Глава, в которой рассказывается о том, что большая страсть, если она настоящая, может завоевать твое сердце в любое время и независимо от того, где ты живешь.

 

Пьеро:

Мой дедушка ослеп, когда ему было 45 лет, и с тех пор в нем начала расти и созревать страсть к музыке.

Если мне нужно представить моего деда, то первое, что я вижу - его, сидящим на маленькой террасе деревенского дома со стерео в руках, с маленьким кассетным проигрывателем. С ним он мог самостоятельно петь и записывать себя на пленку. Если подумать, дед - наша первая знаменитость в семье в Наро. Он слушал радио, сочинял сам стихи и записывал все на магнитофон.

И напротив террасы были... можете себе представить классические старые качели, такие, которые подвешиваются к дереву? Именно такие, подвешенные к дереву шелковицы.

Однажды утром, как всегда, он сидел в тенечке со своим верным магнитофоном, наслаждался спокойствием и тишиной деревенской жизни, напевая песню собственного сочинения: «И солнце смотрит, смотрит, смотрит. И этому камню дарует жизнь».

Я качался себе на качелях, мне было где-то около четырех-пяти лет, еще совсем маленький ребенок. Я послушал его немного и, вдруг, когда он закончил петь, неожиданно запел: «И солнце смотрит, смотрит, смотрит. И этому камню дарует жизнь».

Что я вам должен сказать? Это получилось как-то само собой. Пьеро

Дед остановил запись и замер. Вообразите себе эту террасу и качели напротив. Потом громко позвал мою бабушку:

-Рина, иди-ка сюда.

-Что такое, Пьетро?

-Где Пьеро?

-На качелях.

-А кто это пел? Он?

-Ну, да.

-Позови мне его.

В этот момент я сам подхожу к деду, он поднимает меня на руки, ставит меня с ногами на стол рядом с магнитофоном и говорит: «Спой-ка еще разок».

И я не заставил себя просить дважды, напел песню так, как ее пел дед. Он внимательно выслушал меня, подумал немного и решил: «Сегодня после обеда идем к Нто Нто».

Нто Нто, т.е. Антонио, это старый приятель деда, который разделяет с ним его страсть к музыке, и у которого дома есть, то, что мы тогда называли «студия звукозапи-си». Это была не бог весть какая аппаратура, но уже кое-что: большой стереомагнитофон и микрофон. Итак, мы пошли к этому Антонио, и дед записал исполненную мной песню на сицилийском диалекте.

И не только.

На другой день мы отправились к Риоло. Как я уже говорил, между ним и моим де-дом установились дружеские отношения, так как в прошлом дед работал у него. Мы частенько заходили к Риоло, разговаривали, сидели в тени деревьев в его саду, под которыми всегда было прохладно, я ел «колючие груши» (цабр).

«Знаешь, Миммо», - сказал мой дед синьору Риоло, - «Вчера я обнаружил, что у моего внука очень приятный голос». Тогда синьору Риоло пришла в голову идея дать мне послушать запись его любимой песни. Тогда же я впервые услышал «Un Amore Cosi Grande» Марио дель Монако. И тогда же я выучил ее наизусть. Не знаю как, но это правда. Дед был очень горд за меня. Что-то мне подсказывало, что скоро мы пойдем записывать и эту песню к Нто Нто.

Еще одна прекрасная вещь, которая происходила каждый вечер в нашем деревенском доме: вся семья собиралась за столом в полном составе. Семья, о которой идет речь, состояла из мамы и отца, меня, моего брата и моей сестры, моего деда, бабушки, дяди, моей прабабушки, сестры моей бабушки, ее мужа и ее троих детей, которые являются моими ровесниками, и для меня, как родные брат и две сестры. Ужинали все вместе, потом играли в футбол, пока взрослые сидели и разговаривали на террасе.

За столом у каждого было свое место. Вернее, почти у каждого: мой дед во главе стола, справа от него - мой отец, слева - мой дядя (брат моей мамы), а дальше все садились в любом порядке. Это было на следующий день после визита к Риоло и моего открытия Марио дель Монако. В этот день мы побывали у Нто Нто и записали «Un Amore Cosi Grande».

Тем вечером дед сидел, как всегда, во главе стола. Вечер, как и многие другие вечера с семьей - спокойный и приятный. Однако, едва мы закончили наш ужин и не успели даже убрать со стола, как дед говорит: «Рина, захвати радио». Бабушка приносит и ставит перед ним радио. Кассету дед приготовил заранее.

