров. – М. Политиздат, 1991.

Тема 17. Учение об обществе (социальная философия)

Вопросы:

1. Философский подход к объяснению феномена общества

2. Социальная структура общества

3. Общество как саморазвивающаяся система: источники развития общества

- Взаимодействие общества и природы

- Техника и процесс разделения труда

- Реализация духовного идеала

1. Философский подход к объяснению феномена общества

Несмотря на то, что термины «общность», «общество», «общественный», «социальный» широко распространены в обыденной речи, их научное содержание достаточно сложно. В XIX в. возникла особая наука - социология, имеющая своим предметом исследование общества. Ее основоположник О. Конт, считавший социологию «социальной физикой», видел ее и «позитивной моралью», которая способна стать новой религией для всего человечества. Вообще XIX столетие ознаменовалось возрастанием внимания к проблемам общества. Различные мыслители сравнивали общество и с растением, и с животным, и с человеческим индивидом. Общество определяли и как союз, и как взаимодействие, и как солидарность, и как борьбу. Не меньше определений было дано и в XX в. Латинский глагол «socio» означает соединять, объединять совместно, предпринимать, сообща затевать, а существительное «socialitas» - общество, ближайшее окружение. Отсюда первоначальное значение понятия «социальный» - связанный с общностью, союзом, сотрудничеством. Аристотель назвал человека «политическим животным», подразумевая, что только люди способны добровольно и сознательно объединяться в общество. Не всякая общность людей является обществом, но любое общество - это, так или иначе, самоуправляющаяся общность. Каким образом люди связаны в обществе, какова природа этих связей и возникающих между людьми отношений, что определяет в конечном итоге развитие общества?

К. Марксом и его последователями была разработана диалектико-материалистическая концепция общества, суть которой состоит в положении о способе производства материальных благ, который складывается объективно, т. е. независимо от воли и сознания людей, и определяет в основном способ бытия «социального организма». Из формы материального производства «…вытекает, во-первых, определенная структура общества, во-вторых, определенное отношение людей к природе. Их государственный строй, и их духовный уклад определяется как тем, так и другим» (К. Маркс). История в марксистской концепции предстает как «естественноисторический процесс», где действуют объективные «законы-тенденции» в сочетании с субъективным фактором. Сильной стороной этой концепции является учение об особой «чувственно-сверхчувственной» природе «социальной материи», о двойственности бытия человека и общества, а также представление об этапах эволюции социальных связей в зависимости от форм бытия людей и их совместной деятельности (личная и вещная зависимость людей друг от друга).

В XX в. продолжалось и продолжается развитие концепций, основанных на натуралистическом подходе к объяснению феноменов общества и человека. С этих позиций общество рассматривается как естественное продолжение природных и космических закономерностей. Ход истории и судьбы народов в основном определяются ритмами Космоса и солнечной активности (А. Чижевский, Л. Гумилев), особенностями природно-климатической среды (Л. Мечников), эволюцией природной организации человека и его генофонда (социобиология). Общество рассматривается как высшее, но далеко не самое удачное творение природы, а человек как самое несовершенное живое существо, отягощенное генетически стремлением к разрушению и насилию. Это ведет к нарастанию угрозы самому существованию человечества и определяет потенциальную возможность перехода в иные «космические» формы бытия (К.Э. Циолковский). В идеалистических моделях развития общества сущность его усматривается в комплексе тех или иных идей, верований, мифов и т.п. Прежде всего речь идет о религиозных концепциях общества. Мировые религии (христианство, ислам, буддизм), равно как и национальные (иудаизм, индуизм, конфуцианство), имеют свои модели устройства общества и государства. Суть их - в идее божественного предопределения устройства общества, которое должно обеспечивать человеку условия для достойной встречи с Богом в этой и будущей жизни.

В философской мысли Запада трудно выделить какой-либо один доминирующий принцип, хотя многие из них связаны с системным подходом к обществу, структурно-функциональным анализом. Так, Э. Дюркгейм утверждал, что общество - это реальность особого рода, не сводимая к другим и воздействующая на человека на основе идеи общественной солидарности, базирующейся на разделении труда. М. Вебер создал «понимающую социологию» и разработал понятие «идеального типа», на основе чего анализировал феномен бюрократии и протестантскую этику как «дух капитализма». К. Поппер ввел понятия «социальная технология» и «социальная инженерия», полагая, что ход истории не подвластен проектированию. Он обосновал концепцию «открытого общества» и указал на опасности тоталитаризма. В целом все названные модели общества не могут претендовать на абсолютную истину, а выражают определенные грани той сложнейшей реальности, которая определяется термином «общество». Так или иначе, при любом подходе для философского понимания общества нужно решить двуединую задачу: 1) понять место общества как системы в общем устройстве мира; 2) уяснить общие инварианты социального устройства