Билет 34. Поздний Гоголь: особенности творчества и поэтики.

1842-1852гг – последний период творчества Николая Васильевича Гоголя.

· Предыдущий период закончился изданием первого тома МД, вокруг которого разгорелась полемика, а Гоголь уехал за границу

· Работа над вторым томом Мертвых душ (весь период)

· Напряжённые религиозно-философские искания и тяжёлое душевное и физическое состояние (весь период)

· Издание «Шинели» и «Театрального разъезда» (1842-1843)

· Сжигает первую редакцию второго тома МД (1845)

· «Выбранные места из переписки с друзьями» и активный обмен письмами с Белинским (1847) +см. 37 вопрос

· Сожжение личных бумаг, в том числе – второго тома МД (ночь с 11 на 12 февраля 1852)

· Смерть (21 февраля 1852)

Художественный мир Гоголя считают (в шуриках) уже сложившимся к началу 40-х гг. После публикации первого тома «МД» и «Шинели» в 1842г. идет процесс превращения Гоголя-художника в Гоголя-проповедника, устремленного к тому, чтобы стать духовным наставником русского общества.

Идеи возрождения общества и «Выбранные места»:

Надо сказать, что Гоголь всегда был крайне впечатлительной и нервной личностью, но в послнедние годы он находится в состоянии, как никогда жестокой депрессии, духовных взлетов и новых кризисов, это всё исключительно сильно влияет на его творческую деятельность. Кризисные настроения особенно обострились и приобрели новый характер с конца 30х годов. Причинами были и ухудщающееся здоровье, физические и душевные страдания, приступы «болезненной тоски», и тягостные переживания от потери близких людей (А. С. Пушкина, И. М. Виельгорского, Е. М. Хомяковой, Н. М. Языкова) и трагическое восприятие «язв» русской и европейской общественной жизни, которые писатель ощущал так остро, как ощущал бы собственные. Летом 1940г. он исцеляется от сильного нервического расстройства и воспринимает это как знак, что уготована священная миссия ему, поэтому он и начинает стремительно «улучшать в себе духовного человека», как выразился С.Т. Аксаков. Религиозность Гоголя приобретает аскетический характер, особенно после нового кризиса 1945г. Он читает труды отцовцеркви, сближается с графом А.П.Толстым, протоиереем М.Константиновским, старцами Оптиной Пустыни. И тут он приходит к гениальной идее, что православием и «древним патриархальным бытом» спасётся Русь.

И возникла перед автором «Шинели» и «Мертвых душ» историческая альтернатива национального будущего: или всеразрушающий, но справедливый бунт обездоленного большинства, по терминологии эпохи — «меньших братьев», или христианское сострадание и любовь к ним их господ и правителей. Об этом и написаны сначала «Шинель», потом «Повесть о капитане Копейкине».

Эти размышления отразились и на 2ой редакции Портрета, и на «Развязке «Ревизора»» (1846), и пытались вылиться в незаконченную, впрочем, книгу «Размышления о божественной литургии». Главным итогом же стали «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847г). Во вступлении Гоголь говорит, что, когда был при смерти и написал завещание, то там просил издать некоторые отрывки из своих писем, чтобы «искупить бесполезность всего, доселе им напечатанного». Теперь, выздоровев, он считает своим долгом сделать это.

В этих отрывках он говорит обо всём: о том, как хорошо для языка и общества, что Жуковский переводит Одиссею, о том, как важна роль чистой женской души и о многом другом. Всё это – правда письма, книга на 200 страниц, ну и писал же Гоголь друзьям... В письмах к А.П.Толстому, о любви к России – много обличительного. В прочих письмах он так же часто освещает основные проблемы России: взятки, грабительства, неправды, ничтожность общества, охлаждение душевное, нравственная усталость, расслабление и развращение общее. Тоска. «И непонятной тоской уже загорелася земля». Спасёт всех обращение к ДУШЕ. А в обществе надо всё вернуть в рамки закона, дух примирения же внесёт Православная Церковь.

Жизнеутверждающий мотив книги раскрывается в её композиции. Мысль Гоголя движется от темы смерти (открывающее книгу «Завещание», то самое, где просит не хоронить, пока не появятся признаки разложения, не ставить памятника и не оплакивать) к теме духовного возрождения: завершающим фрагментом является «Светлое воскресенье», где образы духовной смерти и тьмы побеждены великим православным праздником.

