Сутра помоста шестого патриарха Хуэйнэна

(«Люцзу таньцзин»)

 

«Сутра Помоста Шестого патриарха» является центральным произведением чань-буддизма, излагающая все основные постулаты этого течения. Здесь приведен вариант сутры XIII в. (т. н. вариант Цзунъюя, 1291), ставший каноническим для всего учения чань и вошедшего в Трипитаку. Первоначальный вариант сутры был создан в середине VIII в., по преданию он был записан учеником Хуэйнэна – Фахаем (автором предисловия к сутре), однако более вероятно, что реальным составителем текста был другой ученик Хуэйнэна – Шэньхуэй.

 

Предисловие Дэи (1290)

 

О, утонченный Путь-дао, пустой и сокровенный, нельзя даже помыслить твой смысл! И лишь забыв о словах, можно достичь его сути…

Слова «Сутры Помоста» просты, но смыслом богаты, ясны своим принципом и решимостью к поступкам, – все это способствует [вхождению] в бесчисленные врата Буддийской Дхармы.

«Сутра Помоста» была во многом сокращена последующими поколениями, а поэтому [теперь уже] не увидишь сути учения Шестого патриарха во всей ее великой полноте. Когда я, Дэи, был молодым, я видел старую копию текста, и вот с тех пор уже тридцать лет разыскивал ее. И вот сегодня после поисков я получил полный текст, что передавался через наших предков[27]. Я опубликовал его, [когда жил] в чаньском Убежище Отдохновения (Сюсю ань), что в Учжуне[28].

 

Предисловие Фахая

 

Имя нашего наставника было Хуэйнэн. Отцом его был Лю Синтао, а мать происходила из рода Ли. Он появился на свет между 11 часами вечера и часом ночи в восьмой день второго месяца двенадцатого года Чэньгуаня (т. е. 27 февраля или 28 марта 638 г.[29]). Когда он родился, снопы света взметнулись в небо, а комната наполнилась удивительными ароматами. А к вечеру два странных монаха посетили отца нашего наставника и сказали:

– Ребенку, что родился прошлой ночью, требуется дать благодатное имя. Пускай первый иероглиф его имени будет «Хуэй», а второй – «Нэн».

– А что обозначает «Хуэй», и что обозначает «Нэн»? – спросил отец.

– «Хуэй» означает умение даровать благодать живым существам, «Нэн» – способный на то, что бы осуществлять деяния Будды – ответили монахи.

Сказав это, они тотчас ушли, и никто так и не узнал, откуда они появились.

Наставник не пил молоко матери – по ночам священные небожители приносили ему сладкие росы[30]. Когда он вырос и ему исполнилось 24 года, он услышал, [как монах читает] сутру и познал Путь. После этого он отправился в горы Хуанмэй в поисках благословения. Пятый патриарх понял, какие способности таятся в нем, завещал ему рясу и Дхарму и сделал его своим наследником. Произошло это в 661 г.

Наставник вернулся на юг, где скрывался в течение шестнадцати лет. На восьмой день первого месяца Ифэна (т. е. 26 февраля 676 г. – А.М.) он повстречал наставника Дхармы Иньцзуна, и принялся с ним рассуждать о сокровенно-утонченном. И тут под воздействием проповеди нашего наставника Иньзцун получил просветление. На пятнадцатый день того же месяца, перед тем как собрать всю сангху, Хуэйнэн обрил себе голову[31]. На восьмой день второго месяца несколько монахов, известных своей благодатью, собрались вместе и посвятили его. Мастер винаи (монастырских правил) Чжигуан из Сицзина провел его посвящение. Наставник винаи Хуэйцзин из Сучжоу наблюдал за правильностью ритуала. Наставник винаи Тунъин из Цинчжоу выполнял обязанности учителя. Наставник винаи Цитоло из Индии читал молитвы и предписания. Наставник Трипитаки из Индии Мидо засвидетельствовал правильность действий всех остальных.

Помост для посвящения [в монастыре Фасинсы] был воздвигнут при династии Сун наставником Трипитаки Гунабхадрой[32], который тогда же поставил [перед платформой] каменную стелу с надписью: «В будущем живой Бодисаттва получит здесь посвящение». В 502 г. в период правления династии Лян наставник Трипитаки Цияо прибыл сюда по морю из Индии, привезя дерево Бо[33], которое посадил перед помостом. Он же предсказал: «Через сто семьдесят лет живой Бодисаттва будет проповедовать учение Высшей Колесницы под этим деревом и принесет спасение бесчисленному множеству людей. Обладая всей полнотой Дхармы, он воистину будет передавать печать сознания Будды».

Таким образом Наставник получил постриг, ему были переданы заповеди, и ради спасения сангхи он распространял учение о «единой передаче» [т. е. от сердца к сердцу] именно так, как было предсказано в прошлом[34].

