Я думал и не мог себе представить, чем все это закончится»

 

11 февраля 1965 года, после того как он просил у мистера Кокса руки его дочери, Ринго и восемнадцатилетняя Морин сочетались законным браком. Чтобы сбить с толку поклонников, грозивших сорвать все мероприятие, было решено провести церемонию посреди недели в восемь утра, сразу после открытия Caxton Hall, в котором располагался загс, ближайший к Монтегю–сквер. Джордж отважился приехать на велосипеде; он выглядел удивительно бодрым, несмотря на то что они с Джоном не спали всю ночь, работая над двумя песнями, которые группа планировала включить в саундтрек к своему следующему фильму, «Help!» («На помощь!»). Харрисон и отчим жениха взяли на себя обязанности свидетелей, однако ни Пол, ни Джон понятия не имели о предстоящей свадьбе, до тех пор пока Брайан не позвонил им накануне вечером.

«Первая мысль, которая пришла мне в голову, — подло было с его стороны устраивать все втихаря, — вспоминал Леннон. — Хотя, если бы Ринго официально объявил о своем бракосочетании, сюда бы слетелось пол–Америки».

Вернувшись из Туниса, где он проводил отпуск, Пол привез молодой чете изысканный подарок — серебряное яблоко.

Брайан устроил им роскошный обед. «Слегка шокированный» известием о намерениях Ринго, Эпштейн позаботился о молодоженах: в честь свадьбы закатил шикарный банкет в своем городском доме в Белгревии, и именно Брайан организовал Ринго и Морин медовый месяц на побережье в Сассексе, в доме адвоката «The Beatles» Дэвида Джейкобса. К концу недели молодые вернулись на Монтегю–сквер: побыть наедине в Хоув им удалось всего лишь три часа, после чего их дом стала осаждать болтливая масса «доброжелателей» и девиц, которые лезли в окна и в двери. Последних удалось усмирить после небольшой пресс–конференции на задней веранде, которую Ринго, показав хороший вкус, провел в подобающих случаю рубашке в горошек и галстуке, а Морин показала поклонникам свое широкое обручальное кольцо довольно оригинальной формы и рассказала, что при крещении ей дали имя Мэри.

Журналистов больше всего волновал вопрос, отразится ли бракосочетание Ринго на популярности группы в целом и Старра в частности. Леннон, например, утверждал, что «в таком случае фэны могут перейти «на сторону» другого битла — по крайней мере, так произошло, когда был «разоблачен» мой тайный брак с Синтией». Следующей была очередь Джорджа, однако, хотя Патти и работала ассистентом в салоне красоты, она с детства привыкла ни в чем себе не отказывать — она не была бедной–честной–девушкой–из–провинции, как Мо или, как мне кажется, Синтия Леннон. Как и Джейн Эшер, Патти, встречаясь с битлом, вовсе и не думала бросать собственную карьеру и заработок, а потому к ней не относились так же подчеркнуто доброжелательно, как к остальным женам «The Beatles», и не посвящали ей песни вроде «Treat Him Tender, Maureen» («Обращайся с ним ласково, Морин») группы «The Chidettes».

Эту просьбу новоиспеченная миссис Старки приняла близко к сердцу; она все еще отвечала на письма фанатов и проявляла терпение, когда уставший от постоянных развлечений в другом временном поясе Ричи бросал свои пожитки в прихожей и топал прямо в спальню, чтобы вздремнуть часок–другой, бросив грязную одежду прямо на ковер. Пускай она и не была Фанни Крэддок, Мо всегда готовила отличный ужин — тушеное мясо с овощами по–ланкаширски или ростбиф и йоркширский пудинг — как бы поздно он ни возвращался после сессий звукозаписи с Эбби–роуд (которые частенько переваливали за полночь), хотя и никогда «не соглашалась» приносить ужин в постель. Даже живя в самом сердце эмансипированного Свингующего Лондона, Мо оставалась все той же северной женщиной, а Ринго — северным мужчиной.

— Я думаю, что женщине не хочется быть равной с мужчиной, — откровенно заявлял Ринго. — Они любят, когда их защищают, и, в свою очередь, им нравится заботиться о мужчинах.

К Рождеству 1966 года Морин рассчитывала на нечто большее, когда она, Ринго и Тигр — персикового цвета пудель, подаренный им на свадьбу, — переехали в St. George Hill, поместье в Уэйбридже, где жил Клифф Ричард, а с недавнего времени — Ленноны и Том Джонс. Sunny Heights, который обошелся им чуть дороже, чем Kenwood Леннона в псевдо–тюдорианском стиле, Мо и Ринго приобрели еще в июне, но, поскольку в процессе ремонта он представлял собой необитаемый остров из теса и камня, супруги Старки продолжали ютиться в квартире на Монтегю–сквер, которую они решили на время оставить за собой, сначала как временное жилье, а потом чтобы сдавать ее внаем. Sunny Heights выходил окнами на площадку для гольфа и занимал площадь в три акра, но, в отличие от ленноновского Kenwood, к которому вела длинная аллея, к особняку Ринго вели несколько крутых пролетов каменной лестницы, поднимавшейся из гаража на четыре машины.

