Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Политика в отношении бывших кулаковСодержание книги
Поиск на нашем сайте
Политика партии и государства в отношении кулаков в 30-е гг. (после окончания последней из кампаний по раскулачиванию в 1932 — 1933 г.) была заметно непоследовательной, а порой противоречивой. На повестке дня стояли два главных вопроса: можно ли полностью восстановить сосланных кулаков и их детей в гражданских правах, включая право на возвращение, и достойны ли бывшие кулаки и их дети стать членами колхоза. Сосланные кулаки были по закону восстановлены в гражданских правах в мае 1934 г. — однако, как разъясняло дополнительное постановление в январе 1935 г., это не означало для них права покинуть место поселения. Таким образом, формальная уступка становилась по сути бессмысленной. Ссыльные не могли вернуться домой, и этот запрет оставался в силе до конца 40-х — начала 50-х гг. (хотя дети ссыльных получили свободу передвижения в 1938 г.)18. Кажется, все-таки был момент, когда партийное руководство (или хотя бы часть его) подумывало о том, чтобы разрешить ссыльным кулакам вернуться в свои деревни. Яковлев, зав. сельскохозяйственным отделом ЦК, явно намекал на такую возможность в своей речи на Втором съезде колхозников-ударников, посвященной проекту Устава сельскохозяйственной артели. Однако делегаты встретили подобное предложение без всякого энтузиазма, и публично оно больше не выдвигалось19. Что касается вопроса о праве бывших кулаков на членство в колхозе, то Устав сельскохозяйственной артели, утвержденный Вторым съездом в марте 1935 г., попытался его прояснить, но в результате только еще больше запутал. Яковлев, по всей видимости, и тут занимал «мягкую» позицию, предлагая принимать в колхоз бывших кулаков, которые действительно исправились. Именно такое прочтение соответствующего пункта Устава он дал позднее партийным активистам, но на самом деле в этом пункте говорилось несколько иное. Устав позволял вступать в колхоз детям кулаков, а также разрешал ссыльным кулакам и членам их семей вступать в существующие колхозы или создавать новые в местах их поселения. О том, могут ли не сосланные кулаки вступать в колхоз в своей родной деревне, умалчивалось20. В декабре 1935 г. какие-то подводные течения в политике партийных верхов вызвали новую попытку уточнить и разрешить кулацкий вопрос. По словам одного советского историка, ЦК решил снять запрет на прием бывших кулаков в колхоз в ходе дискуссий, приведших к принятию постановления о коллективизированном сельском хозяйстве в Нечерноземной полосе. Должно быть, ЦК вдобавок принял решение сохранить этот пункт в тайне от всех, кроме узкого круга коммунистического руководства: его нет в опубликованном тексте постановления, как нет и ссылок на него в тогдашней печати21. Почти в то же время Сталин и Яковлев совместно поставили маленький спектакль на тему исправившихся кулацких детей на съезде стахановцев-комбайнеров. Один из делегатов, А.Г.Тильба из Башкирии, рассказал, что он, сын сосланного кулака, сам пробился в жизни, начав с работы на стройке, и стал комбайнером-рекордсменом в совхозе. Однако из-за его кулацкого происхождения местное руководство не хотело посылать его на всесоюзный съезд стахановцев, невзирая на все его достижения, и понадобилось вмешательство Яковлева, чтобы он получил приглашение22. Когда Тильба закончил свой рассказ, Сталин ободряюще отозвался со своего места: «Сын за отца не отвечает». Это замечание было помещено в газетах наряду с отчетом о съезде, и слова Сталина быстро вошли в советский фольклор. Однако, что совершенно нетипично, советская печать не подхватила и не развила эту тему; встречались даже выражения несогласия с политикой ослабления бдительности по отношению к детям классовых врагов2-*. Политика примирения с бывшими классовыми врагами все еще оставалась неизменной к моменту торжественного обнародования новой сталинской Конституции в 1936 г., несмотря на разлад и неуверенность, царившие за кулисами в течение двух лет ее составления. Конституция гарантировала избирательные и прочие гражданские права всем гражданам, включая бывших кулаков. Более раннее законодательство отчасти предвосхищало эту статью, но именно в ее появлении и коммунисты, и кулаки усмотрели некий поворотный момент. В Сычевском районе Западной области секретарь райкома собрал председателей сельсоветов и велел им уничтожить все списки кулаков, лишенцев и твердоза-данцев, которые