Пьеро на фестивале в Валлелунга

 

Что получается? Когда я вновь начал петь, я был уже в старшей школе, изучал бухгалтерский учет, а там - никакой тебе музыки, никаких учителей по вокалу, никаких фестивалей. Возможно ли, чтобы я просто так взял и отказался от участия в фестивалях? Мой отец взял в руки эту ситуацию, и я снова участвовал в конкурсах.

Я выигрывал их один за другим: однажды летом я принял участие в шести конкурсах - и выиграл все шесть. Пел «La Voce Del Silenzio», «Un Amore Cosi Grande». Другие участники, когда видели меня, сразу понимали, что сегодня я испорчу им вечер.

А я просто получал удовольствие, собирал бесчисленные кубки - те самые, два метра на четыре - и все отчетливей понимал, что если есть какая-то вещь, которую я бы хотел делать в жизни, то это петь, жить для музыки и с музыкой.

 

Иньяцио:

Как получилось, что мы с Пьеро ни разу не встретились на каком-нибудь конкурсе, - остается загадкой. Он прошел почти через все музыкальные конкурсы на Сицилии, как, впрочем, и я - который начал выступать на конкурсах примерно в тот же период, около одиннадцати-двенадцати лет, спустя год моего пребывания в Марсале.

Случилась эта большая перемена в 2004 году: финансовая стабильность, которую мама Катерина и папа Вито искали, наконец, была достигнута; здоровье тоже вернулось, и поэтому что делать? Возвращаться жить в Марсалу.

Скажем так, мои родители всегда знали, что рано или поздно мы вернулись бы жить на Сицилию, да и у моей сестры были свои планы на жизнь. Каждый раз, как мы отправлялись летом на каникулы в Марсалу, для нее было испытанием возвращаться потом в Болонью, что и понятно: после красот Сицилии это было не просто, да еще ей приходилось оставлять там своих друзей и часть нашей семьи. Однако 24 июля мы окончательно переехали на юг.

Поначалу мне было трудновато привыкнуть к сицилийской жизни. Особенно сложно было в школе, так как программа сильно отличалась от той, к которой я привык. В результате поначалу все меня принимали за эдакого «полентоне» (большой любитель поленты, увалень), большей частью из-за болонского произношения.

Начало было не самым удачным. Мама Катерина рассказывает, что однажды в гостях у бабушки она расстроилась до слез из-за брошенной мной фразы: «Очень вас прошу, если я умру - отвезите меня в Болонью!»

Счастье, что существуют друзья. Некоторые жили поблизости от меня, и это они заставили меня передумать.

Начнем с предположения, если таковое еще нужно, что ребенком я был очень подвижным и время от времени что-нибудь да вытворял. Когда это случалось в Болонье - замечания в школе или крестики красной ручкой - моими наказаниями были глажка белья, мытье посуды, вытирание пыли. Обычная домашняя работа. Только представьте, как должны были смеяться надо мной мои новые друзья из Марсалы: Вито, Винченцо и Иван, - каждый раз, как я в чем-то был виноват, и мама отсылала меня работать по дому.

Однажды я возмутился.

- Дорогая мама, - говорю я ей, - веселое житье закончилось, я не намерен больше терпеть эти насмешки.

На том и закончились мои болонские наказания. Теперь после школы, едва успев перекусить, мы бежали всей компанией на маленькую площадь, в центре которой был закрытый колодец. С Вито и Винченцо, а иногда и с Иваном решали на месте, чем сегодня будем заниматься: строить хижины, играть в игру недели, кататься на велосипедах или еще что-то. Оттуда же мы отправлялись в футбольную школу, которая была в двух километрах от нашего дома.

Периодически, в самый разгар игры или постройки шалаша, над головой раздавался крик: «Иньяцио!», и все замирало. На секунду мы все переставали дышать, и в воздухе повисала тишина. Мама Катерина хотела, чтобы мы шли домой делать уроки. Она-то хотела, но вот я не всегда с ней соглашался.

