Величайшее богатство – в довольстве малым

 

 

Невозможно быть счастливым, не будучи разумным и хорошим. Стало быть, дурные люди жалки, и очень жалки. А потому перестаёт быть жалким не тот, кто разбогател, но кто приобрёл мудрость.

 

Не от денег рождается доблесть, а от доблести бывают у людей деньги и прочие блага как в частной жизни, так и в общественной.

 

Я заметил как-то, что от одной и той же профессии люди бывают одни чрезвычайно бедны, другие чрезвычайно богаты. Это меня страшно удивило, и я решил, что стоит наблюсти, в чём тут дело. Я стал наблюдать и нашёл, что это вполне естественно: кто занимается делом кое-как, тот, я видел, терпит убыток; а кто с напряжённым вниманием заботится о нём, тот исполняет его и скорее, и легче, и прибыльнее.

 

Чтобы увеличить своё состояние, старайся как можно лучше делать то, способным к чему создали тебя боги, как это признаёт и обычай.

 

Очень важное дело научиться, как исполнять какую работу; иначе и от заботливости нет никакого толку, если не знаешь, что надо и как надо делать.

 

Барыш – это полные горсти серебряных монет, но что внутри у того, кто ими владеет? Убожество, пустота, ибо подлинное богатство – в образованности, в мудрости, в добродетели.

 

Мудрец более всего презирает праздность и богатство, добытое не собственным трудом.

 

Богатство – большая опасность. Всякий человек, любящий богатство, в действительности не любит ни себя самого, ни вещь, ему принадлежащую, но любит нечто ещё более чуждое, чем то, что ему принадлежит.

 

Тому, кто хочет быть богатым, должно знать, что он хочет иметь большие хлопоты и заботы.

 

К вину, думаю я, надо подливать тем больше воды, чем оно крепче; на человека, чем он сильнее, тем больше тяжести надо накладывать, если что нужно нести; и если нужно кого содержать, я приказал бы богатым содержать большее число людей.

 

Разве ты не видишь: хотя все люди, пожалуй, желают себе добра, однако многие не хотят заботиться, чтобы у них были те блага, которых они желают?

 

Хорошо, сказывают, ответил один персиянин царю. Царь однажды получил хорошую лошадь, и ему хотелось поскорее её откормить; он спросил кого-то, считавшегося знатоком по части лошадей, что всего скорее утучняет лошадь; тот, говорят, ответил: «Хозяйский глаз». Так и во всём, по-моему, хозяйский глаз – самый лучший работник.

 

Дело хорошего хозяина состоит в хорошем управлении хозяйством. А если бы мы ему поручили управлять чужим хозяйством, то он мог бы так же хорошо управлять им, как своим, если бы захотел. Ведь плотник, хорошо знающий своё дело, мог бы так же и для другого делать то, что делает для себя; подобным же образом мог бы и хороший хозяин.

 

В таком случае, человек, знающий это дело, может, хотя бы он сам не имел состояния, получать плату за управление чужим хозяйством подобно строителю, и большую плату, если сможет, взяв в свои руки хозяйство, не только исполнять всё, что следует, но ещё на излишки обогащать хозяйство.

 

Дело хорошего хозяина уметь и врагами пользоваться так, чтобы получать пользу от врагов.

 

Одни и те же предметы для умеющего пользоваться каждым их них – ценность, а для неумеющего – не ценность: так, например, флейта для того, кто умеет искусно играть, – ценность, а кто не умеет, для того она ничем не лучше бесполезных камней, разве только он её продаст; но если не продаёт, а владеет ею, – не ценность. Однако, если продаёт, она ценность лишь в том случае, если он умеет продавать. А если продавать её в обмен на вещь, которой не умеешь пользоваться, то и продаваемая флейта не есть ценность.

 

Так и деньги не ценность, если не умеешь пользоваться ими, ибо ценность есть то, от чего можно получать пользу. Вот, например, если кто станет пользоваться деньгами так, что купит себе любовницу и из-за неё повредит телу, повредит душе, повредит хозяйству, разве уж будут ему деньги полезны?

 

Если не умеешь пользоваться деньгами, то надо их отбросить так далеко, чтоб оне даже и не были ценностью.

