Часть 2. Трудности, недостатки и неудачи семейного обучения.

 

Первое сентября

 

Однажды какая-то многодетная мама, услышав, что я учу своих детей дома, а в школу они не ходят, воскликнула: «А как же Первое сентября?! Вы же лишаете своих детей такого праздника! А уж в первом классе особенно!»

Знаете, я тогда впервые в жизни задумался, что к первому сентября можно относиться как к празднику. А к тому времени я уже, наверное, лет восемь или десять учил своих детей дома.

В детстве я не любил ходить в школу. Там мне было скучно, тягомотно и утомительно. И Первое сентября я воспринимал в основном как конец летних каникул. Интересно, конечно, с ребятами встретиться после трехмесячного перерыва – потрепаться, анекдоты порассказывать, посмотреть на всех… Но никаких праздничных ощущений у меня этот день не вызывал. Разве что по сравнению с учебой в остальные дни учебного года. Ведь Первого сентября почти не учатся всерьез и домой отпускают пораньше.

У меня со школьных лет вообще не осталось никаких особо радостных воспоминаний о классных или общешкольных мероприятиях. Ну никаких. Включая выпускные вечера после восьмого и после десятого классов. Для меня праздником было не ходить в школу. Кое-что там нравилось, но не более того.

А нет, вспомнил! В девятом классе у нас был математический бой. Я был, разумеется, капитаном команды. Мы выиграли! Я сочинил к тому мероприятию «Математическую поэму». А после боя мы ели приз – не очень большой, но весьма вкусный торт. Ели руками (это точно помню). У меня даже осталась фотография: я несу торт, а ребята из нашей команды, улыбаясь, смотрят.

А в основном в памяти остались длинные, нудные и жутко скучные комсомольские собрания, на которых надо было обязательно присутствовать. Иногда, правда, на них мы создавали для себя локальную обстановку праздника: тихонько хлопали пистоны или дули на изящно болтающиеся у впередисидящей девочки завитки волос (они болтались еще сильнее, а девочка делала вид, что сердится).

Первого же сентября я маялся, стоя в строю в ровных рядах, и абсолютно не слушал торжественных речей директора, завуча и учителей. Я не люблю долго стоять на одном месте до сих пор. А уж тем более – в строю.

Может, мне не повезло со школами (их я в детстве сменил три). Свое первое Первое сентября я вообще не помню. Наверное, что-то такое было: мама, папа, цветы и крошечный любопытный я.

Но думаю, дело в том, что я вообще человек не тусовочный. А многие устроены иначе. И для них школьные праздники и прочие коллективные мероприятия очень важны и нужны.

Как обстояло дело с Аленой, помню плохо. Занималась ее воспитанием в основном бывшая жена. Особенно в том, что касалось одежды, прически, бантиков, праздников, выступлений...

В памяти осталось такое воспоминание. Аленушка собирается завтра выступать где-то со своим хором. Нужны белые колготки (так сказала руководительница). Дома белых колготок нет. Есть только красные. Жена и дочка буквально стоят на ушах. Я недоуменно их спрашиваю, нельзя ли надеть красные – ведь они ничем не хуже. Не помню, что мне тогда ответили. Возможно, даже не сочли необходимым отвечать на такие дурацкие и несвоевременные шуточки. А я спрашивал всерьез. Потом уже, много позже, одна знакомая объяснила мне: «Ты только представь, Леша: все на сцене в белых колготках, а одна Алена – в красных! Это ужасно!»

Тима и Коля пошли в меня. В детстве я не замечал в них стремления к коллективным школьным мероприятиям. Правда, на елки, в театр, в цирк они ходили с радостью. Но это не в школе. Коля как-то в начальной школе один раз сходил на елку, которую устраивали в его классе. Но вернулся без особых восторгов. Сказалось ведь и то, что ребята все друг друга знали, а он был в коллективе чужим.

Маша гораздо больше тянется к идее праздника как к особому событию в жизни. Последние годы она полюбила ходить в тот самый детский музыкальный театр, о котором я писал. Там не только спектакль, но и прохаживание в фойе, и посещение буфета с приглашающей нас знакомой, и светская беседа... Наряд продумывается еще накануне. А на подготовку перед зеркалом выделяется около часа. По крайней мере, мне так кажется.