Первый год в Марсале мама посвятила все время реализации своей давней мечты: открыть свои собственную пиццерию. Во-первых, она занималась разъездами, чтобы уладить все бюрократические проблемы, необходимые для открытия своего дела: лицензии, разрешения. Во-вторых, пекла сама пиццы в печах друзей. Отлично это помню. Она объезжала всех знакомых и пробовала различные типы муки, теста, моцареллы. К моменту, когда открылась наша пиццерия, мама уже прекрасно умела приготовить нужное тесто. Потому что это две «большие разницы»: выпекать пиццу в Болонье и в Марсале, даю слово сына и брата «пиццайоло»; все зависит от влажности, от температуры, от типа муки. Это не так-то просто - испечь хорошую пиццу.

Так вот, мама сама занималась этими двумя делами, однако, чтобы построить пиццерию, потребовалась работа и участие всех членов семьи, все были задействованы. Папа Вито начал работать в фирме, которая занималась деревянными постройками. Благодаря отложенным средствам и опыту, накопленному отцом в строительстве, мечта могла не просто воплотиться, но воплотиться прямо рядом с домом.

Весь год, как только высвобождалось свободное время, мой отец посвящал его строительству маминой пиццерии. И я обожал помогать ему, так что даже во время школьных каникул шел работать вместе с ним.

Вы скажете: рассказывает такой о пиццерии, можно подумать, работает там и занимается приготовлением пиццы! Но если бы не было пиццерии, возможно, я никогда бы не начал петь серьезно. Потому что в то время, как росла наша пиццерия, росла и моя любовь к электронике и музыке.

В начальных классах я начал петь в школьном хоре, и мой отец, который еще больше меня увлекался электроникой, подарил мне магнитофон, микрофон и две колонки, благодаря чему мы начали петь караоке. Особенно мне нравилось исполнять песни Андреа Бочелли и Джорджии.

Спустя год, в 2005, мама Катерина открыла «Pizzeria dei desideri» (если будете проездом в Марсале, то найдете ее на прежнем месте: сейчас ею управляет моя сестра Нина). В первый же месяц у пиццерии появились свои постоянные клиенты. А поскольку пиццерия располагалась как раз напротив моего дома, то когда я пел, меня слышали и все при-шедшие поесть пиццы. Однажды один из посетителей сказал моей маме: «Знаешь, моя дочь учится вокалу. Почему бы тебе не показать своего сына? Хотя бы просто попробовать?»

Как и принято у нас в семье, мы сразу же обсудили на семейном совете этот вопрос, и все заразились энтузиазмом. Было решено, что я пойду и посмотрю: что такое этот урок пения?

Я помню, как будто это было вчера, а тем не менее уже прошло... прошло десять лет? Да, потому что мне было одиннадцать. На мне была желтая футболка в зеленую полоску - увы, мода никогда не была моей сильной стороной, - и со мной была Арианна, дочь того самого клиента, который услышал мое пение, со своей мамой. Ждали минут двадцать Лилиану Андреано - учительницу по вокалу музыкальной школы. Она подъехала на серой «Опель Астре», вышла из машины, и мы сразу вошли внутрь. Я был взволнован и почти растерян. Сложно в это поверить, правда? Даже ребенком я был не из тех, кого легко смутить, и никогда не лез за словом в карман.

В кабинете мы заговорили о музыке, о музыкальных направлениях, которые мне нравилось петь: уже это было достаточно странным, потому что я всегда просто пел и всё, никто никогда не расспрашивал меня, зачем и почему. Что мне нравилось исполнять?

«Знаешь, Лилиана», - сказал я ей, - «мне нравятся песни Джорджии».

«Странно для мальчика петь такие песни», - ответила она. – «И какую песню тебе хотелось бы мне спеть?»

«Gocce di memoria» («Капли памяти»).

У меня ни на миг не возникло сомнения. Начинаю петь, и Лилиана приятно удивляется моему диапазону, но просит меня спеть что-нибудь из мужского репертуара. Я немного задумываюсь, а потом говорю: «Иногда я пою и «Con Te Partiro» Андреа Бочелли».

Когда я ее спел, Лилиана сказала: «Иньяцио, это должно быть твоим музыкальным направлением».