 

Клянусь собакой, ведь именно этот инстинкт стяжания я почти полсотни лет подряд пытаюсь заменить в душах людских сокровищами духа и мысли!

 

Не должно же так быть, чтоб людей одного общества разделяла стена собственности, из-за которой человек человека не видит, а скорее ненавидит.

 

Сама история учит, что все права и преимущества забрали себе богатые и могущественные, отказывая в них всем прочим.

 

Зло нужды так же портит человека, как и зло золота.

 

У кого нет достаточных средств на насущные потребности, те, полагаешь ты, бедные, а у кого их больше, чем достаточно, те – богатые. А замечал ли ты, что некоторым, при самых ничтожных средствах не только хватает их, но и ещё возможно делать сбережения из них, а некоторым недостаёт даже очень больших?

 

Кто гордится богатством и находит образование для себя ненужным в надежде, что ему будет достаточно богатства для исполнения всех желаний и занятия почётного положения в обществе, пусть образумится: ведь глупо воображать, будто без ученья можно отличать полезное от вредного; равным образом глупо воображать, будто не умея различать этого, а удовлетворяя все свои желания при помощи богатства, можно действовать на пользу себе.

 

Только дурак воображает, будто, не умея действовать на пользу себе, он благоденствует и достаточно обеспечил себя всем нужным для жизни.

 

Только дурак также воображает, будто он, ничего не зная, лишь благодаря богатству заслужит репутацию человека, на что-то годного, или при репутации ни на что не годного человека приобретёт славу.

 

Хоть я считаюсь и бедным, но мне нет надобности в увеличении состояния, а богача мне жаль, ибо он беден. Ведь мне моего состояния хватает на то, чтобы у меня было всё в достаточном для меня количестве. А для того образа жизни, которым себя окружил богач, и для поддержания его репутации, ему не хватит, хоть бы втрое больше прибавилось у него к тому, что он теперь имеет.

 

У меня, если бы даже мне и понадобилось что-нибудь, – наверно, и ты это знаешь, – есть люди, могущие мне помочь, так что даже совсем ничтожные пожертвования с их стороны произвели бы своим обилием потоп в моём бюджете; а твои друзья, хоть имеют средства в гораздо более достаточном количестве для своего образа жизни, чем ты для своего, всё-таки смотрят, как бы от тебя поживиться.

 

Знай одно верное средство к обогащению: умей жить так, чтоб оставался излишек. И при этом, человек, у которого остаётся излишек от немногого, вполне легко может сделать так, чтобы оставался большой излишек от многого.

 

Клянусь Зевсом, бедность – это вещь приятная: ей не завидуют, из-за неё не ссорятся; не стережёшь её, – она цела; относишься к ней без внимания, – она становится сильнее.

 

По моему убеждению, у людей богатство и бедность не в хозяйстве, а в душе. Я вижу много частных лиц, которые, владея очень большим капиталом, считают себя такими бедными, что берутся за всякую работу, идут на всякую опасность, только бы добыть побольше. Знаю и братьев, которые получили в наследство поровну, но у одного из них средств хватает, даже есть излишки против расхода, а другой нуждается во всём.

 

Я слыхал и про тиранов, которые так алчны до денег, что прибегают к действиям, гораздо более преступным, чем люди самые неимущие, одни из которых из-за нужды крадут, другие прорывают стены, иные похищают людей, а тираны бывают такие, что уничтожают целые семьи, казнят людей массами, часто даже целые города из-за денег обращают в рабство. Мне их очень жалко, что у них такая тяжёлая болезнь: мне кажется, с ними происходит что-то похожее на то, как если бы человек много имел, много ел, но никогда не был бы сыт.

 

Гораздо честнее должны быть люди, любящие дешевизну, чем любящие дороговизну: чем больше человеку хватает того, что есть, тем меньше он зарится на чужое. Следует обратить внимание ещё на то, что такое богатство делает человека и более щедрым.

 

Привычка к умеренности в потребностях, при совершенно ничтожных средствах, позволяет крайне легко добиться для себя всего в достаточном количестве.

 

Тот наиболее богат, кто доволен малым, ибо такое довольство свидетельствует о богатстве натуры.*

 

* Другой вариант текста: «Тот богаче всех, кто доволен самым малым, потому как такое довольство говорит о богатстве души».