Наверное, существует масса школ, где проходят замечательные и интересные праздники. Учителя ведь обычно стараются, и часто у них получается очень удачно все организовать. Нас все сие не коснулось. Жаль? Немного жаль. Но зато в нашей жизни были многие другие радости, победы, удачи и праздники, которых не случилось бы, если бы мы жили в обычном школьном режиме.

 

Эти ужасные слова: «На второй год!»

 

Когда Тима стал учиться в шестом классе, мы начали учебный год с изучения биологии (ботаники). Но отношения с учительницей у него сразу же сильно не сложились. Она была доброжелательным и внимательным, но очень строгим и довольно придирчивым человеком. Во многом был виноват и я: не объяснил ей с самого начала специфики характера Тимоши и его психологических трудностей. И началась нервотрепка.

Мы сдавали биологию по разделам учебника (всего по несколько параграфов за один раз). Но дело не клеилось. Учительница вела себя вежливо, но жестко. Она даже снижала Тиме оценку сразу на балл за орфографические ошибки (когда он писал определения). Ну и в результате Тима наотрез отказался ходить к ней на зачеты. Хотя к тому времени изучил весь учебник на «пять с плюсом».

Я не злился на учительницу. И не жаловался на нее завучу или директору. Я просто понял, что в данной ситуации мы не успеем уложиться в учебный год с изучением всех необходимых предметов. Ведь еще надо было заниматься с Колей. А с Тимой мы вообще не двинулись со сдачей дальше второй главы учебника, хотя дело уже шло к Новому году. А еще была маленькая Маша. И куча других сложностей по жизни.

Поэтому я пошел к директору и написал заявление с просьбой оставить Тиму на второй год планово – по семейным обстоятельствам. Директор подписала заявление. И нервотрепка окончилась.

Как ни странно, все оказалось к лучшему.

Тима понял, что папины угрозы и предупреждения о возможности остаться на второй год, если он не будет нормально учиться, – не пустая выдумка, а реальность. Он получил отрицательную обратную связь и, думаю, сделал кое-какие выводы, которые благотворно сказались на его дальнейших стараниях в учебе. А то в начальной школе учительница относилась очень терпеливо к его характеру и темпераменту (он, например, мог на экзамене вдруг надуться, покраснеть и наглухо замолчать). Да и папа старался изо всех сил к сынуле приспособиться. А тут тетя попалась иного типа!

Другой положительный аспект планового оставления на второй год заключался в том, что мы могли спокойно, не торопясь, учитывая тимошкины перебои в желании заниматься, все же радикально подтянуть «хвосты» по многим темам русского языка и дополнительно потренироваться в математике.

Третий «плюс» – отдых. И для Тимы, и для меня. Все же заниматься с ним мы стали много меньше – вот и отдохнули.

Ну а самое главное – теперь Тимоша и Коляша учились в одном классе! Коля пошел в школу, когда ему еще не было семи лет, и поэтому отставал от Тимы всего на один класс. А теперь они сравнялись.

Надо сказать, что ранее (в первом и втором классе) я уговаривал Колю «прыгнуть» через класс – чтобы догнать Тиму. Потому что учить их по разным программам и водить на зачеты к разным учителям было намного сложнее, чем если бы они учились в одном классе. Коля мог без труда, с учетом его трудолюбия, дисциплинированности и хорошей дошкольной подготовки, справиться за один учебный год с программой двух классов. Но он отказался наотрез.

Но вот с шестого класса моя работа с сыновьями радикально облегчилась – практически вдвое. Да еще возникли дополнительные возможности «обходить» Тимошины выкрутасы, используя участие в процессе гораздо более настроенного на учебу Коли. Да еще и эффект минигруппы в занятии стал ощущаться, и я его практиковал весьма существенно.

А что с биологией? На следующий год мы попали к другой учительнице. Она проявила удивительно глубокое и тонкое понимание сложной натуры моего старшего сына. На первый зачет по биологии к ней он шел напряженный и готовый ко всякому плохому. Я предварительно подробно рассказал учительнице о наших трудностях, но все же опасался, что Тима устроит скандал и позор.

