Неграмотный патриарх Хуэйнэн

 

Наставник Хуэйнэн – центральная фигура всей чаньской традиции, учитывая, разумеется, и тот факт, что перед нами не столько биография и учение конкретного человека, сколько обобщенный образ целого направления Чань, его легенд, теории, форм практики, слившийся в отдельного человека. Вероятно, никто в истории чань-буддизма не может соперничать с Хуэйнэном по известности.

Если подходить к изучению источников чисто по количественному фактору, то в этом случае чаньский патриарх Хуэйнэн оказывается в явно «привилегированном» положении – практически не существует такой работы по историографии буддизма, где бы ни встречалось хотя бы краткого изложения его жизни. Вообще, рассказ о Хуэйнэне вошел в каноны агиографии не только китайского буддизма, но и большинства не-буддийских работ, повествующих о людях «свойств необычайных».

Несмотря на многочисленные биографии Хуэйнэна, порой оказывается весьма сложным восстановить его реальное жизнеописание и, прежде всего из-за того, что усилиями Шэньхуэя и его последователей Хуэйнэн оказался превращен в классического буддийского святого. И, как следствие, биографии Хуэйнэна повествуют именно об этом образе, лишь в малой степени описывая его как человека. Тем не менее, Хуэйнэн в этих историях – человек вполне живой, интересный, а «Сутра Помоста», содержащая его каноническую агиографию, не лишена увлекательности и в некоторых местах даже тяготеет к «авантюрным рассказам», характерным для народной среды и в основном посвященным народным разбойникам и героям.

Чисто теоретически можно очистить первоначальный вариант жизнеописания Хуэйнэна от последующих наслоений, выделить базовый компонент всех историй и проповедей, вернувшись к первоначальному виду агиографии чаньского патриарха. И все же, хотя такие попытки предпринимались неоднократно [157, 173–248; 139, 59–87], однако их трудно целиком признать успешными. Это объясняется, прежде всего, не отсутствием методологической глубины исследования, но колоссальной сложностью задачи.

Ряд исследователей вообще отказывал Хуэйнэну в достоверной биографии, считая практически все сведения, изложенные о нем в источниках, более поздними подделками. В частности, Ф. Ямпольский весьма пессимистично рассматривал возможность хотя бы частичной реконструкции жизни Хуэйнэна: «Если мы отбросим легенды и другие недокументированные сведения о Шестом патриархе, мы лишь сможем придти к выводу, что фактически не существует практически ничего, чтобы мы могли в действительности сказать о нем… Мы знаем, что существовал человек по имени Хуэйнэн, и что он должен был получить некое признание, причем лишь в районе Южного Китая, где он жил. Очевидно, много легенд было создано вокруг него – легенд, которые в своей основе могли содержать некое количество фактов. Однако мы не сможем определить, каковы были эти факты» [139, 69–70].

Существует целый ряд указаний на то, что наряду с реальными фактами жизни Хуэйнэна, мы имеем дело с традиционной и в этом смысле абсолютно сакральной мифологемой. Многие факты жизни Хуэйнэна как бы копируют биографию Бодхидхармы, сколь бы лапидарной и обрывочной она не была.

Из всего многообразия литературы о Хуэйнэне можно выделить несколько важнейших произведений. Самое обширное и в то же время вызывающее наибольшие споры представляет сама «Сутра Помоста Шестого патриарха» («Люцзу таньцзинь»). В своих недрах она содержит некий ранний компонент, очень близкий к реальной жизни Хуэйнэна, созданный в конце VIII в. и записанный в 830–860 гг. в так называемом Дунхуанском варианте сутры. Позже к XI–XII в. часть первоначального варианта была заметно отредактирована, чтобы подчеркнуть значимость Хуэйнэна в прямой линии передачи чань-буддизма, при этом добавлений оказалось столько, что объем самой сутры увеличился более чем в два раза.

Часть оригинальных сведений содержаться в авторских биографиях Хуэйнэна, которые либо выступали как самостоятельные литературные произведения, либо служили добавлениями к «Сутре Помоста». К ним можно отнести предисловие монаха Фахая, надпись, посвященную Хуэйнэну известного поэта Ван Вэя и ряд других. Очевидно, что в основе их повествований лежала не только переработка самой «Сутры Помоста», но использование каких-то фольклорных, устных историй, которые не вошли в саму Сутру. Поскольку и Фахай и Ван Вэй были современниками Хуэйнэна, можно предположить, что в VIII в. существовал ряд взаимонезависимых биографий чаньского наставника, связанных с существованием различных чаньских школ, считавших себя истинными продолжателями традиции Шестого патриарха.