Весной следующего года Наставник покинул общину и отправился в монастырь Баолинь, а Иньцзун и еще тысячи монахов и мирян провожали его. Вскоре он прибыл в Цаоси. В то время наставник винаи Тунъин, которого сопровождали несколько сот последователей, прибыл в монастырь Баолинь в Цаоси, узнав, что наставник поселился в нем.

Увидев, что постройки монастыря слишком малы, чтобы вместить всю общину, Хуэйнэн решил расширить его. Он обратился к жителю этих мест Чэнь Ясяню:

– Я, пожилой монах, прошу Вас пожертвовать нам небольшой кусок земли, который я хотел бы покрыть своей нисиданой (монашескими одеждами для медитации, т. е. взял бы под покровительство – А.М.). Сможете ли Вы выполнить мою просьбу?

– Сколь широки Ваши одежды? – спросил Чэнь Ясянь.

Патриарх скинул свою рясу, показал ее Чэнь Ясяню, и тот согласился исполнить просьбу. Но когда Наставник раскатал свою одежду целиком, то она покрыла весь Цаоси. Четыре Небесных правителя, воплотившись в тела, опустились на колени и стали охранять это место по четырем направлениям. Благодаря этому холм, который располагался внутри монастырской ограды, стал называться Холм Небесных правителей.

Чэнь Ясянь сказал: «Я постиг всю широту могущества Вашей Дхармы. Однако могилы моих предков лежат на этой земле, они завещали возвести здесь свои погребальные ступы, а поэтому прошу Вас сохранить их. Остальные же постройки, [что остались на этой земле], Вы можете разобрать, если Вы захотите расчистить место для драгоценного монастыря, которому суждено стоять в вечности. В этих горах вершинах встречаются живые драконы и белые слоны (благие знаки буддизма – А.М.), а поэтому пускай ваши постройки будут вровень с небом и не беспокоят то, что упокоено в земле».

Позже, когда приступили к сооружению монастыря, всем этим предписаниям строго следовали.

Наставник немало интересовался красотами близлежащих местностей, останавливался в разных местах на отдых, и со временем [в тех местах, где он останавливался], было возведено более тридцати построек. Одним из них стал монастырь Хуагосы, а Наставник даже повесил табличку с надписью на его воротах.

История монастыря Баолинь была следующей. Цияо – наставник Трипитаки из Индии, направляясь в Наньхай, проходил через местечко Цаоси. Испив немного воды из местного источника, он нашел вкус ее восхитительным. Подумав, что все это удивительно, он сказал своим ученикам: «Эта вода ничем не отличается от той, что [я пил] в Индии. Исток ее лежит наверняка в каком-нибудь священном месте, где следует возвести монастырь».

Они отправились по течению ручья и кругом видели горы, водные потоки, что струились вокруг и пики поразительной красоты. В восхищении он воскликнул: «Вот поистине драгоценный лес (Баолинь) гор Индии!». А затем он обратился к жителям деревушки Цаоси: «Вы должны воздвигнуть монастырь в этих горах. Через сто семьдесят лет величайшая драгоценность Дхармы взрастет и будет развиваться здесь, а тех, кто достигнет озарения, будет столь же много, сколько деревьев в этом лесу. И было бы благодатным дать монастырю имя «Драгоценный лес» – «Баолинь».

Через некоторое время уездный секретарь Шаочжоу Хоу Цинчун доложил о том, что сказал Цияо на высочайшее имя, и император, отозвавшись на прошение, отослал в дар табличку, посвященную Баолиню[35]. Монастырь был возведен. Строительство его было завершено в 504 г. в период правления династии Лян.

Перед Залом Будды располагался водоем, в котором порой появлялся дракон, производя немалый беспорядок в деревьях, что стояли вокруг. Однажды он появился вновь, представ особенно огромным, подняв огромные волны в водоеме, облака и туман взметнулись вверх, заслонив небо, что заставило трепетать монашескую общину. Наставник пожурил дракона: «Ты можешь появляться лишь огромным по своему виду, но никак не маленьким. Если бы ты был бы настоящим священным драконом, ты мы мог без труда изменяться. Когда бы ты имел небольшое тело, то мог бы становиться большим, а когда бы огромен, мог бы становиться небольшим».

Дракон тотчас исчез, а через мгновение появился вновь, но на этот раз небольшим и начал танцевать по поверхности водоема. Наставник поднял свою чашу и сказал: «Настолько ли ты смел, чтобы опуститься на дно моей чаши?» Дракон прыгнул вперед, а Наставник подхватил его своей чашей так, что тот не мог даже двинуться. Наставник отнес свою чашу в зал, где он прочитал заклинание над драконом, который тотчас начал утрачивать свое тело и исчезать. Тело его стало лишь семи цуней, при этом сохранилась голова, шея, рога и хвост – все это было решено хранить в монастыре. Позже Наставник наполнил водоем землей и камнями и возвел на этом месте железную ступу. Она и по сей день стоит с левой стороны перед Залом Будды.

