X. Россия и Европа в оценке Н. Я. Данилевского

Учение Н. Я. Данилевского (1822–1885) о культурно-исторических типах. Законы движения и развития цивилизаций: сродство языков, политическая независимость, полнота и разнообразие, краткость плодоношения. ХVI–ХVII век как время цветения западной цивилизации и ХIХ век как время плодоношения (и старения). Народное и общечеловеческое. Будущее славянства.

 

Биография Н. Я. Данилевского

В 1847 г. окончил Санкт-Петербургский университет. Был членом кружка М. В. Буташевича-Петрашевского (1844–1849) в последние годы его существования. После раскрытия полицией этого кружка в 1850 был выслан из Петербурга. При Александре II стал одним из идеологов славянофильства и панславизма. Основное общественно-философское сочинение Данилевского «Россия и Европа» вышло в свет в 1869 г. на страницах журнала «Заря», а в 1871 г. – отдельным изданием в Санкт-Петербурге. После этого Данилевский продолжал активную публицистическую деятельность, публикуя статьи, главным образом, на экономические темы. В 1890 г. лучшие из них были изданы в «Сборнике политических и экономических статей Н. Я. Данилевского».

 

Учение о культурно-исторических типах

Н. Я. Данилевский отрицал реальность существования «человечества» как целого, общечеловеческой цивилизации; он признавал носителем исторического процесса лишь отдельные «виды» – «культурно-исторические типы», имея в виду народы в их конкретно-историческом значении, с их особой самобытной цивилизацией, не подлежащей передаче и заимствованию. Эта теория примыкала к славянофильскому учению и имела свою аналогию на Западе в работах немецких историков Генриха Рюккерта (1823–1875), издавшего в 1861 г. «Всемирную историю», и Генриха Риля (1854–1897), автора трёхтомной «Естественной истории народа как основы немецкой социальной политики», выходившей с 1851 по 1891 г. Против общих положений Риля и славянофилов в России была направлена статья С. М. Соловьёва «Исторические письма», вышедшая в 1858 г.

По мнению марксистов, Данилевский в духе идеалистической философии устанавливал «законы» образования культурно-исторических типов. Он указывал четыре разряда их исторической деятельности: религиозную, культурную, политическую и социально-экономическую, определял основные стадии развития культурно-исторического типа: от этнографического состояния к государственному и от государственного к цивилизованному. Исторический прогресс сопровождается сменой культурно-исторических типов. Данилевский выделял 10 типов, частично завершивших своё развитие, из которых исторически позднейшее место принадлежит европейскому или романо-германскому типу.

Новый, вступающий в пору своего расцвета славянский тип, получивший пока наиболее полное развитие в русском народе, противопоставлен европейскому, представленному как единое и обособленное (в т. ч. от античности) целое. Сужению понятия европейской цивилизации и утверждению самобытности славянского типа и его выразителя – русского народа соответствует борьба с идеей европеизации ("западничество"). В славянстве Данилевским признаются задатки полного развития всех 4 видов исторической деятельности, "потенциальное многообразие общественно-политического состава и нравственно-политическое превосходство, в характеристике которого обнаруживаются элементы старого славянофильства применительно к истории России. Исходя из своего тезиса о плодотворности многообразия народов-государств в составе культурно-исторического типа, Данилевский обосновывает требование объединения славянских народов в единое политическое целое как высшей стадии развития, философски утверждая политическую программу панславизма.

Законы движения и развития цивилизаций

Данилевский формулирует пять законов движения и развития культурно-исторических типов, которые одновременно означают и необходимые условия их возникновения и развития.

Закон 1. Всякое племя или семейство народов, характеризуемое отдельным языком или группой языков, довольно близких между собою, - для того чтобы сродство их ощущалось непосредственно, без глубоких филологических изысканий, – составляет самобытный культурно-исторический тип, если оно вообще по своим духовным задаткам способно к историческому развитию и вышло уже из младенчества. Этот закон определяет значение языка в развитии культуры. Именно язык становится средством сплочения народа, открывает возможность общения, передачи культурного наследия через устную и / или письменную традицию.

