Философско-мировоззренческий уровень в структуре методологического знания

[М.К. Мамардашвили]

Методологическое знание имеет свои структурные уровни — от наиболее общих к частным, имеющим отношение к решению задач конкретной науки. Как было показано выше, «верхний» уровень более правомерно назвать философско-мировоззренческим уровнем методологического знания. Очевидно, что в реальном научном исследовании и тем более в практической работе психолог, как и любой другой специалист, не часто проводит прямое сопоставление своей деятельности с постулатами некоторой философской системы. Однако мировоззрение специалиста оказывает огромное влияние на постановку задач работы, которые, в свою очередь, определяют выбор методов и техник достижения результата. Мировоззренческая позиция специалиста определяет и интерпретацию

результатов исследования. Мировоззрение практического психолога определяет и его взгляд на другого человека, на его проблемы и пути избавления от них. Поэтому, как уже было отмечено, правомерно назвать данный уровень методологического знания философско-мировоззренческим.

Мы не ставим себе целью проследить, как в истории психологии различные философские концепции становились методологической основой для научных школ. Задача данного раздела — показать на нескольких характерных примерах, как философско-мировоззренческая основа научной школы определяла выбор тематики исследований, подход к изучению явлений, в какой-то мере — выбор методики и техники исследования, а также интерпретацию результатов.

К уровню философской методологии относятся обобщенные представления об идеале научной рациональности, подробно проанализированные М. К. Мамардашвили (1984). Их можно причислить к мировоззренческим универсалиям (В. С. Степин), они определяют, прежде всего, взгляды ученых на исследуемые объекты, средства исследования и на собственную научную деятельность.

«Традиционная психология покоится на дихотомии субъекта и объекта, которая последние четыре столетия была отправной точкой западной научной мысли. Людвиг Бинсвангер назвал эту дихотомию "раковой опухолью, разъедающей всю современную психологию и психиатрию". Этой дихотомии не избежали ни бихевиоризм, ни операционализм, старающиеся определить переживания только с помощью объективных терминов. Ее не избежать, если ограничить творческий опыт, определив его как чисто субъективный» (Мэй, 2001. С. 42). Дуализм Декарта стал философской предпосьшкой для нескольких поколений ученых, поскольку на его основе возникли классические представления о научной рациональности.

М. К. Мамардашвили (1984) подробно исследовал классический и неклассический идеалы научной рациональности. Он проанализировал и показал на примерах «онтологию ума» (т. е. совокупность исходных философско-мировоззренческих предпосылок, определяющих взгляд ученого на изучаемую реальность), характерную для классической и неклассической науки. Классический идеал рациональности базируется на двух исходных правилах, сформулированных, по мнению М. К. Мамардашвили, на материале наблюдения физических тел. Правило первое: «Физическим телом, грубо говоря, называется такое явление, которое полностью пространственно выражено в своем содержании, т. е. все, что мы можем сказать о структуре этого явления, о его составе, строении, таково, что оно полностью развернуто для внешнего пространственного наблюдения или же (если идет речь об идеальных абстрактных объектах или так называемых ненаблюдаемых теоретических "сущностях") разрешимо на каких-либо наблюдаемых частях внешнего пространства. В этом смысле термины "объективное" и "пространственное" совпадают, могут употребляться через запятую, как и понятие "внешнее наблюдение". В последнем добавлении очевидно, что "объективному" тождественно здесь "внешнее" (или пространственное), а "внутреннее" — "субъективному"» (Мамардашвили, 1984. С. 6).

Суть второго правила в том, что для классического идеала научной рациональности характерно «отождествление (восходящее к Декарту) "материальности" с пространственностью (или внешней выраженностью для наблюдателя), лишь в зависимости от которой действия мира на нас или на возможного наблюдателя могут (и будут) рассматриваться как материальные, опытно данные (и поддаваться наглядному представлению в образах "контакта", "соприкосновения", "удара", "взаимного расположения" и т. д.).

Это великий принцип опытной науки: то, что воспринимается органами чувств, есть только материальные тела и их действия. Ясно, что отождествление пространства с материей имеет глубокий философский и методологический смысл. В той мере, в какой мыпод термином "материя" имеем в виду нечто отличное от сознания, имеющего внутреннее (психическое) измерение, а за этой последней вещью признаем непространственность, то под "материальными процессами" мы, конечно, имеем в виду то и только то, что полностью выражает самое себя своим пространственным расположением, поддающимся внешнему наблюдению» (Мамардашвили, 1984. С. 14).