 

 

Я нахожусь в великой бедности по причине моего служения Богу.

 

Чем меньше у нас потребностей, тем больше мы походим на богов.*

 

* Другие варианты текста: «Чем меньше у нас потребностей, тем больше мы уподобляемся богам».

«Чем меньше у меня желаний, тем ближе я к богам».

 

 

Похоже, есть люди, кои совершенно серьёзно полагают, что забота о нравственном совершенстве есть развращение!

 

Собеседников своих я стремлюсь от всяких страстей отвращать, а с тех, кто желает общения со мной не беру денег. В таком бескорыстии вижу заботу о свободе; а кто берёт плату за свои беседы, те – продавцы самих себя в рабство, так как они обязаны разговаривать с теми, с кого берут плату.

 

Кто берёт у кого-либо деньги, принуждён делать то, за что он их берёт.

 

Я ни от кого платы не беру, потому что не продаюсь. Не желаю делаться рабом, обязанным собеседовать с тем, кто ему заплатит. Я хочу быть свободным. Хочу свободно рассуждать с друзьями, вместе с ними доискиваться всего того, что делает человека более совершенным, и усваивать это. Наградой мне служит сознание, что умножаю число более совершенных людей.

 

МЫ – ДУШИ, ПЛЕНЁННЫЕ В ТЕЛЕ

 

 

Неужели тебе не ясно, что в сравнении с другими существами люди живут как боги, уже благодаря своему природному устройству далеко превосходя их и телом, и душой? Если бы у человека было, например, тело быка, а разум человека, он не мог бы делать что хочет; точно так же животные, имеющие руки, но лишённые разума, в лучшем положении от этого не находятся.

 

Люди, от природы немощные телесно, благодаря упражнениям становятся крепче, сильнее.

 

Я хочу при помощи гимнастики всего тела сделать его более уравновешенным.

 

Люди, по природе сложения очень слабого, благодаря упражнению становятся крепче силачей, пренебрегающих им; особенно сказывается это в сфере трудов, к которым они подготовляют себя и которые они легче переносят.

 

Какой человек, будучи рабом удовольствий, не извратит своего тела и души?

 

Как нельзя приступить к лечению глаза, не думая о голове, или лечить голову, не думая о всём организме, так же нельзя лечить тело, не леча душу.*

 

* Другой вариант текста: «Нельзя врачевать тело, не врачуя души».

 

 

Тело – это храм души и поэтому должно быть достойно её.

 

Ведь я только и делаю, что хожу и убеждаю каждого из вас, и молодого, и старого, заботиться прежде и сильнее всего не о теле и не о деньгах, но о душе, чтобы она была как можно лучше.

 

Если доктора в большинстве случаев не излечивают болезней, то это потому, что они лечат тело, но не душу; и поскольку всё целое не в добром здравии, то невозможно, чтобы и часть была здорова.

 

Гораздо больше добра ты мне сделаешь, избавя душу от неведения, нежели тело от болезни.

 

Едва ли мы найдём в себе что-нибудь главнее души.

 

Собственную душу свою мы желали бы иметь как можно лучше.

 

Знать себя самого – значит быть рассудительным; не зная же самих себя и не имея рассудительности, мы не можем знать, что в нас хорошо и что дурно.

 

О том, что нам принадлежит, мы не можем знать, что оно принадлежит именно нам, раз мы не знаем самих себя.

 

Что значит заниматься собою? Чего доброго мы можем и ошибиться иной раз, воображая, что занимаемся собою, когда мы вовсе не этим занимаемся. Так, например, человек может вообразить, что занимается самим собою, тогда как на самом деле он занимается всего лишь тем, что составляет его принадлежность.*

 

* По философии Сократа, категория собственности имеет несколько уровней. Первый уровень – человеку принадлежит душа; душа, таким образом, – его принадлежность. Тело принадлежит не человеку, оно принадлежит душе. Тем самым тело для человека – принадлежность его принадлежности (это второй уровень собственности). Одежда не принадлежит душе, она принадлежит телу; стало быть, для души одежда – принадлежность её принадлежности. Обилие одежды, богатство и его свойства ещё более далеки от души, а значит, и самого человека, и т.д. Первый уровень собственности – действительный, т.е. подлинный, остальные – опосредованные и всё более мнимые. Такова иерархия ценностей, подразумеваемая в данном месте Сократом. (Й.Р.)