Закон 2. Дабы цивилизация, свойственная самобытному культурно-историческому типу, могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались политической независимостью. Она необходима для поддержания самобытности культуры, предотвращения ассимиляции, поглощения другими народами, обращения их в орудие для достижения чужих целей.

Закон 3. Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает её для себя при большем или меньшем влиянии чуждых, ему предшествовавших или современных цивилизаций.

Закон 4. Цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому типу, тогда только достигает полноты, разнообразия и богатства, когда разнообразны этнографические элементы, его составляющие, – когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию или политическую систему государств. Богатство и полнота культурно-исторического типа определяются не унификацией, единообразием «монокультуры», но находятся в прямой зависимости от разнообразия составляющих его народов, существующих в благоприятной для поддержания культурной самобытности политической системе федерации.

Закон 5. Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения – относительно короток и истощает раз и навсегда их жизненную силу. Культурно-исторический тип существует не вечно, его время ограничено рамками жизненного цикла, во время которого культура набирает силу, проявляется в различных формах духовности и практической деятельности, общественного благоустройства и личного благосостояния.

Особенно длительным бывает подготовительный этап, или этнографический период. Он может измеряться тысячелетиями. Но этот этап чрезвычайно важен, ибо в это время собирается запас для будущей созидательной деятельности, закладываются те особенности в складе ума, чувства, воли, которые составляют оригинальность и самобытность людей будущего культурно-исторического типа. Они выражаются в языке, мифологии, эпических преданиях, основных формах быта, отношении к природе, хозяйственном укладе, источниках материального существования, нормах и правилах взаимоотношений между людьми. Все особенности жизни этноса оказывают влияние на национальный характер народа.

Затем формируется цивилизация, и она проходит, все периоды от зарождения к расцвету и финишу. Это время растраты жизненных сил во имя плодотворной созидательной деятельности. Оканчивается жизнь, когда иссякает творчество и цивилизация дряхлеет. Данилевский называет два симптома старения – апатию самодовольства, когда народы успокаиваются на достигнутом, и апатию отчаяния, когда наступает разочарование в избранном пути, а идеалы и цели представляются ложными.

Таковы пять законов развития культурно-исторического типа. Каждый тип отличается достижениями в какой-либо определённой сфере. Таким образом, невозможно сравнивать цивилизации и исторические периоды, оценивать их по одной шкале. Прогресс состоит не в том, чтобы идти всем в одном направлении (в таком случае он скоро бы прекратился), а в том, чтобы исходить всё поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, во всех направлениях.

Не все культурно-исторические типы проходят указанные этапы одинаково. Одни подвергаются внешним воздействиям и разрушаются; другие истощают запасы своих сил и не могут продолжать существование; третьи оказываются слишком односторонними, когда остальные формы культуры не получают достаточного развития. Но и закончив свой путь, они продолжают оставаться как «реликты» в памяти народов, ибо внесли свой достойный вклад в сокровищницу мировой культуры. Жизнь одного культурно-исторического типа конечно, а вся культура бесконечна, и поступательное движение человечества не прекращается.

Народное и общечеловеческое (Отрывок из книги Н. Я. Данилевского)