С того первого урока мы начали разучивать песни вроде «Il Mare Calmo Della Sera», «Un Amore Cosi Grande» и многие другие, которые мне нравились, которые приближали меня к музыкальному стилю, являющемуся не классической лирикой, но современной музыкой с классическими нотами.

С Лилианой мы прекрасно поладили, поняли друг друга с первого слова, потому что она человек общительный, простой, как и все в моей семье. После нескольких уроков она предложила мне поучаствовать в конкурсе, организованном в Паолини, одном из кварталов Марсалы. Я был не очень-то уверен, что хочу выступать на сцене. До сих пор я думал только о самом пении, и не задумывался, что рано или поздно оно должно привести меня в центр всеобщего внимания. В общем, мне было страшно. Страшно ошибиться. Я боялся не справиться со страхом сцены. Собственно, именно для того, чтобы я почувствовал уверенность в себе на сцене и привык к ней, Лилиана меня и уговаривала. В конце концов, я решился.

Когда я выходил на сцену, ноги у меня тряслись, бабочки в животе уже не были бабочками, но сошедшими с ума ласточками. Выступать я решил с песней «Con Te Partiro»: песней, которую мы с Лилианой разучивали много раз, но как только зазвучала музыка, ко мне пришел страх забыть все слова. Что же я сделал? Все время моего выступления я смотрел вниз. А значит, что ни публики, ни места, ни того, что происходило вокруг меня, я не помню. Все что я видел - носы моих ботинок. К счастью, слова я не забыл, а мог бы (что и говорить, даже сейчас такое случается, когда мы уже стали профессионалами, эмоции захватывают нас, несмотря ни на что), и занял третье место.

Однажды сломав лед и поборов страх сцены, я начал выступать на конкурсах. Обычно я шел на них вместе с Арианной, девочкой, благодаря которой я познакомился с Лилианой; мало того, с Арианной мы стали очень дружны. И даже тут нам удавалось повеселиться, она всегда шла на ступеньку впереди меня: я - третий, она - вторая; я - второй, она - первая. Нам это нравилось, мы получали удовольствие, и не было никакой зависти между нами.

Во всяком случае, до тех пор, пока она не сменила преподавателя, и наши пути немного разошлись. Мы еще встречались на конкурсах, но ее соперничество уже стало нездоровым. Это был тот период, когда я начал брать уроки фортепьяно, сменив трех педагогов за три года. Можно сказать, что я знаю фортепьяно, пусть и немного, но достаточно для того, чтобы сочинять музыку. Я не владею инструментом и не имею такой подготовки, как Пьеро, у которого классическое музыкальное образование.

Спустя два с половиной года Лилиана сказала мне, что для того музыкального направления, который я собирался выбрать на будущее, мне нужно брать уроки и у другого педагога, который как раз занимался академическим пением. Я согласился и начал заниматься параллельно с другим преподавателем по вокалу, Робертой Кали, в другой школе. Как это работало - это не просто понять: я занимался с Лилианой вокалом и исполнением, с Робертой - академическим пением, а также курсом дикции Лилианы и курсом дикции Роберты, но с преподавателями из двух других школ. Да еще посещал джазовую лабораторию.

Пение было необходимо, чтобы научиться технике и исполнению, чтобы понимать, о чем я пою, чтобы я мог передавать свои эмоции через песни, которые исполняю. И не-смотря на все это, должен признать, что мой голос все равно остался более в стиле «поп», нежели, например, голос Пьеро, у которого классический тенор, который и сегодня про-должает учиться и мечтает однажды спеть оперу.

Я ходил на занятия каждый день, кроме воскресенья. В воскресенье ходил смотреть футбольные матчи Нины, которая тем временем начала играть в серии «В».

Между школой, уроками вокала, уроками фортепьяно и дикции я был все время занят, так, что даже пришлось оставить футбольную школу. Я не мог заниматься всем сразу еще и по причине не самой лучшей финансовой ситуации, в которой была наша семья.

Но я не мог позволить себе сидеть без дела, поэтому сразу же нашел себе другое занятие: внешкольную музыкальную лабораторию. Несмотря на всю занятость, я не хотел упустить эту студию, так как речь шла о постановке мюзикла, одного из самых лучших опытов в моей жизни. Начал я с одного мюзикла, которые потом превратились в три.