Такая модель научной рациональности, как показывает далее М. К. Мамардашвили, содержит одно существеннейшее, неочевидное на первый взгляд допущение: «...состояние ума, в котором известен некоторый предмет А, одинаково по всему пространству наблюдателей и их состояний, т. е. фактически в любой данный момент расположено множественно сообщенным образом». Это допущение неявно предполагает, что существует некий божественный интеллект, к которому можно перейти от обычного человеческого интеллекта, хотя и в предельном случае. Данное допущение предполагает «непрерывность опыта, а она — условие научных высказываний о предметах, данных этому опыту, предполагает, как я сказал, перенос наблюдения по всему полю, т. е. мою возможность в любой точке пространства наблюдения быть рефлексивно непрерывным носителем интеллигибельного содержания происходящих (или вообще осознаваемых) там событий, явлений» (Там же. С. 16). Это допущение получило название допущения Абсолютного наблюдателя. Его суть в том, что ученый в своей деятельности стремится приблизиться к этому божественному интеллекту, который делает одинаково умопостигаемым все, что происходит в любой точке пространства.

Как пример классической научной рациональности М. К. Мамардашвили приводит пример традиционной педагогики: «В классической педагогике, а она лишь частный элемент общего классического стиля мышления, фактически предполагается некоторая привилегированная... система отсчета — такая, что перенос знания из любой точки пространства и времени в любую другую точку пространства и времени (в том числе из одной головы — в другую в обучении и усвоении) покоится на реконструкции или воссоздании одного единого (или самотождественного) субъекта по всем точкам этого поля. Это означает, что везде происходит "то же самое", что может быть получено на основе подстановки однорефлексивного, автономного и конечного источника выбираемых, приводимых в связь и подтверждаемых данных, представлений и знаний» (Мамардашвили, 1984. С. 17).

Многие люди прекрасно помнят бум конца 80-х гг. вокруг деятельности педагогов-новаторов и скорое разочарование в связи с тем, что трансляция их опыта если и давала результаты, то совсем не такие значительные, как ожидалось. Довольно очевидно, что все надежды на грандиозные результаты от внедрения опыта педагогов-новаторов не что иное, как проявление мышления по законам классической научной рациональности, т. е., как писал М. К. Мамардашвили, «...мы считаем, что процесс обучения состоит в том, что если, например, ребенок стоит в точке А и у меня, у универсального наблюдателя, есть знание о том, что происходит в точке А, то я могу передать ребенку это знание, или он, проделывая соответствующие шаги по своей какой-то скрытой динамической "кривой", со временем все равно придет в итоге к пониманию того, что я уже понимаю. Но, во-первых, весь опыт исследований лингвистики, и психологических исследований, и антропологических исследований, и мифологических исследований лишь под-

тверждает древнюю, еще Сократу и Платону известную истину, что знание непересаживаемо из головы в голову в силу одного простого онтологического обстоятельства: никто вместо другого не может ничего понимать, понять должен сам и, более того, если уже не понял, то вообще не поймешь сообщаемое: понять можно лишь то, что уже понял (и в этом смысле — из себя, "вспоминая"). И этот акт понимания "самим" невыводим ни из какой цепи обусловливания этого понимания, он должен совершиться или не совершиться, т. е. знание неперекачиваемо в другую голову как в некую пустоту перекачивалась бы жидкость» (1984. С. 17).

По мнению М. К. Мамардашвили, существеннейшая особенность классического идеала научной рациональности в том, что классическое наблюдение имеет дело с явлениями, которые существуют как бы самостоятельно и независимо от их сущностей: «Классически явление отличается от сущности тем, что онтологические характеристики принадлежат сущности, а само оно, в определенном смысле, не имеет существования» (Там же. С. 18). В отличие от классического, неклассический идеал рациональности основывается на представлении о феномене: «"Феноменом" будем называть то обладающее чувственной тканью образование сознания, которое выступает в объективирующем расцеплении ментального понимательного сочленения и от бытия в котором мы не можем сместиться к представлению (как психическому объекту), содержащемуся в этом сращении и соотнесенному с предметными референтами, доступными и внешнему (или абсолютному) наблюдателю. Феномены локальны по отношению к тотальной перспективе (или замкнуты в своем мире по отношению к ней) и независимы: субъект может лишь добавлять их к внешним наблюдательным и логическим определениям — они есть или их Нет. И в них содержится то, что "произошло в дейст-