Большинство увидело в книге навиные и назойливые советы, излишнюю откровенность, непомерное самомнение до самоунижения. Белинский провозгласил Гоголя «Апостолом невежества» и «поборником обскурантизма» (см билет 37)

Однако следует учитывать, что Белинский, как и другие возмущенные этим сочинением Гоголя его современники, знал далеко не полный, изуродованный цензурой текст первого издания «Выбранных мест» (1847). Помимо множества отдельных искажений и мелких купюр, из него были изъяты целиком пять глав. Тех самых глав, ради которых, по утверждению Гоголя, была написана вся книга, превратившаяся благодаря их изъятию в «странный оглодок» того, чем она должна была быть. Именно в изъятых главах Гоголь высказал «кое-что такое, что должны прочесть и сам государь, и все в государстве» в поучение себе. А это «кое-кто» местами разительно совпадает с тем, что сказал в упрек Гоголю Белинский в своем «Письме» к нему.

Кроме того, нельзя говорить, что Гоголь за крепостничество. При всех его идеях религиозно-нравственного возрождения крепостнического общества, книга не означала примирения писателя с крепостнической действительностью. Наоборот, в тех же «Выбранных местах» он буквально вопиет об ужасах этой действительности, полагая единственной панацеей от них своего рода революцию сознания, т. е. осознание крепостническим обществом всей мерзости его безнравственности и безгражданственности. Но прямо, с поразительной для своего времени откровенностью и еще небывалой у него самого силой говоря в «Выбранных местах» о реальных, конкретных «ужасах», «мерзостях» беззакония николаевской действительности, Гоголь тут же полагает их не сущностным выражением самодержавно-крепостнического строя, а чудовищным искажением его национальной «идеи». Будучи очищена от всей своей реальной скверны, она, по убеждению Гоголя, была призвана предохранить Россию от всех пороков и противоречий буржуазной цивилизации. Объективное социально-историческое содержание этой совершенно абстрактной, иллюзорной идеи и ее глубочайшее для своего времени противоречие в том и состояло, что она была идеей одновременно и антикрепостнической, и антибуржуазной. Но именно в этом своем исторически прозорливом качестве она отражала объективные противоречия буржуазного развития России и намечала многое из того, что было впоследствии сказано Достоевским и Толстым. Недаром Толстой издал в «Посреднике» в адаптированном, существенно очищенном виде «Переписку с друзьями», по его мнению, «содержащую чрезвычайно много драгоценного рядом с очень дурным и возмутительным для того времени».

И всё же, вернёмся к реакции Белинского и подавляющего большинства прямо после выхода «Выбранных мест». Гоголь был потрясен непониманием! Мотивы издания «Выбранных мест» писатель раскрыл в «Авторской исповеди», которая, однако, осталась неопубликованной при жизни автора. В состоянии глубокой духовной депрессии Гоголь, по сути дела, оставался все последние годы жизни.

Второй том МД:

Как говорилось ранее, во втором томе Гоголь хотел показать перерождение, нечто возвышенное и дающее надежду на высокие идеалы третьего тома. Почему же Гоголь сжигал второй том раз за разом? Именно потому, что у него был грандиозный замысел, наложившийся на его идеи о религиозном светлом возрождении России (которые никто не понял), а выполнить он его никак не мог из-за неуверенности, глубочайшей депрессии и мучительных сомнений. Которые после публикации переписки с друзьями только усилились. Понятно, что ему не нравилось то, что получалось, а натурой он был нервной, вот и сжигал.

Содержание понятий пушкиновского и гоголевского направлений в русской литературе.

«ГО́ГОЛЕВСКОЕ НАПРАВЛЕ́НИЕ» — лит. направление, начало к-рому положил Н. В. Гоголь «петербургскими повестями», «Ревизором» и «Мертвыми душами» и к-рое определилось в 40-х гг. как натуральная школа. В. Г. Белинский, выступавший горячим сторонником натуральной школы, подчеркивал ее связь с идейно-худож. принципами гоголевского реалистич. творчества, утверждая плодотворное влияние гоголевской школы на совр. рус. лит-ру. Термин возник в 50-х гг. 19 в. в полемике между революционно-демократич. и либеральной критикой как обозначение социально-критич., сатирич. линии в рус. лит-ре. Демократич. критика выступила с обоснованием «Гог. напр.» в совр. лит-ре. Этой цели прежде всего был посвящен обширный труд Н. Г. Чернышевского «Очерки гоголевского периода рус. литературы», печатавшийся в «Современнике» в 1855. Против идей, развитых Чернышевским, выступил А. В. Дружинин, напечатавший в «Библиотеке для чтения» (1856, №№ 11, 12) статью «Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения», в к-рой, нарочито сталкивая гоголевское и пушкинское начала в рус. лит-ре, ратовал за «артистическое» понимание иск-ва.