 

Глава 1

Поступки и качества

 

Однажды когда Великий учитель[36]прибыл в монастырь Баолиньсы[37], наместник[38]области Шаочжоу[39]вместе с чиновниками взошли на гору[40]и обратились с просьбой к учителю придти в монастырь Дафаньсы[41], который находился внутри городской стены, дабы многие люди могли бы послушать проповедь о раскрытии связей между дхармами[42]. Как только учитель взошел на помост[43], наместник и с ним более тридцати чиновников, более тридцати конфуцианцев-книжников[44], буддийские монахи и монахини[45], последователи Пути[46]и миряне, числом более тысячи, – все они одновременно выразили Учителю знаки почтения в надежде услышать важнейшие наставления в Дхарме.

Великий Учитель, обратившись к людям, сказал: «О, глубокомудрые![47]Само-природа Бодхи[48]изначально чиста и не загрязнена[49]. Поэтому необходимо лишь использовать эту чистую душу и уже благодаря этому можно непосредственно[50]обрести состояние Будды. О, глубокомудрые! Лишь вслушайтесь в смысл моего жизненного пути и моих поступков, благодаря которым я и сумел достичь Дхармы.

Отец мой строгий родом был из Фаньяна, затем переехал в Линнань и стал жителем области Синьчжоу[51]. В ту пору бытие наше было безрадостно, отец рано угас, мы со старушкой-матерью стали влачить жалкую жизнь и вновь переехали, теперь уже в Наньхай. Жизнь наша была полна трудностей и бедна, и существование наше я поддерживал лишь тем, что торговал дровами на рынке.

Однажды какой-то незнакомец пришел покупать дрова и попросил меня отнести купленные дрова к нему на постоялый двор. После того, как чужестранец получил дрова, он вручил мне денег. Выйдя из ворот наружу, я увидел, как какой-то незнакомец читал вслух буддийские сутры. Лишь только я услышал слова сутры, как тотчас сердце мое пробудилось, и я спросил:

– Что за сутру читает почтенный господин?

– Это – Алмазная сутра (Пратья-парамита сутра)[52], – ответил незнакомец.

– Откуда вы пришли? Где сами услышали эту сутру? – продолжил любопытствовать я.

– Я пришел из монастыря Дунчаньсы, что расположен в области Цичжоу в уезде Хуанмэйсянь[53]. Руководит этим монастырем пятый патриарх – Великий Учитель Хунжэнь, а учеников в его братстве – более тысячи человек. Я пришел туда, поклонился Учителю и получил от него эту сутру. Великий учитель нередко приглашал к себе монахов и обращался к ним с такими словами: «Надо лишь придерживаться наставлений Алмазной сутры и тогда сам прозреешь свою изначальную природу и непосредственно станешь Буддой».

Послушав эти речи и из-за того, что еще раньше на мне лежала печать предопределения (пратьяя), я удостоился получить от незнакомца десять лян серебра, которые он велел мне отставить матери, чтобы та не страдала без одежды и еды. После чего он наставил меня отправиться в уезд Хуанмэйсянь и поклониться Пятому патриарху. Обустроив жизнь матери, я распрощался с ней, и вот не прошло и тридцати дней, как я уже достиг уезда Хуанмэйсянь и поклонился Пятому патриарху[54].

Пятый патриарх спросил:

– Откуда ты родом? К чему ты стремишься?

– Твой ученик – простолюдин родом из Линьнани, из области Синьчжоу. Я пришел издалека поклониться Учителю и стремлюсь лишь к тому, чтобы обрести Будду [природу Будды внутри себя]. Никаких других стремлений я не имею, – произнес я в ответ.

– Родом ты из Линнани, да и вид у тебя дикаря[55]. Как же тебе стать Буддой? – удивился Патриарх.

– Люди хотя и разделяются по своему происхождению на южан и северян, но природа Будды в своем изначалии не имеет ни Севера, ни Юга. Хотя дикарь по своему виду и отличается от монаха, в чем же они отличаются по своей природе Будды?[56]– в ответ спросил я.

Пятый патриарх желал еще поговорить со мной, но заметил, как его ученики обступили нас слева и справа, а поэтому велел мне идти вместе со всеми и приниматься за выполнение дел.

Я произнес: «Ученик, который в своем сердце постоянно порождает мудрость, никогда не расстается с собственной изначальной природой. Именно это и есть нива благословения[57]. Так зачем же идти с монахами и заниматься какими-то делами?»

«Ах ты, дикарь! – воскликнул Пятый патриарх. – Хватит тебе рассуждать. Ступай к конским яслям [на задний двор]!»

Я, Хуэйнэн, удалился на задний двор, где один из последователей велел мне рубить дрова. И этой работой занимался я больше восьми месяцев.