вительности" в смысле испытания мира, в отличие от последующего нароста, поддающегося гносеологическому анализу в том, что я называл дуальной структурой сознания. Именно проявление целого как целого феноменально...» (1984. С. 27). Феномены, по Мамардашвили: 1) не могут быть вполне четко и однозначно отделены от сознательного измерения; 2) не отделены ни от своего агента, ни от наблюдателя, не совпадая по содержанию с содержанием, переводимым в универсальные системы отсчета; 3) они «индивидуализируют себя своим случанием», выделены как индивиды.

Благодаря этим определениям понятно, в чем коренное отличие классического и неклассического идеала рациональности. Принцип дополнительности, введенный Н. Бором и В. Гейзенбергом, — проявление неклассических представлений о научной рациональности. «Неклассическая же проблема онтологии ума (или, соответственно, рациональности) уходит своими корнями в те изменения в ней, которые возникают в XX веке — в связи с задачей введения сознательных и жизненных явлений в научную картину мира», — писал М. К. Мамардашвили (Там же. С. 12). Действительно, переход к новому идеалу научной рациональности возникает вместе с задачей введения сознательных явлений в научную картину мира. Концепция ноосферы В. И. Вернадского — одна из попыток решения этой задачи и один из первых в истории науки примеров неклассических представлений о научной рациональности.

Пример неклассической научной рациональности, приводимый самим М. К. Мамардашвили, — психоанализ 3. Фрейда: «В психоанализе этими свойствами обладает понятие симптома. Действительно, что представляет собой симптом? Симптом есть косвенное целостное, далее неразложимое и несводимое внутри себя, т. е. по отношению к внешнему миру, выражение

чего-то другого. Например, таковым является (анализируемый Фрейдом в "Психопатологии обыденной жизни") классический пример "ляпсус лингве'' — языковой монстр, "невозможное" слово типа beglei-digen ("чемоданно"), ведь таковы рекуррентные симптомы и формации неврозов и психозов, таковы устойчивые архетипические сцепления символов сновидений, фантазмов детских "теорий" происхождения, "первичной любовной сцены" и т. п.» (1984. С. 35).

Добавим от себя, что в психоанализе оказались смешанными и неклассические и классические представления о научной рациональности. К последним относится учение Фрейда о символе. Толкование сновидений при помощи универсального набора интерпретационных ключей, на наш взгляд, не что иное, как попытка поставить аналитика на место Абсолютного наблюдателя, «откуда все видно».

Заметим, что гораздо чаще психологи называют основоположником современной психологии не Фрейда, а К. Г. Юнга, у которого этот, говоря словами поэта И. Иртеньева, «старого мышленья рецидив» внутри психотерапевтической теории был преодолен. Хорошо известно, что, по Юнгу, понять символ можно лишь в целостном контексте бессознательной жизни данного человека. Одного сновидения для интерпретации мало — нужно несколько, а еще лучше — несколько десятков, чтобы реконструировать контекст.

Другой пример неклассической психологии, приводимый М. К. Мамардашвили, — теория установки Д. Н. Узнадзе: «В школе Узнадзе понятие установки пыталось фиксировать и внести в психологию через наблюдаемые последствия некоторые духовные ядра, не понятные и не анализируемые сами по себе в терминах анализа психики как биологического явления. Но понятные лишь в терминах учения о бытии. В современной психологии такие же вещи наблюдаются и

в так называемых экстремальных ситуациях, когда точное действие совершается без какой-либо рефлексии, как бы в подвешенном состоянии субъекта, вынутого вообще из пространства и времени» (1984. С. 51). Более подробно теория установки Д. Н. Узнадзе как явление неклассической психологии проанализирована А. Г. Асмоловым (2002).

