Основные идейно-эстетические направления русского романтизма

Активная/пассивная формы (наиболее общее разделение):

активный романтизм – преображение действительности в соответствии с идеалом;

пассивный романтизм – невмешательство, уклонение от деятельности, бесплодные мечты об идеале.

Классификаций существует много, но все они имеют свои недостатки. Далее описаны два наиболее характерных примера классификации течений романтизма.

1973 г. – Варшава, VII Международный Съезд славистов.

Ульрих Фохт, член советской делегации, предложил в докладе свою классификацию:

1800–1810

зарождение романтизма

1) отвлеченно- психологический (Жуковский);

2)гедонистический (Батюшков)

1810–1820-е

гражданский романтизм

1) гражданский декабристов:

а) Пушкин;

б) Рылеев;

2) социальный (Н. Полевой)

1830–1840

расцвет романтизма

1) философский (Веневитинов);

2) гражданский славянофилов (Аксаков, Хомяков);

3) революционный гражданский (Герцен);

4) синтетический (Лермонтов);

5) эпигоны психологического (Бенедиктов);

6) лжеромантизм (Кукольник, Загоскин)

1840–1880

романтизм в период господства критического реализма

1) философский середины века (Тютчев);

2) психологический середины века (Фет);

3) психологический, осложненный гражданскими тенденциями (Огарев)

1880–1900

усиление романтизма в конце века

1) гражданский народников (Фигнер);

2) психологический (Фет, Апухтин);

3) философский символистов;

4) гражданский пролетарской литературы (Горький)

Выделены основные этапы развития романтизма + течения, характеризующиеся в соответствии с ведущей тенденцией (гражданский, психологический, философский).

Плюсы этой классификации: охвачены все явления, имеющие отношение к поэтике романтизма.

Минусы: громоздкость, дробное членение, «закрытые группы».

1975 г. – Евгений Александрович Маймин в книге «О русском романтизме» подверг критике классификацию Фохта и предложил альтернативу.

1. Созерцательный романтизм Жуковского (ранний этап русского романтизма).

2. Гражданский революционный романтизм декабристов (в первую очередь Рылеева).

3. Синтетический романтизм Пушкина (влияние Жуковского + декабристы + свое).

4. Синтетический романтизм Лермонтова (декабристы + Пушкин + философский + Байрон + свое).

5. Философский романтизм (Веневитинов, Тютчев, Вл. Одоевский).

Плюсы этой классификации: краткость, классификация отражает тот факт, что романтизм как направление исчерпал себя в середине века, в нее легко добавляются новые элементы.

Минусы: отмечены не все явления (где А. А. Фет?), развитие романтизма во 2-й половине века проигнорировано, групп всего три (две дополнительных являются «закрытыми», т.к. в них включено по одному автору соответственно).

 

27. Своеобразие отражения русской жизни в «Петербургский повестях» Гоголя

Лирика Пушкина 1826-1830

В июле 1826 года были казнены пятеро руководителей декабрьского восстания. Непосредственным откликом Пушкина на это явилось создание знаменитого «Пророка» (24 июля — 3 сентября 1826 г.). Образная система «Пророка» вырастала из всей предшествовавшей пушкинской лирики Михайловской ссылки и времени работы над «Подражанием Корану». Уже в первом из стихотворений этого цикла намечена тема пророка, посланного для утверждения высшей истины:

Не я ль язык твой одарил

Могучей властью над умами?

Мужайся ж, презирай обман,

Стезею правды бодро следуй,

Люби сирот, и мой Коран

Дрожащей твари проповедуй.

Пушкинский образ пророка продолжал и развивал в новых, последекабрьских условиях ту традицию иносказательных использований библейских мотивов, которая была намечена декабристской лирикой, где образ поэта-певца синонимически сближался с. образом библейского пророка. В стихотворении «Пророчество» (1822) В. Кюхельбекер писал:

На то ль тебе я пламень дал

И силу воздвигать народы?

Восстань, певец, пророк Свободы!

Воспрянь! возвести, что я вещал!

Мотив путника в пустыне был непосредственно связан с глубоко личными переживаниями Пушкина и также возникал на основе его работы над восточными образами Корана:

Не я ль в день жажды напоил

Тебя пустынными водами? (II, 352)

Или:

И путник усталый на бога роптал:

Он жаждой томился и тени алкал

В пустыне блуждая три дня и три ночи… (II, 356)

Оба эти мотива — томившегося жаждой путника в пустыне и пророка, одаренного могучей властью над умами,— уже намеченные в предшествовавшей пушкинской лирике, объединялись воедино в новом стихотворении, где путник, влачившийся по мрачной пустыне и томимый уже духовною жаждой, превращался в пророка, способного жечь сердца глаголом высшей правды. Дополнительные детали, характеризовавшие превращение путника в пророка, появились в связи с мотивами из книги библейского пророка Исайи. В лирике Пушкина этого времени «Пророк» занимает исключительно важное место. В условиях наступившей гнетущей реакции он с огромной силой утверждал правоту дела казненных, продолжая линию, уже определившуюся В «Вакхической песне», и провозглашал верность идеалам декабристов, намечая путь к последующему «Ариону».