Ринго нравилось командовать наемными строителями и руководить садоводами, которые были ошеломлены, узнав, что Старр говорит как самый обычный парень, вроде того грубого ливерпульского мерзавца из фильма «Till Death Do Us Part» («Пока нас не разлучит смерть»). Безрассудно потакая своим капризам, как большинство бедняков, на которых внезапно свалилась удача, он относился к своему особняку как к игрушке, которая отображала особенности его характера. Ему могло прийти в голову (и однажды пришло) соорудить извилистую дорожку для тележки. В алькове в форме ворот располагался его собственный бар, «Летающая Корова» — с огромным количеством зеркал, пивных кружек, настоящей барной стойкой, игральным автоматом и даже старинным кассовым аппаратом. Ринго даже начал расписывать стены игровой комнаты, но, бросив это занятие, позволил гостям пририсовывать все, что им заблагорассудится.

Главной достопримечательностью в этой комнате был стол для игры в пул. После того как он пристрастился к бильярду в Соединенных Штатах, Ринго отдал распоряжение Элистеру Тэйлору, главному менеджеру NEMS, достать для него необходимое оборудование. В клубах офицеров американских ВВС ничего подходящего не нашлось, зато стол, шары, кии и треугольник (вместе с двумя рабочими–сборщиками) удалось привезти из Германии. Когда остальные битлы разъезжались на несколько недель за границу, семейство Старки оставалось в Англии, наслаждаясь прелестями семейной жизни и шикарным домом, о котором сын Элси Грэйвз даже и не мечтал, до тех пор пока не сделал ноги от Рори Сторма.

Тут и там в особняке были развешаны золотые диски и сувениры, напоминающие о прошлом, которое благодаря столь немыслимой развязке приобрело некую романтическую ауру. Над главным камином вполне уместно смотрелся портрет Джона и Пола. Интересно, что нигде нельзя было обнаружить никаких следов ударной установки («когда мы не записываемся, я не играю»), зато дом был просто–таки напичкан всевозможными электронными новинками, которые в техническом отношении намного превосходили оборудование, стоявшее дома у Джонса, Леннона, Маккартни и Харрисона. По всем углам были натыканы световые установки, магнитофоны, стереофонические пишущие плееры, и — даже в туалете — телевизоры, каждый из которых показывал новый второй канал Би–би–си. На каждом из двух проекторов можно было посмотреть художественные фильмы или домашние записи, например, цветной двадцатиминутный ролик, на котором был записан глаз Морин с очень близкого расстояния; другой запечатлел панораму, снятую с детских качелей.

Старший сын Старки родился в Queen Charlotte's Hospital 13 сентября 1965–го. Журналистам сказали, что мальчик родился на месяц раньше положенного срока. Выбрать имя для мальчика обычно сложнее, однако, когда Ринго объявил, что назовет своего сына Зак, среди газетчиков прокатился ропот ханжеского возмущения. Ринго, который терпеть не мог, чтобы его имя сокращали до «Дика», объяснял свой выбор тем, что «Зак — красивое сильное имя, и его никак нельзя сократить. Это то, против чего я всегда восставал». Чтобы «поддержать» Ринго, некоторые молодые родители тут же окрестили своих сыновей «этим безумным ковбойским имечком, которое все время вертится у меня в голове».

Заку было не по себе, когда «его называли моим сыном», поскольку предсказание Старра: «к тому времени, когда он вырастет, я уже не буду играть рок–н-ролл» — не сбылось. Тем не менее Зак был окружен гораздо большей отцовской заботой, чем дети других битлов; на этот раз он последовал совету Элси и проводил все свободное время у кроватки своего отпрыска. Поскольку Ринго часто играл с Заком, многие из его друзей считали, что он — прекрасный отец, хотя до 1966 года, когда «The Beatles» решили прекратить все публичные выступления, Старр сменил пеленку один–единственный раз, пока они не наняли почтенную няню.