 

 

Мы никогда не будем в состоянии знать, какое искусство улучшает нас самих, не зная в то же время, что такое мы сами.

 

У человека нет сокровища дороже его собственной души, и потому пусть человек, прежде чем заботиться о чём-либо внешнем, хотя бы о самой жизни своей, заботится о своей душе, о её благе и правде.

 

Ценность человеческой личности безотносительна.

 

С прозорливостью влюблённого зри внутреннюю идеальную красоту и ценность каждой человеческой души, с коей вступаешь в нравственное общенье, и в то же время умей дать каждому почувствовать несоответствие его образа жизни и душевного строя этой высшей природе, этой идеальной ценности, заключающейся в человеке.

 

Если душа будет всецело и без раздвоения подчиняться любви к мудрости, то каждой части её дано будет делать своё дело и быть справедливой и вместе с тем вкушать самые лучшие и самые истинные наслаждения, свойственные каждой.

 

Истинное наслаждение нераздельно связано с истинной правдой.

 

Если среди всех испорченностей самая безобразная – это испорченность души, стало быть, она безмерно, чудовищно превосходит остальные вредом и злом.

 

Заботьтесь прежде и сильнее всего не о теле и не о деньгах, но о душе, чтобы она была как можно лучше.

 

О душе надо одинаково заботиться как в случае, если бы мы знали, что потеряем её через сутки, так и в том случае, если бы знали, что она будет существовать вечно.

 

Сознавая в себе начало разумное и свободное, превышающее телесную оболочку, в которой оно находится, я не могу не верить в то, что душа моя бессмертна.

 

Если же душа бессмертна, то мы обязаны заботиться о ней не только для этой жизни, но и для той, в которую она переходит при смерти тела. Потому что если душа бессмертна и уносит с собой в другие жизни то, что приобрела здесь, то как же не стараться сделать её сколь возможно более хорошей и мудрой?!

 

Человек – воплощённая душа. Перед своим воплощением она существовала, соединённая с первообразами, с идеями правды, добра и красоты; она разлучается со всем этим, воплощаясь, и, вспоминая своё прошлое, более или менее мучается желанием вернуться обратно.

 

Душа обеспокоена и смущена, когда она пользуется услугами тела, чтобы судить о каком-нибудь предмете; у неё делается «головокружение», как будто она опьянена, так как она привязывается к вещам, подверженным по своей природе изменениям; созерцая же свою собственную сущность, она стремится к тому, что чисто, вечно и бессмертно и, будучи той же природы, остаётся в это погружённой возможно дольше. В это время её блуждания кончаются, потому что она соединена с тем, что неизменно; это состояние души есть именно то, что называется «мудростью.»

 

Пока мы будем обладать телом и душа наша будет погружена в этот тлен, никогда мы не завладеем предметом наших желаний – истиной.

 

Действительно, тело доставляет нам тысячи препятствий в силу необходимости заботиться о нём; более того, оно настолько наполняет нас желаниями, вожделениями, страхами, тысячами химер и тысячами глупостей, что с ним невозможно быть мудрым хоть на минуту.

 

Но если мы не можем ничего узнать во всей чистоте, пока душа соединена с телом, то надо выбирать одно из двух: не знать никогда истины или узнать её после смерти. Освобождённые от телесного безумия, мы, как надо надеяться, вступим в сношения с людьми равно свободными и познаем сами сущность вещей. Вот почему истинные философы приучаются умирать, и смерть им вовсе не страшна.

 

Робкими делает неведение о том, что страшно.

 

Земная жизнь – заточение души в теле. Душа задавлена и опьянена телом.

 

Душа человеческая помещена в теле, словно бы солдат на посту, так что ей не дозволено ни уйти без приказа командующего, ни медлить дольше, нежели сочтёт нужным тот, кто назначил караул.

 

Душа нечистая отягчена, и её влечёт опять к чувственному миру, вследствие отвращения от всего духовного и невидимого; она тогда блуждает, говорят, вокруг памятников и могил, возле которых видали иногда мрачные привидения, такие, какими должны быть изображения душ, покинувших тело без полного очищения и потому сохранивших нечто от матерьяльных форм, отчего глаз наш может их видеть.