Критика идеалистическая, либеральная (Дружинин, П. В. Анненков, С. С. Дудышкин, Н. Д. Ахшарумов) и славянофильская (А. А. Григорьев, Т. И. Филиппов, Б. Н. Алмазов, Е. Н. Эдельсон) писала о необходимости преодоления гоголевского «одностороннего» критицизма (П. В. Анненков, «О значении художественных произведений для общества», 1856) и о победе «пушкинского направления», «чистой художественной поэзии», «здорового» отношения к жизни. Подтверждение этого тезиса пытались найти в творчестве А. Н. Островского, А. Ф. Писемского, И. С. Тургенева, И. А. Гончарова, односторонне характеризуя нек-рые стороны творчества этих писателей.

Историко-литературное сопоставление А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя как художников и сравнит. оценка их социального значения для определенного периода развития рус. общества, характерные для В. Г. Белинского, превратились у либеральных критиков 50-х гг. в метафизич. противопоставление их творч. принципов, в связи с чем термины «Г. н.» и «пушкинское направление» приобрели антиисторич. характер, отвлеченный от конкретных стадий развития реализма — от Пушкина к Гоголю. «Пушкинское направление» объявлялось либеральной критикой единственным подлинно поэтическим выражением якобы «чистого искусства». «Г. н.» истолковывали как иск-во «грубое», даже низменное. В противовес подобному искажению действит. смысла эволюции рус. реализма критики революц.-демократич. лагеря всемерно подчеркивали обществ. значение критич. пафоса именно «Г. н.». Продолжая точку зрения Белинского, Чернышевский и Добролюбов справедливо утверждали, что для современной жизни нужна не столько «поэзия действительности», сколько «идея отрицания» ее, составляющая пафос творчества Гоголя. Вместе с тем революц. демократич. критика понимала, что «Г. н.» не может просто повторять Гоголя. Чернышевский в «Очерках гоголевского периода» говорит о необходимости «более полного и удовлетворительного развития идей, которые Гоголь обнимал только с одной стороны, не сознавая вполне их сцепления, их причин и следствий». Вскоре он отметил в «Губернских очерках» Щедрина отсутствовавшее у Гоголя ясное понимание связи отдельных «безобразных фактов со всею обстановкою нашей жизни». Т. о., в основе лит.-эстетич. полемики был вопрос об отношении к рус. действительности, об обществ. роли лит-ры, ее задачах и путях развития; в конечном счете это был спор о том, по какому пути пойдет рус. лит-ра — по пути «чистого» (по существу, охранительного) иск-ва или по пути прямого, открытого служения народу, т. е. по пути борьбы против крепостничества и самодержавия.

С точки зрения методологической противопоставление «пушкинского направления» «Г. н.» (как бы ни были различны и даже противоположны те цели, с к-рыми это противопоставление совершалось) связано с известной утратой рус. критикой того времени целостного восприятия явлений иск-ва, к-рое отличало критич. выступления Белинского. В целом же влияние «Г. н.» на дальнейшие судьбы рус. лит-ры свидетельствовало о победе материалистич. эстетики над идеалистической, что благотворно сказалось на развитии рус. реалистич. иск-ва.

В совр. зарубежном лит. — ведении часто повторяются воззрения рус. либеральной критики в истолковании рус. лит. процесса 19 в. Так, в «Словаре русской литературы» (изд. в США в 1956) принижается роль революц.-демократич. критики, Пушкин же трактуется как сторонник «чистого искусства». Р. Поджоли в книге очерков о рус. писателях «Феникс и паук» (изд. в США, 1960) называет «сомнительной» теорию Белинского и Чернышевского о Гоголе как отце рус. реализма, полагая, что «русский классический реализм был в большей степени отрицанием дела Гоголя, чем продолжением его». Т. о., зарубежная бурж. критика пытается опереться на те тенденции рус. «эстетической» критики 60-х гг. 19 в., к-рые были отвергнуты всем последующим развитием рус. лит-ры. (с) Краткая литературная энциклопедия (КЛЭ)

В общем, ещё раз: вопрос о пушкинском и гоголевском направлении в русской литературе был поставлен впервые Белинским после выхода в свет «Мертвых душ». Признавая Пушкина величайшим поэтом, подготовившим все последующее развитие русской литературы, Белинский вместе с тем видит теперь уже в Гоголе «более важное значение для русского общества, чем в Пушкине: ибо Гоголь более поэт социальный, следовательно, более поэт в духе времени».