Избавив их от наиболее неприятных моментов в воспитании ребенка, присутствие няни позволило Старрам — как и Леннонам — принимать вечерние приглашения в Лондоне: например, пойти с Джорджем в Walthamostow Granada на концерт «The Walker Brothers» и Роя Орбисона, который выступал с загипсованной лодыжкой, или на премьеру «Alfie», где Силла исполняла заглавную песню. С наступлением заката к Ринго всегда приходило праздничное настроение, и ему не слишком улыбалась перспектива утопить его в мягком диване, когда так хочется поделиться этим праздником с другими. Поэтому его походы по клубам Уэст–Энда не прекращались ни на один день («в Уэйбридже у нас много знакомых, но совсем нет близких друзей — из–за нашего положения, мне так кажется»). Однажды после концерта в Кардиффе — последнего в турне «The Beatles» по Великобритании — Старр несся на автомобиле через всю страну, чтобы не пропустить рождественскую вечеринку в клубе Scotch of St James.

Старр мог пойти потанцевать в это и другие питейные заведения вроде Tiles и Sybilla's, где у Харрисона была своя доля акций, или прошвырнуться в Revolution в Мэйфэр, чтобы послушать Ли Дорси или «The Ike and Tina Turner Revue». После Revolution Ринго держал курс на Flamingo на Уордор–стрит, Marquee или Crazy Elephant, чтобы пообщаться со стилягами — обычно это происходило под утро, так что мало кто доставал его с автографами. Вместо этого Ринго мог отрываться под «Zoot Money's Big Roll Band» Криса Фэрлоу, «The Spencer Davis Group», «The Graham Bond Organization» или — уже не так часто после выхода его сингла Номер Один 1964 года с песней «Yeah, Yeah» — Джорджи Фэйма; все из вышеназванных исполнителей попали под влияние черных американцев — Дионн Уорвик, Стиви Уандера или Руфуса Томаса. Flamingo, который называли «Самый свингующий клуб Свингующего Лондона», конечно, не мог сравниться с Harlem Apollo, зато он был, по мнению Ринго, единственным английским клубом такого рода, а в Соединенных Штатах они «не могли никуда выйти. Это было на самом деле большой проблемой. Мы хотели бы послушать «The Supremes» в клубе Сора и даже съездить в Нэшвилл, не говоря уже о Гарлеме».

Иногда он и сам был не прочь пойти и поиграть с кем–нибудь. Однажды летним вечером он и Денни Лейн из бирмингемской «Moody Blues» на басу на маленькой сцене одного из клубов Сохо играли в «наверное, самой отвратительной группе, в которой я когда–либо участвовал».

Завершив этот ночной поход танцами до утра в Ad–Lib, Ринго с гораздо большим удовольствием ехал отсыпаться в Sunny Heights, чем в квартиру на Монтегю–сквер, где невозможно было укрыться от постоянного городского шума. Однако, будучи по натуре горожанами, Мо и Ринго понимали, что не задержатся в Уэйбридже надолго. Хотя Старр был большим любителем и знатоком кино, он не оборудовал в доме комнаты для просмотра фильмов и даже не повесил подходящего экрана, предпочитая направлять проектор на голую стену. Он так и не стал строить бассейн, объясняя это тем, что «в нем нет никакого толку — я могу сходить к Леннонам, они живут в двух шагах».

Другие районы страны, а особенно те, которые находятся далеко от Лондона, остановились на стиле пятидесятых годов, и малейшие столичные «нововведения» — вроде яркой хипповской одежды или пышной прически в стиле «Small Faces» — приживались там крайне тяжело. Одежда, которая вышла из моды в Лондоне еще в 1964 году, огромным успехом пользовалась у деревенских жителей; эти парни надевали ее на танцы и занашивали до дыр. Некоторые регионы, однако, шли в ногу с Лондоном, а иные даже опережали его. Например, антикварные магазины в Алдершоте преуспевали во время бума на викторианскую военную форму. Первые строчки хитпарадов занимала чудаковатая старомодная музыка вроде «Winchester Cathedral» в исполнении «The New Vaudeville Band» 1966 года — с церковными медными духовыми и пением в мегафон — и песенки «Whistling Jack Smith» «I Was Kaiser Bill's Batman». «The Mojos» и «The Fourmost» устроили своеобразное состязание: первые выпустили кавер–версию старинной «Goodbye Dolly Gray» из фильма «Great War», а вторые — переиграли «Aunt Maggie's Remedy» Джорджа Формби, причем обе имели оглушительный успех.

«The Beatles» были единственными представителями Mersey Beat на концерте лидеров хит–парада NME — это выступление было «лебединой песней» ливерпульской четверки на британской сцене. Группа решила навсегда покончить с гастрольными поездками, выполнив все существующие контрактные обязательства; их музыку было все сложнее воспроизводить на сцене, имея в наличии стандартный набор инструментов бит–группы. Знаменитая кода, записанная задом наперед, из «Rain» (любимой битловской песни Ринго) со второй стороны сингла 1964 года была еще впереди, a «Yesterday» с альбома «Help!» Пол исполнял исключительно под акустическую гитару, посчитав, что слишком невыгодно возить с собой на гастроли струнный квартет, который ребята пригласили на запись. Как бы тепло ни принимали ленноновскую «You've Got to Hide Your Love Away» с красивым соло на флейте, исполнять ее на концертах было все равно что метать бисер перед свиньями.