Однажды Пятый патриарх неожиданно подошел ко мне, [когда я работал на заднем дворе] и сказал: «Я думаю, что тебе можно найти достойное применения. Однако я беспокоюсь за то, что может найтись недобрый человек, который испортит тебя. Поэтому я и не захотел, чтобы ты так много говорил. Понимаешь ли ты, о чем я говорю?» Я ответил: «Ученик понимает смысл сказанного его учителем. Поэтому Вы и не позволили мне проявить себя перед братством, дабы другие братья не искусились».

Как-то раз Пятый патриарх собрал учеников и обратился к ним: «Нет в мире дела более великого, чем [цепь] людских рождений и смертей[58]! День ото дня вы лишь пытаетесь достичь чертогов счастья, но не стремитесь избавиться от того моря страданий, что [несет в себе бесконечная череда] рождений и смертей. И тем самым вы замутняете собственную изначальную природу. А заслуги – кого они могут спасти? Пускай каждый из вас прозреет высшую мудрость и обретет природу мудрости-праджни[59], что коренится в его сердце, а затем напишет об этом мне стих-гатху[60]. Тот, [в чьей гатхе будет видно] просветление и Великий Смысл, тот и получит от меня рясу и Дхарму[61]Шестого патриарха. И поторопитесь! Не задерживайтесь, ибо напряжение сознания отнюдь не означает срединного использования[62]. Человека, что прозрел свою внутреннюю природу, можно сразу узнать, стоит ему сказать лишь [слово об этом]. И даже если он находится в пылу сражения[63], его можно сразу заметить.

Получив наставления, ученики удалились и принялись говорить друг другу: «Стоит ли всем нам очищать свое сердце в поисках смысла, создавая гатху, и показывать ее Его Святейшеству? Старший монах Шэнсюй[64], что является нашим наставником[65], должен получить [рясу Шестого патриарха]. И даже если мы будем с превеликим тщанием писать гатху, то это окажется лишь пустой тратой сил».

Послушав друг друга, ученики решили отдохнуть сердцем [и не писать гатху], заявив: «Мы и так последуем за мудрым Шэньсюем. Так к чему нам еще неприятности?»

Шэньсюй же размышлял: «Никто из учеников не будет писать гатху, лишь потому, что я являюсь их наставником, а потому я один обязан написать гатху и передать ее Учителю. Если же и я не захочу делать этого, то как же Патриарх узнает, что в сердце моем я прозрел освобождение [от мирских страстей], [познал] и мелкое и глубокое? Если смысл того, что я примусь за написание гатхи, заключен в стремлении получить Дхарму, то он – добродетелен. Если бы он объяснялся лишь желанием получить титул Патриарха, то был бы недобродетелен. Так чем бы я отличался от человека с обычным сердцем, что стремится просто украсть место Патриарха? Но если я не напишу гатху, то я не получу и передачу Дхармы. Вот великая трудность!»

Перед залом Пятого патриарха было три галереи, стены которых попросили расписать придворного художника Лу Сюя[66]на мотивы «Ланкаватара-сутры»[67], а также «Схем кровеносных каналов Пятого патриарха» (т. е. генеалогическая линия школы – А.М.), дабы запечатлеть это событие в памяти будущих поколений.

Когда Шэньсюй закончил писать гатху, он пытался несколько раз вручить ее Патриарху, но каждый раз, лишь только он становился перед залом [Патриарха], сердце его приходило в смятение, по телу начинал струиться пот, а он все никак не мог набраться мужества и войти к Патриарху. И хотя за четыре дня он предпринял тринадцать попыток, Патриарх так и не получил его сочинения. Шэньсюй же подумал: «Не написать ли мне [гатху] на стене галереи, здесь ее случайно и заметит Патриарх? Если он высоко отзовется о ней, то я пойду поклонюсь Патриарху и скажу, что это написано мною, [Шэнь]сюем. Если же он отзовется о гатхе плохо, то скажу, что я провел в горах [Хуанмэйшань вместе с Патриархом] несколько лет, мне поклонялось множество людей, но сумел ли я выпестовать Дао?»

Ночью в третью стражу (т. е. в 12 часов – А.М.), тайно от всех, держа в руках лампу, он начертал гатху на южной стене галереи, дабы Патриарх мог узреть его сердце.

Гатха гласила:

 

Тело наше – это древо Бодхи[68],

Сердце подобно подставке для ясного зерцала.

Час за часом мы тщательно протираем его,

Не оставляя ни мельчайшей пылинки.

 

Написав гатху, Шэньсюй тотчас вернулся в свою келью, и ни один человек ни о чем не узнал. Шэньсюй же думал: «Днем Пятый Патриарх увидит мою гатху, и если она понравится ему, то я буду достоин принять Дхарму[69]. Если же он будет недоволен, то значит я заблуждаюсь, препятствия предыдущей кармы тяготеют надо мной и я не достоин принять Дхарму. О, сколь сложно проникнуть в мысли Патриарха!». Так он предавался мыслям в своей келье, лежал, но не мог успокоиться и так провел время до пятой стражи (т. е. до утра – А.М.)