Белинский нисколько не имел в виду принизить значение Пушкина, хотя и был фанатом Гоголя. Он сопоставляет обоих писателей лишь в одном, хотя и очень существенном, плане: кто из них больше соответствует нынешнему духу времени, кто из них дает более эффективное оружие, необходимое для борьбы с ненавистной действительностью. Таким сильнейшим оружием явилась, по мнению критика, сатира Гоголя, более непосредственно подрывавшая устои крепостничества.

Эту мысль развивает дальше Чернышевский. Он создает свой капитальный труд - "Очерки гоголевского периода русской литературы", где пишет: "Гоголь важен не только как гениальный писатель, но вместе с тем и как глава школы - единственной школы, которою может гордиться русская литература". Революционный демократ был уверен, что только в этом случае, придерживаясь гоголевского, сатирического направления, литература выполнит свою общественно-политическую роль, которая диктовалась ей временем. Общественный и нравственный критерий в оценке произведений искусства — главный для Чернышевского. Поэтому бичующая сатира Гоголя в его глазах имеет преимущество перед проникнутой гуманностью, художественно совершенной, но объективной поэзией Пушкина. Не отрицая огромного исторического значения Пушкина, Чернышевский, однако признает Гоголя писателем, более соответствующим потребностям современной жизни.

Это положение было подробно развернуто в «Очерках гоголевского периода русской литературы», появившихся на страницах «Современника» в 1855–1856 годах.

Следует, впрочем, заметить, что, обоснованно полемизируя с «эстетической» критикой, противопоставлявшей пушкинское направление — гоголевскому, Чернышевский и сам давал повод для упрека в известной односторонности его позиции в этой полемике. Любое противопоставление Гоголя и Пушкина, какими бы намерениями оно ни диктовалось, объективно вело к принижению исторической роли одного или другого писателя. Этой опасности, надо сказать, не избежал и Чернышевский.

«Очерки» занимают одно из центральных мест в литературно-критическом наследии Чернышевского. Они были задуманы как монументальное исследование, посвященное существеннейшим проблемам русской литературы 30-50-х годов.

Характерно прежде всего само название работы. Именем Гоголя Чернышевский определяет целый период русской литературы, притом один из наиболее важных и плодотворных в ее истории. Творчество Гоголя он считает главным событием русской литературы за последнюю четверть века.

Источники:

Краткая литературная энциклопедия (КЛЭ)

http://www.criticsfine.ru/critics-196-3.html

П. А. Николаев. Классик русской критики- Чернышевский Николай Гаврилович.

Гоголь и Белинский.

«Черт вас возьми, степи, как вы хороши у г. Гоголя!..»

(«г. Гоголя» в цитату из Тараса Бульбы добавил Белинский)

Виссарион Григорьевич Белинский пытался проникнуть в художественный мир гоголевских книг и разгадать их загадку. Взгляд критика на творчество писателя приоткрывало читате-лям завесу, за которой становится виден совсем другой Гоголь, не известный ранее. Личность Гоголя всегда представляла для него огромный интерес. «Из существующих теперь журналов «Отечественные записки» первые и одни сказали и постоянно, со дня своего появления и до сей минуты говорят, что такое Гоголь в нашей литературе… Как на величайшую нелепость со стороны нашего журнала, как на самое темное и позорное пятно на нём, указали разные критиканы, сочинители и литературщики на наше мнение о Гоголе…»

Он восхищается языком и лиризмом Николая Васильевича Гоголя, его фантазией, создавшей неповторимый мир его книг. Впервые он высказался о „Вечерах“ в своих „Литературных мечтаниях“ („Молва“ 1834; печатание тянулось с сентября по декабрь). Здесь он писал: «Г. Гоголь, так мило прикинувшийся Пасичником, принадлежит к числу необыкновенных талантов. Кому не известны его Вечера на хуторе близ Диканьки? Сколько в них остроумия, веселости, поэзии и народности! Дай бог, чтобы он вполне оправдал поданные им о себе надежды…»

1834г – первый отзыв белинского о Гоголе (вот часть, сверху)

1835г – о русской повести и повестях г Гоголя

Белинский восхищался язком Гоголя, тем, как поэт математически верен действительности. Восхищается юмором Гоголя, отмечая, что отличительный характер смешного этого автора – в комическом одушевлении, всегда побеждаемом глубоким чувством грусти и уныния. Этот «смех сквозь слёзы» - важная черта для описания русской действительности.