Вспоминая историю психологии, можно выделить те философско-мировоззренческие системы, которые становились в психологии основой для создания различных теорий. Так, дуализм Декарта стал философской предпосылкой для В. Вундта и Э. Титченера. В то же время философской основой для ас-социанизма стал эмпиризм Дж. Локка. При этом за основу был взят ассоциативный принцип устройства психики, впервые сформулированный Б. Спинозой. Эти философские предпосылки стали основой для метода интроспекции. Как мы уже показали, метод интроспекции базируется на неявном предположении о том, что субъект и объект исследования никак не взаимосвязаны между собой. Кроме того, М. К. Мамардашвили отмечал, что в понятии «знание», трактуемом в традиции, идущей от Декарта, тавтологически заключено предположение, что тот, кто знает предмет А, знает свое состояние ума относительно А (т. е. сознание прозрачно для самого себя). Предположение о прозрачности сознания в данном случае не что иное, как допущение Абсолютного наблюдателя (о котором уже было сказано) применительно к самонаблюдению.

Идеи об ассоциациях Б. Спинозы, развитые Дж. Локком, направили ассоцианистов по пути поиска элементов сознания, связанных между собой ассоциациями. Впоследствии проблема анализа психического по элементам обсуждалась многими авторами, и одним из первых — Л. С. Выготским. Им была показана методологическая ошибочность анализа психи-

ки по элементам и предложено свое решение этой существенной методологической проблемы.

Кроме ассоцианистов, из картезианской дихотомии «субъект — объект» исходили и основоположники бихевиоризма. Их решение проблемы, как известно, состояло в последовательной попытке изгнать из психологии все субъективное, оставив только объективное, которое понималось исключительно как внешне наблюдаемое. Вполне очевидно, что в основе бихевиоризма Дж. Уотсона и Э. Торндайка — классический идеал научной рациональности, причем в крайне механистическом и метафизическом варианте. Метафизические допущения проявились в одной из основополагающих идей классического бихевиоризма о том, что отсутствуют качественные различия между психикой животных и человека. Механицизм виден, например, в том, как применялись в классическом бихевиоризме количественные показатели (например, натяжение поводка собаки как непосредственный показатель силы мотивации).

Одной из философских основ психологии, прежде всего американской, стал прагматизм — направление философии, одна из основных идей которого в том, что опыт не дан нам изначально, но все объекты познания формируются нашими познавательными усилиями, направленными на решение жизненных задач. Основоположниками прагматизма были Ч. Пирс, У. Джемс, Дж. Дьюи. У. Джемс, который начал впервые разрабатывать множество психологических проблем, был одним из крупнейших философов своего времени, основоположником прагматизма. В подходе к изучению психологических явлений У. Джемс исходил из основной идеи о том, что философия, как и другие науки, должна быть познавательным средством решения тех жизненных проблем, которые встают перед людьми в непрерывно меняющемся мире. В трудах У. Джемса эта идея была реализована как

функционализм — представление о психологии как науке, изучающей прежде всего то, для чего душа, как она служит человеку.

Американский прагматизм стал философско-методологической основой для теории личностных конструктов Дж. Келли. Философское понимание человека как исследователя, непрерывно создающего теории для решения жизненных задач, Дж. Келли сформулировал на основе взглядов другого основоположника философии прагматизма Дж. Дьюи (Келли, 2000).

В первой трети XX в. одним из ведущих направлений философии стал феноменализм, основоположником которого является один из крупнейших философов того времени Э. Гуссерль (1867—1938). Многие авторы считают, что это направление философии стало мировоззренческой основой для гештальтпсихоло-гии. В основе исходных представлений гештальт-психологии (М. Вертгеймер, В. Келер, К. Коффка и др.) — философское положение о том, что все, данное человеку в сознании здесь-и-теперь, — его феноменальное поле. Этот взгляд становится основой для психологической теории поля К. Левина, а благодаря К. Левину — и для всей феноменологической психотерапии, если говорить о практической психологии.

В современной психологии философской основой нередко становятся взгляды современных философов в сочетании с философскими идеями мыслителей прошлого. Такие сочетания особенно характерны для психотерапевтических теорий, к чему мы еще вернемся в данном пособии.

Марксизм как государственная идеология становится нормативной философско-методологической основой для советской психологии. Надо сказать, что многие создатели отечественной психологии придерживались марксистских взглядов по убеждениям, а не из соображений политической конъюнктуры. Марксизм стал философско-методологической осно-

вой для культурно-исторической психологии Л. С. Выготского, психологической теории деятельности Д. Н. Леонтьева.