Первый мой мюзикл случился тогда, когда я был еще совсем маленьким толстячком, и назывался он «Streetlight»: в нем рассказывалось о соперничестве двух банд в Чика-го 70-х годов. Мы поставили его в театре «Имперо» 31 мая 2007 года. Это было великолепно. У меня была главная роль; голос был, понятно, не такой, как сейчас, но все же был. А с этой бейсболкой.. это нужно видеть! (на самом деле, где-то на просторах Ютуба есть это видео, вы можете его найти).

Потом были «Grease» («Бриолин») - американский мюзикл, по которому снят одноименный фильм с Джоном Траволтой и Оливией Ньютон-Джон, и «Rugantino» - музыкальная комедия Гариней и Джованини (1962), которая до сих пор пользуется огромным успехом во всем мире. В «Rugantino» у меня опять была главная роль. Все еще помню песни оттуда:

Подумать только - какая красота:

Мне совсем нечем заняться

Черт подери, абсолютно нечем,

И всех в городе я достал,

Потому что нечего мне делать!

В этот раз мама Катерина сделала мне шикарную шляпу с рыболовной сетью, выкрашенную в голубой цвет и подогнанную под размер моей головы. Захватывающее зрелище!

В 2007 году (возвращаясь к моему становлению) я перестал заниматься с Робертой и познакомился с Джованной Коллика, сопрано, которая давала уроки в Сиракузе. Я познакомился с ней во время одной из моих первых подработок, которые имел благодаря музыке: один синьор, который занимался организацией летних модных показов на Сицилии, позвал меня открывать сфилаты (показы мод). Так, разъезжая по Сицилии, я и познакомился с Джованной и начал брать у нее уроки.

Территориально этот город находится прямо в противоположной стороне от Марсалы, но заниматься у Джованны было для меня очень важно, так как она была прекрасным сопрано, даже пела дуэтом с Лучано Паваротти. Ее уроки были для меня большой удачей, поэтому раз в неделю я или садился в автобус с Ниной, или садился в машину с родителями и ехал в Сиракузу.

Каждый раз, как я входил к ней домой, то обязательно спрашивал: «Как поживает кот?» Потому что у нее жил огромный пушистый белый кот, который хотя бы раз в неделю прыгал с балкона.

Нужно было прилично денег, чтобы позволить себе расходы на поездки и на уроки, а тем временем, даже запись на конкурсы в большинстве случаев стали платными. Случилось так, что однажды мама Катерина и папа Вито оказались перед фактом, что не могут больше позволить себе мое обучение. Оба были расстроены и подавлены больше меня. Привыкшие своим трудом зарабатывать на жизнь и преодолевать финансовые трудности, родители не хотели останавливаться перед новым препятствием, но и не знали, что делать. Нужно было принять какое-то решение.

И решением этим было попросить одного очень близкого нашей семье человека дать нам взаймы с условием, что, как только мама и папа встанут на ноги, вернут весь долг. Этот человек проявил большую щедрость, благодаря чему я смог продолжить идти к своей мечте.

Джанлука:

Да, нам всем троим повезло, что у нас есть такие семьи. Иньяцио и Пьеро смогли учиться музыке благодаря жертвам, и немалым, со стороны своих родителей.

Я никогда не учился музыке, если говорить правду, но музыка всегда присутствовала в нашем доме.

Мой дедушка Эрнесто, как говорит мой отец, всегда был музыкантом, еще с тех пор, как был мальчишкой: играл на альтгорне в местной группе и объехал с ней весь Абруццо, к тому же всегда был большим почитателем оперы.

Мой папа Эрколе, напротив, учился музыке, играл на ударных и иногда играет и сейчас. Скажем, что папа у нас больше рок, нежели дедушка.

Папа Эрколе и мама Леонора впервые заметили мой голос, когда я начал подпевать песням из мультфильмов, мне было примерно три или четыре года. Но, как это всегда у нас было заведено, родители не стали форсировать события, а решили подождать, во что это все выльется. О том, чтобы приблизить меня к музыке, впервые задумался дедушка Эрнесто. Он предпочитает Клаудио Вилла и Доменико Модуньо, у него классические вкусы, он один из тех, кто пятьдесят лет назад слушал Лучано Тайоли, кроме того, он обожает оперу. Поэтому к моим восьмидесяти годам он начал давать мне слушать классическую музыку, оперу (особенно Лучано Паваротти) и музыку 50-60-х годов.