Краткую биографию Хуэйнэна можно встретить в труде Цзунми в «Юаньцзюэ цзин дашу чао» («Записи к шастрам Нирвана-сутры») [49, 277], в «Сун гаосэн чжуань» («Жизнеописания достойных монахов, составленные в династию Сун», 988 г.) [34, 755]. Однако оба труда добавляют немного нового к более ранним сведениям и, по сути, повторяют первоначальный вариант «Сутры Помоста», а также тексты Фахая и Ван Вэя, посвященные Хуэйнэну. К тому же следует учитывать, что «Жизнеописания достойных монахов» носят довольно поздний характер – они составлены через 275 лет после смерти Шестого патриарха, когда его образ уже успел обрасти изрядным количеством легенд, а создание легендарной истории Чань было уже завершено. Поэтому «Жизнеописания достойных монахов», равно как и более поздний труд «Записи о передаче светильника» излагают уже каноническую, многократно отредактированную версию его жизни.

Из сравнительно разнородных сведений о жизни Хуэйнэна мы можем составить приблизительно следующую его биографию, при этом все же учитывая ее относительность. Хуэйнэн (638–713) происходил из рода Лу, родился на юге Китая в провинции Гуандун в области Синчжоу, и из-за этого в последующем рассматривался жителями Севера Китая как «варвар» или «дикарь». По каким-то причинам он покинул родной дом (следуя традиционной версии, он услышал, как монах на площади цитировал буддийскую сутру), отправился почти за 800 км. от родных мест в горы Хуанмэйшань, обучаться у Хунжэня (601–674), которого в дальнейшем традиция стала называть Пятым патриархом Чань. Он становится послушником у Хунжэня, живет в его общине, но еще не получает окончательного монашеского посвящения, нося дрова и перетирая рис. При этом он ни разу не присутствовал на личных наставлениях Хунжэня и, по видимому, лишь изредка участвовал в общем обучении монахов.

В 661 г. Хуэйнэн, как гласит большинство версий, одерживает победу в своеобразном турнире в сочинении священного стиха или гимна – гатхи, который должен был продемонстрировать истинную чистоту сердца. Человек, сочинивший наилучшую гатху, как сообщил монахам Хунжэнь, должен был принять от него титул Шестого патриарха Чань. На него претендовал старший наставник Шэньсюй, но по преданию неграмотный и не умевший писать Хуэйнэн значительно яснее и полнее выразил изначальную суть Чань как абсолютную чистоту сердца. В результате этого Хунжэнь именно ему передал патру и рясу, но сделал это тайно, дабы другие монахи не стали завидовать и преследовать Хуэйнэна. После этого Хунжэнь приказывает Хуэйнэну возвращаться на юг ближе к родным местам.

Этим эпизодом история Чань и объясняет начало соперничества между северной школой, которую после смерти Пятого патриарха возглавил Шэньсюй, проигравший турнир, и южной школой во главе с Хуэйнэном. Вместе с этим сама «Сутра Помоста» словами Хуэйнэна (в реальности это более поздняя вставка) опровергает сам факт такого соперничества, говоря, что «люди по своей природе от рождения равны» и «не может существовать двух учений».

Возможно, что реально в линии наследования между Хунжэнем и Хуэйнэном все же стоял Шэньсюй, который мог быть одно время даже наставником Хуэйнэна. Это позволяет предположить тот факт, что Шэньсюй был старше Хуэйнэна и значительно дольше обучался у Пятого патриарха. В этом случае Хуэйнэн выступает как ученик, покинувший своего учителя без официального благословения. Вместе с этим это предположение позволяет объяснить тот факт, почему сам Хуэйнэн никогда не делал реальных выпадов против Шэньсюя, не случайно негативные высказывания в адрес Шэньсюя целиком отсутствуют в более раннем дунхуанском варианте Сутры, зато они в изобилии встречаются в более позднем каноническом варианте, дополненном учениками Хуэйнэна, которым было выгодно отразить непримиримую позицию их учителя в отношении «северной школы».