«Послушай этот голос, Гаэтано», - обратился он к моему папе. Щелкнула клавиша play, и зазвучала моя запись. У отца на лице появилось довольное выражение, как у человека, услышавшего что-то очень ему понравившееся:

-Красиво. Кто это, папа?» (мой отец зовет его «папа», хотя это отец моей мамы)

-Пьеро.

Наступило молчание.

-Как Пьеро?

-Вот так.

С того самого дня в каком-то смысле жизнь отца изменилась, я стал его приоритетом в жизни. Именно тогда он начал водить меня на первые фестивали, но я был еще слишком мал, и было понятно, что мне нужны базовые знания, что просто одного природного голоса мне было недостаточно.

Тогда у отца возник вопрос: «Что должен начать делать Пьеро?» Ответ был: «Он должен начать учиться играть на фортепьяно».

Когда отец начал задумываться о том, чтобы я начал учиться музыке, мне было четыре или пять лет. Когда я действительно начал заниматься, мне было уже восемь или девять. В эти 4 года между моей первой записью «Un Amore Cosi Grande» и первым знакомством с инструментом моим «музыкальным становлением» занимался мой дед.

Как я уже сказал, дед обожает музыку, пишет сам музыкальные композиции и довольно знаменит, как исполнитель народных песен в Наро. В Наро очень много фолк-групп, так как раньше это была столица празднования «Цветущего миндального дерева», которое отмечается и сейчас, но уже под именем «Весна в Наро». Сохранить традицию этого праздника - означало сохранить музыкальную традицию фолк-исполнителей. Я был в числе тех ребят, кто пел на этих празднованиях. Именно с сицилийских фольклорных песен началась моя карьера.

В общем, только к 8 годам я начал изучать игру на фортепьяно, однако... есть два «однако».

Во-первых, отец хотел, чтобы я начал свое музыкальное образование именно с фортепьяно, но финансово мы не могли себе позволить уроки музыки и покупку инструмента. Именно дед тогда помог в решении этой проблемы, и не только в материальном плане. Каждый понедельник он сам водил меня на занятия.

Стефано Тезе, мой первый учитель музыки, жил как раз рядом с домом деда. Правильнее сказать, мама моего учителя жила там, а маэстро Тезе по понедельникам приезжал навещать ее из Реалмонте, деревни в тридцати километрах от Наро. В те дни, когда он навещал ее, он согласился давать мне уроки игры на инструменте. Таким образом, каждый понедельник в шесть часов вечера я уже стоял у его двери вместе с дедом.

Идти было совсем близко, я мог бы ходить и сам, однако - и это второе «однако» - чтобы попасть в дом учителя, мне нужно было пройти участок дороги, где ходила злющая собака: каждый раз она приближалась и начинала угрожающе лаять. А я ужасно боюсь собак.

Крепко ухватив деда за руку, так как, будучи слепым, он сам нуждался в проводнике, я чувствовал себя за ним, как за щитом: когда собака к нам приближалась, дед кричал ей «Пошла вон отсюда, уходи!», и собака убегала.

Признаюсь, что было и еще одно «однако». Кроме ужаса, наводимого собакой, эти шесть часов вечера - были своеобразным кошмаром для меня, так как заниматься фортепьяно мне не нравилось. Скажем так, мне нравились наши занятия, но только когда все проходило гладко, когда у меня получалось играть хорошо, но в начале мне было страшно скучно: все эти молоточки, сольфеджио наводили на меня тоску.

Учитель Тезе был человеком суровым, и я всегда боялся, что он будет на меня кричать. Когда я немного разобрался, как устроен инструмент, уроки начали приносить мне удовольствие.

Но отец хотел, чтобы я совершенствовал и свой голос.

Вначале, не зная, как лучше поступить, мы действовали наугад. Как? Одним субботним вечером мой отец повез меня в Агридженто купить клавишные, куда можно было вставлять диски с базой, на которых я играл и пел вместе с дедом и сам дома. Однако отец был уверен, что мне нужно серьезно заниматься вокалом. Единственный совет, который давали ему все вокруг, - отвести меня в хор при церкви Санто Спирито (Святого Духа) в Агрижденто. «Что я поведу его в церковный хор, где моему сыну сломают голос?» - говорил он. Мы еще не знали, что это был не обычный хор.

Помню эту субботу, когда мы поехали с отцом, как будто это было вчера.