Он брал магнитофон, ставил кассету, и мои родители рассказывают, что я замирал и как будто погружался в эти звуки. Еще из семейных рассказов я знаю, что когда мне было года три, я пел «O Sole Mio» на центральной площади нашего городка: вокруг за столиками кафе сидели приятели моего дедушки, которые с удовольствием слушали, как поет этот малыш с таким необычным голосом. Они стали моей первой публикой. Жаль, что я этого не помню! Дедушка хотел бы, чтобы я учился серьезно музыке, он всегда говорил мне: «Джанлука, учись игре на фортепьяно, учись играть на инструменте». Я, к сожалению, никогда этого не делал. Моя мечта - сесть вот так за фортепьяно… и начать играть и петь. Скажем, что это одна из моих будущих целей: начать играть на фортепьяно (и получить водительские права!)

В то время, пока дедушка ставил мне классических исполнителей, оперу и музыку 50-60-х годов, мой отец знакомил меня с Фабрицио Де Андре, Франческо Де Грегори, Джоржио Габером, Антонелло Вендитти, и постепенно я все больше увлекался пением, в том числе, мне нравились великие американские певцы, больше всего - Фрэнк Синатра.

Что я вынес из этого периода? Оперу - нет, потому что сейчас я ее не слушаю, она не является моей составляющей, и я не чувствую ее своей. Единственный оперный исполнитель, которого я продолжаю слушать - это Андреа Бочелли, но к нему я пришел другим путем.

Мой отец начал сопровождать меня в 2009, когда мы подписали контракт с «Universal», и началось наше приключение с «Il Volo». До тех пор мои родители всегда работали: отец был рабочим, а мама - сотрудник по проверке качества продукции на фабрике. После школы я оставался на продленку: нас было человек десять детей и учительница, которую звали Габриэлла.

Однажды вечером, в то время, как мы сидели и делали уроки, я неожиданно для самого себя встал и начал петь «Con Te Partiro», так, как я ее слышал у Андреа Бочелли. У меня не было своего диска, но я иногда слушал эту песню по радио, и мне она безумно нравилась.

Учительница не могла произнести ни слова. Она была поражена.

«Какой у тебя голос, какой необыкновенный у тебя голос», - сказала она мне. «Ты знаешь песни Андреа Бочелли?» Она не могла понять, как такой маленький мальчик может иметь такой голос и знать такого певца.

"Конечно же, я его знаю, это мой кумир, мой любимый певец", - ответил я с гордостью. «Но пока у меня нет его диска». Этот факт меня очень расстраивал.

«Я завтра тебе его принесу и подарю», - был ее ответ.

Мне было семь, может быть, восемь лет: благодаря ей я начал слушать песни Андреа Бочелли всегда, когда этого хотел.

Вы спрашиваете себя, наверно, почему это я, ни с того ни с сего, начал петь «Con Te Partiro»? Ответ прост: потому что мне было хорошо.

Когда я был ребенком - я пел исключительно поэтому. Я принял участие только в двух маленьких конкурсах местного значения. Обычно я пел или дома, или в ситуациях, когда я чувствовал себя защищенным, как дома: послешкольные занятия - было одно из таких мест. Меня не волновало, что другие услышат меня, они сами просили об этом.

Это случалось и в школе.

Учительница знала о моем таком необычном голосе, и в классе, в присутствии двадцати ребят моего возраста, иногда просила меня: «Джанлука, дай нам послушать твой голос. Ребята, давайте послушаем голос Джанлуки».

Знаете, что я делал? Я, конечно, пел, потому что об этом просила меня учительница, но прежде шел и прятался за классной доской и там отворачивался лицом к стене. Я стеснялся смертельно. И сейчас еще я помню это чувство, желание спрятаться, чтобы никого не видеть. Еще и потому, что голос мой уже тогда стремился к баритональным нотам, он был очень необычным. Я понимал, что это было красиво, что это нравилось, но я стеснялся все равно. Папа говорит, что и дома я пел, повернувшись лицом к стене.