Примечательно, что Хуэйнэн получает патру и рясу Шестого патриарха еще до того, как он прошел окончательное посвящение в монахи. Из текста сутры видно, что он ходил с неостриженными волосами (знак принадлежности к монашескому ордену), а монахи называли его «син» или «синчжэ» – «последователь», «послушник», но не «монах» (хэшэн). Сам факт такого кажущегося нарушения порядка говорит о многом и, прежде всего, указывает на то, что чаньская мудрость может быть передана и тому, кто еще не принял на себя всех монашеских обетов – учение Чань превосходит собственно монашеское подвижничество.

Покинув патриарха Хунжэня, Хуэйнэн вынужден был несколько лет скрываться на юге Китая, причем источники называют период его изгнания от нескольких лет до шестнадцати или семнадцати лет. Скорее всего, в 676 г. он вновь возвращается в Гуандун. Тогда же в 676 г. он получает окончательное монашеское посвящение, а основным посвящающим учителем выступает известный чаньский наставник Иньцзун (626–713), позже присоединившийся к школе Хуэйнэна.

По сути, Хуэйнэн производит настоящую революцию в чаньском учении. Он резко выступает против классической теории, которую проповедовали чаньские учителя при императорском дворе, гласившую, что для достижения высшей мудрости самадхи по сути необходимо лишь сидеть в медитации, и это автоматически приводит к откровению Дао. Он требует еще внутреннего покаяния, совершения практических дел и проповедует Чань активный, привязанный к реальности жизни.

Эпатажный по отношению к прежнему буддизму характер начинает нести даже тезис о «внезапном просветлении», который превращается в жесткое требование достичь просветления «здесь и сейчас». В устах Хуэйнэна «учение о внезапном» (дун цзяо), естественно, не несет столь экстремистского характера. Более того, он не отрицает и «учение о постепенном», лишь указывает, что поскольку люди могут отличаться по своим способностям («умные и глупцы»), то может существовать и два пути к просветлению – долгий и быстрый, в то время как Дхарма едина.

На юге Хуэйнэн после скитаний останавливается в небольшом в ту пору монастыре Баолиньсы (Драгоценного леса), расположенного в местечке Цаоси в провинции Гуандун. Но количество его учеников растет, расширяется и Баолиньсы, сама же школа Хуэйнэна начинает называться «школа Цаоси» или «учение из Цаоси».

В монастыре Дафаньсы в той же провинции Гуандун по просьбе уездного секретаря и местной аристократии он произносит ряд проповедей перед монахами и мирянами. Именно запись этих проповедей и легла в основу «Сутры Помоста».

Предания донесли до нас один примечательный эпизод, на первый взгляд, показывающий, что верховная власть привечала Хуэйнэна еще при его жизни. История рассказывает, что два ученика Хуэйнэна Шэньсюй и Хуэйань пришли ко двору императора Чун-цзуна и сказали ему: «На юге живет чаньский наставник Хуэйнэн, которому учитель Хунжэнь в тайне передал рясу и Дхарму». Император тотчас послал приглашение Хуэйнэну явиться ко двору, отправив его со специальным посланником, но тот явиться не сумел. Этот эпизод, в частности, встречается в «Чуань Тан вэнь» («Передача танских текстов», цз. 17). В несколько ином варианте его можно встретить и в надписи на памятной стеле поэта Ван Вэя (VIII в.), где говорится, что его приглашала ко двору императрица У Цзэтянь, но Хуэйнэн отверг ее приглашение [22, 231].

В 712 г. Хуэйнэн приезжает в монастырь Гоэньсы («Милосердия государства»; вероятно, так он был назван уже после смерти Хуэйнэна) в провинции Гуанси посмотреть, как идет реконструкция. В 711 году он наказывает поставить себе погребальную ступу в Цаоси, сообщив, что вскоре покинет этот мир.

Большинство источников называют одну и ту же дату ухода патриарха из жизни. Это произошло в 713 г., «на третий день восьмого месяца», т. е. 28 августа, когда Хуэйнэну было семьдесят шесть лет. Его тело было покрыто ароматными глинами и лаками, и 5 декабря 713 г. помещено в склеп внутри пагоды. После смерти император Сюань-цзун присвоил Хуэйнэну посмертный титул «Чаньский наставник Величайшего зерцала» (Дацзинь чаньши), а на его погребальной ступе приказал высечь слова: «Сияние изначально гармоничного духа». Тем самым эта история подчеркивала признания Хуэйнэна как величайшего чаньского наставника со стороны императора.