Первое, что я увидел - это ребята, стоящие полукругом. Вхожу и вижу в центре этого полукруга синьору и синьора, сидящего за фортепьяно.

Я только познакомился с «Маленькими певцами» (Piccoli cantori) из филармонической ассоциации Святой Цецилии из Агридженто. Ассоциация была основана в 1983 году и состоит из двух хоров: из «белых голосов» (детский хор) и хора взрослых. До 2008 года ассоциация также сотрудничала с Музыкальной Капеллой Понтифика «Сикстинская» в Риме, что дало возможность хору выступать перед Папой Римским во время Юбилея, дав возможность самым талантливым сделать stage в Риме. Аккомпаниатор - Альфонсо Ло Прести и директор хора - Мариза Бонфильо. Всем в жизни я обязан этой женщине.

Мариза стояла в самом центре и ждала меня, у нас была договоренность, что я смо-гу посмотреть репетицию, чтобы понять, нравится ли мне это. Мне было десять лет, и я был таким упитанным мальчиком. Я оказался в окружении одних девочек и только двух ребят - Давиде и Артуро. После обязательных приветствий «здравствуйте», «здравствуйте» - Мариза попросила меня представиться.

«Привет, ребята», - говорю я. – «Я Пьеро, Пьеро Бароне, родился в 1993 году и мне нравится петь». Что еще я должен быть сказать перед хором? Если я оказался там, значит, мне должна нравиться музыка, нет? Я подумал, что это первая вещь, которую надо прояснить. Тогда маэстро Бонфильо посадила меня слева, рядом с Давиде и Артуро, тогда как весь остальной хор, девочки, были справа.

Три мальчика в мире девочек: эти трое должны стать моей судьбой, нет?

И мы начали петь: пасхальные песни, песни рождественские, церковные песнопения. С Давиде и Артуро у нас возникла крепкая дружба, которая длится и по сей день: мы перезваниваемся, когда я не в Наро, а когда возвращаюсь домой - встречаемся и гуляем вместе.

Мы держались друг дружки, посматривали на девочек (еще бы, при таком выборе!), но были тремя неудачниками 9-10 лет, девочки нас не очень-то замечали. Впрочем, нас интересовало больше пение. Я летел к ним на встречу, нам было хорошо вместе, мы веселились втроем.

Мариза никогда ни на кого не повышала голоса, но если мы мешали, смотрела на нас немного вот так и говорила: «Ребята», - и мы вели себя опять прилично.

Еще у нас были настоящие концерты, на которые мы надевали бордового цвета жилетки, которые я никогда не забуду! Помню, как мы входили после хора «больших»: сначала самая маленькая девочка, мы же, мальчишки, закрывали шествие. И хорошо пом-ню это свое первое ощущение, что все на тебя смотрят. До мурашек.

Еще волнительнее было ощущение, когда хор наш во время тура останавливался в Наро, и я знал, что на меня будут смотреть вся моя семья, дорогие и любимые мной люди. Незабываемые эмоции.

Потом, лет в тринадцать, добавилось еще одно развлечение: мой отец подарил мне мотоцикл, такой большой, на котором я время от времени катался по Наро, хотя у меня еще не было прав. Маленькие заезды, ничего такого. Сейчас, клянусь, езжу только с правами!

Даже моя страсть к красному связана в какой-то мере с хором. Как я уже сказал, ежегодно в нашем хоре происходил отбор для поездки в Рим на стажировку в Музыкальную Капеллу Понтифика. Отбирались туда только взрослые теноры, но Мариза Бонфильо сказала моему отцу: «Пусть придет Пьеро, покажем его маэстро». Я же был уже близок к тому периоду, который называется «мутация голоса».

Что такое мутация голоса? В двух словах, это переход от высокого голоса ребенка к взрослому голосу. Для того, кто занимается пением, это сложный период, стоит остановиться, если не хочешь испортить голос. Когда это коснулось меня, мне нужен был технический совет: что же делать, как и куда двигаться, какой у меня есть потенциал. В тот день я был весь одет в красное: с головы до ног.

Меня представили, и я начал петь - тогда я еще мог петь, но уже был на пределе - исполнял «Аве Мария». К этому времени остальные теноры закончили свои отрывки и стояли, раскрасневшиеся от напряжения. Потому что пение - это довольно сильное физическое напряжение, гораздо большее, чем это представляется на первый взгляд.