Что я мог поделать? Я был очень застенчивым ребенком и немного неуверенным в себе. С детства мне нужно было находить в других одобрение и поддержку.

В школе я был любимцем учителей из-за своего ласкового, чувствительного характера и ужасной застенчивости. Сегодня с застенчивостью покончено: считаю ее одним из тех комплексов моего детства, которые мне удалось преодолеть. Но осталась постоянная потребность в одобрении. В соцсетях, например, люди видят мои селфи и думают, что я такой самовлюбленный, но в реальности я нуждаюсь в одобрении со стороны поклонников, мне нужно знать, что они меня поддерживают. Когда я был совсем маленьким, примерно то же самое происходило и с воспитателями детского сада, я постоянно донимал их вопросом: «Я маядец? А? Я маядец?» В саду, правда, быть молодцом не так-то сложно. В школе было гораздо труднее.

Я всегда был довольно ленив, и никогда не был ботаником. Ходил на продленку, и мои 7 баллов всегда приносил домой, никогда не скатывался ниже 5 баллов. Но воспринимал все легко и отвлекался на тысячу других вещей, постоянно витал в облаках.

В средней школе мне нравилась алгебра. Но больше всего меня всегда привлекали иностранные языки: испанский, французский, английский. Мне было не сложно учить их, поскольку к языкам у меня врожденная предрасположенность. Помню, когда мы начали петь первые песни на испанском и английском, я был тот, кто быстрее всего добивался правильного звучания фразы и нужного произношения, потому что я сразу улавливаю мелодику иностранного языка. И я слушал Синатру, а слушать Синатру - у него идеальное произношение и понятно каждое слово, которое он поет - давало отличную возможность выучиться правильному произношению и запомнить слова песен.

Если после средней школы я не пошел учиться в лингвистический лицей, то это только потому, что было понятно, что, путешествуя и бывая в разных странах, я с легкостью обучился бы иностранным языкам. Так, в 2009 году я записался в классический лицей дистанционно, и там с успехом изучал греческий и латынь. Греческий мне нравился больше, чем латынь. К сожалению, я должен был бросить обучение, так как не смог больше заниматься - это было слишком ответственно и требовало много времени. Но если мне предоставляется такая возможность, я с удовольствием читаю (по-гречески), мне это очень приятно.

Есть ли что-то, о чем я сожалею, чего не сделал в школьные годы? Сожалею, что не учился музыке, когда мне было десять - одиннадцать лет. Но у меня еще есть время.

Каким я был в этом возрасте? Как я уже сказал, чересчур застенчивый и неуверенный в себе, а еще немного незрелый и подвластный инстинктам. Сейчас я очень критичен к самому себе, в отличие от подросткового возраста, и прекрасно осознаю, что сейчас я очень сильно изменился. И с ребятами, в том числе.

Во время ссор, например, случалось отвечать довольно грубо, потому что я выплескивал в тот момент то, что чувствовал на самом деле, никогда не мог сосчитать до десяти. Пьеро, например, получал прилично пинков от меня. В Иньяцио я однажды запустил пиццей прямо на глазах канадского сотрудника «Universal» в одном из ресторанов Монреаля (одна креветка отлетела от пиццы и влетела прямиком в лицо того типа… честное слово, я не шучу). Но я был еще ребенком и очень, очень импульсивным.

В школе было то же самое: реакции мои были инстинктивными. По этой причине, должен заметить, мы до сих пор смеемся с одной моей подружкой из Монтепагано.

Средняя школа, урок технологии: профессор отлучился на минутку из класса сделать фотокопию. Что случилось? Я и мой приятель берем пеналы, он встает напротив доски, я - с противоположной стороны у окна, и начинаем кидать друг в друга пеналами, как будто это сражение двух ниндзя или им подобных. Неожиданно он мне попадает прямо в грудь. «Я должен в него попасть» - было моей первой мыслью. И со всей силы, на которую я способен, я бросаю свой пенал, мой приятель уворачивается, и я попадаю прямиком в лоб моей однокласснице. Паника! Бросаюсь к ней и умоляю: «Не говори преподу, прошу тебя, ничего ему не говори, а то я получу замечание». Каждый раз, как мы встречаемся с этой девушкой, вспоминая этот эпизод, мы всегда хохочем.