Впрочем, в дате смерти патриарха существуют некоторые разночтения. Чиновник Лю Цзунюань, написавший в 815 г. текст в память о том, что император присвоил Хуэйнэну посмертный титул, говорит, что патриарх ушел из жизни в 709 г. Другой чиновник Лю Юйси в 816 г. сделал аналогичную надпись, сообщив, что патриарх умер в 710 г [139, 77]. В общем, эти разночтения не существенны, к тому же следует учитывать, что сделаны эти записи более чем через сто лет после смерти Хуэйнэна. Здесь нам интересно другое. В Китае всегда старались точно указывать даты жизни, что символизировало собой уважение к предкам и духам усопших. И если даты рождения иногда бывали неточны, то даты смерти фиксировались в большинстве случаев скрупулезно, поскольку к концу жизни уже становилось ясно, войдет ли этот человек в анналы китайской истории. Следовательно, появление разночтений в датах смерти можно объяснить существованием нескольких чаньских школ, считавших себя продолжателями истинного учения Хуэйнэна и сообщавших о нем различные сведения. Вообще, как мы увидим в дальнейшем, достаточно много фактов указывает на то, что сразу же после смерти Шестого патриарха сразу же несколько школ могли объявить себя его прямыми последователями.

Перед смертью один из учеников (по одним источникам это – Фахай, по другим Шэньхуэй) поинтересовались, кому учитель передаст патру и рясу, то есть кто наследует титул патриарха Чань. Но, выполняя завет своего учителя Хунжэня и следуя предсказаниям Бодхидхармы, Хуэйнэн кладет конец «патриаршеству» (цзу) в чань-буддизме, дабы больше не возникало споров между школами. Умирая, Хуэйнэн завещал своим ученикам пойти по Китаю, чтобы каждый осел в конкретной местности и проповедовал там. Тем самым Хуэйнэн кладет начало традиции «местных учителей» (и фан ши), в то время как до этого большинство чаньских учителей либо просто бродили по Китаю, либо часто меняли место пребывания. Именно традиция «местных учителей» позволила в дальнейшем создать сравнительно стабильные чаньские школы.

В 739 г. некий человек попытался отсечь голову у тела Хуэйнэна для того, чтобы переправить ее в Корею для поклонений. Эта история, вероятно введенная в оборот самим Шэньхуэем, широко обсуждалась в чаньской литературе последующих веков, поскольку явно подчеркивала значимость Хуэйнэна и святость его мощей, в частности, эта история дискутировалась в послесловии к «Сутре Помоста» хранителя пагоды с мощами Хуэйнэна монаха Линтао, в «Жизнеописаниях достойных монахов» [34, 755б] и в «Записях о передаче светильника» [47, 236в]. Примечательно, что перед своим уходом из жизни Хуэйнэн, делая несколько предсказаний, говорит и про этого вора.

Важной чертой образа Хуэйнэна, каким он предстает в китайской традиции, является его неграмотность, которая призвана указать на «внесловесную» суть Чань, на то, что истина лежит за пределами любого писаного текста. И это еще больше подчеркивает образ Хуэйнэна как воплощения всего Чань, его символического выражения. Впервые упоминание о неграмотности Хуэйнэна встречается в небольшом тексте 782–783 гг. монаха Линтао, который был хранителем ступы с останками Хуэйнэна в Цаоси [164, 299–300]. Факт неграмотности Хуэйнэна неоднократно подчеркивается в самой «Сутре Помоста», недвусмысленно показывая намерения составителей текста обратить внимание на необычность и символичность образа Шестого патриарха. В реальности мы не знаем, умел ли Хуэйнэн читать, и хотя в молодые годы он был лишен возможности обучаться, он вполне мог овладеть грамотой в более поздние годы. Но сам этот факт еще больше подчеркивает нашу мысль – перед нами не человек, но легенда о Великом Учителе.