остались в районе с начала 30-х гг. Официально принимать бывших кулаков в колхоз еще не разрешили, однако к 1937 г. подобная практика уже была широко распространена. Некоторые из них восприняли новую Конституцию как знак того, что пришло время ходатайствовать о возвращении конфискованных земли и имущества24. Многие крестьяне, участвовавшие в организованном сверху всенародном обсуждении новой Конституции, выражали сомнения по поводу политики примирения с бывшими кулаками. Кулаки злорадствуют, писал колхозник из Горьковского края, потому что видят в такой политике начало восстановления старого порядка. Они выжидают момента, чтобы отомстить всем, кто принимал участие в раскулачиваниях 1930 г. или получил от них какую-либо выгоду. Поэтому будет очень плохо, если бывшим кулакам станут доступны административные посты, даже позволять им голосовать и вьщвигать свои кандидатуры на советских выборах — преждевременно. Только дети кулаков, «та молодежь[, которая] уже впитала наши ценности и не разделяет взглядов своих отцов», готовы к этому. Нехорошо давать бывшему кулаку право избирать и быть избранным, писал другой крестьянин, потому что, даже если он кажется примирившимся с советской властью, внутри он «полон злобы и вражды... Он, несомненно, по старой привычке станет сбивать своим медным хвостом бывший трудящийся пролетариат, который не в редких случаях и сейчас еще не вполне стал зажиточным и среди которого есть много неграмотных и малограмотных»25. Эти неутихающие подозрения вырвались наружу во время Большого Террора, как на местах, так и в центре. Как мы уже видели, в июле 1937 г. Сталин негласно распорядился выловить и расстрелять десятки тысяч вернувшихся из ссылки бывших кулаков и других «закоренелых преступников». Несколько месяцев спустя руководство Сычевского района, пытавшееся следовать политике классового примирения, было обвинено на местном показательном процессе в «создании хорошей обстановки» кулакам. Повсеместно поднялась новая волна террора против лиц, имеющих связи с кулаками или кулацкое прошлое, и унесла многих бывших «классовых врагов», ставших теперь «врагами народа»26. Стратегии выживания Большинство раскулаченных, но не сосланных и не посаженных в тюрьму кулаков бежали из деревни в город. Тем не менее, довольно много их осталось и в деревне, ведя существование отщепенцев (хотя порой и процветая). Одни остались в своих родных селах, другие перебрались к родственникам, живущим по соседству. Так как скот и инвентарь у них отобрали, в вступать в колхозы им в первые годы после коллективизации не разрешали, то снова завести хозяйство было трудно. Формальное положение о кулаках «3-й категории», обязывающее переселять их на бросовые земли в пределах района, на практике, по-видимому, мало что значило. В действительности бывших кулаков бросали на произвол судьбы. Они сами должны были искать не только способ поддерживать свое существование, но и жилье (поскольку их дома при раскулачивании отходили колхозу). Что им было делать? Чтобы выжить, бывшие кулаки просто обязаны были так или иначе нарушать советские законы, и, разу- меется, регулярно их нарушали. Кто-то приобретал участок земли, нелегально или окольными путями, и обрабатывал его. Часто для этого нужно было дать взятку председателю колхоза или сельсовета, поскольку колхозы вели весьма активный (хотя и совершенно незаконный) бизнес, сдавая в аренду участки отсутствующих. Практиковался и самовольный захват государственных земель. По сообщениям из Донецкой области в 1935 г., среди тех, кто незаконно завладевал участком государственной земли, строил на нем избу и амбар из ворованного государственного леса и начинал его возделывать, были местные «кулаки» (т.е., скорее всего, раскулаченные). Как отмечалось в одном негодующем письме, эти крестьяне, пока их не поймали с поличным, находились в наивыгоднейшем положении, не платя налогов и не получая ни посевных планов, ни заданий по госпоставкам27. Некоторые бывшие кулаки переселялись в другую деревню и зарабатывали на жизнь промыслами, торговлей на черном рынке или (как сообщалось в одном случае) тренировкой лошадей; другие, используя личные связи, перебирались на новое место и вступали в колхоз. Ради того, чтобы купить дом в деревне — не говоря уже о приусадебном участке, — вершились всякого рода темные дела. Так, например, один бывший «кулак», по-видимому, деревенский сапожник, изгнанный из родного села, поселился в