Отношение национального к общечеловеческому обыкновенно представляют себе как противоположность случайного – существенному, тесного и ограниченного – просторному и свободному, как ограду, пелёнки, оболочку куколки, которые надо прорывать, чтобы выйти на свет Божий; как бы ряд обнесённых заборами двориков или клеток, окружающих обширную площадь, на которую можно выйти, лишь разломав перегородки. Общечеловеческим гением считается такой человек, который силою своего духа успевает вырваться из пут национальности и вывести себя и своих современников (в какой бы то ни было категории деятельности) в сферу общечеловеческого. Цивилизационный процесс развития народов заключается именно в постепенном отрешении от случайности и ограниченности национального, для вступления в область существенности и всеобщности – общечеловеческого. Так и заслуга Петра Великого состояла именно в том, что он вывел нас из плена национальной ограниченности и ввел в свободу чад человечества, по крайней мере, указал путь к ней. Такое учение развилось у нас в тридцатых и в сороковых годах, до литературного погрома 1848 года. Главными его представителями и поборниками были Белинский и Грановский; последователями – так называемые западники, к числу которых принадлежали, впрочем, почти все мыслившие и даже просто образованные люди того времени; органами – "Отечественные записки" и "Современник"; источниками – германская философия и французский социализм; единственными противниками – малочисленные славянофилы, стоявшие особняком и возбуждавшие всеобщий смех и глумление. Такое направление было очень понятно. Под национальным разумелось не национальное вообще, а специально-русское национальное, которое было так бедно, ничтожно, особливо если смотреть на него с чужой точки зрения; а как же было не стать на эту чужую точку зрения людям, черпавшим поневоле все образование из чужого источника? Нужны были смелость, независимость и прозорливость мысли в более, нежели обыкновенной степени, чтобы под бедным нищенским покровом России и славянства видеть сокрытые самобытные сокровища, – чтобы сказать России: Былое в сердце воскреси/и в нём сокрытого глубоко/ты духа жизни допроси!