Да, замечание я все же получил.

Даже когда я пел, я никогда не забывал об инстинкте. В каком смысле? Я никогда не обучался музыке. Я научился «пользоваться» моим голосом только благодаря музыкальному слуху, той музыке, которую слушал, которая передала мне все то, что я знаю. И еще благодаря «Маленькому хору роз».

Где-то с 8-9 лет все, кто знал о моем даре, советовали мне пойти петь в хор. В Розе-то был «Маленький хор роз» под руководством Сюзи Паолы Риццо. Пели в нем песни Zecchino d'Oro и подобные детские песни с аранжировками в этом стиле. Магом Zurli, т.е. ведущим, был мой папа, который пробыл в этой роли, как минимум, пару сезонов.

Я начинал там. Было здорово, так как весь зимний сезон мы занимались тем, что разучивали песни; не пение - а песни. Казалось бы, одно и то же, но это не так: потому что мы не изучали ноты и как их играть, мы шли вперед инстинктивно, следуя тому, что говорила педагог, и тому, что говорил нам наш слух. Летом плоды нашего зимнего труда мы демонстрировали на коммунальной вилле Розето, пели на площадях во время праздников, на набережной, ездили по всему Абруццо во все эти крошечные деревушки, названия которых я вам даже не скажу, так как я уверен, что вы их все равно не знаете.

 

Перевод: Евгения Спицына https://vk.com/ilvolovers Группа «Il Volo Official. Три голоса - одна душа с 12 г.»

Инстинктивно я повел себя и на одном из таких маленьких концертиков. Кроме исполнения песен из репертуара Zecchino d'Oro, я пел еще песни Андреа Бочелли: «Miserere», «Il Mare Calmo Della Sera», «La Voce Del Silenzio». Наша педагог часто ставила меня солистом, и это рождало некоторую зависть среди родителей других ребят, потому что никто не верил, что мои родители не давили на нее, чтобы я мог выступать в этой роли. Но, как я уже сказал, мои родители всегда давали событиям развиваться по их назначенному пути.

Тем вечером мы выступали на набережной Розето. Я должен был петь дуэтом с девочкой «Una Stella A Betlemme».

Она начинает: «В Вифлееме моя земля...». Имейте в виду, что вокруг собралось триста-четыреста человек, среди которых была и моя мама. Девочка, которая поет со мной, заканчивает свою партию, я начинаю петь и забываю слова. Что я тогда делаю? Я ухожу, оставляю там всех: девочку, публику, музыку, которая продолжает играть, всех. И не то, чтобы я убежал и спрятался за сценой, нет: я сошел со сцены и бросился бежать прочь. Мне было десять или одиннадцать лет, и мой отец до сих пор вспоминает: ему пришлось прилично пробежать, прежде чем он смог меня догнать и остановить.

Однажды, с отцом, мне пришлось побыть на сцене в роли актера. В Монтепагано мой отец участвовал в театральном кружке, который давал представления на абруццезском диалекте. Человек десять, которые пытались быть актерами, больше в качестве развлечения, чем зачем-то еще, но это было мило: на фургончике они разъезжали по Абруццо, собирая три-четыре сотни зрителей за вечер, а я в перерывах пел песни Бочелли. Помню, как однажды вечером один из актеров плохо себя чувствовал, у него поднялась температура. Что же делать? Нужен мальчишка, нужен кто-то, кто знает роль. Джанлука! Так мне пришлось побыть актером. История рассказывала об отце, опечаленном приближением старости и смерти. Дети слушали его, в то время как он пытался донести до них ценность и смысл жизни, что-то вроде «Однажды все мы должны умереть, поэтому нужно стремиться проживать лучше и лучше каждый новый день». Все это на местном диалекте.

Но это случилось только один раз, к счастью. Я абсолютно не ощущал себя созданным для театра.

 

 

Часть I. До Il Volo

Глава 4. «Не только о музыке.»