соседнем районе, где получил должность служащего с помощью своего покровителя-коммуниста, возглавлявшего местный отдел путей сообщения. Он завел также частную сапожную мастерскую, наняв двоих подмастерьев, торговал сапогами, семенами клевера с черного рынка (по 250 руб. за пуд), а иногда и водкой. На новом месте жительства колхоз дал ему участок земли, конфискованный у местного крестьянина (вероятно, после взятки колхозному председателю), вдобавок сельсовет дал добро на приобретение им фруктового сада28. Конечно, многие раскулаченные уехали в город. Но это не значит, что они там затерялись. Город часто был близко, и переселившиеся туда кулаки периодически наезжали в родную деревню, в основном, с точки зрения властей, чтобы нервировать колхозников и строить всякие козни. М.Алексеев в своей автобиографической повести вспоминает о постоянных визитах в его саратовскую деревушку группы раскулаченных, которые жили теперь на окраине Саратова и успешно занимались торговлей на черном рынке. В газетной статье 1937 г., где речь идет об одной деревне Симферопольской области, отмечается, что «кулаки, высланные из деревни Стиля в период раскулачивания, часто наезжают в деревню» и что бывший деревенский мулла тоже побывал там и всячески поносил советскую власть в разговорах с сельчанами. Из деревни Моховатка Воронежской области все кулаки во время коллективизации уехали работать в Воронеж и другие города, но несколько лет спустя одна группа тайно вернулась ночью и избила до полусмерти одного из организаторов колхоза2^. Раскулачивание начала 30-х гг. породило массу правовых, имущественных и семейных сложностей, дававших о себе знать на протяжении всего десятилетия. Некоторые раскулаченные фиктивно разводились, чтобы оставить имущество своим женам, хотя власти скептически взирали на подобные уловки. На Урале, к примеру, жена раскулаченного подала иск о возвращении ей конфискованного имущества мужа, мотивируя это тем, что сама она не крестьянка, а принадлежит к рабочему классу. (Иск был отклонен на том основании, что в последние 5 лет до раскулачивания она жила и работала как крестьянка и кулацкая жена30.) Внимание центрального юридического журнала привлек один случай, когда жена кулака, подавшая иск о возвращении половины конфискованного имущества, воспользовалась лозунгом освобождения женщины: признавая, что муж ее в самом деле кулак, она заявляла, что в течение 20 лет совместной жизни была у него батрачкой, а не партнером-эксплуататором. Другая жена крестьянина, исключенная вместе с мужем из колхоза на том основании, что ее покойный свекор был торговцем, тоже, составляя ходатайство в Наркомзем, призвала на помощь квази-феминистскую фразеологию. Колхоз, утверждала она, не должен относиться к ней просто как к придатку своего мужа, их дела следует рассматривать отдельно. Какое бы ни было вынесено суждение о социальном положении мужа, писала женщина, сама она из семьи бедняков, свекра (умершего в 1922 г.) никогда не знала и поэтому «не могла заразиться его идеологией»31. Сосланным кулакам возвращаться в свои деревни было запрещено. Но это не значит, что никто из них не возвращался. Многие тут же бежали из мест поселения, куда их отправляли как ссыльных или осужденных, правда, если они появлялись в родной деревне, их чаще всего ловили и высылали обратно. Такими неудачливыми беглецами были несколько братьев поэта А.Т.Твардовского. Ссыльные могли также покинуть место поселения, дав взятку председателю сельсовета, чтобы тот санкционировал их отъезд под предлогом отходничества. (Согласно недавним исследованиям, как раз в такого рода преступлении Павлик Морозов, знаменитый юный доносчик, обвинял своего отца, председателя сельсовета3^.) Как ни парадоксально, официальный запрет на возвращение в свою деревню действовал только в отношении сосланных кулаков («второй категории») и не касался кулаков «первой категории», считавшихся столь опасными, что их отправляли в тюрьму или в лагерь. По крайней мере некоторые из них, отбыв 3—5 лет в заключении, возвращались домой и становились источником множества неприятностей и конфликтов33. Вернувшимся, несомненно, безопаснее было жить не в своей деревне, где они были известны властям, а где-нибудь в другом месте. Такой путь избрал Пилюгин, крестьянин из Донецкой области, возвратившийся туда в 1934 г., после того как был выслан ОГПУ несколькими годами раньше за агитацию против колхоза. Хотя семья Пилюгина не хотела расстаться