Зато играть номер Ринго с этого альбома, «Act Naturally», не составляло никаких технических трудностей. Эта песня Бака Оуэнса в стиле кантри–энд–вестерн, занимавшая в 1963 году верхние строчки американских чартов, стала последней «небитловской» композицией, вошедшей в альбом; просто ни один из опусов Леннона — Маккартни не подходил для того, чтобы включить его в «Starr–time» альбома «Help!». У Ринго были трудности с произнесением некоторых строчек из «If You've Got Troubles», и в результате это довольно посредственное творение, которое венчал вопль Ринго «Rock on, anybody?» («Ну что, кто–нибудь будет зажигать?») на фоне гитарного брейка, группа так и не решилась записать на диск. В Sunny Heights проигрыватель день и ночь вертел «Husbands and Wives» Роджера Миллера, однако худсовет постановил, что Ринго больше подходит веселая «Act Naturally». Эта незамысловатая кантри–песенка, которую выбрал Харрисон, с бэк–вокалом Маккартни, вышла на сингле в Австралии, где и заняла в чартах третье место.

В Великобритании один из битловских поклонников написал письмо в Melody Maker, в котором выразил восхищение «ковбойским» голосом Ринго, после чего группа решила подкинуть Ринго еще пару песенок. Старр был настолько польщен этим отзывом, что пообещал выслать автору пластинку («пусть вышлет счет в Melody Maker, и я его оплачу»), он также заявил, что «довольствуется тем, что ему позволяют спеть по одной вещичке на каждом альбоме». Однако временами Ринго просто бесился оттого, что на записи ему приходится сидеть сложа руки до самого последнего этапа, когда нужно было записать партию ударных; бесконечные игры в карты с Мэлом и Нейлом, пригодные только для того, чтобы убить время, ему порядком надоели. Тот факт, что Ринго был наиболее «расходуемым» музыкантом «The Beatles», позволял многим считать его столь же равнодушным и отстраненным от группы, как когда–то был Пит Бест. Он был единственным, кто не присутствовал, когда остальные трое помогали записать кавер–версию «You've Got to Hide Your Love Away» группе «The Silkie», университетским студентам в спортивных куртках, какими могли бы стать сами «The Beatles», если бы никогда не услышали рок–н-ролл. Джон, Пол и Джордж — без Ринго — спели «Norwegian Wood», предназначенную для следующего после «Help!» альбома, «Rubber Soul».

Старр пытался пожаловаться группе о том, что чувствует себя брошенным. Никто из них никогда не интересовался его мнением и не спрашивал о его пожеланиях — разве не так? Обеспокоенные тем, что их трудяга–барабанщик считает, что они его игнорируют, Пол и Джон решили «возместить причиненный ущерб» и позволили Ринго «дописать» и спеть «What Goes On», не самое сильное творение Леннона добитловской эпохи, которое он «решил возродить, добавил к нему средние восемь тактов и подкинул Полу, чтобы тот предложил его Ринго». Теперь, когда их песни перепевали все кому не лень, не исключая Мерилин Монро и Питера Селлерса, Джон и Пол могли себе позволить быть щедрыми.

«What Goes On» отвели «почетное место» — начало второй стороны альбома «Rubber Soul», а в «Norwegian Wood» Джона Леннона Ринго подыграл на маракасах, тамбурине и тарелочках. Наряду с «Let's Spend the Night Together» «Rolling Stones», «I Can't Control Myself» группы «The Triggs», эту песню, в которой, очевидно, усмотрели намек на адюльтер, отказались транслировать некоторые ханжеские радиостанции.

«В любой песне можно найти не совсем приличные моменты, — сокрушался Старр, качая головой. — Эти люди живут в прошлом веке».

«Этих людей» мог бы шокировать и вполне безобидный «Help!», если бы они вдруг узнали, что на всем протяжении съемок этого фильма «The Beatles» хихикали, обкурившись марихуаны. По поводу «A Hard Day's Night» Ринго высказался еще более откровенно:

«На самом деле мы не играли. Мы не соображали, что мы делаем. Мы просто произносили реплики так, как они были написаны. Мы читали их и сразу же говорили перед камерой».

