Длительная или краткосрочная?

Психотерапевтическое лечение было длительным, фактичес­ки бесконечным. Для терапевта было обычным явлением гово­рить клиенту, что в течение года изменений ожидать не следует. Часто на время лечения клиенту предписывалось отложить важ­ные жизненные перемены — женитьбу, продвижение по служ­бе. Психотерапевта, который осуществлял краткосрочную тера­пию, осуждали. Краткосрочная терапия, по мнению большин­ства, была поверхностной и только "замазывала" проблему, не решая ее. Длительное лечение приводило, в свою очередь, к уходу в болезнь. Пациенты хвастались друг перед другом коли­чеством лет, отданных психотерапии.

Эриксон стремился сделать лечение как можно более корот­ким и в то же время эффективным. Он рассказывал о множе­стве случаев излечения, произошедшего за одну-единственную встречу. Как правило, он встречался с клиентом раз в месяц или еще реже, так как считал, что изменение не зависит от ре­гулярности терапевтических встреч. Часто терапия плавно пере­ходила в переписку с клиентом, если тот переезжал в другой го­род. Эриксон не считал, что за несколько сессий проводится меньшая работа, чем за месяцы или годы регулярных встреч. Кстати говоря, до сих пор нет данных, доказывающих большую эффективность длительной терапии по сравнению с кратко­срочной.

Сегодня психотерапия приняла направление, в котором шел Эриксон. Длительная терапия сдает свои позиции и, похоже, исчезает. Изменилась не только теория. Страховые компании вынуждают терапевтов изучать быстрые и действенные методы. И основным источником такого мастерства является наследие Эриксона.

Директивный или недирективный?

Психотерапевты были против того, чтобы давать клиенту со­веты или указания. Они интерпретировали или повторяли кли­енту его высказывания. Эриксон к 1950 году уже разработал и пользовался широким спектром директив — прямых и косвен­ных. Он давал советы и сложно выполнимые указания и отдель­ным пациентам, и целым семьям.

Сегодня терапевты вынуждены учиться давать указания, так как современная психотерапия развивается в именно в этом на­правлении. Наследие Эриксона остается одним из немногих ис­точников как для стандартных процедур, так и для оригиналь­ных разработок в этой области.

Ручка сковородки

Следуя традиции, психотерапевты не концентрировались на проблеме клиента. Они считали, что проблема — это только симптом, проявление чего-то более глубокого. Внимание следо­вало сосредоточить на глубинных корнях проблемы, а не на ней самой. Терапевты полагали, что симптомы не следует облег­чать, так как они являются проявлением некоторого скрытого процесса, над которым как раз и нужно работать. Часто после лечения симптом оставался, но считалось, что он уже не дос­тавляет клиенту такого беспокойства, как раньше.

Эриксон работал с наблюдаемой проблемой. Однажды он сказал: "Симптом — это как ручка сковородки. Если как следу­ет взяться за ручку, со сковородкой можно сделать многое". Он был уверен, что клиенты легче сотрудничают с терапевтом, ко­торый работает над тем, за что они платят деньги — над избав­лением от проблемы. Сегодня психотерапия стремится концент­рироваться на проблеме клиента. Современные терапевты учат­ся исследовать симптом и изменять его, а не искать, что же за ним скрывается. Для проведения краткосрочной терапии тера­певт должен как можно быстрее добиться улучшения в состоя­нии клиента. Время неторопливых рассуждений ушло. Однако и по сей день Эриксон остается главным источником знаний о том, как излечить симптом в кратчайшие сроки.

Должны ли мы быть нейтральными?

Ортодоксальные психотерапевты были нейтральны. Они из­бегали оказывать личное влияние на клиента или лично участво­вать в процессе излечения. Стремясь быть "экраном", на кото­рый клиент мог проецировать свой инсайт, они считали личную вовлеченность терапевта признаком психопатологии. С непрони­цаемым видом они сидели вне поля зрения пациента и вещали монотонным голосом, тем самым оберегая его от своего влия­ния. Когда Гарри Стак Салливан выдвинул предположение, что в терапии участвуют два человека и каждый реагирует на слова собеседника, он был с позором изгнан "из конюшни".

Эриксон использовал самого себя как инструмент воздей­ствия на клиента. Он убеждал, упрашивал, шутил, требовал, угрожал, звонил по телефону — то есть делал все что угодно, лишь бы добиться цели лечения. Он утверждал, что личная за­интересованность и участие — главные двигатели процесса изле­чения, и его диагнозы были всегда связаны с реальными людь­ми в реальном мире, а не с их психотерапевтическими проекци­ями. Сегодня терапевты пытаются определить меру личностного участия в лечении и приходят к пониманию того, что краткос­рочная терапия, ориентированная на решение проблемы, не может быть нейтральной и отстраненной.