Как сейчас помню. Пришли мы втроем. Мальчишки сели за парту перед учительским столом, а я – в стороне и сзади, чтобы не мешать. Но был готов включиться в любой момент.

Учительница для начала завела беседу с мальчишками о том о сем. Постепенно они разговорились. Между делом учительница рассказала, что раньше работала в зоопарке. Мои парни оживились. Пошли воспоминания о всяких хищниках в клетках. Словом, так они и трепались. Постепенно разговор как-то естественно перешел к растениям. А потом почему-то сам собой соскользнул именно на те темы, которые ребята готовили к данному зачету.

«Молодцы! – говорит вдруг учительница. – Вы все выучили отлично. Получаете по заслуженной «пятерке». Приходите в следующий раз так же хорошо подготовившись». А они и не заметили. Так работают мастера своего дела. А я сидел и восхищался. Кстати, я тоже не успел отследить, когда она успела все спросить. Потом наедине я высказывал свою благодарность и удивление. А учительница ответила: «Алексей Валерьевич, неужели вы думаете, что после стольких лет работы в школе для меня составляет трудность выяснить, что дети выучили, а что нет?!»

С той учительницей мы постепенно подружились всей семьей. И особенно Тимоха. На зачеты по биологии (вплоть до одиннадцатого класса) он ходил с радостью и энтузиазмом. И оценки мальчишки получали только отличные, хотя спрашивала их учительница досконально и без поблажек. Как объяснил ей потом Тима (окончив школу): «Не то, чтобы я очень любил биологию, но очень уж не хотелось вас расстраивать».

Словом, получилось все к лучшему. А уж как меня ругали родственники и знакомые! «Ужас! На второй год! Вот оно – семейное обучение! Доигрался!» – примерно такие были реакции. Правда, не у всех, а лишь у скептиков.

Когда Тима учился в девятом классе, до него дошло наконец, что надо всерьез отнестись к вопросу поступления в вуз – в армию идти ему явно не хотелось. Поэтому он решил «отыграть» упущенный год – чтобы успеть окончить школу в 17 лет.

Тимоха приналег на занятия (к тому времени он уже учился в основном сам) и уже в девятом классе успел пройти часть программы десятого класса. Занимался и летом. И в результате потом за один год сдал все и за десятый, и за одиннадцатый класс. Да еще параллельно ходил на подготовительные курсы в университет, куда потом и поступил.

Такая вот вышла история у нас. С тех пор мне кажется, что остаться на второй год (особенно планово, а не в результате завала экзаменов) – это не страшно. Можно даже пользу немалую извлечь из такой ситуации.

Но все же больше мы старались на второй год не оставаться.

 

На что жить?

 

Разумеется, трудно совместить режим семейного обучения сразу трех детей разного возраста, с непростыми характерами, в ситуации неполной семьи – с эффективным зарабатыванием денег. У меня и не получалось.

Я «работал за деньги» только год после окончания Политехнического института. А потом мой папа организовал свое малое предприятие (в сфере радиоэлектроники), а я как раз понял, что меня больше не влечет наука физика, а влечет педагогика. Папа и сказал: «Ну что ж. Буду твоим спонсором. Давай развивай свои обучающе-развивающие методики. Несколько лет я тебе точно даю».

Довольно скоро (сразу после рождения третьего ребенка) у меня начались серьезные проблемы в семье. И я вынужден был полностью засесть дома, занявшись воспитанием детей. В такой ситуации финансовая помощь моего отца была тем более кстати.

Так продолжалось многие годы. Бизнес у папы шел не очень успешно, а потом заглох совсем. Мы кое-как перебивались – скромно, но в пределах необходимого. Помогали и моя мама с отчимом, и другие родственники, знакомые. Иногда перепадала какая-нибудь гуманитарная помощь.

Когда умерла моя мама, а жена и старшая дочка уехали, мы примерно полгода жили на небольшое мамино наследство. А потом пошли самые тяжелые времена. Ни мой папа, ни отчим помочь уже ничем практически не могли. Большинство старых друзей и приятелей занимались своими делами. А родственники меня радикально не понимали – почему я не отправляю детей в школу и не иду работать, «как все нормальные люди». Да и не только родственники – вообще мало кто понимал.