Заканчиваю петь, маэстро смотрит на меня, смотрит на Маризу, на моего отца, на всех остальных: «Видите этого парня? У него все красное, кроме лица. Он пел с невероятной легкостью». И на вопрос моего отца «Что мне делать с моим сыном?», маэстро ответил: «Синьор Бароне, ваш сын сейчас проходит мутацию голоса. У вашего сына в горле бриллиант. Что бы я сделал на вашем месте? Я бы взял этот бриллиант, положил бы в сейф и закрыл на ключ. Через два года откроем его снова».

Так мы и сделали.

Нужно отметить, что моя страсть к красным очкам родилась не здесь, а в 2010 в Лос-Анжелесе.

Это была наша первая фотосессия, и впервые мы пришли в фотостудию, где нас должны были фотографировать. У меня уже были очки, но один из фотографов, посмотрев внимательно на меня, сказал: «Тебе хорошо с очками, но они должны быть красными». И как мне найти красные очки с линзами за один день? Подумав, я позвонил своему проверенному оптику в Наро, Джузеппе Минио, и попросил его мне сделать такие. Поверите ли? Через двадцать часов мне пришел пакет в Лос-Анжелес с моими красными очками, там же оказались лепестки роз и сердечки, символ любви и уважения прямо из родного Наро.

Пьеро Бароне

Но еще до того, как оказаться в Лос-Анжелесе, мне пришлось проделать длинный путь. Мне предстояло пережить мутацию голоса.

Мой голос уже не был детским, и мне пришлось покинуть хор. Но Мариза не дала мне просто так уйти: «Пока, Пьеро, скоро увидимся», она переживала за меня, и поэтому снова помогла мне: она отвезла меня в Палермо к тенору, профессору консерватории. Вердикт был тот же: «Подождем».

Но я не могу ждать молча. По правде говоря, мутация голоса произошла у меня быстрее, чем ожидалось: к 14,5 годам мой голос уже созрел. Тем временем, я иногда пел на свадьбах (совсем чуть-чуть, чтобы не рисковать совсем потерять голос), зарабатывая тем самым мои первые деньги музыкой: мне платили сто евро, и я мог ими распоряжаться. Например, в периоды «кризиса» мама хотела купить что-то в дом? «Мама, у меня есть деньги», - говорил я, потому что у меня всегда получалось что-то отложить, всегда. Я шел к деду играть на клавишных, он давал мне десять евро, пять евро, чаевые, которые я складывал, чтобы сделать заначку.

И еще были кубки. Дома у меня вся стена заполнена ими. На Сицилии принято все делать грандиозно, так что, когда ты выигрываешь какой-то фестиваль, тебе вручают огромный кубок, два метра на четыре, тяжеленный, выше тебя ростом.

Как я начал участвовать в региональных конкурсах? Благодаря школе.

Тут открывается следующая глава моей жизни. В школу я, понятное дело, ходил, но она мне никогда не нравилась. Ходил туда ради друзей, сидел на первой парте, и все равно, был самым шкодливым ребенком в классе. В начальной школе у нас не было музыки, поэтому было не так интересно. Но мне было известно, что в средней школе у нас должен быть урок музыки: я даже разузнал, что именно делают на этом уроке, и кто учительница.

Что делали на первом уроке музыки? Пели. Преподавательница музыки синьора Низи вызывала одного за другим по списку и просила петь. Мне страшно не терпелось спеть, потому что учительница наша была не из Наро, и не знала меня, не знала, что я уже пою. И уже предвкушал, как пойду на первый урок музыки, встану и спою. Я был вторым в списке. Учительница позвала первого ученика: «Балдаккино», и Балдаккино обычно спел, все, как и положено. Потом называет меня: «Бароне», и я начинаю петь «Un Amore Cosi Grande», ту самую песню, которую я пел когда-то под деревьями в саду синьора Риоло.

С тех пор я начал и уже не останавливался: в школе я участвовал во всех музыкальных событиях и конкурсах. Я принял участие в первом фестивале Валледолмо, исполнив вновь «Un Amore Cosi Grande», заняв третье место. Помню отлично этот день: я был в смокинге, одетый в классическом стиле, нарядный и важный. Потом был фестиваль в Валлелунга: и я выиграл его. С того момента я выигрывал их все. Три года средней школы, три года музыкальных событий регионального масштаба; до тех пор, пока не настал момент мутации моего голоса между 13 и 14,5 годами.