Так же политика и творчество Гоголя по вопросам литературной крити и театра были очень-очень близки Белинскому, он не уставал их «высоко оценивать» и вообще считал Гоголя близким себе по духу человеком.

(с)В статье «Несколько слов о Пушкине», высоко оцененной Белинским, Гоголь высказал взгляд на Пушкина как на великого русского национального поэта; в борьбе с романтической эстетикой Гоголь намечает здесь задачи, стоявшие перед русской литературой. На страницах «Современника» Гоголь вместе с Пушкиным вел борьбу за развитие передовой, идейной реалистической литературы. Разбирая первый том журнала, В. Г. Белинский особенно выделил статью Гоголя «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 гг.». Он писал, что эта «статья содержит в себе много замечаний, высказанных умно, остро, благородно и прямо». Борясь против реакционной и беспринципной критики Греча, Булгарина и Сенковского, Гоголь отстаивал критику честную, содержательную, одушевленную любовью к русской литературе (Как, собственно и Белинский, боровшийся с этими товарищами).

В отношении театра и Гоголь, и Белинский возмущались засильем водевиля и мелодрамы. Великое значение «Ревизора» Белинский отметил в статье 1839 года «Горе от ума». Потом Белинский пишет Василию Петровичу Боткину «Гоголь доволен моей статьей о Ревизоре – говорит, многое подмечено верно. Это меня обрадовало».

Гоголь действительно очень проникся статьей: в «Театральном разъезде после представления новой комедии», пьесе, которая написана, приблизительно, в мае 1836 года под впечатлением первой постановки «Ревизора», обнаруживается много мыслей из той самой статьи, усвоенных самим Гоголем и использованных для защиты комедии. «Смех – единственное честное и благородное лицо пьесы», например.

1841г Белинский писал: «В комедии жизнь для того показывается нам такою, какая она есть, чтоб навести нас на ясное созерцание жизни так, как она должна быть. Превосходнейший образец художественной комедии представляет собой «Ревизор» Гоголя»

Зеркалом действительности своего народа должна быть комедия, - считал Белинский, «На зеркало неча пенять, коли рожа крива», - откликается эпиграф Ревизора (не могу сказать точно, был ли он добавлен после или нет)).

1841 – Гоголь вернулся из-за границы с рукописью Мертвых Душ и встретился в нач янв 1842 с белинским, чтобы издать это в петербурге. В один из первых январских дней состоялась встреча, сильно встревожившая славянофильский лагерь. И потому было условлено, что свидание – секретное. Аксаковы узнали и рассказали всем об этих связях.

Белинский, который руководил критическим отделом Отечественных Записок с осени 1839 до весны 1846 года, писал Гоголю: «Очень жалею, что Московитянин взял у вас всё, и что для ОЗ нет у вас ничего. Я уверен что это дело судьбы, а не вашей доброй воли или вашего исключительного расположения в пользу Московитянина и к невыгоде ОЗ... ОЗ теперь единственный журнал на Руси, в котором находит себе место и убежище честное, благородное и – смею думать – умное мнение, и что ОЗ ни в коем случае не могут быть смешиваемы с холопами знаменитого села Поречья». (Поречье – имение министра просвещения Уварова, где часто бывали разные литераторы)

После Мертвых Душ Белинский переосмысливает значение Гоголя. Он боялся, что Погодин и Шевырев собьют писателя с правильной дороги, писал об этом Боткину.

Гоголь не ответил на письмо Белинского, попросил Прокоповича написать благодарность, сам потом лично встретится. И попросил Белинского написать что-то про МД. Эта заметка до выхода книги предварила цикл статей Б о МД.

Белинский говорил, что споры вокруг мертвых душ («Северная пчела» обвинила гоголя, что он изобразил какой-то «мир негодяев, который не мог существовать») – это не просто наветы завистников, а «столкновение старых начал с новыми», «битва двух эпох» и вообще автор велик и прекрасен.