Патриарх же уже знал, что Шэньсюй так и не вошел во врата Дхармы, не прозрел свою внутреннюю природу[70]. Как только расцвело, Патриарх послал за художником Лу [Сюем] и отправился вместе с ним к южной стене галереи обсудить росписи. Здесь он случайно и увидел гатху, [что написал Шэньсюй]. Патриарх сказал [художнику]: «Вы можете не расписывать эту стену, простите, что Вам пришлось придти издалека. Сутра говорит: «Все проявления нашего мира – пусты и иллюзорны». Было бы лучше оставить эту гатху здесь на стене, дабы люди могли повторять этот стих. Если они будут воспитывать себя, опираясь на эту гатху, они сумеют избежать Пути зла, [обусловленного нашим существованием][71]. Поистине, велика будет заслуга того, кто будет пестовать в себе [смысл] этой гатхи!»

А затем Патриарх приказал ученикам: «Возожгите благовония и поклонитесь в знак уважения, повторите эту гатху, дабы вы смогли узреть ее внутреннюю природу». Повторив гатху, все монахи воскликнули «Как замечательно!».

Во время третьей стражи (в полночь – А.М.) патриарх послал за Шэньсюем, велев ему явиться к нему в зал. [Когда тот пришел], Патриарх обратился к Шэньсюю:

– Не ты ли написал гатху?

– Действительно, это я написал, – ответил Шэньсюй. – Я не надеюсь занять место Патриарха, но надеюсь, что Вы, Учитель, проявите милосердие и скажите, обладает ли Ваш ученик хотя бы малой толикой мудрости!

– Написав эту гатху, – сказал Патриарх, – ты не прозрел собственной изначальной природы. Ты лишь подошел ко вратам Дхармы, но не проник вовнутрь. Если таким образом стремиться к освобождению, искать непревзойденно высокое просветление-бодхи, то вряд ли ты добьешься успеха. Для непревзойденно высокого просветление-Бодхи необходимо достичь познания собственного изначального сердца, что стоит за словами, прозреть изначальную природу, не [выйти из круга] рождений и не смертей и в любой момент постоянно думать о самосозерцании. Мириады дхарм никогда не останавливаются, а в одной истине пребывают все истины. Таковы мириады миров. Таково и наше сердце – а это значит, что оно и есть воплощение истины. И если именно так ты будешь взирать на все это, то это и станет самоприродой непревзойденно высокого Бодхи. Иди, поразмышляй один-два дня [над тем, что я сказал тебе], а затем напиши новую гатху и принеси ее мне посмотреть. Если эта гатха будет [свидетельствовать] о твоем вступлении во врата, то ты соответствуешь и рясе и Дхарме.

Шэньсюй поклонился и удалился. Но вот уж прошло несколько дней, а гатха все еще не была готова, сердце пребывало в смятении, дух и мысль никак не могли успокоиться, и он будто грезил наяву. Сидел, стоял – все было ему не в радость.

Как-то через пару дней один молодой монашек проходил через галерею и повторял вслух слова гатхи, [что написал Шэньсюй]. Я, Хуэйнэн, лишь только услышал эту гатху, тотчас понял, что нет в ней прозрения изначальной природы. И хотя не являлся я наставляющим учителем, [каковым был Шэньсюй], я с раннего времени познал Великий смысл. Я тотчас спросил монашка:

– Что за гатху Вы повторяете?

– Ты, дикарь – откуда тебе знать об этом? Великий учитель [Хунжэнь] так сказал: «Нет в мире дела более великого, чем [цепь] людских рождений и смертей. Тот, кто желает принять от меня рясу и Дхарму, должен сочинить гатху и показать ее мне. Если я почувствую в ней Великий смысл, то передам этому человеку рясу и Дхарму Шестого патриарха. Старший монах Шэньсюй начертал на южной стене галереи «Гатху об отсутствии внешних проявлений», и Великий учитель велел всем нам повторять ее, [сказав]: «Надо пестовать себя на основе этой гатхи, дабы избежать Пути зла. Поистине, велика будет заслуга того, кто будет пестовать в себе [смысл] этой гатхи».

– Я тоже должен повторять эту гатху, чтобы в будущем достичь плодов этого! – воскликнул Хуэйнэн. О, премудрый![72]Вот уже в течение восьми месяцев я молочу рис и даже не подходил к залу [настоятеля]. И я лишь мечтаю о том, чтобы Вы, премудрый показали мне, где написана гатха, дабы я мог свершить перед нею поклонение.

Монашек отвел меня к тому месту, где была написана гатха, дабы я мог поклониться. Я же сказал: «Я не умею читать, поэтому прошу Вас, достойный монах, прочтите мне ее». В тот момент находился там окружной помощник цензора[73]из области Цзянчжоу[74]по фамилии Чжан, по имени Жиюн, который и прочел эту гатху громким голосом. Я, послушав ее, сказал:

– У меня тоже есть одна гатха, льщу себя надеждой, что чиновник запишет ее.