Отказ от государственной идеологии привел многих исследователей в начале 90-х гг. к методологической дезориентации. Такое положение дел признавалось в то время многими авторами. Такое положение дел во многом сохранилось и поныне. Поэтому одна из наиболее актуальных для нынешней отечественной психологии проблем — поиск нового философско-методологического базиса обновляющейся науки.

Было бы неправильно говорить о том, что диалектический материализм как методологическая основа психологии исчерпал себя и показал свою несостоятельность. В этом нетрудно убедиться, изучая работы С. Л. Рубинштейна, написанные им в последние годы жизни: «Бытие и сознание» (1957), «Принципы и пути развития психологии» (1958) и «Человек и мир», над которой великий психолог работал вплоть до своей кончины в январе 1960 г. Философско-методологические работы С. Л. Рубинштейна представляют большой интерес по многим причинам. Автор стремится преодолеть некоторые недочеты марксистской философии и в гораздо большей степени те ее превратные трактовки, которые взяла на вооружение официальная советская идеология. С. Л. Рубинштейн для решения этой задачи предлагал смелые, нестандартные решения.

Так, название книги «Человек и мир» отражает взгляд С. Л. Рубинштейна на взаимоотношения человека и его окружения. В марксистской философии человек противопоставляется природе как ее преобразователь. Такой взгляд на человека страдает односторонностью. С. Л. Рубинштейн вводит категорию мира как окружения человека, в котором главными действующими лицами являются другие люди. Такой взгляд на жизненную среду человека близок концеп-

ции ноосферы В. И. Вернадского, о которой будет рассказано дальше.

Хорошо известно, что в марксистской философии, начиная с «Тезисов о Фейербахе» К. Маркса (1844), личность понимается как совокупность общественных отношений. Такое представление о личности С. Л. Рубинштейн признает односторонним. Взамен он предлагает понимание личности как субъекта личной жизни, а общественные отношения лишь частный случай последней.

Одно из наиболее интересных рассуждений С. Л. Рубинштейна касается диалектики взаимоотношений внешнего и внутреннего в жизни человека. Хорошо известный тезис о том, что «внешние причины действуют через внутренние условия», нуждается в подробных пояснениях. Внешняя причина действует на субъекта не непосредственно, но преломляясь через внутренние условия, которые могут быть весьма разнообразными — от психофизиологических состояний до жизненных ценностей человека. Опосредованная внутренними условиями, внешняя причина не только меняет внутреннее состояние субъекта, но и выходит вовне (например, в виде активности субъекта). Это обстоятельство меняет внешнее окружение индивида, в том числе и внешнюю причину, воздействующую на него. Таким образом, «внешнее через внутреннее» — не однонаправленное воздействие, подобно толменовской схеме «стимул — промежуточные переменные — реакции», а сложная нелинейная взаимосвязь причины и следствия. Такое понимание причинности является подлинно диалектическим и близко представлениям о причинно-следственных связях в современных общеметодологических подходах, о которых будет подробно рассказано далее.

Поиск философско-методологических основ для отечественной психологии ведется по нескольким направлениям. Одно из них — осмысление философ-

скогонаследия прошлого. В современной отечественной психологии находят свое применение идеи российских философов Серебряного века П. А. Флоренского, Н. А. Бердяева, С. Л. Франка. Так, В. П. Зинченко (2000) глубоко исследовал философское наследие одного из наиболее видных философов того времени — Г. Г. Шпета, показал точки соприкосновения его идей с принципами культурно-исторической теории Л. С. Выготского. Другое направление — исследование философских идей, высказанных писателями, поэтами, художниками, т. е. людьми, которые не бьши профессиональными философами. В. П. Зинченко исследовал также философские идеи О. Мандельштама и других поэтов того времени о человеке и его развитии. Еще одно направление поиска нацелено на философские идеи, высказанные классиками гуманистической психологии. В современной отечественной психологии предпринимаются попьггки построения теории и практики на основе принципов гуманистической психологии (например: Психология с человеческим лицом: гуманистическая перспектива в постсоветской психологии. М., 1997). В рамках этого подхода психологи переосмысливают и развивают философские обобщения, сформулированные создателями гуманистической психологии.