Преобладание «субъективности», передовых общественных идей, пропущенных художником через свой творческий гений. Кроме дара верно изображать действительность у художника должны быть горячие верования и убеждения – так теперь смотрит Белинский на концепцию творчества.

Летом 1842 года К. Аксаков сравнил Гоголя с Гомером, но Белинский в своей статье сказал, что это нелепость антиисторичная и вообще, никто не смеет возносить Гоголя круче него. У Гомера – пафос утверждения действительности, у Гоголя – пафос её отрицания.

«Мертвые души стоят Илиады, но только для России: для всех же других стран их значение мертво и непонятно». Гоголь тоже прислал из-за рубежа (из Гастейна в августе 1842г) письмо, где недвусмысленно намекнул, что недоволен брошюрой К. Аксакова.

Белинский спорил со всеми и по всему творчеству Гоголя, утверждая, что искусство Гоголя не утверждает российскую действительность, а отрицает её, показывая при этом всю мощь и прелесть природы, народа (и многое другое, вроде разложение феодально-поместного строя и призывов к революции, если верить советским источникам). Белинский считал гоголя важнейшим «первым писателем современной россии», потому что тот показал жизнь до мелочей и придал значение этим мелочам.

Однако ему не нравились лирические намёки в МД на «русского богатыря» и «прекрасную девицу» и то, что далее он нам покажет духовное возрождение и «несметное богатство русского духа», которые уравновесят безысходность первого тома. «Слишком много обещано, так много, что негде и взять того, чем выполнить обещание, потому что того и нет ещё на свете...»

Критика обвиняла Гоголя в отступлении от норм языка, скажем, Греч – в «дрезком отступлении от норм правил грамматики и логики». Булгарин, Сенковский и Греч глумились над языком Гоголя. Но их! высмеивал Белинский! И защищал Гоголя! 1845г: «Пуристы, грамматоеды и корректоры нападают на язык Гоголя и, если хотите, не совсем безосновательно: его язык точно неправилен, нередко грешит против грамматики и отличается длинными периодами, которые изобилуют вставочными предложениями; но со всем тем он так живописен, так ярок и рельефен, так определителен и точен, что его недостатки, о которых мы сказали выше, скорее составляют его прелесть, нежели порок…»

Бледное содержание – бледный язык. А, значит, опять же, Гоголь велик и прекрасен(с) логика Белинского

Гоголь – звено между Пушкиным с Грибоедовым и торжеством критического реализма в России(с) логика Белинского

Между Гоголем и Белинским не было личной близости. Но известно, с каким уважением относился писатель к Белинскому, с каким интересом читал его статьи, как ценил его суждения о «Миргороде», «Ревизоре», «Мертвых душах». Гоголь, зная, сколь ненавистно многим из его окружения имя Белинского, предпочитал скрывать свои истинные чувства к критику. Подозревая о них, московские, да и некоторые петербургские, «друзья» Гоголя всячески восстанавливали его против Белинского, стремясь добиться разрыва между ними (с) книга Машинского.

Гоголь не участвовал во всей этой борьбе. Он просто писал.

В январе 1847г вышли «Выбранные места из переписки с друзьями». Положительными отзывами её мало кто встретил. Плетнев, вяземский, Шевырев и Аполлон григорьев. Белинский же в «Современнике» в 1847г назвал её «странной книгой», где великий обличитель уступил место «смиренномудрому советодателю». Высмеял проповеднический тон книги и то, как теперь Гоголю стали рукоплескать все эти вот. Ещё намекнул в конце, что Гоголь как-то уже не боец: «Приходили нам в голову и другие выводы, но... статья наша и так вышла чересчур длинна».

Это произвело сильно впечатление на Гоголя, хотя он и не был согласен. Из Франкфурта он отправил Белинскому письмо, где возражал против такого резкого отзыва и сказал, что Белинский, наверное, увидел книгу «глазами человека рассерженного», всё не так понял. Белинский, в свою очередь, решил, что Гоголь не понял статьи, и тоже был недоволен. Накатал, раз не статья и цензуры нет, огромное письмо, говоря, что такой обличающий всех талантище, как Гоголь, предлагает в своей книге помещикам наживать больше денег с бедных крестьян во имя Христа и церкви, да как такое может быть? В этом письме Белинский по-прежнему очень любит гений Гоголя, не отрекается от него, просто он негодует, что это всё не как надо используется. Письмо это стало программным документом русской демократии, его любили Герцен и Ленин.