– Поистине удивительно, – воскликнул чиновник, – что ты также способен сочинить гатху!

– Я лишь стражду обрести непревзойденно высокое простветление-бодхи, – вновь обратился я к чиновнику, – не пренебрегайте новичком. Даже самые низкие люди могут обладать высочайшей мудростью, а высочайшие люди могут не обладать ни смыслом, ни мудростью. Если Вы будете с пренебрежением относиться к другим, Вы впадете в бесчисленное множество грехов.

– Что ж, – сказал чиновник, – диктуй свою гатху, я запишу ее для тебя. Но не забудь, если ты получишь Дхарму, прежде всего спасти именно меня!

Хуэйнэн произнес гатху:

 

Изначальное бодхи – отнюдь не дерево

У пресветлого зерцала нет подставки.

Изначально не существовало никаких вещей,

Так откуда же взяться пыли?[75]

 

Как только чиновник записал эту гатху, все, кто присутствовал при этом, были столь поражены, что даже не смогли сдержать возгласов восхищения. Все говорили друг другу: «Сколь удивительно! Нельзя судить о людях по их внешности! Как оказалось, что столь долгое время среди нас был воплощенный бодисаттва?!»

Патриарх [Хунжэнь] увидев, сколь была поражена паства, убоялся, что это может навредить мне, и поэтому сказал о гатхе: «И он тоже не прозрел свою внутреннюю природу».

Все решили, что так и есть.

На следующий день Патриарх тайно пришел в помещение, где молотили рис. Увидев, как Хуэйнэн, привязав к пояснице камень[76], толчет рис, Патриарх сказал: «Человек, что стремится к [познанию] Пути, ради Дхармы готов забыть и о собственной жизни. Так ли это?». А затем вновь спросил: «Готов ли рис?». «Рис готов уже давным-давно! – ответил я. – Он лишь ждет, когда его просеют».

Патриарх ударил три раза своим посохом и удалился.

Я, Хуэйнэн, тотчас понял, что имел в виду Патриарх. Как только пробила третья стража, я вошел в покои к [Патриарху]. Патриарх, развернув свою монашескую рясу[77]как ширму, дабы никто не мог видеть нас, начал проговаривать «Алмазную сутру». Как только он дошел до пассажа «следует пробудить свое сердце, будучи свободным от любых привязанностей»[78], я, Хуэйнэн, получив Великое Озарение, воскликнул: «Все мириады дхарм не отделимы от нашей собственной изначальной природы!».

[Затем], обращаясь к Патриарху, я сказал: «Когда бы я мог подумать, что наша внутренняя природа изначально абсолютно чиста! Когда бы я мог подумать, что наша внутренняя природа изначально свободна от цепи рождений и смертей! Когда бы я мог подумать, что собственная внутренняя природа абсолютно самодостаточна! Когда бы я мог подумать, что собственная внутренняя природа изначально недвижима! Когда бы я мог подумать, что собственная внутренняя природа изначально способна породить мириады дхарм!»

Поняв, что я получил просветление, Патриарх, обратившись ко мне, сказал: «Тому, кто не познал собственного изначального сердца, не будет пользы от изучения Дхармы. Если же ты познал изначальное сердце свое, прозрел собственную изначальную природу, то будешь зваться «мужем достойным», «Наставником Небес и людей» и «Буддой»[79].

Так, когда пробила третья стража (т. е. в полночь), я, Хуэйнэн, получил Дхарму, и никто из людей не узнал об этом. Мне было передано учение о моментальном просветлении, а также патра и ряса. [Патриарх] сказал: «Отныне ты – Шестой патриарх. Оберегай себя, распространяй наше учение и не дай ему прерваться».

Пятый патриарх заговорил вновь: «Когда Первый патриарх Дамо впервые пришел на эту землю, люди не поверили ему. А поэтому его ряса передается как воплощение веры из поколения к поколению. Дхарма же передается от сердца к сердцу и лишь собственными усилиями можно достичь само-просветления и самоосвобождения. С древних времен было принято от Будды к Будде передавать изначальную суть [учения], от наставника к наставнику наследовать тайную печать изначального сердца. Поскольку [передача] рясы может привести к спорам, ты будешь последним [в этом ряду] и не передавай ее дальше. Испокон веков, жизнь тех, кому передавалась Дхарма, висела на шековинке (т. е. находилась в опасности – А.М.). Тебе надо побыстрее уходить! Боюсь, что другие могут причинить тебе вред».

Я спросил: «Куда же мне податься?». Патриарх ответил: «Дойдешь до Хуай[цзи] – пережди, а как дойдешь до [Сы]хуэй – укройся там[80]».

Получив после третьей стражи патру и рясу, я сказал: «По происхождению я – южанин, а поэтому не знаю местных горных троп. Как же мне выйти к реке, [чтобы сесть на лодку]?». Пятый патриарх ответил: «Тебе не стоит беспокоиться, я сам провожу тебя».