Уолтер Шенсон решил сделать упрямого (по всеобщему мнению) Ринго главным героем банального сюжета фильма — религиозный культ плюс чокнутый профессор, который на протяжении всей картины охотится за бесценным кольцом, случайно оказавшимся на пальце Ринго. Вероятно, из–за того, что четверка была плохо знакома с заокеанским рынком, некоторые из шуток, которые произносили Джон, Пол, Джордж и Ринго, относились к 1963 году. В наиболее саркастических рецензиях на фильм говорилось, что «The Beatles» довольно бледно смотрелись на фоне тщательно подобранного состава знаменитых актеров: Элеанор Брон, Роя Киннеара, Лео Маккерна и, уже во второй раз, Виктора Спинетти.

Лично для меня самым ярким моментом фильма было равнодушное «привет» из уст Ринго, когда Джордж развернул одеяло, в которое тот был завернут в багажнике машины. За этот поступок Джордж удостоился всего одного голоса против шестидесяти, которые получил Старр, когда Melody Maker решила провести опрос среди своих читателей: «Кто из «The Beatles» заслуживает наивысшей похвалы в фильме «Help!»?» Чего стоил один эпизод в подвале с участием Ринго, Элеанор Брон и, всего лишь в ярде от них, спущенной с цепи взрослой тигрицы; рядом стоял страховщик с пистолетом (он, естественно, в кадр не попал). К счастью для Ринго, страховая компания постановила, чтобы в сцене лыжного спуска с Альп вместо него снялся похожий на него коротышка по имени Ганс Претчерер, однако Старру эта предосторожность стоила того, что Морин, издалека приняв Претчерера за своего мужа, бросилась его обнимать.

Хотя оба фильма с участием группы получились, по словам Шенсона, «…уж очень пошлыми и примитивными, по причине небольшого бюджета», ребята были твердо уверены, что в своей следующей картине они уже не будут играть эдаких веселых баловней судьбы — то есть не будут играть «The Beatles». После того как они дружно отвергли сценарий легкого комедийного вестерна «A Talent for Loving» («Талант любить»), Шенсон осознал, что «найти фильм с хорошим сюжетом, где было бы четыре главных героя, практически невозможно». Он и представить себе не мог, чтобы кто–нибудь из битлов был задействован в фильме без троих остальных, однако осенью 1966 года Ричард Лестер пригласил Леннона на роль рядового Грипвида в «How I Won the War» («Как я выиграл войну»), сатире на Вторую мировую войну. Находясь в Испании, Джон рассказал Ринго, который приехал его навестить, что его восторг по поводу участия в этом фильме быстро испарился, уступив место скуке, однако Старр не проявил должного сострадания; будь у него такая возможность, он бы с огромным удовольствием сыграл рядового Грипвида.

Джон проводил унылые часы вне съемок, сочиняя свою эпическую «Strawberry Fields Forever», a Ринго снова отрастил бороду, которая несколькими месяцами ранее произвела настоящую сенсацию в прессе: его сфотографировали в тот момент, когда он, Морин и Леннон с Синтией поднимались на борт самолета, улетающего в Вест–Индию. Как всегда окруженные ликующими поклонниками, которые давно уже действовали им на нервы, «The Beatles», их помощники и большинство их родственников «стали одной большой семьей»; по словам Синтии, «так сложились обстоятельства, что мы оказались вместе, но, к счастью, мы все очень хорошо ладим друг с другом». Ее мать стала первым жильцом в квартире Ринго на Монтегю–сквер, а несколько десятилетий спустя Пол Маккартни вспомнил об овдовевшем Хэрри Грэйвзе и послал ему приглашение на премьеру своей оратории, которая состоялась в Ливерпульском кафедральном соборе. Хотя заявление о том, что Ринго, перед тем как жениться, якобы спросил разрешения у Пола Джона и Джорджа, было скорее плодом больного воображения скучающего журналиста, Старр любил говорить: «Я бы, может, и сделал это, ведь мы так тесно связаны друг с другом».

«The Beatles» были единым целым не только на сцене, но и вне ее: они ходили на одни и те же премьеры, слушали одни и те же пластинки и пробовали одни и те же стимуляторы. Если Джордж, скажем, надевал вещь, которая нравилась троим остальным, то у Джона, Пола и Ринго через неделю появлялась такая же. Не было никакого совпадения и в том, что, по примеру Ринго, Джон, Пол и Джордж — да и вся их команда — стали отращивать бакенбарды и остроконечные усики и всячески экспериментировать с растительностью на лице. К 1967 году все четверо носили пышные усы.