с приусадебным участком в деревне, сам он решил, что благоразумнее будет куда-нибудь уехать. Пилюгин продал дом и участок односельчанину (совершив незаконную сделку) и подался в другой район области, где незаконно поселился на государственной земле и построил себе дом. (Будучи человеком с предпринимательской жилкой, он позднее продал и эти дом и землю еще кому-то за 400 руб., а затем начал все сначала***.) Другие вернувшиеся кулаки показывались в деревне, только чтобы выправить документы, необходимые для новой жизни в городе. Например, в село Любыш Западной области возвратился в 1935 г. после 5 лет ссылки Василий Кузин, «известный кулак не только в Любыше, но во всем Дятьковском районе», бывший крупным торговцем и сдававший землю в аренду. Дочь его, по-видимому, была колхозной активисткой, а сын — членом партии. Кузин уговорил председателя сельсовета восстановить его с женой в списке граждан, имеющих право голоса, затем успешно выхлопотал себе паспорт и отбыл в ближайший город36. Положение бывших кулаков улучшилось после того, как ЦК негласным постановлением в конце 1935 г. разрешил перековавшимся кулакам вступать в колхоз. Но данное постановление, разумеется, создало новые проблемы, и одна из наиболее досадных касалась бывшего жилья кулаков. Эти дома, конфискованные во время коллективизации, как правило, были лучшими в деревне. Они становились законной собственностью колхоза (хотя порой на них зарилось и захватывало их вышестоящее начальство), нередко отдавались под колхозное правление, клубы, школы, ясли и другие общественные учреждения. Кроме того, дома (но не участки, на которых они стояли) могли быть более или менее законно проданы. Когда же бывших кулаков принимали в колхоз, многие из них в первую очередь пытались вернуть себе прежнее жилище. В 1936 г. в печати регулярно стали появляться сообщения о возвращении домов бывшим кулакам. Например, в Борисовском районе Курской области в 1936 г. и первой половине 1937 г. по меньшей мере 75 домов вернули кулакам, их бывшим владельцам, невзирая на протесты остальных сельчан; подобные же случаи, по словам газет, происходили повсюду в области36. Вероятно, чаще всего в действительности имела место продажа колхозом домов бывшим владельцам, хотя об этом редко говорилось открыто, но бывало и так, что раскулаченные (и те, кто по-прежнему жил в деревне, и те, кто не жил) воспринимали новую политику по отношению к кулакам как позволение ходатайствовать о безвозмездном возвращении имущества, неправомерно конфискованного у них во время коллективизации3?. Передача домов редко обходилась без вражды и стычек, поскольку возвращение дома бывшему владельцу означало выселе- ние нынешних его обитателей. Свое негодование по поводу возврата домов кулакам выражали крестьяне-свидетели на некоторых районных показательных процессах 1937 г. Так, например, на процессе в Курском районе местных руководителей обвиняли в потворстве бывшим кулакам, вернувшимся из ссылки и лагерей, заключавшемся в том, что последним позволили вступить в колхоз и в ряде случаев получить обратно свои дома; двое из облагодетельствованных таким образом кулаков проходили на этом процессе вместе с районным руководством. В Смоленской области во время такого же процесса крестьяне свидетельствовали об «огромном ущербе», нанесенном колхозам района бывшими кулаками, сделавшимися колхозными председателями38. Крестьянин из Курской области написал гневное письмо в том же духе в «Крестьянскую газету», рассказав, как один предприимчивый колхозный председатель выкрутился во время неурожая 1936 — 1937 гг., приведшего колхоз на грань экономического краха и заставившего 20 семей бежать из области в поисках пищи и заработка. Этот председатель «начал вербовать кулаков в колхоз, говорить кулакам: "Выплачивайте за дома деньги и живите и ходите работать в колхоз"». Таким образом он продал бывшим кулакам 8 домов с прилегающими участками, обеспечив себе (будем милосерднее и скажем — колхозу), пожалуй, единственный существенный доход за весь год39. Раз бывших кулаков принимали в колхоз, существовала возможность, что эти люди, многие из которых, должно быть, заправляли в деревне до коллективизации, снова займут руководящие должности. Разумеется, советская власть никак не могла приветствовать такое развитие событий. Приветствовали ли его крестьяне — другой вопрос, на который не так-то легко ответить. Поворот к расширению «колхозной демократии» в середине 30-х