Пятый патриарх проводил меня до станции Цзюцзян[81], а там велел мне сесть в лодку и сам взялся за весло. Я воскликнул:

– Пускай высокочтимый монах сядет, Ваш ученик сам возьмет весло!

– Именно я должен переправить тебя через реку[82], – ответил Пятый патриарх.

– Когда человек пребывает в заблуждениях, именно учитель должен переправлять его. Просветленный же человек переправится сам, – ответил я. – Хотя существует лишь один термин «переправляться», используют его по-разному. И хотя я, Хуэйнэн, родился на границе и речь моя неправильна, но я удостоился чести принять от Достойного учителя передачу Дхармы и сегодня достиг просветления. И я должен благодаря собственной внутренней природе переправить себя сам!

– Именно так! Именно так! – воскликнул Патриарх. – Отныне Учение Будды благодаря тебе станет повсеместным. Через три года после твоего отъезда, я покину этот мир[83]. Лучше тебе уйти именно сегодня, приложить все усилия, чтобы попасть на юг. Но не торопись со своей проповедью – буддизм нелегко распространить.

Распрощавшись с Пятым патриархом, я отправился на юг и приблизительно через два месяца достиг пика Даюй[84]. Тут я заметил, что несколько сот людей следуют за ним, намереваясь украсть патру и рясу. Среди них был одни монах по в мире носивший фамилию Чэн и имя Хуэймин[85]. Сначала [в мирской жизни] был он военачальником четвертой степени[86], характером обладал грубым, мыслями был горяч и выделялся среди тех, кто преследовал меня.

Я скинул рясу и положил ее вместе с патрой на камень, воскликнув: «Ряса эта – не более чем символ веры. Так стоит ли враждовать из-за нее?» Затем я укрылся в зарослях травы.

Вперед выступил Хуэйминь, попытался обнаружить [меня], но так и не смог и взмолился: «Послушник, послушник![87]Я пришел не за рясой, а пришел за Дхармой!»

Тогда я, Хуэйнэн, вышел из своего укрытия и, скрестив ноги, сел на камень. А Хуэйминь, отвесив мне поклон, сказал: «Надеюсь, что послушник наставит меня». Я ответил: «Поскольку ты пришел за Дхармой, то тебе следует прежде всего очистить сердце от всех проявлений [внешнего мира], пускай ни одна мысль не рождается в тебе. Я тогда буду наставлять тебя».

После того как [Хуэй]минь медитировал в течение долго времени, я обратился к нему: «Не размышляя о добре и зле, прямо сейчас можешь ли ты мне сказать, каковым был твой изначальный лик?»[88]

Как только Хуэйминь услышал эти слова, он тотчас получил просветление, и тем не мене вновь спросил: «Есть ли какой-то еще тайный смысл за пределами тех тайных речей и того тайного смысла, [который проповедовали чаньские патриархи]?» Я ответил: «То, что я говорю тебе, не относиться к тайному. Если ты обратишь свой свет внутрь себя, то именно там обнаружишь ты тайное». Хуэйминь воскликнул: «Я, Хуйэминь, хотя и учился в горах Хуанмэй[89][у Пятого патриарха], в действительности так и не узрел собственный истинный лик. Сегодня после мудрых наставлений я стал подобен страдающему от жажды человеку – лишь он может воистину знать, что такое холодная и что такое горячая вода. Прошу Вас, Брат, станьте моим наставником».

Я ответил: «Если это так, то и я, и Вы являемся учениками одного наставника из Хуанмэй, берегите себя». Хуэйминь вновь спросил: «Куда теперь отправиться Хуэйминю?» Хуэйнэн сказал: «Дойдешь до Хуай[цзи] – пережди, а как дойдешь до [Сы]хуэй – укройся там». При этих словах [Хуэй]минь отвесил поклон.

Затем я пришел в Цаоси, но и там недобрые люди преследовали меня, и мне пришлось укрыться в Сыхуэй среди охотников. В течение пятнадцати лет я проповедовал охотникам. Охотники нередко показывали мне свои силки, но каждый раз, лишь стоило мне увидеть живое существо, [что попало в силки], я его отпускал. Когда приходило время еды, я клал [охотникам] овощи в котел для мяса. Некоторые спрашивали меня, я же лишь говорил в ответ: «Ешьте лишь овощи, что лежат рядом с мясом».

Однажды я размышлял: «Настало время проповедовать Дхарму, не должен я постоянно вести затворническую жизнь». После того [Хуэйнэн] покинув эти места, отправился в Гуанчжоу в монастырь Фасинсы – «Монастырь природы Дхармы»[90].

Как раз в ту пору там мастер Иньцзун[91]наставлял [монахов] в «Маха-паринирване сутре»[92]. Однажды, когда флажки, [что стоят вокруг монастыря], развивались под порывами ветра, один монах сказал: «Ветер находится в движении», другой же возразил: «Флажки находятся в движении», и так спору их не было конца. Я, подойдя к ним, сказал: «Это не ветер находится в движении, и не флажки находятся в движении, это сердце ваше пребывает в движении». Вся монашеская община была немало поражена.