Не все, однако, согласились с довольно спорным жестом королевы — по совету Уилсона (что сильно подняло его рейтинг) она присвоила каждому из «The Beatles» титул «Член Британской Империи». Пол даже прервал свой отпуск, чтобы присутствовать на пресс–конференции и рассказать журналистам сенсационные подробности предстоящей церемонии, тогда как Джон появился на двадцать минут позже, после того как Брайан послал за ним машину. Джон считал это награждение столь же абсурдным, сколь и призывы Лорда Сатча произвести их в рыцари. Маккартни же был в неописуемом восторге от того, что получит орден Члена Британской Империи. Не зная, что и думать, Ринго улыбался и махал рукой (что от него и требовалось), когда «The Beatles» проезжали сквозь ликующую толпу к Букингемскому дворцу 26 октября 1965 года. Наиболее привлекательной для Ринго во всей этой процедуре была сама медаль, которую он мог показать своим родителям, однако Старр никогда не собирался ее носить.

Смеха ради он приписал аббревиатуру MBI к своему имени на обложке альбома 1973 года. Орден пригодился Ринго еще один раз — когда «The Beatles», Эпштейн и еще несколько знаменитостей подписали петицию — напечатанную на развороте The Times, — призывавшую легализовать марихуану. Он был слегка удивлен, узнав от одного журналиста о намерениях остальных, но потом выразил готовность присоединиться к ним, ведь «даже в больницах теперь нельзя ее попробовать — им не разрешают брать травку для исследований. Я считаю, это глупо». Старр все же не стал распространяться о том, каким незаменимым помощником может быть марихуана в творческом процессе, хотя и полагал, что «она дает людям большую свободу в общении и больше тем для разговоров».

Злоупотребление более тяжелыми наркотиками, чем «безобидная» марихуана, нашло свой выход в, мягко говоря, «странных» дебютных синглах таких групп, как «The Pink Floyd» и «The Move»; оно привело к тому, что команды вроде «The Pretty Things», «The Small Faces» и иже с ними забросили куда подальше песенки типа «тра–ля–ля, я тебя люблю» и стали писать трудные для восприятия «музыкальные откровения».

Диэтиламид лизергиновой кислоты — ЛСД — пользовался огромным успехом у лондонских тусовщиков, пока его официально не запретили использовать в медицинских целях в 1966 году. Тем не менее активно циркулировавшие слухи о том, что группа «The Truggs» употребляет «кислоту», вынудили их менеджера не выпускать своих «просветленных» парней за пределы страны, чтобы за ними не закрепилась репутация наркоманов.

Ринго не «торчал» в Лондоне, зато в его восьмикомнатной вилле на Беверли–хиллз во время турне по США 1965 года группа оттягивалась по полной программе. Для Джона и Джорджа это был уже второй «трип»; первый «трип» начался, когда они выпили кофе, в который один невменяемый представитель среднего класса подмешал кислоты. Для Харрисона психические «искажения», вызванные действием наркотика, были сродни мистическим размышлениям, тогда как Джона они увели в немыслимые странствования по неизведанным — и довольно мрачным — сферам вдохновения. Хотя на Ринго кислота оказывала возбуждающий эффект, для него не было никакой разницы между галлюцинациями и теми сюрреалистическими ощущениями, которые длились ровно до тех пор, пока он не начинал «отходить». Когда остальные открыто рассказывали о своих психоделических впечатлениях, Старру было мало что добавить. После нескольких трипов он решил, что с него хватит.

Из–за обостряющейся паранойи, вызванной постоянным употреблением наркотиков — которые им в большом количестве поставляли местные дилеры, — «The Beatles» больше не могли выдерживать гастрольных нагрузок. Они уже не выскакивали, а лениво выползали на сцену из своих закутков. Пол был единственным, кто добросовестно выполнял свои профессиональные обязанности; Джон выкрикивал самые грязные ругательства в этот непрекращающийся бедлам, который официально именовался их концертами. После выступления Джордж весьма неохотно отписывал автографы или просто отказывался их давать, тогда как Ринго продолжал проявлять чудеса терпения.

В последние оглушительные недели самого «многолюдного» турне «The Beatles» Ринго чувствовал себя как рыба под бушующими волнами. Переживая по поводу того, что группа «постоянно сбивается, но этого все равно никто не слышит», Ринго наиболее приятно провел короткий перерыв, образовавшийся в гастрольном графике: он поехал в Гамбург и встретился со старыми друзьями в Ernst Merk Halle. Однако поводов для радости было мало. Четверка отыграла три вечера подряд в Зале боевых искусств Будокан, зная, что снаружи проходят демонстрации протеста против чужеземной поп–группы, оскверняющей Храм боевых искусств. Беспорядки в Японии показались битлам детскими шалостями по сравнению с открытой злобой, которую они испытали на себе в международном аэропорту Манилы, когда непреднамеренно оскорбили жену президента Филиппин. «The Beatles» и их окружение проходили таможню под тычки и свист озлобленных филиппинцев. Вместо привычных вопящих от восторга поклонников они получили «самый грубый прием, который нам когда–либо устраивали», вспоминал Старр, который пережил сильное потрясение, когда на них обрушилась агрессия со стороны местного населения: «они явно имели

на нас зуб».