Но я гнул свою линию. Родственники, знакомые – все они смотрели и судили откуда-то «издалека». А я был рядом со своими детьми и видел ситуацию гораздо глубже и яснее. И видел, что моя линия действий – единственно верная. Сомневался, метался душой, ломал голову…, но не видел никакой другой разумной альтернативы. И год за годом продолжал учить детей дома.

Влезал в долги. Временами находились добрые люди, которые просто помогали: деньгами, продуктами, вещами… Иногда получалось что-то подработать, не нарушая тонкого семейного учебно-воспитательного процесса. Меня многие осуждают за такую линию. Но я и сейчас не чувствую в данном отношении угрызений совести. Я не вижу, как мог бы действовать иначе.

Дети, слава Богу, росли физически нормально – питание, хоть и простое, я организовывал достаточно полноценное. Одежды и обуви нам отдавали много. Необходимые туристские принадлежности, художественные краски, игрушки, музыкальные инструменты, аудиотехника, компьютер... – все у нас появлялось (за счет своих сил или за счет помощи других людей).

Со временем я начал заниматься не только со своими детьми. Но лишь эпизодически. И далеко не всегда с ориентацией на достойное вознаграждение. А часто его (вознаграждения) и вовсе не случалось, но зато мы все вместе общались с какой-нибудь семьей, делали нечто полезное, расширяли свой опыт. Словом, практическим коммерческим деловым подходом тут и не пахло.

Довольно долгое время я пребывал в иллюзии того, что мои картины скоро начнут продаваться за большие деньги, и мы тем самым решим все наши финансовые проблемы. Но доход от очень редких продаж моих работ в целом меньше, чем потрачено за эти годы на материалы. Последнее время я уже и не пытаюсь делать из своей живописи коммерцию.

Безденежье жутко давило и угнетало меня психологически. Но я старался не раскисать, а двигаться вперед. Надеялся, что, когда дети вырастут, станет легче. И действительно, сейчас стало легче.

Все это я написал не только чтобы рассказать о нашей жизненной ситуации. Как часто я слышу от родителей: «Ах! Мы бы с радостью учили своих детей сами! Но ведь надо зарабатывать деньги! Мы же не можем засесть дома, бросив работу. На что же тогда жить?!»

Само понятие «на что жить?» разное у разных людей. Мы временами жили на уровне в 3-4 раза ниже прожиточного. Многие годы денег хватало только-только на самые необходимые продукты. И ничего – справились. А для кого-то необходимы дорогие вещи, престижный автомобиль, отдых за границей...

Уж если мы в нашей ситуации могли 15 лет идти таким путем, то что говорить о людях, находящихся в гораздо более благоприятной жизненной ситуации?! Если очень надо, то возможности найти, наверное, всегда можно.

Ситуация воспитания в очень тяжелых материальных условиях имеет не только отрицательные, но и многие положительные моменты. Вырабатывается терпение, смирение, разумное и ответственное отношение к деньгам и покупкам. Вырабатывается чувство собственного достоинства, не зависящее от уровня финансового благосостояния. Человек с ранних лет учится добиваться желаемого не только за счет кошелька родителей, но и за счет своих личных усилий (например, не купить гитару, а самому собрать хороший инструмент из остатков старых гитар). Тема, словом, весьма серьезная. В моей книге «Воспитание и обучение не по стандарту» есть глава об этом.

Но мне не хочется никого пугать. Совершенно не обязательно, реализуя путь семейного обучения, впадать в нищету. Если один из родителей работает, нормально обеспечивая семью, а другой занимается с детьми, то какие проблемы?

И завершить мне хочется такой вот мыслью. Если бы я ходил на работу, а дети мои учились бы в школе, то для того, чтобы дать им образование и воспитание на таком уровне, какое они получили, мне пришлось бы платить не одну тысячу долларов в месяц. То есть можно считать, что я эти деньги как будто бы заработал и потратил на оплату частных школ, гувернеров, психологов, репетиторов, дорогих студий, детских развлекательно-обучающих лагерей и всего такого прочего. Поскольку, по сути, у нас все это было.