гг., придавший больше веса слову крестьян при выборах колхозного председателя, наверняка делал возможным переход власти к прежней деревенской верхушке. Насколько можно судить по имеющимся сведениям, кое-где так и было. Однако бдительность властей — а возможно, и неоднозначное отношение самих крестьян к возвращению кулаков — препятствовали широкому распространению этого явления. Анализировать свидетельства о бывших кулаках в колхозном руководстве сложно, потому что крестьяне, когда писали доносы и жалобы на своего председателя (эта тема подробнее рассматривается ниже в данной главе), почти неизменно называли его «кулаком», невзирая на его действительный социальный статус в прошлом, ибо это был хороший способ опорочить его в глазах властей. Тем не менее, зачастую можно выяснить, является ли такое обвинение более или менее справедливым или более или менее ложным, и, следовательно, сделать некоторые выводы о реальном положении дел. Представляется в высшей степени невероятным, чтобы 100%-ный кулак — из тех, кто, как глава хозяйства, был раскулачен по 1 или 2 категории и сослан или заключен в тюрьму, — во второй половине 30-х гг., вернувшись в деревню, стал председателем колхоза40. Но был целый ряд сообщений о сыновьях сосланных кулаков на председательском посту и о колхозах, где председатель, не будучи сам кулаком, якобы являлся марионеткой «кулацкой клики». Помимо того, как мы увидим ниже, некоторые крестьяне жаловались на то, что и в колхозе остаются бедняками, а зажиточные хозяева, всегда заправлявшие в деревне, по-прежнему их третируют. В одном колхозе Ленинградской области, к примеру, в 1935 г. один сын местного кулака был председателем, другой — бригадиром, а их отец, тоже колхозник, работал в колхозе свинопасом и получил в качестве премии (от сына-председателя) двух свиней. В другом колхозе, на этот раз в Западной области, председателем был сын бывшего старосты, недавно вернувшегося в деревню из тюрьмы, где отсидел срок за противодействие коллективизации. В Тамбовской области ряд руководящих постов, включая пост председателя колхоза, занимал в 30-е гг. сын зажиточного мельника и владельца сыроварни, благоразумно распродавшего имущество накануне коллективизации41. В 30-е гг. нередко считалось, что человек, занимавший до коллективизации руководящую должность на селе — волостного старшины или сельского старосты, — все равно что кулак, и порой это служило основанием для раскулачивания. «Кто сидит заместителем председателя РИК'а? Давыдов Виктор — сын старшины», — писал один селькор, подводя итог своим рассуждениям, что в районном руководстве полно кулаков-вредителей. По меньшей мере в одном случае стихийные перевыборы председателя колхоза, проходившие в 1936—1938 гг. во многих селах, повели к замене непопулярного районного назначенца кандидатурой по выбору колхозников — бывшим старшиной^. ДЕРЕВЕНСКИЕ РАСПРИ Деревенское общество 30-х гг. было раздроблено, в нем кипели распри. Некоторые из них, несомненно, носили характер семейного или этнического соперничества, разделявшего деревню из поколения в поколение. Но многие склоки и взаимные претензии возникли в результате конфликтов, порожденных крупными общественными событиями. В первую очередь речь идет о коллективизации и раскулачивании, по самой своей природе вызывающих раскол, во время которых одни крестьяне улучшили свое положение, а многие другие были глубоко задеты. Важную роль играло и ожесточение эпохи гражданской войны, даже зависть и претензии времен довоенных столыпинских реформ не забывались. Целью множества деревенских усобиц второй половины 30-х гг. была руководящая должность в колхозе и, следовательно, контроль над колхозным имуществом и распределением льгот. Раньше, во времена общины, руководящий пост не был связан с такими привилегиями, и обычно его не слишком домогались. Впрочем, при новом порядке у высокого поста имелись и свои недостатки — повышенный риск ареста. Если, как кажется, в 30-е гг. произошел настоящий взрыв распрей и фракционной борьбы на селе, то это, скорее всего, явилось результатом как распада традиционных общинных структур, способствовавших солидарности и единству деревни, так и того, что коллективизированная деревня получила в свои руки новое оружие (исключение из колхоза, доносы о кулацком происхождении или связях с врагами народа). Сведение счетов «К.Р.