В Северной Америке их ожидала скорее психологическая, чем физическая атака — после того как в прессе было опубликовано самоуверенное заявление Леннона о том, что «The Beatles» стали популярнее Иисуса Христа. Из–за вероятности того, что на группу обрушится божественный гнев и на музыкантов будет совершено покушение, резко возросла посещаемость концертов; в южных штатах горели костры из битловских пластинок, куклуксклановцы пикетировали каждое шоу «The Beatles», и даже предпринимались попытки закидать ребят тухлыми фруктами.

Как концертирующая группа «The Beatles» закончили свое существование 26 августа 1966 года, отыграв последний концерт в Candlestick Park в Сан–Франциско, который состоял из получасового набора ранее не исполнявшихся песен, специально припасенных для публики. После «Yesterday» Пол объявил «специальный сюрприз по просьбам наших любимых фэнов». Сразу после этих слов Ринго заорал механически заученную «I Wanna Be Your Man», запутался в словах и, вместо того чтобы петь второй куплет, повторил первый.

— Как же здорово с тобой работать, Ринго! — заявил Джон перед тем, как затянуть с Полом и Джорджем акапелльное вступление к «Nowhere Man».

Старр был «убежден, что мы вовремя прекратили гастролировать. Четыре года битломании вымотали нас морально и физически». В далеком 1963 году воображаемые обмороки и жизнерадостные экстазы казались вполне безобидными и даже забавными, но теперь нездоровое поведение фэнов приводило его в ужас, когда они пускались на любые ухищрения — висли на карнизах, глотали отраву, резали вены на запястьях — и все это ради того, чтобы его заметил кто–нибудь из битлов. Лео Маккерн никогда не забудет, как перекосилось лицо Ринго, когда хныкающий турист в шортах–бермудах, увешанный фотоаппаратами, плелся за ними и умолял дать автограф, в то время как они снимали одну из сцен для фильма «Help!» в песчаных дюнах:

— В обстановке кажущейся безопасности, погрузившись с головой в работу, он испытал такой шок, словно на него напали из–за угла.

Размышляя о своем неопределенном будущем, Ринго понимал, что к определенному моменту такие вторжения сойдут на нет: «когда наши пластинки не будут продаваться так же хорошо — к чему все и идет. Я смотрю на Элвиса, которому тридцать, и думаю, как он вообще остается на плаву. Некоторые из старых рокеров в свое время считали себя пупами земли, а в один прекрасный день публика о них забыла. По–моему, лучшее, что можно сделать, — это плыть по течению и говорить: «А, будь что будет!», но иногда я думаю и не могу себе представить, чем все это закончится».

Изучая чарты, как заправский брокер, анализирующий рынок акций, он обратил внимание, что последний сингл группы, «Daytripper», занял первое место не так быстро, как его предшественники. Узнав о том, что в Тор 30 журнала Melody Maker сингл поднялся до третьей позиции, Старр скрыл свое разочарование, заявив:

— Ну что ж, третье место в тридцатке Melody Maker — это не так уж плохо.

В годовой таблице чартов NME «The Beatles» заняли третье место после «The Rolling Stones», а по результатам опроса читателей того же издания ливерпульская четверка стала второй после «The Beach Boys» в номинации World Vocal Group («Лучшая вокальная группа в мире»), но «флаг им в руки. Мы практически ничего не выпускаем, а все эти чарты были составлены тогда, когда у них выходило что–то действительно стоящее». В других странах популярность группы также медленно, но верно шла на убыль. В Германии награду Golden Otto («Золотой Отто») самого читаемого журнала Bravo в 1966 году получили «Dave Dee, Dozy, Beaky, Mick and Tich», обогнав при этом «The Beatles», которым пришлось довольствоваться «скромной» второй позицией.

Поп–музыка — штука ненадежная, однако Ринго если еще не был миллионером, то по крайней мере обрел твердую финансовую основу, и вероятность того, что он когда–нибудь будет еле–еле сводить концы с концами, стала равной нулю. Теперь он общался с Полом Гетти и ему подобными. Посреди отпуска на Корсике Морин перегрелась на солнце, и Ринго не составило никакого труда вызвонить Элистера Тэйлора и попросить его, чтобы тот прилетел на личном самолете и забрал их домой.