Под общечеловеческим же разумели то, что так широко развивалось на Западе, в противоположность узконациональному русскому, т. е. германо-романское, или европейское. К смешению этого европейского с общечеловеческим могло быть два повода. Во-первых, общечеловеческим считалось не немецкое или французское (об английском уж и не говорим), – то и другое было также запечатлено характером узконационального, – а нечто, прорвавшее национальную ограниченность и являвшееся общеевропейским. Следовательно, обобщение уже началось, и ему следовало только продолжаться, чтобы сделаться общечеловеческим. Мало того: оно уже было таковым в сущности, и ему недоставало только внешнего повсеместного распространения, которое должно было совершиться посредством пароходов, железных дорог, телеграфов, прессы, свободной торговли и т. д. Здесь не принималось во внимание того, что Франция, Англия, Германия были только единицами политическими, а культурной единицей всегда была Европа в целом, – что, следовательно, никакого прорвания национальной ограниченности не было и быть не могло, что германо-романская цивилизация, как была всегда принадлежностью всего племени, так и оставалась ею. Во-вторых, и это главное, казалось, что европейская цивилизация, в последних результатах своего развития (в германской философии и французском социализме, начавшемся с декларации des droits de l`homme), порвала последние путы национального, даже высокоевропейски национального, и как в научной теории, так и в общественной практике ни с чем не хотела больше иметь дела, как с наиобщечеловечнейшим. Германская философия, с презрением устраняя все имевшее сколько-нибудь характер случайности и относительности, схватилась бороться с самим абсолютным и, казалось, одолела его. Так же точно социализм думал найти общие формы общественного быта, в своем роде также абсолютные, могущие осчастливить все человечество, без различия времени, места или племени. При таком направлении умов понятно было увлечение общечеловеческим. Само учение славянофилов было не чуждо оттенка гуманитарности, что, впрочем, иначе и не могло быть, потому что оно также имело двоякий источник: германскую философию, к которой оно относилось только с большим пониманием и с большею свободой, чем его противники, и изучение начал русской и вообще славянской жизни – в религиозном, историческом, поэтическом и бытовом отношениях. Если оно напирало на необходимость самобытного национального развития, то отчасти потому, что, сознавая высокое достоинство славянских начал, а также видя успевшую уже высказаться, в течение долговременного развития, односторонность и непримиримое противоречие начал европейских, считало, будто бы славянам суждено разрешить общечеловеческую задачу, чего не могли сделать их предшественники. Такой задачи, однако же, вовсе и не существует – по крайней мере, в том смысле, чтобы ей когда-нибудь последовало конкретное решение, чтобы когда-нибудь какое-либо культурно-историческое племя её осуществило для себя и для остального человечества. Задача человечества состоит не в чем другом, как в проявлении, в разные времена и разными племенами, всех тех сторон, всех тех особенностей направления, которые лежат виртуально (в возможности, in potentia) в идее человечества. Ежели бы, когда человечество совершит весь свой путь или, правильнее, все свои пути, нашелся кто-либо, могущий обозреть всё пройденное, все разнообразные типы развития, во всех их фазисах, тот мог бы составить себе понятие об идее, осуществление которой составляло жизнь человечества, – решить задачу человечества; но это решение было бы только идеальное постижение её, а не реальное осуществление. Какая форма растительного царства осуществляет наиполнейшим во всех отношениях образом идею или, пожалуй, задачу растения: пальма или кипарис? Дуб, лавр или розан? Очевидно, что такой формы вовсе нет, что иная сторона растительной жизни выражается совершеннее мхом, чем более развитыми формами. Полное осуществление идеи растения заключается лишь во всем разнообразии проявлений, к которому она способна, во всех типах и на всех ступенях развития растительного царства, и может быть только идеально постигаемо, а не реально осуществляемо. Может показаться, что это иначе в царстве животном. Человек кажется высшим осуществлением идей животного. Нисколько! Человек как животное во многом стоит гораздо ниже других животных. Свободное движение принадлежит, конечно, к идее животного, но человек несравненно хуже двигается в воде, чем рыба, в воздухе – чем птица, на земле – чем лошадь, олень или собака, на дереве – чем обезьяна или белка, и т. д., хуже даже при посредстве искусственно созданных им себе органов, пароходов, паровозов, воздушных шаров и т. д. К понятию о животности принадлежит также способность превращать в составные части своего собственного тела извне почерпаемое вещество; и в этом отношении пищеварительные органы лошади или коровы гораздо совершеннее устроены, потому что способны извлекать химически однородные с их телом части из веществ столь мало питательных (т. е. столь мало этих частей в себе заключающих), как трава. Способность получать впечатления от предметов внешнего мира есть также одна из принадлежностей животности; и тут зрение орла или сокола гораздо превосходнее человеческого: это настоящие зрительные трубы, которые могут приспособляться к зрению вблизи и к зрению вдали; обоняние собак бесконечно совершенное, чем у человека; слух или осязание у летучих мышей равняется как бы шестому чувству, удостоверяющему их в присутствии предметов, до которых они не прикасаются и которых не видят. Животное совершенство человека заключается только в том, что он изо всех животных – наименее животное и потому способен к соединению с духом, который должен победить эти остатки животности. Следовательно, и животность осуществляется вполне также не в одной какой-либо форме, а во всех типах и во всех ступенях развития животного царства. Возьмем отдельного человека: какой возраст осуществляет вполне все стороны его природы? Когда достигают все его способности своего наивысшего развития? Никогда. В одних отношениях он бывает, так сказать, вполне человеком только в зрелом возрасте, в других - в юношеском, в третьих – в старческом (опытность), в некоторых – даже в детском (память), и полным человеком называем мы того, который совершенно проявил все разнообразие своей природы во всех фазисах своего развития. Итак, и идея человека может быть постигаема только через соединение всех моментов его развития, а не реально осуществляема в один определенный момент, хотя тут есть то существенное различие, что человек сохраняет сознание своей индивидуальности через все возрасты, через которые прошел, и, следовательно, это идеальное постижение выполнения им своей задачи может им почитаться за реальное её осуществление. Если бы, однако, человек осуществил свою задачу в один фазис (в один момент) своего существования, то – вследствие единства сознания – мог бы ещё видеть в этом частном осуществлении вознаграждение за недостаточность её полного решения во все времена своей жизни; но ни человечество, как существо коллективное, ни отдельный какой-либо человек не носят в себе сознания человечества. Поэтому какой удовлетворительный смысл имело бы полное осуществление задачи человечества в какой-либо момент его истории? Что значила бы цивилизация, которая соединила бы в себе (если бы даже это было возможно и совместимо) все стороны в отдельности, проявленные доселе разными культурно-историческими типами, – соединила бы совершенство положительной науки, достигнутое цивилизацией Европы; полное развитие и осуществление идеи изящного, как во времена греков; живое религиозное чувство и сознание евреев или первых веков христианства; богатство фантазии Индии, прозаическое стремление к практически-полезному Китая, государственное величие Рима и т. д., – довела бы ещё это всё до высшей степени развития, с прибавлением идеально совершенного общественного строя? Какой удовлетворительный смысл имел бы этот – несколько веков или хотя бы и тысячелетий продолжающийся – золотой век в сравнении со всеми прежде истекшими тысячелетиями? Чтобы придать ему этот смысл, нужно принять фантазии Леру ("De l`humanite") или Перти ("Die mystischen Erscheinungen der menschlichen Natur") о существовании какого-то демиурга – духа земли, который всю коллективную жизнь человечества сознаёт как свою индивидуальную. Иначе все усилия отдельных цивилизаций, из которых каждая осуществила наиполнейшим образом известную сторону идеи человечества (хотя эти стороны и не одинакового значения), оказались бы не живыми вкладами в общую его сокровищницу, а только жалкими подмостками, ни на что не годными, не стоящими того, чтоб обращать на них внимание, – детскими попытками, не имеющими более значения с тех пор, как лежавшие в них обещания достигли своего исполнения. Отдельная личность может достигнуть разрешения своей задачи, реального осуществления своего назначения, потому, что она бессмертна, и потому, что ей преподано это разрешение свыше, независимо от времени, места или племени; но это осуществление лежит за пределами этого мира. Для коллективного же и всё-таки конечного существа – человечества – нет другого назначения, другой задачи, кроме разновременного и разноместного (т. е. разноплеменного) выражения разнообразных сторон и направлений жизненной деятельности, лежащих в его идее и часто несовместимых как в одном человеке, так и в одном культурно-историческом типе развития.