Бердников, помнишь, каким паразитом ты был до революции, как ты эксплуатировал деревню своей паровой мельницей... Помнишь, как твои закрома лопались от зерна, когда деревня пухла с голоду... Помнишь, как в годы гражданской войны ты брал у остальных ценные вещи за ведро картошки и выменивал целую упряжь за тарелку супа. Помнишь, как ты врывался в сельсовет, и сколько бедняков сажал в погреб и бил по морде... Можешь ли ты сосчитать, сколько батраков гнули на тебя спины?.. К.Ф.Петрин, не рядись в лохмотья бедняка. Они пропитались кровью коммунистов, которых ты предал в 1919 году... В 1919-м у тебя жили двое красноармейцев-коммунаров... Пришли казаки из банды Шкуро и Мамонтова, и ты свистел им и махал рукой... и показал, где прятались коммунары... Ты думал, люди об этом забыли. Нет, все это знают. Знают, что ты готов любого колхозника выдать белой сволочи...»43 Эти страстные обвинения были вывешены на стене в колхозе «Красный Октябрь» (бывшее село Ново-Животинное) Воронежской области в 1931 г., по-видимому, в связи с раскулачиванием Бердникова и Петрина. С помощью подобных упражнений в риторике какой-то местный мастер пера воспользовался случаем показать, что умеет выразить воинственное классовое сознание не хуже любого журналиста «Правды». Как бы то ни было, в Ново-Животинном, конечно, существовало ожесточение, восходящее ко временам гражданской войны. Порой это ожесточение имело еще более давнюю историю. В конце 30-х гг. один крестьянин в своем доносе на клику, заправляющую в его колхозе «Вал революции», припомнил не только то, что бухгалтер отступал вместе с армией Деникина, но и то, что председатель «до революции имел столыпинский участок 13 гектаров»44. Затяжная вражда между С.Ф.Русановым и Федором Письменным в крымском колхозе «Красная Армия» была представлена (по крайней мере сторонниками Русанова) как продолжение противоборства сторон в гражданскую войну. Русанов, бедняк, стоял за красных и был членом ревкома. Письменный происходил из зажиточной семьи, поддерживавшей белых; его брат, по словам авторов письма, командир карательного отряда Белой армии, был расстрелян коммунистами в 1921 г. В 20-е гг. Русанов, ведущий советский активист в селе, постоянно конфликтовал с местными кулаками, в том числе П.Л.Котовым, по поводу сдачи земли в аренду и эксплуатации бедняков. Когда началась коллективизация, Русанов вступил в колхоз и стал его председателем. Но и Письменный вступил в колхоз, так же как Котов и другие враги Русанова. У Письменного, «тонкого и хитрого человека», были друзья в сельсовете, и он сумел даже перетянуть на свою сторону некоторых бедняков. Когда в 1932 г. колхоз столкнулся с большими экономическими трудностями, Письменному удалось сместить Русанова с поста председателя. Русановский лагерь в ответ предал огласке историю распри в «Красной Армии» — изложенную выше — с явным намерением дискредитировать Письменного как кулака45. Коллективизация породила новые претензии и поводы для вражды. Вступившие в колхоз первыми порой противостояли пришедшим позднее; родственники раскулаченных — тем, кто участвовал в этой операции или что-то выиграл от нее; а стукачи, особенно селькоры, доносившие на других крестьян, объявляя их кулаками, вызывали особую ненависть. В первые дни существования колхоза «Красный кооператор» в Западной области молодой крестьянин по фамилии Борздов, комсомолец, участвовал в конфискации имущества зажиточного крестьянина Меркалова. Сын Меркалова, в середине 30-х все еще не вступивший в колхоз, затаил на него зло за это. Его вражда к Борздову все усиливалась из-за явных успехов последнего на поприще колхозного тракториста. В 1934 г. на годовщину Октябрьской революции Меркалов устроил попойку, пригласив Борздова и еще одного колхозника, Бандурина, уже проявлявшего раньше склонность к насилию и отсидевшего в тюрьме за нападение и оскорбление действием. В итоге Борздов был так жестоко избит Меркаловым и Бандуриным, что скончался от побоев46. Подобных сообщений об актах мести за обиды, нанесенные во время коллективизации и раскулачивания, совершаемых порой спустя годы, было много. Например, партийный работник, расследовавший донос колхозника Кабанкова на председателя колхоза, пришел к выводу, что обвинения Кабанкова не обоснованы, а мотивом их послужило желание отомстить председателю за раскулачивание и высылку всех его дедов и бабок. Такой же мотив — «мстит за раскулаченного брата» — приписывался другому колхознику, постоянно жаловавшемуся на руководство своего колхоза47. Коллективизация не только поставила одну семью против другой по разные стороны баррикад, пропасть пролегла и внутри семей. Крестьяне — родители писателя Н.