Ринго больше не вдохновляла идея владеть сетью парикмахерских салонов; по совету финансистов «The Beatles» он начал осторожно вкладывать деньги в недвижимость. Самым смелым шагом, на который решился Старр, было основание в 1966 году Brickey Building Company Ltd., для чего потребовался весь тот опыт, который он приобрел во время переоборудования Sunny Heights. Основной деятельностью фирмы было украшение и перепланировка домов партнеров Старра по шоу–бизнесу, включая Джона и Джорджа. Кроме того, компания делала робкие шаги в направлении застройки. Хотя Brickey «продала несколько квартир», через год ее не стало благодаря стараниям правительства, которое боролось с дефицитом платежного баланса.

— Пока у власти Уилсон, невозможно заниматься бизнесом, — негодовал Ричард Старки. — Мы остались с пятью домами и двумя квартирами.

В политических вопросах позиция Старра была довольно шаткой. Живя в Дингле, он придерживался социалистических позиций, но теперь, к 1966 году, когда его состояние многократно возросло, об этом не могло быть и речи. В этом смысле он был схож с Силлой Блэк, однако их пути разошлись. У нее, например, вызывало отвращение то, что Старр и остальные «The Beatles» употребляли наркотики, которые сильно подорвали здоровье Томми Куикли и Брайана Эпштейна. Тем не менее их дружба выдержала эти и другие этические конфликты. Грэйвзы и Уайты все еще жили по соседству друг с другом, хотя и в более комфортных условиях. Благодаря тому, что Силла и Ринго преуспевали, обе семьи рано вышли на пенсию и поселились с другой стороны Вултона. Элси и Хэрри, которые переехали последними из родителей «The Beatles», выбрали себе бунгало в удаленном уголке Гейтэкр–парка. Пока Хэрри размышлял, чем бы таким заняться от завтрака до ужина, Элси задумчиво сидела у окна своей спальни и созерцала раскинувшийся за ним город.

В Ливерпуле все еще были бит–группы, храбрые анахронизмы, не известные никому за пределами Ланкашира, которые наяривали старые добрые «Money» и «The Hippy Hippy Shake» для тех, кто еще помнил времена Mersey Beat. В 1965 году Силла, Ричи и мистер Эпштейн участвовали в составе жюри северо–восточного конкурса «All–Britain Beat Contest». Второе место досталось команде под названием «The Conosseurs», которые в следующем году переманили Винса Эрла из «Rory Storm and the Hurricanes». Эрл в свое время занял место Уолли, после того как этот бас–гитарист с эластичной глоткой ушел от Сторма и основал «The Combo», септет, исполняющий джаз и поп–музыку; в этой группе была замечательная духовая секция.

Символично, что именно Сторм и его теперешние «The Hurricanes» играли в осажденном кредиторами Cavern, пока не пришли судебные приставы и не закрыли клуб. Оставаясь все тем же неисправимым рокером, Рори убивал публику наповал своим старым материалом. Сторм настолько отстал от жизни, что вполне мог бы выехать на волне возрождения рок–н-ролла в 1968 году, но он был слишком ленив даже для того, чтобы принять предложение своего знаменитого бывшего барабанщика, который был готов финансировать Сторма в любой момент, когда тот надумает записать новый альбом.

Когда «The Pete Best Combo» получили приглашение менеджера нью–йоркской фирмы звукозаписи приехать в Америку, группа была уже там; Пит и К° записали альбом для продажи на территории США и отправились в гастрольное турне преимущественно по городам Канады. Последняя попытка Беста вернуть себе хотя бы крохи «украденного наследства» (теперь у него в группе были еще и саксофонисты) вызвала лавину восторженных воплей — в основном по известной ассоциации. В Англии его карьера не потерпела столь стремительного фиаско, как это случилось в Северной Америке, просто потому, что она там по большому счету и не начиналась. Пит оправдывался тем, что он «не создан для такой музыки. Я не из тех, кто подвержен веяниям моды».

Жизнь Ли Кертиса тоже была омрачена тем, что он так и не добился славы у себя на родине, зато как сольный певец имел успех в Германии; он стал желанным гостем на вечеринках «The Beatles» в Ernst Merk Halle.

В Star–Club «The Remo Four» играли джаз–рок, а «Кингсайз» Тэйлор оказался не столь приспосабливаемым, и его славный творческий путь подошел к концу. Главным образом из–за недобросовестности гангстеров, контролировавших залы, в которых играл Тэйлор, он остался без гроша в кармане и обратился за субсидией, чтобы вернуться на родину. Пока «The Beatles» рассекали небо где–то над его головой, «Кингсайз» погрузил гитары, усилители и чемоданы в купе второго класса. Пропустишь последний поезд — и останешься на платформе навеки.