 

Будущее славянства

В поисках ответа на этот вопрос автор “России и Европы” рассматривает задатки ещё только начинающейся культурно-исторической жизни этого типа. В сфере религиозной значение деятельности русских велико, т. к. религия составляла господствующее содержание древнерусской жизни и в настоящее время в ней же заключается преобладающий духовный интерес простых людей. Кроме того, русские и греки — хранители православия и продолжатели “великого дела — быть народами богоизбранными”. Таким образом, религиозная сторона культурной деятельности составляет принадлежность славянского культурного типа.

В области политической славяне также продемонстрировали успехи. Вторая сторона вопроса о политических способностях славян — способен ли русский народ к свободе? Ответ Н. Я. Данилевского положительный — русский народ и русское общество могут выдержать “всякую дозу свободы”.

Однако особые надежды Н. Я. Данилевский связывал с деятельностью русских в области общественно-экономической. Дело в том, что “Россия составляет единственное обширное государство, имеющее под ногами твёрдую почву, в котором нет обезземеленной массы”, превосходство русского общественного строя над европейским заключается в крестьянском наделе и общинном землевладении. Это и позволит в будущем установить “не отвлеченную только правомерность в отношениях граждан, но реальную и конкретную”.
Незначительные, по сравнению с греческим и германо-романским культурно-историческими типами, успехи русских и других славянских народов в науке и искусстве Н. Я. Данилевский объясняет сравнительной молодостью этих народов (моложе германских на четыре столетия), а также тем, что большая часть сил до сих пор поглощалась государственной деятельностью.

И хотя народное образование не успело ещё охватить народные массы, уже есть признаки, свидетельствующие о больших возможностях русских в сфере культуры в узком смысле. Славянский культурно-исторический тип, предполагал Н.Я. Данилевский, впервые в истории должен представить синтез всех сторон культурной деятельности и будет первым четырёхосновным культурно-историческим типом, в котором особенно оригинальной чертой должно быть впервые найденное удовлетворительное решение общественно-экономической задачи.

Завершает свои размышления о будущем славянского культурно-исторического типа Н. Я. Данилевский следующим образом: “Главный поток всемирной истории начинается двумя источниками на берегах древнего Нила. Один, небесный, божественный, через Иерусалим и Царьград, достигает в невозмущённой чистоте до Киева и Москвы; — другой, земной, человеческий, в свою очередь, делящийся на два главных русла культуры и политики — течет мимо Афин, Александрии, Рима, — в страны Европы… На Русской земле пробивается новый ключ справедливо обеспечивающего народные массы общественно-экономического устройства. На обширных равнинах Славянства должны слиться все эти потоки в один обширный водоем…”.