Воронова постоянно ссорились и в конце концов развелись из-за того, что отец ратовал за колхоз, а мать — нет. А вот более вопиющий случай — крестьянка, принадлежавшая к секте евангелистов и решительно выступавшая против колхоза, зарубила своего спящего мужа топором, по слухам, за то, что он был колхозным активистом. Павлик Морозов, знаменитый юный доносчик, о котором будет рассказано ниже в этой главе, был убит своими родными за донос на отца. Убийства в семьях, расколотых коллективизацией, распространились достаточно широко, чтобы заставить юристов спорить о том, должны или нет подобные случаи преследоваться как политические преступления48. В Сибири разногласия по поводу коллективизации привели к братоубийству. Крестьянин-активист И.К.Коваль был одним из организаторов колхоза в селе Бажей. Его брат и другие родственники тоже сначала вступили в колхоз, но потом вышли из него и подговаривали выйти остальных. В отместку активист устроил обыск у брата. Было найдено припрятанное зерно, брата объявили лишенцем, ему грозили раскулачивание и высылка. В итоге, когда И.К.Коваль вместе с другим колхозным активистом во время уборочной страды 1932 г. сторожили на лугу колхозных лошадей и инвентарь, его брат и еще один родственник напали на них и забили до смерти49. Там, где к конфликтам, связанным с коллективизацией, добавлялась межэтническая напряженность, возникала особенно взрывоопасная смесь. В качестве примера можно указать колхоз «Дзержинский» в Воронежской области, объединявший русских и украинских крестьян. Этот колхоз был организован в 1929 г. в селе Тумановка, бывшем крепостном селе семьи Тушневых, группой красноармейцев, уроженцев Брянской области. Позднее туда переселились несколько украинских семей из соседнего села. Три эти группы — тумановские крестьяне, брянский контингент и украинцы — так и оставались отграниченными одна от другой и антагонистическими, сводя на нет все усилия целого ряда председателей по эффективному управлению колхозом. Старожилы и брянцы, и те и другие — русские, иногда объединялись, ругая украинцев («вы, "хохлы", черт вас понаносил сюда»), но бранились и друг с другом: «С первых дней организации коммуны и до сего времени не потухает вражда между старыми жителями сельца Тумановки, из которых три семьи во время коллективизации раскулачены и высланы и у которых остались ближайшие родственники, и прибывшими новыми семьями, которые организовали коммуну, часто в открытую ругаются, то старожилы говорят, вас черти принесли, если бы вас не было бы, то здесь и колхоза не было бы, а новые жители говорят старым, что это вам, говорят, не помещик Туш-нев, которому вы поклонялись и т.д. как богу и крали у него чего хотели»50.
«Классовая борьба*- в деревне 30-х годов Теоретически коллективизация уравняла крестьянство и устранила прежние классовые конфликты в деревне между кулаками и бедняками. На практике же ситуация была сложнее. Во-первых, как говорилось в гл. 5, появилось классовое расслоение в колхозе между привилегированными группами, монополизировавшими административные посты и работу с техникой, и рядовыми колхозниками, трудившимися в поле. Правда, это расслоение смягчалось частой сменяемостью председателей и, следовательно, нестабильностью колхозной управленческой элиты. Во-вторых, прежние крестьянские «классы» — частью реальные, частью выдуманные большевиками в 20-е гг., мысль о которых, однако, постоянно внедрялась в сознание крестьян с помощью неопровержимого факта раскулачивания, — продолжали свое призрачное существование в коллективизированном селе. Один из уникальных вкладов Сталина в марксистскую теорию — открытие, что с уничтожением социальных классов усиливается классовое сознание выживших их представителей51. Это положение, конечно, применялось к раскулаченным, чья прежняя принадлежность к социально-экономическому классу кулаков вроде бы больше не существовала. Но кроме того оно применялось, хотя и в меньшей степени, также к тем крестьянам, бедняцкий статус которых подтверждался их вступлением в колхоз на раннем этапе и назначением на должности в колхозной администрации и сельсоветах. Мы уже сталкивались с некоторыми из многообразных случаев употребления термина «кулак» в речи крестьян 30-х гг. Термин «бедняк» встречался реже (поскольку имел позитивное, а не негативное значение и меньше годился