Гоголь был потрясён и ответил тут же, длинно и сбивчиво. Он написал письмо и порвал его (впрочем, в книге, которую я конспектирую, подчеркнуто слово «порвал» и на полях прокомментировано: «ни фига», возможно, информация надуманная). Так или иначе, он написал ещё одно письмо, от 10 августа 1847 года, которое начал словами «Я не мог отвечать скоро на ваше письмо. Душа моя изнемогала, всё во мне было потрясено». Гоголь согласился, что из-за незнания современной России написал такую дурацкую книжку, согласился, что надо приехать и узнать. Всё это он комментировал в письмах к огромному количеству людей. Очевидно, от него все и узнали о личном письме, которое станет «программным документом русской демократии».

Гоголь летом 1847г начинает «Авторскую исповедь», где пересматривает «выбранные места...», оправдывается. Имя Белинского нигде не названо, но мы-то знаем.

1845 г – черновые записи пяти глав второго тома Мертвых Душ сожжены в первый раз (см вопрос 34)

«Ответ «Московитянину»» и «Взгляд на русскую литературу 1847 года» анализ Белинским гоголевской школы и роли Гоголя как её основоположника (см вопрос 36)

Борясь с Гоголем, Белинский не прекращал борьбы за Гоголя(с).

«За Гоголем, - писал Добролюбов, - возвышался гениальный критик его, энергически громко и откровенно объяснявший России великое значение её национального писателя».

Источники:

(там, где стоит © или кавычки - это дословная цитата из какого-нибудь источника)

«Гоголь и Белинский» Машинский 1952

Википедия про Белинского

Комментарии к полному собранию сочинений Гоголя

Письма Белинского

Лермонтов как поэт-романтик

В чём заключаются основные черты романтизма?

· гордая, одинокая личность, метущаяся душа, непонятая людьми, живущая в неразрешимом конфликте с обществом

· фантазийная реальность, которая иногда показана яркими, масштабными силами природы, противопоставлена безысходной, враждебной и скучной реальности

 

Литературное наследие молодого Лермонтова связано с московской и отчасти петербургской порой жизни поэта и совпадает с годами его учения. В эту пору Лермонтов выступает как вполне определившийся поэт-романтик. Произведения поэта того времени, несмотря на их относительную незрелость, следует признать интересным и знаменательным явлением русской художественной культуры.

С романтической субъективной устремленностью молодого Лермонтова связано преобладание в его творчестве лирики. Лирический мир Лермонтова, как и других поэтов, складывается из двух элементов: образа лирического героя и взаимодействующего с ним образа среды (люди или природа), которая этого героя окружает. Лирика молодого Лермонтова определяется первым из этих элементов и всецело ему подчиняется.

В основании творчества Лермонтова, как уже было сказано, находится своеобразный по своему духовному складу образ лермонтовского человека. В полном объеме он раскрывается всем содержанием, сюжетной логикой и лирической тональностью лермонтовских произведений. Наиболее конкретно и полно он воплощен в лирике поэта, но лирикой не исчерпывается.

Отдельные стороны сознания лермонтовского человека представлены у Лермонтова ведущими романтическими героями поэта. Эти герои служат у Лермонтова, и особенно на ранних этапах его эволюции, носителями существенных свойств его биографической личности, рупорами его духа. Сюда относятся три центральных героя трех юношеских драм Лермонтова («Испанцы», «Menschen und Leidenschaften», «Странный человек»), Вадим Новгородский из поэмы «Последний сын вольности», Вадим — герой одноименного прозаического романа, Измаил-Бей, Демон (ранних редакций этой поэмы) и многие другие персонажи.

Образ лирического героя имеет у Лермонтова большее значение, отличается большей цельностью, постоянством и сильнее индивидуализирован, чем у других русских лириков, предшествующих Лермонтову. Этот образ стоит как бы над действительностью и чаще всего не растворяется в ней, как и она в нем. Герой лирики Лермонтова представляет собою глубокое и наиболее непосредственное выражение лермонтовского человека, т. е., в известном смысле, самого Лермонтова. Большая часть того, что говорилось выше об идейной позиции Лермонтова в целом, вполне применима и к образу его лирического героя.