 

Это души не добрых, а злых, принуждённые блуждать в тех местах, где оне несут наказание за свою прежнюю дурную жизнь и где оне продолжают блуждать пока их желания, присущие матерьяльным формам, не возвратят их опять в тело, и тогда, вероятно, оне примут те же нравы, какие во время прежней жизни были предметом их предпочтения.

 

После нашей смерти, гений (демон), бывший при нас во время нашей жизни, ведёт нас в место, где собираются все те, которые должны быть отправлены в Аид,* чтобы быть там судимыми. Души, пробывшие в Аиде необходимое время, возвращаются к этой жизни на протяжении многих и долгих периодов.

 

* Аид, Эреб или Тартар (у римлян – Орк) – в древнегреческой мифологии царство мёртвых или царство теней (душ умерших). (Й.Р.)

 

 

Демоны* наполняют пространство, отделяющее небо от земли; они служат связью, соединяющей Великое Целое с Ним же самим. Божество никогда прямо не вступает в сношение с человеком; боги сносятся с людьми только при посредстве демонов и беседуют с ними как наяву, так и во сне.

 

* Во избежание недоразумений ещё раз напомним, что слово δαίμων, из которого позднее сделали демона, не имело в греческом языке того дурного значения, каковое ему придали впоследствии. Оно вовсе не означало существ, поступающих исключительно дурно, но относилось ко всем духам вообще, среди которых различали духов высоких, называемых богами, и духов низших, или собственно демонов, сообщавшихся непосредственно с людьми. Замените в данной сентенции слово «демон» словом «дух» – и Вы получите доктрину спиритическую; поставьте слово «ангел» – и будет доктрина подлинно христианская. А если станете понимать это слово как принято в вульгарном обиходе, то получите бессмыслицу. (Й.Р.)

 

 

Постоянной заботой философа служит попечение о душе не столько ради этой жизни, которая есть одно мгновение, сколько ради вечности. Если душа бессмертна, не благоразумнее ли жить, имея в виду вечность?

 

Если душа не матерьяльна, она должна после этой жизни вернуться в мир столь же невидимый и нематерьяльный, как она сама; тело же, разлагаясь, возвращается материи. Но нужно уметь различать душу чистую, действительно нематерьяльную, питающуюся, как и Бог, науками и познаниями, от души более или менее загрязнённой матерьяльной нечистотой, мешающей ей подняться к Божеству и удерживающей её в местах её земного существования.

 

Если бы смерть была разрушением всего человека, то быть одновременно освобождёнными от своего тела, от души и от пороков было бы для злых большим выигрышем. Только тот, кто обогатил свою душу не чуждыми ей украшениями, а теми, что свойственны её природе, сможет спокойно ждать часа отправления в другой мир.

 

Тело сохраняет очень заметные следы применявшихся к нему забот или случившихся с ним происшествий. То же можно сказать относительно души: по освобождении от тела, она сохраняет заметные следы своего характера, привязанностей и всех поступков своей жизни. Таким образом, самое большое несчастье для человека – перейти в другой мир с душою, отягощённой преступлениями.

 

Заботясь о самих себе, о своей душе, вы сделаете самое лучшее и для меня, и для моих сыновей, и для вас самих, хотя бы и не обещались мне этого.

 

То, что моё – мою душу, – никто на свете не может отнять у меня. В этом бессильна и толпа людей против одного человека, и самый сильный против самого слабого. Этот дар дан Богом каждому человеку.

 

Я могу не обращать внимания на то, что мне докучает. Это в моей воле, и никакой царь, никакой господин не властен помешать мне, если я этого хочу. Здесь многим не сладить с одним, сильному – со слабым: каждому Бог дал свободную волю.

 

На самом деле мудр только Бог, а человеческая мудрость стоит немногого, или вовсе ничего не стоит. И поэтому обличение мнимого знания и мнимой мудрости человеческой есть служение Богу и проповедь мудрости божественной.

 

Не вторгайся в ту область природы, которая является обителью божественного, дабы не заставлять Бога говорить на языке человеческой глупости. Перед лицом высшей тайны лучше молчать.

 

Одобрит ли наши труды Бог, не знаю, но я изо всех сил старался Ему угодить, и есть у меня надежда, что Он не пренебрежёт моими стараниями.