для доносов), но, тем не менее, оставался в обращении. Он использовался главным образом для демонстрации лояльности и политической благонамеренности, как, например, в невольно комичной преамбуле к жалобе колхозницы Екатерины Беловой в Комиссию партийного контроля: «Сама я по происхождению дочь бедного крестьянина... Все время была беднячкой и уже перед коллективизацией достигла положения ниже среднего крестьянского хозяйства»52. Сельский руководитель-коммунист мог указывать на свое бедняцкое происхождение точно так же и с той же целью, с какой городской коммунист назвал бы себя «сыном рабочего класса». Низкое социальное происхождение служило порукой тому, что он не участвовал в делах старого режима, а продвижение в ряды новой элиты подразумевало, что он выиграл от революции и, следовательно, является пламенным советским патриотом. Более удивителен второй случай употребления данного термина: находились крестьяне, все еще писавшие о себе как о бедняках в прежнем буквальном смысле слова (т.е. как о нуждающихся) 5 и даже 10 лет спустя после коллективизации и, более того, заявлявшие, что более зажиточные семьи в деревне поносят их и смеются над ними, как до коллективизации. В одном письме 1938 г. крестьянин жаловался, что председатель колхоза, происходивший из зажиточной семьи, презирает бедняков и называет их «вредителями, лодырями и разлагателями»53. Группа крестьян из колхоза «Серп и молот» Курской области писала в «Крестьянскую газету», что председатель, сын бывшего старосты, плохо обращается с бедняками в колхозе, особенно с семьей Гумниковых (которым принадлежат по крайней мере 3 из 5 подписей под письмом). Он (а возможно, его отец) точно так же вел себя до революции, когда «издевался над бедняками, выгонял бедных сирот [например, В.З.Гумникова] из хаты». И теперь продолжает в том же духе, не давая беднякам (в частности, Л.З.Гумникову) лошадь, чтобы поехать в больницу. Более того, он подвергает бедняков дискриминации, выдавая разрешение на отходничество только тем колхозникам, которые в состоянии дать ему взятку54. Другая группа бедняков, из колхоза «Красная заря» Ленинградской области, жаловалась, что кулаки забрали власть в колхозе и систематически злоупотребляют ею: «Председатель колхоза Михаил Парихин во всем потворствует кулакам и мошенникам. Бывший мясоторговец и владелец кожевенного завода кулак Тимофей Парихин приходится председателю двоюродным братом. В колхозе ему поручают самые выгодные и легкие работы... Бывшие бедняки Арсений Максимов, Мирон Голицын и др. имеют работу только летом, а зимой всю работу председатель колхоза распределяет между своими сватьями и кумовьями»55. Молодые крестьянские активисты и селькоры, хотя и сравнительно немногочисленные, в деревенских сварах служили словно бы громоотводом, притягивающим к себе молнии. Один из них, Лебусенков, председатель сельсовета в Западной области, в 1936 г. написал в газету паническое письмо о преследовании его кулаками. Лебусенков был одним из трех коммунистов в районе. Его величайшим врагом в деревне был Петров, школьный учитель, до коллективизации являвшийся зажиточным крестьянином и продолжавший вести единоличное хозяйство, преподавая в школе. Вражда началась после того, как Лебусенков сообщил властям, что Петров бьет своих учеников, и тот получил выговор от районного отдела народного образования. Петров по доколхозным или дореволюционным меркам был человек с положением: Лебусенков называет его «бывшим царским офицером», очевидно, имея в виду, что он выслужил чин во время Первой мировой войны. А его брат и племянник после раскулачивания стали бандитами, так что Лебусенков боялся за свою жизнь: «Прямо мне говорил Петров: "Я тебя еще живого не выпущу — имей в виду", — а у него брат и племянник — бандиты, и я боюсь...» После инцидента с Петровым Лебусенков чувствовал себя обязанным уйти с поста председателя сельсовета, но боялся, особенно потому, что участвовал в раскулачивании в той же деревне: «Ведь я человек не грамотный, молодой, могут отыграться на мне, это я понимаю, и особенно сейчас, нет у нас секретаря Райкома ВКП(б) т. Большунова, который бы, конечно, не отдал меня в плен кулакам и жуликам, а ведь я уже работаю 8 лет на Советской работе, много обострился с мужиками в момент раскулачивания, да и м<
|
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-06-23; просмотров: 1102; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.191.120.103 (0.014 с.) |