«Пророк», будучи напечатанным, приобретал характер общественной декларации, с которой Пушкин входил в новую, последекабрьскую действительность:

 

Восстань, пророк, и вождь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли.

Глаголом жги сердца людей…

Новая действительность оказывалась несравненно более сложной, чем это представлялось ранее. Поражение декабристов не поколебало веры Пушкина в конечное торжество их целей и не изменило его отношения к самодержавию. Однако Пушкину, как и многим из его современников, казалось, что суровый урок, данный самодержавию декабристами, будет в какой-то мере учтен новым царем. Соответствующие мысли Пушкин и развил в заказанной ему записке «О народном воспитании» (1826).

Показательно, что в этой записке Пушкин даже не счел нужным скрыть свое истинное отношение к событиям 14 декабря. «Вероятно,— писал он,— братья, друзья, товарищи погибших успокоятся временем и размышлением, поймут необходимость и простят оной в душе своей» (XI, 43). Нельзя понять последнюю фразу иначе, как утверждение справедливости дела декабристов, с одной стороны, и признание исторической неизбежности поражения их в связи с ограниченностью средств и несвоевременностью выступления — с другой. Последекабрьская действительность выдвигала ряд совершенно новых задач и приводила к известному смещению плоскостей некоторых прежних общественно-исторических представлений. Целый комплекс важнейших проблем, выдвигавшихся современностью, начинал ассоциироваться в сознании передовых людей того времени с личностью Петра I как монарха-преобразователя.

Для дворянских революционеров последекабрьского периода проблема Петра I была важна как проблема возможности революционных преобразований, осуществляемых непосредственно самодержавной властью. Эта проблема стала особенно актуальной в первые годы после разгрома декабристов. Отдал ей дань и Пушкин. Так создавалась почва, на которой вырастал ряд стихотворений Пушкина с политической окраской.

Первым стихотворением в этом ряду стоят «Стансы» (22 декабря 1826 г.)1. Стихотворение начинается многозначительной исторической параллелью между началом царствования Николая I, переступившего на пути к престолу через кровь декабристов, и «началом славных дней Петра», также омраченных мятежами и казнями. Эта аналогия в свете

последующих заслуг Петра перед Россией приводила к историческому оптимизму и в отношении перспектив нового царствования:

В надежде славы и добра Гляжу вперед я без боязни.
По своей основной направленности «Стансы», являясь политической программой нового царствования, как бы развертываемой поэтом перед новым царем, полностью соответствуют кругу проблем, положенных в основу записки «О народном воспитании». Сознательно ‘ привнося прямо противоположное содержание в реакционную формулу о просвещении высочайшего манифеста от 13 июля 1826 года («Не просвещению, но праздности ума, более вредной, чем праздность телесных сил, недостатку твердых познаний должно приписать сие своевольство мыслей, источник буйных страстей, сию пагубную роскошь полупознаний, сей порыв II мечтательные крайности, коих начало есть порча правок, а конец — погибель»), Пушкин писал и в той записке: «Скажем более: одно просвещение в состоянии удержать новые беззгмства, новые общественные бедствия» (XI, 44). В соответствии с этим в «Стансах» утверждается прямая апология просвещения как общественно-политической основы нового царствования, подкрепленная высоким авторитетом Петра:

Самодержавною рукой
Он смело сеял просвещенье.
«Стансы» заканчиваются советом
Николаю быть, подобно своему великому пращуру, незлобным памятью, т. е. освободить сосланных в Сибирь декабристов. На это письмо Пушкин отозвался в конце 1827—-начале 1828 года в неожиданном контексте — в стихотворении «Друзьям», где в строфе, передающей советы «лукавого льстеца» царю, почти дословно изложил содержание приведенного в письме Бенкендорфа отзыва о вреде просвещения:

С этого времени в пушкинской лирике начинает создаваться устойчивый образ соратника декабристов, избегнувшего гибели и сохраняющего верность движению. В условиях жестокой последекабрьской реакции, когда порицание участников восстания становилось необходимым признаком политической лояльности, мужество Пушкина в открытом утверждении своей связи с сосланными в Сибирь декабристами было поразительно.

29. Сборник повестей «Миргород» как этап в развитии гоголевского реализма