Лирический герой Лермонтова — носитель индивидуального характера. Это — поэт, мыслитель и гражданин, размышляющий о соотношении «земного» и «небесного», о свободе и рабстве, о жизни и смерти, о судьбе своей родины, и вместе с тем человек, отдающийся всем впечатлениям личной жизни и, прежде всего, любви. И это сближение в лирике Лермонтова различных тематических линий часто превращается у него в совпадение их в одних и тех же стихотворениях, которые оказываются тогда и личными, и гражданскими, и философскими («Мы случайно сведены судьбою...», «Не могу на родине томиться...», «Ужасная судьба отца и сына...» и очень многие произведения зрелой лирики).

В результате жанровых сдвигов в творчестве Лермонтова возможности свободного и широкого выявления образа лирического героя в его человеческой полноте значительно повысились. Лирический герой Лермонтова — это передовой человек своего времени, беспокойный и мятежный романтик. Это — человек, окруженный враждебной ему действительностью, отгородившийся от нее в своем одиночестве, затаивший на нее злую обиду, страдающий и трагический, полный могучей страсти и воли, умеющий мыслить беспощадно критически и в какой-то момент готовый во имя общего блага к каким-то разрушительным, но неведомым для него подвигам. Это — человек глубоко интеллектуальный, способный к синтетическим философским обобщениям, наделенный пронзительным аналитическим сознанием, находящий противоречия и неблагополучие в том, что большинству его соотечественников казалось незыблемым и непререкаемым.

Интеллектуальная сила лирического героя Лермонтова соответствует интеллектуальному характеру лермонтовского творчества в целом, в частности его лирики. Называя Лермонтова «поэтом мысли», Белинский был совершенно прав. Размышления, анализ и самоанализ, в которых русская поэзия 20—30-х годов (Пушкин, Баратынский, Веневитинов) также добилась большой тонкости, стали основой наиболее характерных произведений лермонтовской лирики. Но эта особенность поэта не делает его рассудочным. Лирические монологи Лермонтова — это взволнованные рассуждения, темпераментная логика или, по выражению самого поэта, «мысли, дышащие силою» («Журналист, Читатель и Писатель»). Лирический герой Лермонтова всем своим содержанием и обликом романтически выделен из среды, противопоставлен ей и приобретает характерные черты именно в этой своей противопоставленности.

Типичный лирический герой стихов Лермонтова как раз и есть одинокая, гордая личность, непонятая людьми. Пророка побивают камнями, парус уплывает, все умирают. Тлен. По сути, разбор любого стихотворения не с патриотической темой и все поэмы.

Порой одиночество лирического героя приобретает космические масштабы, он чувствует себя одиноким во всем мире, подобно демону, с презрением взирающим на всю Вселенную, сотворенную Богом. В стихотворении «Пусть я кого-нибудь люблю...», герой уподобляет себя одинокому властелину неба, живущему в прекрасном мире, но в полном одиночестве, которое никто не может с ним разделить.

Теме одиночества сопутствует мотив изгнания. В стихотворении «Нет, я не Байрон, я другой...» лирический герой осознает, что он избран, чтобы стать поэтом, но одновременно обречен быть странником, гонимым миром. Используя образы-символы, связанные с миром природы, Лермонтов продолжает эту тему в стихотворении «Дубовый листок». Оторванный от родной ветки, засохший без тени, лишенный покоя дубовый листок не может найти себе пристанища ни в родном краю, ни в прохладной тени среди листьев чинары. В стихотворении «Тучи» лирический герой также изгнанник, он противопоставляет себя холодным и бесчувственным тучам, не испытывающим боли от разлуки с родиной, с «милым севером».

Преодолеть свою изолированность, обрести желанную гармонию, ощущение единения с окружающим миром поэту помогает общение с природой. Так, в стихотворении «Выхожу один я на дорогу...» внутренне состояние лирического героя, отмеченное душевным разладом, противопоставляется покою и благости, царящим во вселенной, наполненной общением и согласием. Размышляя, он пытается понять свое место в жизни мироздания, найти утешение, «свободу и покой» от опустошающих его желаний и стремлений. Однако минуты гармонии и покоя крайне редки, лишь на короткий миг ему удается достичь успокоения, преодолеть внутреннюю боль, обрести желанное единство с самим собой и с окружающим миром. Такое редкостное душевное состояние описано в стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива...»: небесное и земное соединяютсясе же прекрасной возлюбленной, его сердцемпоколения. иовека, живущего бессознательной жизньюодвижность и отсутствие жизни. в сознании героя, он счастлив, переживая присутствие Бога на земле.