Прошлое или настоящее?

В традиционной психотерапии вплоть до пятидесятых годов основное внимание уделялось прошлому клиента. Подразумева­лось, что человек приобретает проблему из-за программирова­ния в прошлом. Фобия была результатом прошлой травмы. Приступы тревоги подчинялись прошлому опыту. Считалось, что симптом — это неадаптивное поведение, образовавшееся на основе прошлого опыта. Ситуация в настоящем, как правило, к делу не относилась. Например, жена чувствовала себя несчас­тной в семейной жизни, так как проецировала на мужа свой прошлый опыт. Поэтому терапевт не стремился понять, что же, собственно, происходит в настоящий момент у нее в семье. Он никогда не говорил с ее родственниками по телефону и еще реже приглашал их к себе для беседы.

Эриксон, разумеется, учитывал прошлый опыт клиента, особенно когда применял гипноз для облегчения или изменения травматического опыта. Но помимо этого он считал, что каж­дый симптом имеет функцию в настоящем, и поэтому для изме­нения проблемы стремился воздействовать на текущую систему взаимоотношений клиента. Он всегда был готов встретиться с родственниками, с супругами или со всей семьей, если чув­ствовал, что для пользы дела это необходимо.

Сегодня терапевты, особенно сторонники краткосрочных ме­тодов, фокусируют внимание преимущественно на настоящем, а не на прошлом. Фактически специалисты по фобиям даже не расспрашивают пациента о прошлом и не выясняют его старые травмы. Основное положение семейной терапии сегодня сво­дится к следующему: симптом несет функцию адаптации челове­ка к текущей социальной ситуации, и для устранения симптома изменена должна быть именно ситуация. Наследие Эриксона — первоисточник для терапевтов, которые ищут способы измене­ния отношений в настоящем.

"Хорошее" и "плохое" подсознание

Ортодоксальная психотерапия считала, что мотивация че­ловека основана на подсознательных побуждениях. Подсозна­ние понималось как некая реальность, наполненная отрица­тельными стремлениями и идеями и глубоко погребенными враждебными импульсами. Считалось, что мотивация клиен­та — это борьба между сознательным контролем и подсозна­тельной агрессивностью, стремящейся вырваться на свободу. Диагностическое интервью было направлено на изучение не­гативных сторон личности пациента, на обнаружение подсоз­нательных импульсов, требующих освобождения. Основным инструментом терапевта была интерпретация, необходимая для выявления мыслей и чувств клиента, слишком пугающих, чтобы помнить о них.

Эриксон предложил взглянуть на подсознание как на пози­тивную силу. Следуя за этой силой, человек выигрывает. Эрик­сон часто приводил пример с сороконожкой, которая неосоз­нанно прекрасно пользовалась своими сорока ножками, но по­пала в беду, пытаясь сознательно последить за процессом ходь-

бы. Эриксон подчеркивал, что нужно доверять своей интуиции и не бояться следовать подсознательным побуждениям. Напри­мер, если он что-то терял, то считал это "делом рук" своего подсознания — и действительно, вещь находилась, как только становилась нужна для чего-то важного. С этой позиции целью диагностического интервью становилось исследование позитив­ных аспектов бессознательного. Клиента вдохновляли продол­жать делать то, что он уже делал для решения проблемы, ибо освобожденное подсознание будет вести его в нужном направле­нии. Эриксон не интерпретировал проявления бессознательно­го. Напротив, он порой внушал клиенту амнезию — чтобы тот мог забыть болезненные переживания или же помнить их в контролируемой, не пугающей форме.

Заключение

Для каждой проблемы традиционной психотерапии Эриксон предлагал решение, противоположное общепринятому в то вре­мя. Он использовал гипноз тогда, когда этого никто не делал; работал методами короткой терапии, когда единственной тера­пией была длительная; давал директивные указания, когда мод­ной была недирективная терапия. Он работал с проблемой, тогда как другие — только с тем, что скрыто за ней; он был не нейтральным наблюдателем, а участником жизни пациентов; он опирался на настоящее больше, чем на прошлое; он рассматри­вал бессознательное как позитивную силу, импульсы которой необходимо поощрять. Все эти положения сейчас не только признаны, но и широко используются в лечебной практике. Из оригинала и аутсайдера Милтон Эриксон стал центральной фи­гурой в психотерапии.