Неграмотность Хуэйнэна нередко весьма любопытным образом обыгрывается в Сутре – она несет как бы положительный оттенок. Здесь достаточно упомянуть историю с монахом Фада и Лотосовой сутрой, причем этот отрывок входил и в самый ранний дунхуанский вариант (VIII в.). Монах Фада уже три тысячи раз прочел «Лотосовую сутру», но так и не достиг просветления. Услышав же наставления Хуэйнэна, он тотчас достигает «Великого озарения». После чего Хуэйнэн говорит, что он неграмотен и просит Фада вслух прочитать «Лотосовую сутру». На середине чтения Хуэйнэн перебивает его и дает блестящий комментарий к важнейшим параграфам Сутры. На вопрос же монаха, стоит ли постоянно повторять Сутру, Хуэйнэн объясняет, что главное заключено не в повторении, а том сутра ли управляет человеком или человек – Сутрой.

У Хуэйнэна мудрец (чжи жэнь) противопоставлен «глупцу» (юй жэнь), причем этот глупец может порою быть более образованным и внешне более «правильным в поступках», чем мудрец. Он лишь не знает истинного пути к просветлению, не способен узреть путь внутри себя и старается достичь всего лишь чтением сутр или дисциплинарными уставами.

Мудрость здесь равна только и исключительно знанию самого себя, своей внутренней природы. Остальные же – бесконечные «глупцы» в чаньской традиции.

Неграмотность Хуэйнэна в позднем Чань приобретает вообще символический оттенок, поскольку явным образом подчеркивает «внеписьменный» характер передачи истины Чань «от сердца к сердцу». И с течением времени указания на эту неграмотность становятся все более и более явственными. Если дунхуанский текст не склонен выпячивать эту подробность, то юаньский вариант XIII в. буквально переполнен упоминаниями о том, что Шестой патриарх «и иероглифа не знал». Особенность эту объяснить несложно: в VIII–IX веках, т. е. во время создания первых вариантов Сутры, чань-буддизм еще не противопоставлялся всем другим школам буддизма и в этом смысле был вполне «ортодоксален». Однако в эпоху Сун, а особенно в XII в. он уже выступает как некий «буддизм за пределами буддизма», действует шокирующим и эпатирующим образом по отношению к другим буддийским школам. Именно в это время появляется большинство историй о том, как великие чаньские патриархи сжигали сутры, топили печь деревянными изваяниями Будды, требовали отказаться вообще от какой-либо письменной передачи «истины Чань». Заметную популярность приобретает принцип, якобы оставленный самим Бодхидхармой, «не опираться на письмена». Именно в это время история о неграмотном, но великом в своем просветлении Хуэйнэне приходится как нельзя кстати.

И здесь, в школе Хуэйнэна, Чань выступает как противовес глобальной имперской культуре – культуре начетничества, поклонения письменным трудам, формальны объяснениям. И привлекательным он становиться именно как «нечто другое», противоположное этому «поклонению письменам». В своей глубинной сути, он не революционен, он вполне традиционен, поскольку говорит именно об изначальной мудрости», «мудрости возвращения к истоку».

Здесь мы видим особый мотив «необразованности», отсутствия знания, потенциальной непереносимости всякого книжного слова. В определенной мере он соотносится с даосскими мотивами истинного знания как «анти-знания», истинной мудрости – как противоположности обыденным человеческим знаниям: «Устрани мудрецов и не будет больше глупости», «Знающий не говорит, говорящий не знает» («Дао дэ цзин»). И здесь перед нами предстает весьма необычный пантеон патриархов Чань, которые либо были абсолютно безграмотны, либо принципиально не признавали никакие «письмена». Версия о «безграмотности» всех великих патриархов Чань сложилась, безусловно, под воздействием народной и даосской традиции, где незнание приравнивалось к истинному и окончательному знанию. Так фольклорная версия, позже перекочевавшая в ряд письменных источников, утверждает, что Второй патриарх Чань Хуэйкэ был безграмотным дровосеком, в то время как он вышел из образованной конфуцианской среды. Традиционные картины изображают шестого патриарха Хуэйнэна рвущим сутры, а в народных историях и в окончательном варианте «Сутры Помоста» он фигурирует как абсолютно безграмотный человек, так и не выучивший до конца жизни ни одного иероглифа. Вместе с этим многие историки высказывали доказательное предположение о том, что на самом деле Хуэйнэн был человеком замечательно образованным. Не случайно его речи наполнены дословными цитатами из сутр и аллюзиями многих классических буддийских изречений.