Наставник Иньцзун пригласил меня [в зал] и усадил на почетное место, после чего начал задавать вопросы о сокровенном смысле сутр. Он заметил, что речи мои просты, но принцип их точен и не проистекает из книжного знания. [Инь]цзун сказал: «Брат, Вы, безусловно, неординарный человек! Я уже давно слышал, что ряса и Дхарма из Хуанмэй [от Пятого патриарха] перекочевала на Юг. Уж не вы ли тот человек? Я ответил: «Не достоин [Вашей похвалы]».

Иньцзун тотчас поклонился и попросил: «Покажите монахам ту патру и рясу, что предали Вам». А затем [Инь]цзун вновь обратился ко мне:

– Когда вы покидали [Пятого патриарха] в Хуанмэй, какие наставление он дал Вам?

– Не было никаких других наставлений, – ответил я, – кроме рассуждений о прозрении внутренней природы, но не было также и рассуждений о дхиане и освобождении[93].

– Почему же вы не обсуждали дхиану и освобождение?

– Это означало бы наличие двух учений [о спасении], и не являлось бы учением Будды. «Маха-паринирвана-сутра», которую Вы проповедуете, четко разъясняет, что Природа Будды и есть Учение (Дхарма) Будды и она не двойственна. Например, в этой сутре Бодисаттва говорит: «Тот, кто грешит четырьмя видами зла (парагика)[94], творит пять смертных зол[95], проповедует ложные взгляды (ичантика)[96], обрубает ли он корни добра в своей природе Будды?» Будда отвечает: «Существует два типа корней добра (или благодатных корней – А.М.). Первый – это постоянные, второй – непостоянные. Поскольку природа Будды не постоянна и не непостоянна, то [корни добра] невозможно обрубить, посему зовется это недвойственным. Существует добро и существует отсутствие добра. Природа Будды не добра и не недобра – это и зовется недвойственным. С мирской точки зрения, составляющие части личности (скандха) и формы нашего сознания (дхату) представляют собой два начала[97], однако мудрец понимает, что по природе своей они не двойственны. Недвойственная природа и есть природа Будды».

Иньцзун, услышав эти слова, возрадовался, сложил руки перед грудью [в знак восхищения] и сказал: «Моя интерпретация сутр подобна кускам черепицы, Ваши же рассуждения – что чистое золото». После этого он остриг мне волосы [в знак окончательного посвящения] и попросил меня взять его в ученики. Под деревом Бодхи я, Хуэйнэн, открыл для себя школу Дуншань[98].

Пока я, Хуэйнэн, получал Дхарму в Дуншане, существование мое было полно трудностей, а жизнь моя порой висела на волоске.

Сегодня все мы – наместник и чиновники, буддийские монахи и монахини, последователи Пути и простолюдины собрались здесь вместе – как не отнести все это за счет причин, что коренятся в предыдущих кальпах! Случилось это также благодаря нашим общим благодатным корням, что проросли из наших прошлых молений Будде. Именно по этим причинам вы смогли услышать наставления в высочайшем учении о внезапном просветлении. Учение это передалось нам от первомудрецов, и отнюдь не я сам придумал его. Каждый, кто желает услышать это учение первомудрецов, должен очистить свое сердце, а, услышав его, каждый должен устранить все сомнения и тогда вы ничем не будете отличаться от мудрецов прошлых эпох».

Вся паства, услышав это учение, возрадовалась, поклонилась и разошлась.

 

Глава 2

О высшей мудрости праджне

 

На следующий день наместник Вэй вновь попросил патриарха произнести проповедь, патриарх попросил всех сесть и, обращаясь к собравшимся, сказал: «Все могут очистить свое сердце и мысли, читая «Маха-праджняпарамиту-сутру». Затем он продолжил: «О, глубокомудрые![99]Мудрость бодхи-праджни (трансцендентного знания о просветлении – А.М.) живет в основе каждого из вас, и лишь из-за того, что наше сердце погружено в заблуждения, мы не можем достичь пробуждения. А поэтому надо обратиться к человеку, великому своей добротой и знаниями (т. е. к наставнику – А.М.)[100], что может наставить нас, чтобы [он помог] вам узреть свою изначальную природу. В основе природы Будды нет различий между глупцом и мудрецом, и лишь по причине наших заблуждений возникает эта разница. Поэтому сегодня я буду говорить о «Маха-праджняпарамита-сутре»[101], дабы каждый из вас сумел постичь ее мудрость. Твердые сердцем пусть внемлют истине, я поведаю ее вам.

О, глубокомудрые! Многие люди, которые произносят слово «праджня», внутри своей природы даже и не знают, что такое праджня. Это подобно тому, как говорит<